Текст книги "Пока стоит земля"

 
О ты, непонятное посещенье,
Когда внезапно взрывается разум!
Глаза обжигающее свеченье
Видно безумцам и богомазам.
 
 
Как долго и трудно в разлуке давней
Вдали от тебя душа батрачит.
Твой луч, проницая сквозь щелку ставни,
Пылинки озолотит и означит.
 
 
Идти к тебе можно с любого шага,
Волхвы тебя ищут неустанно,
И мальчик, погибший на дне оврага,
Зовет: «Посвети мне чуток, я встану».
 

1982

Бездна бездну призывает.

Псалтирь

 
Я не найду Тебя, Надзвездный.
Мой круг очерчен в должном забытьи.
Но бездна призывает бездну,
И воды надо мной текут – Твои.
 
 
Ты сеял на дороге хлебы,
Каменья метил: не преткнись, пята.
И накормил у двери склепа
Печалью. Я вкусила и сыта.
 
 
Земные миновав преграды,
Я в бездну тяжко рухнула – свою.
Шумя, лиются водопады —
Там, надо мной. Я голос узнаю.
 

1982

 
Не страшен пожар, страшен набат.
В петлю того, кто ударит в набат!
 
 
Такая тишина
Стоит перед гладом, трусом и мором!
С глубиной шепчется глубина,
Но земля загудит, и – непрошеным хором —
Сами колокола зазвонят.
 
 
Бессчетны в душе колокола,
Но крепко привязаны языки,
Обвязаны бархатом языки,
Вот почему я дитя заспала
И враг жжет костры вдоль моей руки.
 

1981

 
Одним сиянием клинок горит
В ножнах и на́голо.
Одним дыханием схожу с горы,
Всхожу на́ гору.
 
 
И нигде не проявлен знак,
Пленка засвечена,
Но извечно вместе – во всех временах —
Зори утра, зори вечера.
 
 
Я ищу один-единственный дом,
Где ничто не раздвоено,
Где сварщик сварит белым огнем
Душу женщины, душу воина.
 

1982

 
Повсюду скрыт ведущий голос.
Спит под защитой немоты.
На островки я раскололась,
Но слышу, он навел мосты.
 
 
Он правит хором жизни свычной,
Боясь открыться и подпасть.
Душа дробна и мозаична,
Но больше целого в ней часть.
 
 
И эту часть стремясь отторгнуть,
Я прячусь, будто бы не я,
Когда весь мир воронкой вогнут
И голос льется, как струя.
 

26 июня 1981

 
Небо неторопливо.
Улиткой выставит рожки и втянет.
С детства знакомая игра.
 
 
Любит стоять за спиной.
Дышит, шепчет,
А оглянешься – нет никого.
 
 
Не спешит.
Знает, за кем последнее слово.
 

12 мая 1981

 
Моя жестоковыйная земля
Родить не будет, но пребудет ввек!
Уже ни для людей, ни для зверья,
Ни для кого, а так, пустой ковчег.
Не достучусь! Кричу, не докричусь!
Не дозовусь у двери забытья,
Где Ты, расторгнув древний наш союз,
Пребудешь ввек – без Книги Бытия.
 

24 октября 1981

 
Накрыты столы.
По горло целому городу.
Хозяйки спешат,
кто кого перекормит.
Ели, насытились,
семь осталось коробов.
Собакам куски,
крохи на подоконник.
 
 
Потчуют поле
хлебосольных метелей хлопья,
Грозы-мотовки
в море метнули молот.
Меньшего не хочу,
это доля холопья.
Большего не возьму,
царский пестую голод.
 

28 марта 1981

 
Тогда
Останутся пустыни печали,
Где спящие плоскости все равны,
Где ни друга нет,
ни подруги,
Где – зачем? – не нужен рост.
– – – – – –
Только шепот песка на юге,
На севере – шепот звезд.
 

29 сентября 1981

 
Прощайте, дебри,
Прощайте, звери,
И тростником оперенные реки,
И рыбы в панцире героя!
 
 
Прощайте,
Копыта-молотобойцы
И не тронутые ничьей рукой
Сосцы малины…
 

1964

 
Хоть шаром покати по земле,
По земле,
Припавшей к земле.
 
 
Где они, литые, густые,
Леса, окликавшие друг друга,
Как горы утром,
Как светом встревоженные петухи?
 

