Текст книги "Звонок на экзамен"

– А ты знаешь, мне так неудобно перед тобой, – он говорит медленно, – я же тебе в жизни ничего не дал, кроме красоты!

И с таким отчаянием звучат эти слова, что я невольно смягчаюсь:

– Ты же мне дал образование, вспомни, сколько ты заплатил за учебу. Без твоих денег я бы не закончила университет.

Мои родители в девяностых не стали цепляться за разваливающиеся предприятия, как многие другие, а рванули в бизнес.

Сначала работали на хозяина, продавали продукты с машины. Потом открыли свою точку на Универсаме. У мамы нашлись связи с криминальными авторитетами, из числа одноклассников, и место ей выделили самое проходное, на входе в рынок. Оборот был бешеный, через день ездили за новым товаром.

В то же самое время мамина сестра и ее семья в соседнем городке загибались от нищеты, на заводе годами не получали зарплату, и занять было не у кого, весь поселок работал на этом заводе. Тетя Таня позволяла себе поплакать на улице, пока белье развешивала, а потом шла домой к детям с обычным сияющим видом.

Мы тогда часто к ним ездили в гости, привозили продуктов и денег. Но когда мои родители предложили им переехать к нам в город и работать на рынке, тетя Таня и ее семья категорически отказались.

– Что вы, у нас здесь больница, профсоюз, каждый год путевки в санаторий, стаж идет к пенсии, а на рынке что?

Потом мама открыла небольшой продуктовый магазин в подвале жилого дома, а папа купил пассажирский автобус и поставил его на маршрут.

Все вокруг считали нас богачами, завидовали, пытались от зависти делать гадости. Но зачем, если даже на примере тети Тани понятно, кому что было выгоднее. Кто-то надрывался на рынке, а кому-то удобнее было сидеть на привычном месте и не двигаться.

Лично я в своей жизни испытала чувство зависти всего один раз и в тот же момент поняла, как это глупо. Однажды мы с мамой пошли в гости, и там была девочка младше меня, глупая и некрасивая. Но у нее была такая красивая мама, с длинными локонами, в шифоновом платье с рюшами по моде того времени. И да, я позавидовала, что у нее такая красивая мама. Но следом за этим я поняла, что эта девочка пойдет сейчас куда-то с чужими родителями, в чужой дом, а я-то хочу пойти с моими родителями и в мой дом. После этого я никогда и никому не завидовала. И не понимаю таких людей, которые завидуют чужой жизни. Зачем, если ты не потянешь эту чужую жизнь, ты для нее просто не приспособлен?

Например, женщина, которая не любит заниматься хозяйством и готовить, завидует подруге, у которой есть муж. Ну так вперед, забери у нее мужа, только спроси у себя, а сможешь ли ты стоять у раскаленной плиты после работы и чистить морковку в то время, как этот муж будет валяться на диване и ждать, когда ему подадут ужин?

…Захожу в Гошину комнату. Когда-то здесь была комната моих дедушки и бабушки, а потом я устроила здесь свою гостиную для приема лрузей. Гоша, кудрявый рыжеволосый парень с голубыми глазами (весь в Мишу), как обычно, сидит за компьютером.

– Много пустых бутылок вчера вынес?

– Штук пять, – оборачивается парень и мы горестно смотрим друг на друга.

– Тебе надо что-нибудь? – спрашиваю я.

– Пока ничего не надо, все есть.

В далеком прошлом

Несколько лет я преподавала в Морском университете, как вдруг наш заведующий кафедрой скончался, и на его место пришла неприятная молодая девка Игнатова, которая тупо купила себе эту должность.

Молодая, не больше тридцати лет, уже успевшая выйти замуж за пожилого преуспевающего бизнесмена и даже стать его вдовой. Покойный бизнесмен когда-то работал преподавателем на нашей кафедре, а когда в образовании стало нечего делать, он подался в бизнес и сделал головокружительную карьеру. Бросил жену-ровесницу (от нее-то мы и узнали все подробности), женился на молоденькой. А после его смерти все богатство каким-то образом оказалось в руках этой молоденькой. Единственное исключение – младшему сыну перепала однокомнатная квартира в хрущевке, а так, ни бывшей жене, ни остальным детям – вообще ничего.

