Текст книги "Звонок на экзамен"

В далеком прошлом

Колледж – это хорошо, а высшее образование еще лучше. А самое лучшее – это когда есть и то, и другое. Я своим студентам всегда советую – не поступайте сразу после колледжа на высшее, лучше сначала поработайте, желательно в разных направлениях. Посмотрите, где вам больше нравится, заметьте, где вы добиваетесь успехов, познакомьтесь поглубже со спецификой, узнайте все плюсы и минусы, а потом уже идите в ВУЗ и учитесь заочно. Тогда к получению диплома у вас будет драгоценный опыт, без которого трудно куда-то устроиться, и высшее образование, без которого не продвинешься в карьере.

Не у всех так получается, я знаю много людей, и своих выпускников в том числе, которые поняли слишком поздно, что специальность, по которой они учились столько лет, никак не соответствует их идеалам.

Я и сама много ошибок в своей карьере допустила, и первая из них как раз в том, что я никогда не работала по выбранной специальности, а только преподавала.

Несколько моих хороших знакомых работали и учились в Морском университете, поэтому я решила податься именно туда для получения вожделенного высшего образования. Да, именно это учебное заведение меня приняло, в его стенах я получила диплом, и проработала там в общей сложности целых двенадцать лет. Не уверена, что так повезло бы в других ВУЗах, если учесть, как мне до этого не везло с работами и коллективами.

Правда, выбирать специальность особенно не приходилось. Большинство специальностей там были для мальчиков – судоводители, судомеханики, электромеханики. Была специальность чисто для девочек – психология, но по ней учились только очно. И только одна специальность нашлась, которая подходила как мальчикам, так и девочкам, и на которой можно было учиться заочно – инженер водного транспорта. На нее я и подала документы.

Помню, как собиралась на вступительный экзамен по математике и думала: «Ну какая же это наглость с моей стороны – идти сдавать математику, совершенно к ней не подготовившись!». Школьные знания не назовешь знаниями, сплошные «тройки» в аттестате были нарисованными, а в колледже точным наукам отводилось немного времени. Но ничего, в Морском университете потом всему научили.

А когда отгремели всеобщие восторги и празднования моего поступления, вплотную встал вопрос об оплате обучения. Середина девяностых, все заочное отделение платное, ни одного бюджетного места. И выходы были, целых два. Во-первых, можно было устроиться на высокооплачиваемую работу и две зарплаты отдавать за учебу. А можно было устроиться на работу в этот самый Морской университет и не платить вовсе, поскольку свои сотрудники учились бесплатно.

– Какую высокооплачиваемую работу ты найдешь? – посмеялась мама. – Крупье в казино, как Ленка с пятого подъезда? Так там курсы надо проходить, и не факт, что после курсов возьмут. Или в частную компанию, где вообще потом не заплатят?

Были тогда такие случаи в частных компаниях, увольняли и зарплату не выплачивали. Придешь раз, другой, тебе скажут, что денег пока нет, придешь в третий раз, выйдет амбал-охранник и скажет больше не приходить, иначе убьют.

– И там у тебя ни стажа не будет, ни отпуска, ни больничного.

– А если к вам на рынок?

– Ну торгуют у нас девчонки на наших точках, а ты видела, сколько тулупов они зимой надевают? И водку пьют весь день, чтобы ноги не отвалились от холода. И каждому прохожему кричат «купите ради Бога!». Ты так сможешь?

– А если в моря пойти заработать?

– Чтобы в море работать, надо спать с капитаном или старпомом, иначе ты там не работаешь. А сколько сейчас рассказывают случаев, что моряк пришел в родной порт, а его тут «встретили»? То есть подошли и отобрали все деньги.

– Да, я тоже слышала про такое.

Короче, устроилась я в техническую библиотеку Морского университета. Зарплата мизерная, утром добираться на электричке и на автобусе – целое приключение, а выпивки и там хватало. Тогда все пили и курили, начиная от вышестоящих лиц и заканчивая простым библиотекарем. Время такое было.