1964

 
Зачем я стою в центре творенья,
Не знаю. Но вот – стою.
Как можно в бездне искать спасенья?
Я в штате при ней состою.
 
 
Зачем наша земля изувечена,
Наш век других солоней,
Не знаю. Но тучная вечность
Питается болью моей.
 

18 октября 1981

 
Я плачу не о том, что свыше сил,
Что налита уже с краями чаша,
Что зверь – мой век надежды загасил,
Что Дантова передо мною чаща,
О малом плачу я. Не стоят слез
Грядущего знакомые печали.
Ведь вот оно, грядущее! Сбылось
Незримо, на другом витке спирали.
Вот почему приходит вещий сон
О том, что есть, а не о том, что будет.
И даже Страшный суд в конце времен
Уже свершился: нас все время судят.
 

18 октября 1981

 
Свет не умер.
Он превратился
В лунный блеск и дымные стекла.
Мир не умер.
Он раздробился.
Озарилось и вдруг поблекло.
 
 
До утра бродит взгляд охочий,
Наслаждаясь игрой светотени.
Чту ж они, те другие ночи,
Если эти полны видений?
 

8 октября 1981

 
Именем не гордись: забудут.
Временем не дорожи: минет.
Вспомни, чту было: снова будет.
Вспомни, чту будет: легок на помине.
 
 
Ищешь друга, врага обрящешь.
Гонишь врага, утеряешь друга.
Хочешь поверить, стань камнем горящим.
Хочешь не верить, веруй упруго.
 

21 мая 1981

Ибо, где будет труп,

там соберутся орлы.

От Матфея, гл. 24, ст. 28

 
Прохожие с сумками шли кособоко,
Заворачивая за кривые углы.
Старик, похожий на нищего Бога,
Глянул ввысь:
«Уже слетелись орлы!»
 
 
Оперенный голос звучал как клекот,
В клетках ребер сердцб нащупывал клюв,
Но отечество оперлось на локоть,
И стеклянный шар выдувал стеклодув.
 

10 мая 1981

 
Мы ехали. Взглядом я провожала,
До слез, до рези в глазах,
Лоскутное нянькино одеяло,
Растянутое на ножах.
 
 
Затылком был небосвод повернут
Лисьих и волчьих цветов,
Но горе тому, кто походя сдернет
С земли дырявый покров.
 
 
Тому, кто замыслит – сплошным
Петербургом —
Все берега – в гранит,
И доморощенным демиургом
Все ножи обнажит.
 

13 мая 1981

 
Невечно все, что создается нами,
Но вдруг не сокрушить, такая прорва.
Боролся храм
И каждый камень в храме
Христа Спасителя, но был он трижды взорван.
 
 
Навечно созданы великие леса.
Но рушатся,
И нет печальней гула.
 
 
И обод огненного колеса —
Земля дрожит, и небо ускользнуло.
 

8 ноября 1981

 
Не пестрым маревом, не призрачным туманом
Я зачарована была.
Дышала под рукой в оцепененье странном
Живая плоть ствола.
 
 
И дерево шагало семенами,
Перебегало, словно ртуть.
Но рай земной везде травило пламя.
Он таял – яблоком во рту.
 

14 ноября 1981

 
Как капля, провисало соском
То, чему мною быть,
И взгляд мой слепо дорогу щупал…
Тогда соблазнил меня синий купол
И приманил крестом —
В нашу тьму.
 
 
Кто душу вложил в меня, тот вынет, —
Сколько бы по нему
Свои и немцы в упор —
Подвешенный облаком на равнине
Бессмертный бестелесный собор.
 

20 мая 1981

 
За всех в ответе я.
Быть по сему.
Но если кто-то за меня в ответе,
С него я тяжесть на себя сыму,
Пускай он скажет:
«Жить легко на свете!»
Пусть не сомнется под ногой трава.
Никто не взвесит: легок ли на пробу.
Пусть не придут к нему, пока жива,
Знакомцы старые: огонь и прорубь.
 

1982

 
…И услышала я неслышное пение,
Сильное, как прибой,
И дневное столпотворение
Отключилось само собой.
 
 
И жизнь моя, обитая войлоком,
Блеснула острей ножа,
И меня унесло – вскачь или волоком —
За оба ее рубежа.
 