Оставшись богатой вдовой, Игнатова нацелилась на роль хозяйки нашей кафедры. Зачем ей это понадобилось, понять трудно. Как говорится, у богатых свои причуды.

И она пошла к одному из проректоров, который возглавлял ученый совет.

– На должность заведующего кафедрой все могут подавать свою кандидатуру? – спросила у него Игнатова. – Я, допустим, могу?

– Все могут, – ответил тот, – но пройдет по конкурсу тот, кто больше заплатит.

Вопрос был решен.

Многие под нее подстроились, ведь, как известно «новая метла чисто метет, а сломается и под лавкой валяется». И люди справедливо полагали, что это не навсегда, надо просто переждать.

А я ждать не люблю, и раз уж начались неприятности, значит, пришло время для открытия новых горизонтов.

Тем более, что я давно уже мечтала работать где-нибудь рядом с домом. В нашем районе высших учебных заведений никогда не было, зато колледжей и лицеев хоть отбавляй. И в какой из них я ни звонила, везде меня готовы были принять с распростертыми объятиями, еще бы, ведь у меня был такой опыт работы в образовании.

В конце концов я выбрала морской колледж, в котором были похожие специальности, и мне предложили те же самые учебные дисциплины, которые я хорошо знала и успешно вела в университете.

Но если дисциплины были практически те же самые, то во всем остальном разница оказалась просто огромной.

В университете моей задачей было пройти со студентами тему, и на этом все, если они усвоили, их можно отпускать на перемену. За это даже поощряли:

– Какие молодцы, все уже закончили, и идут отдыхать!

Тем более, что отдохнуть там было где. Было студенческое кафе, в котором можно было недорого перекусить, а можно просто посидеть пообщаться с друзьями. Были многочисленные лавочки и во дворе, и во внутренних помещениях. Имелось несколько просторных читальных залов, где можно было и отвлечься за интересной книгой или журналом, а при желании подготовиться к следующим парам. В конце концов, в центр города сходить погулять, благо, он там в шаговой доступности.

А в колледже – звонок на урок и звонок на перемену, и, пока звонок не прозвенит, студентов отпускать нельзя. Даже если тему закончили. Хоть вообще без дела сидите.

В один из первых дней я допустила такую глупость – отпустила группу раньше на пятнадцать минут, так они выбежали из аудитории и принялись в пустынном коридоре скакать и орать так, что выбежали преподаватели из других кабинетов, наорали на них, а мне сказали больше так не делать.

Да, контингент был абсолютно другой, если в университете учились ребята из областных, пусть небольших, но городов, то в колледж почти все приезжали из глухих деревень. Я раньше и названий таких не слышала: Соловьевка и Кашаровка под Алюминиевкой, Керуново и Гурулево под Лазовкой, Низовка и Дрыновка под Новоцерковкой. Была даже девочка из деревни, расположенной посреди тайги, и добраться туда можно было только на вертолете. Такие ребята очень долго адаптировались к условиям жизни в городе. Они привыкли к чистому деревенскому воздуху, а тут смог, вонь от машин, толпы людей на улицах.

– По-хорошему студенты не понимают! – отчеканила в первые же дни Потопова. – Они твою доброту примут за слабость, и на шею сядут.

Если в университете никогда никто из администрации не приходил на пары, то здесь – чуть ли не каждый день кто-нибудь припрется из учебного отдела и сидит, и сидит до самого звонка, а мне ни в туалет не выйти, никуда. А после пары остаются и объясняют мне, что я не так сделала, что не так сказала. Причем эти люди из учебного отдела сами за всю жизнь ни одной пары не провели.

Потом уже мне объяснили, что людям из учебного отдела надо иногда приносить конфеты и шампанское, тогда они быстро отстанут.

В университете мне говорили, что надо начинать пару минут на пятнадцать позже, чтобы все успели приехать по утренним пробкам. А в колледже основную часть студентов воспитатели по утрам будили в общаге и пригоняли на пару аккурат к звонку. И попробуй только я опоздать! Студенты будут орать под дверью, как стадо бизонов, так что услышит весь колледж с первого по пятый этаж. Мне начнут звонить из учебного отдела, потом сделают замечание, и не просто устное, а с занесением в личное дело.