Приходишь утром на работу, а на обеденном столе уже красуется бутылка водки. Начальница приготовила.

– С утра болит желудок, а чем лечиться, только этим, – объясняла она.

Ну, мне это было знакомо, мой папа тоже, как начинался у него приступ радикулита, начинал пить водку, называя это «внутренним втиранием».

Частенько мы устраивали коллективные посиделки в конце рабочего дня. И домой я приезжала глубоким вечером, когда было темно, не помня себя, заваливалась спать, а утром с тяжелейшего бодуна отправлялась на работу. Помню, как по пути темнело в глазах, я едва не теряла сознание.

– Да ты вся синяя, – всплескивал руками кто-нибудь из коллег, – иди в подвале поспи на диванчике.

Вскоре мне уже стали говорить во время наших посиделок:

– Ты завтра на работу не приезжай, лучше отоспись дома.

Работа мне понравилась, мне нравилось работать и в фонде, расставляя по местам сданные накануне книги, и с картотекой, расставляя по алфавиту карточки вновь записавшихся, и с индикатором, находя по шестизначному номеру формуляр книги, и даже на обслуживании, выдавая читателям книги. Приходилось работать и в читальном зале, и на абонементе.

Но и в читальном зале, и на абонементе не обошлось без так называемой «шары». Недаром говорят, что где наличные деньги, там и воровство.

В читальном зале, например, была такая платная услуга как «ночной абонемент», то есть возможность взять редкую книгу на вынос, вечером взял, утром вернул. А кто там считает, сколько именно книг таким образом было выдано? Может, вообще нисколько. Зачем я буду обогащать бухгалтерию, которая и без того мизерную зарплату задерживает, если могу положить эти деньги себе в карман?

А, освоившись на абонементе, я на чем только не зарабатывала! Например, было правило, что книга выдается на полгода, если вернул позже, то за каждый день просрочки начисляется пеня. Поэтому, принимая книгу, я внимательно следила, каким числом она была выдана, и как только видела, что полгода прошли, со вздохом говорила:

– Платите штраф!

– Но я был на практике, в море…

– Это не считается, все равно платите.

Ни один студент ни разу не отказался заплатить, доставал из кармана наличку и протягивал мне. Разумеется, после практики в море деньги у них водились.

Я доставала ведомость, записывала туда фамилию и сумму, и читатель расписывался. Таких заполненных ведомостей было множество, но в бухгалтерию я их, конечно, не сдавала. Была и настоящая ведомость, которую я сдавала, – для отвода глаз, но записей там было совсем немного. А что, читатели у нас воспитанные, сдают вовремя.

– А если придерутся, скажут, не может такого быть, чтобы все читатели сдавали вовремя? – спрашивал посвященный в мои тайны Миша.

– Скажу, что многие отказываются платить. Ну расплакался человек, что у него денег нет… Никого за это преследовать не будут, – отмахивалась я.

Забегая вперед, скажу, что ни разу никто ничего не заподозрил, ни мое начальство, ни сами студенты.

А моя мама, глядя на это, говорила:

– Они вам должны нормальную зарплату платить, чтобы не хотелось такое проворачивать.

– Что ты, у нас хорошие деньги получают бабушки. Которые сорок лет печати на книжки шлепают.

Другая частая ситуация: человеку обходной подписывать, без которого диплом не отдадут, а у него книги утеряны, как на первом курсе в кубрике украли, так и все. Это была самая жирная «шара», ведь утерянные книги оплачиваются в десятикратном размере.

Было несколько случаев, когда приходил человек и слезно просил продать ему определенные книги.

– Понимаете, устроился на работу в порт, а многих нюансов работы не знаю. Нужны обучающие книги как воздух.

– Но как бы это запрещено, – строго говорила я.

– Девушка, да я любые деньги готов заплатить!