 
И было начало и воскрешение
Одно, как мука́ с водой,
Пока звучало беззвучное пение
И дух мой был – не со мной.
 

10 июня 1981

 
Казни меня или милуй,
Я – порожденье слепых стихий.
Они мной владеют до самой могилы,
По праву,
Не за мои грехи.
 
 
Дыханье моря – приливы, отливы
Гонят мою соленую кровь.
Руки мои – ветки оливы.
Череп – поющей сферы покров.
 
 
То, что есть, и будет, и было,
Мерзость мира и прелесть его, —
Господи, это мне не под силу! —
Но под силу Тебе – и несу, ничего.
 

1982

 
Приходи в мой странноприимный дом,
Озябшее отражение света.
Я тебя согрею живым огнем.
Я в тебе угадаю насыщенность цвета.
 
 
Я выну из двоедушной воды,
Слишком плоской и слишком глубокой,
Твоих зарниц босые следы
И мерцанье звезды твоей златоокой.
 

9 сентября 1982

 
Радость моя, вожделенье очей,
Грозовой и детский восторг бытия,
Свете черных дней и белых ночей,
Прельщение мира, радость моя!
 
 
На востоке блеснувший край облаков —
Как душу перевернувший рычаг.
Ты этого хочешь? Твой план таков?
Искрой влечу в Твой большой очаг.
 

5 октября 1982

 
Ясность —
Это сквозь опрозраченный воздух
Еще неясное далеко́.
Туча, натянувшая вожжи
Над горой, опрокинутой в молоко.
 
 
Но если и там прояснится?
Дорога
Тогда покажется коротка.
Два шага до лунного рога,
А до Господа Бога, Господа Бога,
А до потерянного Бога
Только протянутая рука.
 

16 июля 1981

 
Не оборачивайся книгой,
Ни каторжным листом тетради,
Но помоги мне сбросить иго,
Дай наглядеться, Бога ради,
 
 
Впитать тебя в глаза и ноздри,
По шерсти гладить, против шерсти,
И, не просыпав, не разрознив,
Все взять от этой дивной персти.
 
 
С высот свободного паренья
Вдруг все увидеть, что бывало!
–
В последний миг, теряя зренье,
Скажу:
«Мне мало, мало, мало!»
 

30 сентября – 1 ноября 1981

 
Я этой видела весною,
Как высоко вспорхнули ветки
И ветер стал телесно-теплым.
Но трудно обживать родное,
Как николаевским солдатам
Избу в деревне и повети.
 
 
Все было так знакомо-чуждо,
Казалось, сходство только дразнит,
Но в зелень я вросла.
Нет нужды,
Что я не призвана на праздник.
 
 
И начинали забываться
Мороз, казарменные зимы,
И лето заглянуло в святцы,
Где старое хранилось имя.
 

17 августа 1982

 
Дождь учит первые слова,
И шепелявит, и лепечет,
И жесткий выдох естества
Младенческая осень лечит.
 
 
Она еще не доросла
До золотого отрицанья.
Благоволение тепла,
А там – азартные ристанья,
 
 
Там вихри, там долой – и прочь.
Там львиная волнится грива.
Там звездно-ледяная ночь,
Как вещий голос, молчалива.
 

23 сентября 1982

 
Я много раз меняла птиц,
Как бы примериваясь к звукам.
Короткий щебет пить-пить-пить,
Анданте струнных с перестуком.
 
 
Но чудный хор в моих ушах
Уже не делает попытки —
Где жаворонок? Он в гостях
У неба, он повис на нитке.
 
 
Меняю птиц на тишину,
Глубокую воспоминанья,
И никого не обману
Внезапным блеском узнаванья.
 

1981

ПРЕДЗИМЬЕ

На семь часов укоротился день.

Смыкаясь, ножницы пространство стригли.

Овечья шерсть уже пошла редеть,

И голые леса меня настигли.

Я все еще дышала на авось.

Был у предзимья цвет и запах винный,

И мир был виден мимо и насквозь

До самой темно-алой сердцевины.

1983

 
Как скифский золотой зверь,
Облако растянулось в прыжке,
Но север,
Самый северный север,
Как муху, утопил его в молоке.
 
 
Ночь наконец дождалась побелки.
Я тоже пришла с той стороны,
Куда глядят все магнитные стрелки,
Где замерзли все мои сны,
Мои очевидцы, мои пророки.
 