Тут еще дело в том, что в университете учебные кабинеты были всегда открыты, студенты приходили и сразу же располагались, чтобы спокойно ждать начала лекции. А здесь каждый кабинет закреплен за преподавателем, строго после занятий закрывается на ключ, ключ выдают на вахте только преподавателю, и пока он не откроет, студенты, естественно, будут толпиться в коридоре. И в коридоре ни одной лавочки, ни одного стула, просто стены с дверями, и все.

Зато для меня был в этом и очевидный плюс: кабинет только мой, по разным кабинетам бегать не нужно, да еще и лаборантская в кабинете – отдельная комната с окном, где стоял шкаф с книгами, два письменных стола, два кресла, чайник, микроволновка, все удобства. Я ее называю каморкой.

А какая громадная пропасть оказалась между куратором в ВУЗе и классным руководителем в колледже!

Да, в университете у меня было кураторство, но группу я видела раз в полгода, и далеко не всех знала по фамилиям. Никакой отчетности, никаких особенных обязанностей, да и по сути никакой ответственности.

А в колледже почти как в школе. С родителями познакомься, связь с ними держи, оценки им присылай. Письма им пиши, если их дети плохо учатся. К студентам в общагу сходи, направление на пересдачу им выпиши, ведомость каждый месяц составь, на флюрографию их отправь. Да еще и характеристику в конце года на каждого напиши. А это означает, что каждого ты должна знать не только по фамилии и имени. Потом еще эту характеристику надо подписать у воспитателя, у заведующего, а они начинают выделываться, якобы у них другое мнение на этого студента. В воспитательном отделе за всю работу отчитайся, какой-то дурацкий журнал классного руководителя заполни, статистику им предоставь, сколько в цифрах у тебя студентов малоимущих, сколько из неполных семей и прочая чушь.

Если в ВУЗе все по-деловому и только в рамках необходимого, то колледж скорее напоминает школу. Первого сентября торжественная линейка, каждый месяц педсовет, по субботам все учатся и даже день учителя отмечают!

А в университете мы на работу выходили пятнадцатого сентября без всяких линеек. По субботам никто и никогда не работал.

И к педсоветам я так и не смогла привыкнуть. На педсовет вызывали отстающих студентов и разбирали их, выносили решения как их наказать, что-то типа суда, только без следствия.

Однажды перед тем, как пригласить очередного нарушителя спокойствия, заведующий отделением обратился к нам, преподавателям:

– Я вас очень прошу, проголосуйте все единогласно за его отчисление. Не поддайтесь ложному сочувствию. Этот студент разбил окно в общежитии, нагрубил воспитателю и отказался возместить ущерб. Поэтому голосуем все как я сказал.

Студент просил:

– Ну дайте доучиться, я же успеваю по всем предметам!

Но мы все проголосовали за отчисление, и заведующий ему сказал:

– Все, иди подписывай обходной.

А по пути домой мне стало плохо. Вдруг показалось, что берет сдавил голову как стальным обручем, что я сейчас в обморок грохнусь. Помню, нашла какую-то лавочку, отсиделась немного, пришла в себя. Какое право я имею вершить чью-то судьбу? И что это за воспитатель такой, которому студенты осмеливаются грубить?

Наутро, придя на работу, я услышала, что тот студент ходил к директору, и директор отменил отчисление.

Но с тех пор я никогда не голосовала за отчисление. Даже если на этом настаивал заведующий отделением.

Все эти концерты к каждому празднику – тот еще трэш. Выступали свои же студенты из самодеятельности, бывало, что и некоторые преподаватели – кто пел, кто танцевал. Могла директриса речь произнести.

Студентов туда загоняли очень просто – не пускали в общежитие, пока концерт не закончится. Но уже через полчаса непрерывных песен и плясок многие начинали предпринимать попытки сбежать. И тогда в дверях становились воспитатели с раскинутыми руками и решительным видом.

Многие сидели в зале уткнувшись в свои телефоны. А когда концерт наконец заканчивался, вся толпа с победными криками устремлялась к заветным дверям.

Но меня-то принудить, как студентов, никто не может, поэтому я очень скоро перестала ходить на эти концерты.

Перед каждым праздником приходилось просить, чтобы не тащили мне букеты цветов.