Я ничего не откладывала, тратила деньги сразу. В те времена откладывать было невозможно, цены менялись буквально каждый день, сегодня эта коробка печенья стоит две тысячи, а завтра уже четыре. Лучше сегодня купить эту коробку, чем копить непонятно на что.

Тратила на конфеты, на пиво, на косметику и парфюмерию, на одежду. А зарплата была настолько маленькая, что расходилась за два дня. Да и приходила она редко, случалось, по полгода не платили. Наши зарплаты где-то крутились в банках, прежде чем дойти до нашей бухгалтерии. Ректор университета регулярно ездил в Москву требовать наши деньги, но толку было мало.

Незаметно наступила зима, дело подбиралось к первой сессии.

И тут выяснилось, что сотрудники с этого года тоже должны оплачивать сессию – в связи с тяжелой экономической ситуацией. Правда, есть шанс получить скидку, но для этого надо идти на прием к ректору, и если он разрешит, то можно получить скидку пятьдесят процентов.

Я записалась на прием и подготовилась к важному разговору. Ректор наш тогда баллотировался на должность мэра, и в его программе был пункт о «доступности образования» или что-то в этом роде. Взяла с собой эту программку.

И тут меня приятно удивили мои коллеги. Наши женщины из библиотеки написали рапорт, в котором они перечисляли свои заслуги перед университетом и просили предоставить мне скидку на оплату учебы. Под этим рапортом стояли восемь подписей. Господи, я не знала, как их отблагодарить, я до сих пор волнуюсь, вспоминая про этот их жест, и до сих пор храню этот рапорт как доказательство того, что на свете есть добрые, хорошие люди.

Помню в подробностях сам прием, там кроме ректора сидели его проректоры и советники, целая комиссия. Но они приняли меня очень благосклонно, поговорили со мной очень доброжелательно, и в итоге ректор подписал мне скидку не на пятьдесят, а на восемьдесят процентов.

Счастью моему и всех, кто меня поддерживал, просто не было предела! Теперь я просто обязана была хорошо учиться и получить свой диплом.

Первые два курса пролетели незаметно, а на третьем начались предметы по специальности. Были и трудности, и много радостных открытий.

Оказалось, это так интересно – с помощью методички решать задачи и даже целые курсовые работы. Я попросила перевести меня работать в фонд, где времени было побольше свободного, и с увлечением шаг за шагом разгадывала эти совершенно новые для меня ребусы. На первый взгляд казалось, что это решить невозможно. Но я погружалась в методичку полностью. Я вчитывалась в текст, рассматривала формулы, рисовала у себя в тетрадке, чтобы лучше понять, как это решается. И вот этот момент, когда до тебя начинает доходить и получается решение – ни с чем не сравнимое удовольствие.

Я и студентам своим сегодняшним про это говорю: начните решать, и не оторветесь, это же так интересно. Однако, подавляющее большинство категорически не соглашаются и предпочитают покупать готовые работы.

В фонде под рукой у меня были все возможные книги, я их все перечитывала и начинала понимать, какое практическое значение имеет та или иная задача. То есть из непонятного набора слов текст постепенно превращался в живую картинку с причалами, перегрузочными машинами, рабочими, судном, которое стоит под погрузкой.

Даже, приходя домой, просила Мишу не подходить ко мне и не мешать, пока я не закончу свои занятия.

Мои однокурсники тем временем все, как один, договаривались с преподавателями за деньги.

– Мне проще заработать и заплатить, – рассказывал мне один из них, – чем сидеть, как ты, над книжками.

Может, так действительно проще. Может, не той я дорогой пошла. Может, надо было не валять дурака в библиотеке, а идти туда, где реально можно заработать. Как я потом, через много лет, жалела, что сидела над книжками, вместо того, чтобы лишний раз пообщаться с родителями, с Мишей.

За всю учебу мне пришлось платить преподавателям только два раза, в совсем уж редких, исключительных случаях.