 
Кладу свои холодные руки
На широкий лоб ледяной луны.
 

1982

 
Каково луне, я не знаю,
Но знаю, вижу,
Каково превратиться в ее отраженье.
Подневольное, плоское,
Тиражирует себя во всех водоемах,
Селится в каждой капле.
 
 
Так много, так мало!
Луна утопленников, сновидцев.
Не быть,
А только казаться,
Вот судьба!
 

15 мая 1981

 
Я невидима.
По мне глаза скользят.
Я неслышима,
Как чересчур высокий
Звук.
Но если мир во мне зажат,
То пружину высвободят сроки.
 
 
Боже, я – немудрая раба!
Без соизволения хранила.
В поздний час, когда уже слаба,
Узнает рука, чту значит сила.
 

6 июня 1981

 
Сначала звук, слова потом
Цепляются за кончик нити.
А мы единожды живем,
Вы наших слов не сохраните.
 
 
Из-за чего же эта дрожь
И мания вскрывать гробницы,
Души и сердца нетерпеж,
Манок нетронутой страницы?
 
 
Не из-за и не для чего,
А так, блажная дурь находит.
За ней, конечно, старшинство.
Со дня творенья колобродит.
 

1982

 
Это в детстве дано было так,
Просто так, как дается дыханье.
Было брошено в знак возмужанья
Просто так, как роняют пятак.
 
 
Затерялось, забвеньем пулито,
Неопознанно, незнакомо,
И его не выкупит золото,
Все подземные клады гномов.
 
 
И не вычитать даже прозванья
В бесконечно шуршащих листах.
Что же дали мне в детстве так,
Просто так, как дается дыханье?
 

9 сентября 1981

 
Я знаю, исповедь хмельней вина.
 
 
Но не облыжно я себя чернила,
Напраслин на себя не наплела.
Сказала только:
«Да, я изменила
Уклончивостью сердца и плеча».
 
 
Построены едва наполовину,
Стоят дома, хлебая снег и дождь.
Есть срок для зодчества,
И если минул,
Повиснет в вечности чертеж.
 

1982

 
Не жаль, что душу раздавала,
Жаль, слишком скупо берегла.
Латать своей чужую я устала.
Из пальцев выпала игла.
 
 
По мелочам, но список долог.
Все, все занесено в тетрадь.
Как будто тысячи рассыпанных иголок
Ползком должна я собирать.
 

1982

 
Во сне сквозистом я через пустыню
Брела и вязла в неземном песке.
А ночь была на первой половине
И, может быть, на тонком волоске.
 
 
Полынь росла, как в детстве, только горше.
Я, видно, шла к кому-то на хлеба,
И жесткий ветер лжи мне губы морщил.
Хлебать ее всю жизнь – не расхлебать.
 
 
Во сне сквозистом я через пустыню
Брела к садам далеким Гесперид.
Уже не та, кем я была доныне.
Еще не та, с кем ночь заговорит.
 

23 декабря 1982

 
Уходит не человек —
Целый мир,
Где было так сладко и так боязно.
Эти лица, которых никто не затмил,
Этот табор, шумящий во чреве поезда.
Целый мир скрутится запятой,
Не гадая, с чем дальний путь перекрестится.
И на новый дом свой, необжитой,
Поглядит, подивится из детского креслица.
 

1982

 
Есть по правую руку Господь,
Есть по левую руку нора.
А он, как зверь, все бежал вперед,
Ослепленный огнями фар.
 
 
«Да» и «нет» друг другу сродни,
Это мысли последний итог.
Но гонимого недолги дни,
А гонитель ответ приберег.
 
 
Мне бы крылья – окончить спор!
Мне б искусство, петляя, нырять.
Есть по правую руку Господь,
Есть по левую руку нора.
 

3 ноября 1981

 
Я по дорогам памяти сквозной
Люблю скитаться, щурясь близоруко,
И вереницу тех, что были мной,
По росту расставляю, словно кукол.
Займи у самой маленькой, займи
Щепотку зоркости и удивленья.
Спроси у той, бегуньи лет семи,
Как ей жилось – до светопреставленья.
 
 
Займи у этой, не познавшей лжи,
Отмах руки, необратимость речи.
А этой все по чести доложи.
Она тебя возьмет к себе на плечи.
 