– Ребята, ну поймите, зачем мне эти веники? Вы думаете, что проявляете ко мне уважение, а по сути создаете ненужную проблему. То есть я должна найти куда мне их поставить, а для этого найти какую-нибудь бутылку, обрезать у нее горлышко. Мне их надо распаковать, обрезать, установить вместе с бутылкой. Через пару дней они завянут, и мне надо идти это все выбрасывать, по пути подбирая опавшие лепестки. Ну зачем мне эта забота? Пыталась даже кому-нибудь их отдать, так никто не берет, все так и говорят: куда ставить и как потом выбрасывать?

Для чего эта вся показуха, не подскажете? Может, для воспитания? Но попробуй начни по-настоящему воспитывать, на тебя тут же побегут жаловаться, и студент будет в любом случае прав.

Я пришла к выводу, что все эти концерты, линейки и прочая лабуда нужны воспитательному отделу, чтобы не лишиться работы.

Однажды я случайно узнала, что воспитательный отдел каждый месяц выписывает себе премии за счет платных студентов. Вот нормально, я их учу, а премии получает кто-то другой.

Но больше всего с первого же беглого взгляда меня изумил внешний вид преподавателей.

Такое впечатление, будто ограбили ювелирный магазин – одновременно и серьги, и толстые длинные цепи с кулонами, и браслеты, и золотые часы, – а одежду, похоже, купили в модном доме прямо после показа. Наращенные ногти, наращенные ресницы, маникюр, педикюр, тату бровей. Как зима – так все как инкубаторские, гордо вышагивают в однотипных норковых шубах. У многих машины, айфоны, квартиры в новостройках, регулярные поездки в Таиланд.

У нас на кафедре университета жены миллионеров работали, но даже они выглядели намного скромнее. У тех каждое лето одни и те же легкие платья, каждую зиму – одни и те же недорогие шубки или пальто.

Да и к себе я невольно стала присматриваться – эту кофту мне отдала знакомая, в этой блузке я хожу пять лет, на этом пиджаке я удачно маскирую прожженную сигаретой дырку… А норковой шубы у меня сроду не было.

Решила поговорить на эту тему с одной девочкой – старшиной старшего курса.

– Вероника Антоновна, – сразу сказала она, – да у них же тут все схвачено! Методисты берут деньги за все. Надо тебе оценку получше – плати, и тебе нарисуют в дипломе такую, как ты хочешь. Не хватает «пятерок» для красного диплома – тоже можешь заплатить и получить свой красный диплом. Не можешь договориться с принципиальным преподавателем – то же самое, идешь к методисту и решаешь вопрос за деньги.

– А преподаватели?

– За зачет берут, за экзамен, за курсовой, за диплом. Куратор может взять за положительную характеристику.

– И сколько берут примерно?

– Ну средний ценник, – девочка показала два пальца.

– Средний? То есть может быть больше, а может меньше?

– Конечно, экзамен дороже зачета. Курсовой от четырех до семи. У кого-то стабильная такса, а кто-то может разным студентам разные суммы называть. Вот мы когда курсовой делали, все платили по-разному. Мне сказали четыре, а Свете – пять, у Максима семь потребовали.

Блин, а я рисую «тройки» всем лентяям – как мне бабушка-учительница посоветовала!

Долго ждать не пришлось. В ближайшие дни пришла ко мне в лаборантскую одна студентка-двоечница.

– Понимаете, я не хожу на пары, потому что у меня проблемы в семье, приходится с маленькой сестренкой нянчиться, родители хорошо зарабатывают и не хотят сидеть дома.

– Но вы понимаете, что это не моя проблема?

– Да, конечно, я сама полностью виновата.

– И какие пути решения вы можете предложить?

– Может, можно как-нибудь договориться?

Я написала на бумажке цифру «два», ну раз это средний ценник.

– Хорошо, я поняла, спасибо.

А эти пути решения студенты обязательно донесут до своих товарищей по несчастью. И ко мне в лаборантскую потянулись вереницей все желающие: кто-то не хочет ходить на пары, кто-то хочет оценку повыше, кто-то не хочет сидеть вечерами над задачами. У заочников вообще выбора не было: за месяц вряд ли осилишь всю программу.

Да и правильно люди делают, я помню, как сама сидела над задачами, и отнимала у себя время, которое необходимо было тратить на общение со своими близкими и любимыми.

Очень скоро мне стало казаться, что я выгляжу ничем не хуже своих коллег, хотя норковую шубу я так и не купила, ненавижу насилие над животными. И не наращиваю ногти и ресницы, не хочу портить свои собственные.