Был такой предмет «Математические методы и модели в управлении транспортом», одно название чего стоит, это выше любой высшей математики. Вся наша группа заплатила преподавателю по три тысячи, в то время как у меня зарплата была пятьсот рублей. И я нашла студента-очника, который решил мне курсовую за пятьдесят рублей, а экзамен сдала сама.

И был случай, когда преподаватель прямо потребовал деньги. Это произошло на пятом курсе, предмет назывался «Управление работой флота». Его вел странного вида дядечка, который ходил всегда как пьяный. Мы так и думали, что он вечно пьяный, но потом нам объяснили, что у него такой вид из-за сахарного диабета.

Я пришла на экзамен с выполненной курсовой работой, подготовившись накануне по вопросам. Подошла к кабинету, а наших никого почти не было, только две девчонки стояли, ждали кого-то.

– А где все? – спросила я.

– Они уже все сдали и ушли.

– А вы тоже сдали?

– Да, мы ему все заплатили по восемьсот рублей. Принесли ему от группы бутылку коньяка, а он отказался, говорит, оставьте себе, мне только деньги нужны.

Я вошла в кабинет. Протянула преподавателю курсовик, но он резко вскинул руку:

– Мне это не надо!

– А билет можно взять?

– Нет, мне нужны деньги.

У меня было немного денег, но дома ждал Миша, мы очень хотели отпраздновать сдачу экзамена.

Я сунула ему в руку двести рублей. Он перебрал купюры пальцами и протянул недовольно:

– Мало!

– Извините, нету больше, зарплата маленькая.

– Ладно, давайте зачетку.

И он поставил мне «тройку». «Тройку» – когда я сделала курсовик и ответив на вопросы, вполне могла получить «четверку».

После окончания учебы меня пригласили работать на кафедру управления транспортом. Предлагали даже поступать в аспирантуру и начинать преподавать, но я отказалась, мне надо было отдохнуть от учебы, а преподавание на мой взгляд – это такая ответственность, тем более в стенах такого престижного учебного заведения.

И я стала работать заместителем заведующего кафедрой по воспитательной работе.

А еще через пару лет мне все же пришлось начать преподавательскую деятельность, без всякой аспирантуры. Преподавателей катастрофически не хватало. Во время хаоса и ужаса девяностых настоящие, интеллигентные, талантливые преподаватели разбежались кто куда. В основном они уходили в бизнес, либо создавали логистические фирмы, либо шли по найму.

Были курьезные случаи. Сергей Иванович Буйко писал диссертацию три года. Но написать не главное, главное организовать защиту. И вот его руководитель бегает по ученым советам нашего города и соседнего, договаривается, рискует, платит собственные деньги за банкет. А Сергей Иванович буквально за день до защиты пишет заявление на увольнение и прощается с научной карьерой. Потому что понимает, что останься он на кафедре, пусть и с ученой степенью, защитив диссертацию, он пропадет с голоду.

Постепенно состав преподавателей изменился капитально. В основной состав вошли обычные домохозяйки с профильным образованием. Таких устраивало провести три пары в неделю, а все оставшееся время водить детей в секции, заниматься семьей, опять же, они рассчитывали выучить детей в нашем ВУЗе.

При мне однажды произошел такой разговор.

Пришел на кафедру молодой человек, долго сидел, ждал заведующего. Наконец Геннадий Алексеевич его принял.

– Я хочу работать преподавателем, – сказал парень, – я хорошо учился и хочу передавать знания новым поколениям, у меня призвание, у меня желание.

Я думала, что все захлопают и примут его.

Но Геннадий Алексеевич снял очки, положил их на стол перед собой и внимательно вгляделся в человека, сидящего перед ним.

– Вас есть кому содержать?

– Это вы о чем? – растерялся парень.

– О том, что у нас очень маленькие зарплаты, вам будет не хватать на жизнь.

– Почему? У вас же есть общежитие, квартиру не надо снимать.

– За общежитие тоже надо платить. А лет через несколько вы захотите семью и детей, а содержать их вам будет не на что.