1983

 
Ветка в кувшине не знает, что срезана.
За год до мучеников Ленинграда
Мальчишки дразнили сворой
Старика из бывших месье,
Смешного,
Как безумец Евгений.
 
 
Он каркнул, пронзительно, по-вороньи:
«А вы умрете с голоду! Все!
Умрете!»
И молния Зевеса
Блеснула в небе вещим огнем.
 
 
О друзья! Берегите неведение!
Берегите завесу.
Нужна завеса
Перед каждым часом и каждым днем.
 

21 июня 1981

 
На сгибе, на сшибе, на перекрестке,
На росстани преждерожденных дорог,
Камешком во мшистой коросте,
Рыбой, прыжком берущей порог,
Изгоем, печальным, как Овидий,
Старухой с развоплощенной душой,
Юницей ли, здесь я, здесь!
Ты видишь?
Я здесь, я играю в жмурки с Тобой.
 

1982

 
Говорят, терпеливому Иову
Возместили его потери,
Всех детей возвратили,
Но только других, не прежних.
 
 
А первенца разве забудешь?
Того, что ловил со смехом
Курчавую черную бороду
Пятью лепестками розы.
 
 
Есть первенцы-минуты,
И есть минуты-подмены.
Все тороватое время
Меня не сумело утешить.
 

1982

 
На дне тумана тяжело дышать.
Весомость времени почти что зрима.
На плечи давит вековая кладь:
Оливы Галилеи, камни Рима.
 
 
Все времена спрессованы к концу.
Меж войнами иголки не продену.
Известно лишь Предвечному Отцу,
Какую Он готовит перемену.
 
 
Так стало душно, словно в душевой.
В тумане люди непричастны к тайне,
Но чувствуют всей кожей, всей душой
Трехтысячного года предстоянье…
 

1982

 
Как песочные часы, перевернулось
Время в сновиденье.
Вижу улиц покатую сутулость
В северном Риме.
 
 
Сыплется струя в средине круга,
Скоро переправа.
На ладье везу, гребец невольный,
Цезаря счастье.
 
 
Он свое лицо прикрыл полою.
Эй, поберегитесь!
Вот проснусь. На донышке осталось
Считаное время.
 

1983

 
Он не спал.
Он отчаялся.
Он не спал.
Все средства казались хороши.
И он занавесил в себе зеркала
И вырвал глаза у своей души.
Теперь хорошо.
Он больше не видит
Ни себя, ни свои дела.
 
 
Занавешены зеркала,
Но смотрят своими большими глазами,
Как женщина сквозь чадру…
Но видят.
 

24 мая 1981

 
Вот и кончен бой кулачный!
Обе стенки полегли.
Мотыльковый, синий, злачный
Из-под век зрачок земли.
 
 
Неподделен рокот шторма.
Самоволен блеск зарниц.
–
Музыку в раю прикормят,
А земле хватает птиц.
 

9 мая 1987

 
Чуж-чужанин, эй, чуж-чужанин,
Что ты ищешь в нашем посаде?
Ходишь мехом наружу и, всеми гоним,
Сверкаешь зубами, как волк во стаде.
 
 
Но вдруг становятся люди людьми
Без ритуальной маски злодея,
Когда мы идем в неделеный мир,
Где несть ни еллина, ни иудея.
 
 
Я горнего воздуха выпью глоток,
Я взгляд окуну в мореходные дали
И, может быть, отыщу исток,
Который люди не разверстали.
 

10 сентября 1982

 
Я не верю присяжной правде.
Быть правдивым мешает страх высоты.
 
 
Верую небылицам.
Там солнце правды в шубе навыворот.
Там люди не носят личины людей.
Но знаю, там моя родина.
Есть для меня гнездо на ветке.
Есть под холмом для меня нора.
 

Конец марта 1981

 
Идете, схватившись за руки,
Вместе идете, но в разных царствах.
Он в царстве правды,
Ты в царстве кривды.
 
 
Маленький поводырь,
Ты ведешь ослепшего Дон Кихота.
Добывай
Лепешку и козий сыр.
Светла, высока его забота.
 
 
Он не видит поле в капельках пота,
Ни пбсти, ни пропасти впереди.
Ты зрячий.
Тем перед ним виновен.
Но ты не можешь ослепнуть.
Гляди!
 