Года через три сменился директор. Новый оказался пенсионером силовых структур. И вскоре объявил всеобщее экстренное собрание преподавателей в актовом зале.

То, что он сказал нам со сцены, прозвучало как гром среди ясного неба.

– К сожалению, до меня часто доходит информация о том, что преподаватели берут со студентов деньги. Я не буду сейчас называть фамилии преподавателей, и вообще никогда и никому не скажу то, что мне известно.

Я в ужасе вжалась в свое кресло, мне казалось, что директор смотрит именно на меня!

– Я не собираюсь никому на вас доносить, – продолжал уверять директор, – я просто хочу вас предупредить! На каждого из вас есть материалы в органах, за каждым из вас так или иначе следят. Имейте это в виду. И знаете, господа, мне кажется, вам пора остановиться. Хотя бы для того, чтобы обезопасить самих себя. Если вы попадетесь с поличным, если на вас будет собран компромат, то вас неизбежно осудят. В лучшем случае это будет условный срок. А с судимостью вы никогда больше не устроитесь на работу в образовательное учреждение.

Самые смелые из нас принялись задавать резонные вопросы.

– А как быть, если студент не учится, не старается? Просто его отчислить? Так у нас таких много, полколледжа придется отчислять.

– Если не хотите, не отчисляйте, – посоветовал директор, – поставьте «тройки».

– Да? – не унимались активисты. – Другие, значит, зарабатывают эти «тройки», хотя бы на пары ходят, а лентяям и прогульщикам мы просто так будем ставить! Тогда смысл вообще кому-то ходить на пары? Пусть студенты дома тогда сидят, а мы им «тройки» нарисуем. Издайте распоряжение, что мы обязаны ставить «тройки» всем, кто не хочет учиться!

– Ну что вы такое говорите, – урезонивал их директор, – никто такое распоряжение не издаст. Но есть один легальный способ наказать лодырей. Пусть такой отстающий идет в магазин, покупает, ну например, принтер для колледжа или канцтовары, и пишет заявление, что он просит принять этот принтер в дар колледжу, прикладывает чек, а наша бухгалтерия ставит на баланс колледжа.

– То есть мы должны обеспечить колледж необходимым оборудованием, которое должно закупаться из средств бюджета! – в зале послышался откровенный смех.

Со своего места поднялась Анна Александровна, математичка и лидер профсоюза.

– Дмитрий Владимирович, а вот скажите, почему нас заставляют проводить бесплатные консультации после уроков? Может, как-нибудь возможно решить вопрос с оплатой консультаций, чтобы у преподавателей хоть немножечко поднялась зарплата? Надеюсь, вы понимаете, о чем я хочу сказать…

– Я теперь вообще не буду проводить никакие консультации, – вполголоса проговорила Алла Валентиновна, преподаватель химии. – Лучше займусь репетиторством.

Директор с сочувствием смотрел в зал.

– Все понимаю, уважаемые преподаватели, но хочу предупредить, что репетиторство у своих студентов запрещено по закону. Если найдете себе учеников на стороне, то пожалуйста, занимайтесь репетиторством в свободное от работы время. А насчет зарплаты – вы же понимаете, что это зависит не от меня. Кардинально никто зарплаты менять не будет, ведь тогда поднимется уровень инфляции.

– Да никто не говорит, что намного, но хотя бы до пределов разумного!

Дмитрий Владимирович развел руками.

– С одной стороны хорошо, что не поднимают. Представьте, что завтра начнут платить огромные суммы. Тогда ведь мало кто из вас удержится на своем рабочем месте. Во-первых, начнут втыкать сюда своих жен, знакомых, по блату и прочее. Во-вторых, начнут отбирать самых молодых, интересных, перспективных, с ученой степенью. Многие ли из вас здесь останутся?

Потопова после собрания яростно металась по своему кабинету.

– Колледж обогащать, принтеры им покупать? – выкрикивала она. – Да не сдался мне этот колледж! Может, выпуск им сорвать, пусть увидят реальную картину! Пусть увидят, на что способны эти тупые студенты, эти понаехавшие из деревень!

– Так если мы им выпуск сорвем, мы же и будем виноваты, – робко возразила я, – нам же и скажут, мол, почему они все время хорошо учились, а диплом не смогли написать.