Геннадий Алексеевич развел руками, а молодой человек ушел и больше не вернулся.

Я размышляла над словами профессора. Неужели он думает, что человек, действительно хорошо обеспеченный, пойдет преподавать? У таких людей широкий выбор, и они, как правило, занимаются такими вещами, которые принесут деньги, известность, они будут стремиться попасть в кино, на сцену, будут называть себя музыкантами, общественными деятелями, блоггерами, художниками, телеведущими. А профессия преподавателя неблагодарная, никакой славы и влияния на ней не заработаешь. Да еще во времена всеобщей педоистерии, когда в угоду детишкам о преподавателя вытирают ноги все, кому не лень.

Был еще случай, которому я оказалась свидетелем. Приехала как-то девушка-мажорка.

– Да мне неважно, что зарплата маленькая, мне лишь бы на людях быть и дома не сидеть, – уверяла она.

Но когда ей озвучили реальный размер зарплаты, она воскликнула:

– Да вы что, это же два раза мой джип заправить! Нет-нет, моя мама такую работу не потянет, это же ее расходы на меня увеличатся: на бензин дай, на обед дай. А еще я по дому не буду успевать, ни убраться, ни приготовить, потому что дорога в одну сторону два часа занимает.

К своей первой паре я готовилась три дня, сидела за письменным столом, детально разбирала задачу, которую мне предстояло решать со студентами, освежала свои знания, листала учебники, искала информацию в интернете. И, конечно, переживала, получится у меня или нет. Я ведь совсем не имела опыта выступать перед аудиторией, – в школе толком не училась, в университете была заочницей.

Утром того дня дождалась девяти часов и хотела уже отправиться на занятие, но опытные коллеги сказали:

– Подождите минут десять, пусть все соберутся, студенты часто опаздывают.

Тогда я побежала покурить и встретила на нашей лоджии профессора Мельникова. Это был представительный мужчина с белой копной волос, всегда в идеально выглаженном костюме с галстуком. Взгляд у него был слегка скептический, как будто в ожидании подвоха, но невероятно добрый. Он происходил из знаменитой династии нашего учебного заведения, его отец когда-то был начальником факультета. Помню, когда я слушала его лекции, то неизменно восхищалась. Он не просто пересказывал материал, он приводил примеры из жизни, из общественных событий, приводил цитаты известных поэтов и философов.

– Доброе утро, – поздоровалась я.

– Доброе утро, – приветливо ответил он.

– А у меня вот сегодня первая пара.

– Ты что, решила преподавать? – он невольно схватился за голову и посмотрел на меня с ужасом и сочувствием одновременно.

– А что не так, я очень рада, что мне доверили.

– Ты такая добродушная, такая бесхитростная! Я столько лет преподаю, и знаешь, сколько раз мне хотелось развернуться и пойти отсюда куда глаза глядят! Вот вроде бы все хорошо, но попадется на всю аудиторию один какой-нибудь умник, и все испоганит! Буквально вчера – все объяснил, все поняли, а одна девица сидит и повторяет: «А теперь мне отдельно объясните, ну я не понимаю!». Или прочтут в интернете какую-нибудь чушь и начинают спорить, почему вы так сказали, а там по-другому сказано…

И вот я впервые вошла в аудиторию, вся в смятении – а вдруг я буду стесняться, а вдруг у меня голос будет дрожать…

И тут, при моем появлении, все студенты, как по команде, встали!

И у меня как будто камень свалился с плеч. Я моментально успокоилась. Я почувствовала себя, как рыба в воде. И вдруг поняла, что мне с ними – хорошо. И это ощущение не пропало со временем, на всех последующих парах оно так и оставалось со мной.

С молодежью приятно общаться, они в подавляющем большинстве добрые и отзывчивые, не натерпелись еще насмешек от жизни и человечества, ни в чем особо не разочаровались. У них еще далеко идущие планы, оптимистичный взгляд. В их глазах светится уверенность, что они всего добьются, покорят весь мир, заработают много денег, осуществят самые смелые мечты.