1981

 
Пришли к концу повторы и длинноты,
Полудремоты вечер не тянул
И, углем намечая повороты,
Привел меня в заоблачный аул.
 
 
Ступени – по числу сердцебиений,
Мне надо ускользнуть любой ценой.
Великие актеры сновидений
Трагедию играли предо мной.
 

15 ноября 1981

 
Не равны меж собой мгновенья.
Есть у них свой чет и свой нечет.
Не воротится вдохновенье,
Как на руку хозяина кречет.
 
 
Улетело оно, улетело,
Не скучает со мною розно.
Для меня земные пределы,
Для него сверкающий воздух.
 

1982

 
Прошу тебя, мой младший брат, мой стих,
Додумай за меня: тебе дается.
Владеешь ты взамен потуг моих
Наукою канатоходца.
 
 
Над логовом первовспененных вод
Идешь, на цыпочках танцуя,
И чадам мрака, что во мне живет,
Воздушные шлешь поцелуи.
 

22 ноября 1981

 
Узнавая, не узнаю
Ни стены, ни стола, ни стекла.
Всю страну и всю жизнь мою
Память-птица пересекла.
 
 
Может, сверху они сон-трава,
Мелочь, россыпь, мякина веков…
Размололи их жернова,
Раскрошили их руки богов.
 
 
Падай камнем, птица моя!
Подними горизонты земли.
Как широко вдоль острия,
Как высоко люди прошли!
 

1983

 
Да, я была, когда мной правил страх,
Податливее тающего воска,
Но есть во мне железный стержень-страж,
И голос мой сильнее подголоска.
И долог был, и странен был мой век,
Ступенчаты низины и высоты,
И то, что первый опыт мне предрек,
Теперь, быть может, повторяет сотый.
 
 
Снимаю руки с клавиш, заленясь,
Как школьница, отбарабанив гаммы.
В запасе есть молчанье у меня
И тот, не узнанный еще,
Тот самый.
 

1982

 
Уже земле я неподсудна.
Дозволь из всех Твоих путей
Один мне выбрать, самый трудный:
Пошли меня хранить детей!
 
 
Когда дрожит небесный круг
От нестихающего крика,
Но мать не пробудил испуг,
Пошли меня, пошли, Владыко,
Принять дитя из мертвых рук.
 
 
Прекрасен труд мастерового,
Люблю игру его затей.
Отдай другим резец и слово.
Меня пошли хранить детей!
 

1982

 
Мне кажется, прикручено лучом,
Со мною облако вдоль жизни бродит,
Поддерживая блещущим плечом
Обломок солнца – тот, что не заходит.
 
 
На приторно-восторженной заре,
Когда все небо солгало́ мне разом,
Оно одно, как древле Назорей,
Сказало правду – режущим алмазом.
 
 
Я по догадке облаком зову
Хранителя, которого не стою.
Гроза и Свет, во сне и наяву,
В час истины поговори со мною.
 

1983

 
У наших ног, как тень, растет
Распятие святого Слова,
И цену крови знает тот,
Кто словом ублажил слепого.
 

 
Слепота в этом мире налажена,
Наши очи отключены,
Но глядят сквозь замочные скважины
Наши слишком зоркие сны.
 

 
И бегут быстрее реки с предгорий,
Куцые реки – только исток,
И ни Белого, ни Черного моря,
И одноразовый челнок.
 

 
О да, ты был! Но годы обесценят,
Воспоминания чуть-чуть блеснут,
Скользя лучом по затемненной сцене,
И подменяют подлинность минут.
 

4 ноября 1981

 
Панацея или подвески,
Откровение или игра, —
Не знаю.
Они на конце пера
Сами чертят свои арабески.
 
 
Где среди них спрятан голос мой?
Кто из них перенял цвет моих глаз?
Кто затушил меня и погас?
Кто забавлялся моей тюрьмой?
Кто мою душу спас?
 

19 мая 1981

 
Salve! Я рада гостю.
Как зовут тебя?
А он: «Дай мне имя.
Окрести меня, отпусти».
 
 
Только всего?
Ты думаешь, просто?
Птицей назову, полетишь,
Рыбой назову, уплывешь.
Вот что значит давать имена.
 
 
А он: «Дай мне имя,
С охотой ли, с неохотой,
Дай имя! Для этого ты рождена,
Дщерь Адама.
Работай!»
 

21 мая 1981