Потопова остановилась посреди кабинета и посмотрела на меня своим долгим сумасшедшим взглядом.

– Ты бери кого хочешь, – наконец сказала она, – а я связываться не буду.

Прошло буквально несколько дней после того собрания, и опять как гром среди ясного неба – в Морском университете на взятках поймали троих человек, двоих преподавателей и одного посредника.

Мне позвонила бывшая коллега и рассказала:

– Представляешь, Калинину и Игнатову не пустили в университет сегодня утром, по той причине, что на них завели уголовное дело. А Рыбакова-«срастилка» сама не пришла, но ее тоже привлекут.

Я похолодела.

– Что случилось?

– Их сдал кто-то из студентов, поймали с поличным прямо во время передачи денег. Калинина в собственном гараже назначала встречи, туда и наведались люди из полиции. И как раз в момент икс. Игнатовой меченые деньги подсунули.

Я позвонила одной из бывших студенток.

– Да, Вероника Антоновна, – подтвердила Дашенька, – так и было. Но мне жалко только срастилку, она добрая с нами была. А этих вообще не жалко. Калинина на первой же паре нам озвучила свой прайс: «четверка» семь тысяч, «пятерка» – десять и так далее. Знаний никаких не давала, пятнадцать минут с нами посидит, потом на кафедру уходит чай пить. И тащите деньги ей в гараж, часиков в семь вечера.

– Должно быть все по-честному, – согласилась я, – кто хочет учиться, тем дай знания, а если кто не хочет, так уж пусть платит. А ставить всех в безвыходное положение… А Игнатову как поймали?

– Ну как именно поймали, я не знаю, но она тоже обнаглела вконец. Заявляла нам: «вы или готовьте сто тысяч, или вешайтесь».

– Почему такая огромная сумма?

– Так туда входит курсовой, деловая игра и ее экзамен.

Спешу напомнить: Игнатова – это была та самая новая начальница кафедры, с которой я не сработалась. Вот и купила девушка должность!

Потом я позвонила бывшему студенту Саше, и он тоже рассказал много интересного.

– Игнатова приблизила к себе одного парня из нашей группы, тоже, кстати, Саша. И этот Саша вроде «шестерки» у них на кафедре был, а с ней постоянно куда-то ездил по ее делам, постоянно сидел у нее в кабинете, короче, был своим человеком и в курсе всех дел. А тут один недовольный из нашей группы обратился в полицию, что так и так, требуют сто тысяч, а я платить не хочу. Они его расспросили как следует, выяснили про этого Сашу и начали с ним работать. Ну сначала Саша отказался им информацию выкладывать, само собой. Но у полиции свои методы, они его запугали, что если он их не выдаст, то его одного тогда посадят, а если он их сдаст, то ему ничего не будет. Ну он испугался и сдал. А на самом деле, если бы он не сдал, ему бы ничего не было, да и их бы не на чем было поймать.

– А тем студентам, которые такие деньги заплатили, хотя бы их вернут? – поинтересовалась я.

– В том-то и дело, Вероника Антоновна, что не вернули и не вернут. Мы все по сто тысяч Игнатовой отдали, а доказать это как? Никто же не видел. Вернули только тому парню, который пришел с мечеными деньгами, вот ему вернули. А нам нет. И как теперь сдавать, как заканчивать, как диплом получать, мы не представляем! От нас все преподаватели теперь шарахаются, нас все боятся, ненавидят, хоть мы и ни при чем, а пятно на всей группе!

В тот момент я твердо решила никаких платных дипломников не брать. Будь что будет, сорвем выпуск так сорвем, это не так страшно, как попасться на взятке.

Однако, через пару дней, когда пришла очередная зарплата, я взглянула на эти смехотворные цифры и задумалась. Впереди лето. Выдадут отпускные, а их на все лето не хватит, и следующая зарплата придет только в октябре, и она тоже будет маленькая. Я ничем не смогу помочь ни Мише, ни Гоше, ни родителям, да и сама все лето просижу дома в режиме строжайшей экономии. Придется завести тетрадку, записывать туда планируемые расходы и тратить строго по списку. Варить огромную кастрюлю борща на неделю. Отдохнуть с бокалом вина перед телевизором – раз в две недели. В кино не ходить, в театр тоже, а про поездки вообще можно забыть и не вспоминать.

Я пошла советоваться к Потоповой.