Ну а я, со своей стороны, помогаю им адаптироваться в этом сложном мире чисел и формул, понимая, как нелегко прийти в первый раз на занятия.

Глава 4. Что значит коррупция

В настоящее время

Суходнищева увольняется!

Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба.

Первыми мне об этом сообщили студенты, и я просто не могла поверить. Она столько лет здесь проработала, сидела начальником учебного отдела, а когда ее оттуда прогнали за утерю учебно-методических комплексов, перешла на преподавание. Другими словами, держалась руками и ногами за эту работу.

На следующую пару пришла другая группа, и ребята мне рассказали то же самое.

– Потопова сегодня такая расстроенная ходит, говорит «сожрали нашу дорогую Светлану Ивановну!»

Я, не удержавшись, фыркнула.

– И кто же ее, интересно, сожрал?

– Да это все из-за ее группы. Помните, в прошлом году из-за ковида мы все сидели дома?

Еще бы такое не помнить! Целый месяц все сидели дома, выходить на улицу было не рекомендовано, однако, я все же ходила каждый день на прогулки, но работы так не хватало!

– Тогда еще общагу закрыли, всем велели уезжать домой.

– Да, помню, – сказала я.

– Так вот, всех выгнали неожиданно, времени на сборы было в обрез, и никто из проживающих не написал заявление на выселение. Поэтому оплату за общежитие бухгалтерия продолжала начислять. Причем туда автоматически включили и время каникул, и сумма в итоге серьезная получилась.

– А почему так сделали? Чисто из-за формальности, потому что не было заявления на выселение?

– Ну да. Как-то несправедливо получается.

– А почему нельзя заявления написать задним числом и пересчитать оплату?

– Потому что деньги уже оприходованы. Многие студенты возмущались, и писали, и звонили куда только возможно, а толку нет. Ну а Светлана Ивановна же очень любит своих девочек, она начала права качать, бегать в вышестоящие инстанции, жаловаться где только можно.

– Удалось чего-то добиться?

– Нет, студентам все равно говорят платить. А Суходнишеву обвинили в коррупции и попросили уволиться.

– Странно, почему она так легко согласилась? Может, мы чего-то не знаем? – задумчиво проговорила я.

Ох, говорила я ей, не оценят ваши девочки вашей доброты! Рыла яму мне, а угодила в нее сама.

На перемене я пошла в преподавательскую – послушать, что люди говорят.

Конечно, все только и говорили про увольнение Суходнищевой. Она и сама была здесь.

– Тридцать три года проработала без единого замечания, – рассказывала она, – а теперь мне замечание объявили с занесением в личное дело. Я так подумала, сейчас замечание, потом они мне объявят выговор, а на третий раз, по закону – увольнение. Оно мне надо? Я лучше сама уволюсь.

– Я так расстроена, – чуть ли не со слезами сокрушалась математичка Анна Александровна. – Ну почему, почему меня лишили вашего общества? Я так люблю наши обеды, наши беседы!

– Я тоже всех вас люблю, дорогие коллеги, – уверяла Суходнищева, – я всех вас благодарю за совместную многолетнюю работу, я буду по вам скучать. Но я не могу стерпеть такого унизительного обвинения – в коррупции и превышении полномочий.

Со всех сторон на нее посыпались горестные прощальные слова.

– Только благодаря вашей помощи я научилась составлять методички, – говорила молодая преподавательница физики.

– Спасибо вам за все от всей нашей семьи, – это уже были слова англичанки Надежды Олеговны.

Судомеханик Глазырин напутствовал Суходнищеву словами:

– Ты молодец, отстояла свою точку зрения, не сдалась, так держать!

– Удачи вам и всего наилучшего в дальнейшей жизни, – сказала экономист Нелли Павловна.

Тут же послышались самые лучшие пожелания, напутствия, но никто, никто не сказал чего-то вроде «оставайтесь, Светлана Ивановна, мы вас поддержим и еще повоюем». Хотя, наверно, это было бесполезно.

У меня тоже промелькнула мысль сказать Суходнищевой на прощание что-нибудь оптимистичное, но сколько я ни думала, а никаких хороших слов у меня для нее не нашлось.

Наконец стали спрашивать, что же она теперь будет делать, куда пойдет.

– Может, дома буду сидеть, меня муж обеспечивает.

Я чуть не расхохоталась. Про мужей можете мне не рассказывать, – все, что они зарабатывают, уходит на них самих и на детей. А если муж прямо миллиардер, то что она вообще забыла в этом колледже на целых тридцать три года?

– А может, репетиторством буду заниматься, – продолжала Суходнищева, – не знаю пока еще точно.

Через пару месяцев дошли слухи, что она устроилась в какой-то лицей и преподает там математику. Ругает тамошних студентов, якобы они в разы хуже тех, с которыми она сталкивалась в нашем колледже, в коллектив влиться не может, все вокруг чужие, много молодых, неопытных.

А ее любимые девочки забыли о ней в тот же день. Ни разу не слышала от них ни единого слова о бывшем кураторе.

На выходе из преподавательской сталкиваюсь с Евгением Владимировичем.

– В вашей группе все оформили Пушкинскую карту? – спрашивает он после обычных приветствий.

Евгений Владимирович мне очень симпатичен, это блондин средних лет, бывший военный, очень доброжелательный человек. Это же он однажды заступился за меня перед директрисой.

– Да, конечно, – отвечаю я на ходу, – скоро принесу отчет.

На самом деле в моей группе всего двое человек оформили эту карту, наших студентов не заставишь ходить в театры и на выставки.

Сообщение от Гоши: «Дедушка опять напился». За этими сухими словами стоит просто вопль отчаяния. Бедный мой сынок и мама опять вынуждены нянчиться с папой.

Папа напивается примерно раз в два месяца, вроде не так уж часто, но каждый раз это целая драматическая эпопея. Сначала он носится в магазин за бутылками. Пьет он исключительно водку, никакие легкие напитки не признает, хотя я уже много раз ему говорила, что то же самое пиво гораздо легче переносится. Пытался одно время таскать домой собутыльников, но я быстро объяснила, чего стоят такие люди, рассказав протрезвевшему папе, как они внаглую опустошали его кошелек, пока он спал, и собутыльники исчезли. Пьет с тех пор один, но очень много. На второй день силы его начинают покидать, и тогда он изводит окружающих, чтобы сбегали ему за бутылкой. Произносит одни и те же фразы: «Ты в магазин пойдешь?» или совсем уж бессмысленное: «Военно-морской флот! Гуляет». На третий день он начинает валяться на полу и еле слышно произносить, что ему плохо. К ночи давление поднимается настолько, что приходится вызывать «скорую». Наутро он выздоравливает и клянется, что «больше никогда и ни за что». Однако, через пару месяцев повторяется то же самое.

Попадаю во двор на улице Карманова.

И вдруг сама собой в ушах начинает звенеть музыка из песни Эдиты Пьехи «Где этот город, которого нет».

Двор моего детства.

Вот здесь стоял стол и лавочки вокруг него. Как сейчас помню, в тени густых деревьев на этих лавочках сидели мужчины среднего и пожилого возраста, азартно играли в «домино», обсуждали разные темы, курили. И мой дедушка там постоянно сидел, хотя и не играл никогда.

Кажется, вот сейчас сосед дядя Петя крикнет своей жене, которая развешивает белье на балконе: «Рыбочка, сбрось двадцать копеек, я за хлебом схожу» и подмигнет приветливо прохожим. Их семью так и прозвали «рыбочками», можно было услышать, например – «рыбочки на дачу поехали, а их сын девчонку привел, музыку включили». Никто ведь про политику тогда не говорил, интересы были вполне мирные и благополучные.