– Даша, ну я пообщалась со своими дипломниками. Две девочки напишут сами диплом, с моей помощью, конечно, но напишут, они и учились хорошо, я в них уверена. А вот что делать с остальными? – я развела руками.

– У меня таких трое, которые сами напишут, – призналась она. – И тоже не знаю, что делать. Можно, конечно, отправить их в фирму, где им напишут за деньги, но там напишут такую фигню, что перед комиссией будет стыдно. А деньги с них возьмут, и немалые. Нам бы и самим не мешало подзаработать. Тебе что, деньги не нужны?

– Нужны, – вздохнула я. – Но как их брать, если такая ситуация… аховая?

– Я тоже об этом думала, как их брать. Смотри, преступление – это сам момент передачи денег, правильно?

– Правильно.

– То есть надо взять так, чтобы это нигде и никем не было зафиксировано. Например, попросить студента оставить телефон в другом помещении, чтобы не смог ничего записать. Не брать конверт с деньгами в руки, а попросить положить на стол.

– А если на карту перевести?

– Ну как вариант, только не на твою карту, а на карту какого-нибудь знакомого.

– Да, но знакомому придется что-то отстегивать за использование карты, и не каждый еще согласится.

– Думай, тут множество есть вариантов.

Сами дипломники отказывались идти в фирму заказывать написание диплома, все, как один, просили, чтобы я сама им написала, и все, как один, уверяли, что дальше них информация не пойдет, они ничего и никому никогда не расскажут, и вообще это единственный из всех возможных вариантов.

Какие только ухищрения мы не практиковали с ними! В переписках использовали зашифрованный язык и называли друг друга вымышленными именами, во время личных встреч вытаскивали батарею из телефона, чтобы никто не прослушал. Я могла, например, написать: «Улугбек, объект будет закончен 30 числа» или «Матлуба, жду от вас 20 готовых хот-догов для клиента».

Вроде и смешно, однако, все прошло гладко, мои страхи отступили.

Проблема на тех защитах нарисовалась с другой стороны. Я стала замечать, что мои дипломники получают «четверки» либо «тройки», а дипломники Потоповой, даже те из них, кто ужасно учился, сплошь «пятерки».

Как оказалось, Потопова сколотила комиссию из своих хороших знакомых и просто диктовала им, кому и что ставить. Как всегда, в своем репертуаре: она самая лучшая за счет принижения других. Я попыталась с ней поговорить, но она отвечала сквозь зубы и агрессивно, твердила про какую-то обиду, которую якобы я ей нанесла.

– Я не пойму, про что ты говоришь! – но ответный взгляд не позволял достучаться до ее здравого смысла.

А впрочем, здравого смысла у нее никогда и не было, и мне ничего не оставалось, как просто махнуть рукой.

Но студенты, особенно те, кто хорошо учился, так просто рукой махнуть не могли. Одна девочка пригласила на защиту своего куратора и сотрудника учебного отдела.

– Представляете, я захожу, а Потопова локтем толкает членов комиссии: это она, это та самая, про которую я вам говорила! И как они начали меня валить, ну на пустом месте просто! Я им привожу доказательства, а они твердят: нет, ты нас не убедила. Я говорю, да вот же расчеты, графики. А они опять, нет, ты не права. Если бы не Ольга Ивановна, они бы мне точно «тройку» поставили!

– А Ольга Ивановна слышала это?

– Конечно, и женщина из учебного отдела тоже. Они потом такую речь произнесли в конце защиты! Потопова теперь боится, что у нее неприятности будут!

– Но я не понимаю, зачем она это делает, зачем весь этот цирк? Она про какую-то обиду твердила…

– Вероника Антоновна, вы же знаете, что Потопова часто опаздывает, а мы стоим под дверью?

– Знаю, во всем колледже только она себе такое позволяет.

– Так вот, однажды у меня терпение лопнуло, и я пошла в учебный отдел и сдала ее. Меня так благодарили мои однокурсники, вы бы видели! Они так устали топтаться у нее под кабинетом! А Потопова пришла разъяренная, орала на меня, говорила, что я еще пожалею об этом, что у меня теперь тоже будут неприятности! Только что она может мне сделать, если я хожу на все пары и хорошо учусь?

– А на защите, получается, отомстила, – задумчиво произнесла я, – как же это низко.