Или выйдет тетя Надя со второго этажа и угостит бесподобно вкусными пирожками, поговорит с нами, детьми. Ее внук Андрей был старше нас, уже учился в техникуме.

На этой лавочке у подъезда часто сидел старик в кителе, увешанном орденами и медалями. Он был весь седой, разговаривал редко. Его внуки дружили с моим Мишей, и однажды они натворили что-то, видимо, серьезное, потому что Миша не хотел возвращаться домой, опасаясь, что отец его убьет.

Тогда Григорий Иванович (так звали деда) поинтересовался у Миши:

– А что, он такой злой, бьет тебя?

– Ну да, – признался паренек, – он хватает провод от чайника и начинает избивать. Я бегу на балкон, прыгаю со второго этажа, и весь в крови, убегаю к друзьям на несколько дней.

– Сейчас я пойду с ним поговорю, – поднялся с лавочки старый орденоносец.

Вернувшись, сказал:

– Иди домой, больше он тебя никогда не тронет.

Миша так и не узнал, что же именно Григорий Иванович сказал тогда его отцу, но факт остается фактом – больше отец никогда не поднимал руку на своего сына. Словами ругал, а бить не пытался. По сей день Миша и его друзья – внуки Григория Ивановича – строят предположения и догадки, что же такого в тот вечер было сказано суровому папаше.

В то время было еще много живых настоящих участников Великой Отечественной Войны. У меня самой дедушка первые дни войны провел в окопах, но вскоре был переведен личным водителем полковника СМЕРШа. Его младший брат погиб в боях за Ленинград, совсем молодой парень был. У бабушки тоже брат погиб, а сама она всю войну проработала на санитарном поезде.

Такие люди не могли не измениться в суровых реалиях тех дней. Конечно, они научились и стрелять, и убивать, и даже быть жестокими к врагам, а иначе войну бы не выиграли. Поэтому не удивлюсь, если на самом деле Григорий Иванович сказал Мишиному отцу что-то вроде «Еще раз пацана тронешь, я тебя найду и убью».

Дом тот же, двор тот же, но все же теперь здесь совсем не так. Лавочки давно все убрали, чтобы было куда машины ставить. На улице никто ни с кем не разговаривает. Ни одного знакомого по пути не встретилось.

Поднимаюсь на третий этаж, захожу в квартиру. Как просторно здесь казалось в детстве!

Папа сидит на диване, должно быть, только проснулся. Волосы взъерошенные, лицо опухшее, взгляд мутный. Как же уродует человека эта огненная вода! Папа, такой красивый и энергичный, несмотря на немолодой возраст, сейчас выглядит просто отвратительно. И седина заметнее, и морщины резче очерчены. И этот безумный взгляд, способный взбесить кого угодно.

Мне часто снится один и тот же сон. Будто мои родители развелись, и я живу с мамой, а папа переехал на другую квартиру. Живет в кирпичном доме, ранним утром выходит прогревать машину во двор, небо затянуто серо-голубой дымкой. Вдалеке видны металлические столбы линии электропередач. Сидя на своем водительском сиденье, он достает телефон, а там… ни одного пропущенного звонка. В это самое время я говорю маме: «Слушай, мы так давно ему не звонили, а вдруг он умер, а мы даже не знаем!». И я начинаю набирать его номер, а в трубке слышу до крайности обиженный голос: «Чего тебе? Как это ты вдруг додумалась позвонить?»…

И я примерно догадываюсь, почему мне такое снится. В реальной жизни я действительно папе никогда не звоню, и знаю, что он обижается на это.

– Вот ты обижаешься, что я тебе не звоню, – говорю без всякой надежды быть услышанной, – а я боюсь позвонить и услышать твой пьяный голос!

Мутный взгляд с трудом фокусируется на мне.

– Доча, ты пришла? – улыбается папа. – А я тебя так люблю!

– Перестань, – отмахиваюсь я.