Электронная библиотека » Вера Проскурина » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 18 сентября 2017, 14:40


Автор книги: Вера Проскурина


Жанр: Языкознание, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Аббат Шапп и Шевалье де Мансонж: журнал Н. И. Новикова «Кошелек», или Послесловие к «Антидоту»

Симптоматично, что русская печать того времени почти не заметила этой полемики двух книг. Исключением стал Н. И. Новиков, вовлеченный императрицей в историю с Шаппом. В июле 1774 года Новиков начинает выпускать свой последний еженедельник из числа так называемых «сатирических журналов». «Кошелек» оказался единственным русским периодическим изданием, которое не только упомянуло книгу аббата Шаппа, но и вступило в дискуссию, начатую «Антидотом».

Символично было само название издания, отсылающее сразу к нескольким смыслам и играющее с ними. Прежде всего, речь шла о модном атрибуте прически, пришедшем из Франции и называемом à la bourse – особая сетка или бархатный мешочек, куда помещалась напудренная коса мужского парика. Новиков в разделе «Вместо предисловия» давал туманное обещание впоследствии раскрыть смысл своего названия: «Впрочем, должен бы я был объяснить читателю моему причину избрания заглавию сего журнала, но и сие теперь оставляю, а впредь усмотрит он сие из Превращения Русского кошелька во Французской, которое сочиненьице здесь помещено будет»[69]69
  Кошелек. 1774. Лист 1. С. 3.


[Закрыть]
.

Однако по некоторым причинам это сочинение напечатано не было, но тему подхватило письмо, написанное неназванным русским галломаном и присланное в журнал; обращаясь от имени «защитника французского» к издателю «Кошелька», анонимный автор писал: «Не того ли вы ищете, чтобы бросили французское платье, претворившее нас из варваров в европейцев? – Здесь я разумею острую и замысловатую вашу шутку о введении в Россию французских кошельков; и если я не ошибаюсь, то кажется мне, что вы разумели здесь французские кошельки те, кои с некоторого времени почти все европейцы начали носить на волосах, а под именем кошелька вы разумели все французское платье, вместо старого русского употребляемое»[70]70
  Кошелек. 1774. Лист 1. С. 3.


[Закрыть]
.

Таким образом, новиковский «кошелек» (от французского «la bourse») символизировал и французскую моду вообще, и само европейское «платье», пришедшее в Россию с реформой Петра I. Вместе с платьем обсуждался в издании вопрос о подражании Франции во всех культурных сферах – от языка до философии. Новиков каламбурил, имея в виду и реальный кошелек для денег, – далее он будет обличать галломанов, проматывающих свои состояния ради модных французских товаров или ради модного французского «учителя» для своих детей. Название этого журнала оказалось чрезвычайно удачным, а первоначальная цель была заявлена очень откровенно. Как впоследствии писал знаток журнальных и околожурнальных баталий М. Н. Макаров, «план для „Кошелька“ был устроен самый строгий; по его разуму, преимущественно положили держаться одного: бить насмешками французолюбцев»[71]71
  Отечественные записки. 1839. № 1, отд. VIII (Смесь). С. 28.


[Закрыть]
.

Тот же Макаров передает разговоры, имевшие место при дворе и касавшиеся всех журнальных предприятий Новикова[72]72
  Там же.


[Закрыть]
. Прямая связь журналов Новикова с проектами Екатерины подтверждается и финансовой поддержкой. В эти годы издатель аккуратно получает от Екатерины денежные субсидии на свои журнальные предприятия, в том числе – на «Древнюю российскую вивлиофику». В сохранившихся письмах к Г. В. Козицкому Новиков сообщает то о получении 1000 рублей, то о 200 голландских червонцах, пожалованных императрицей только за конец 1773 – начало 1774 года[73]73
  Летописи русской литературы и древности, издаваемые Н. Тихонравовым. Т. IV, отд. III. С. 44.


[Закрыть]
.

И «Вивлиофика», и «Кошелек» субсидировались двором, а сам издатель аккуратно посылал номера тому же Козицкому для представления Екатерине. В первый день издания своего еженедельника – 8 июля 1774 года – он отправляет первый лист «Кошелька» секретарю императрицы (на письме Новикова сохранилась помета Козицкого, где он просит докладчика Екатерины С. М. Козмина представить первый номер императрице[74]74
  Там же. С. 45. См. также: Письма Н. И. Новикова / Изд. А. И. Серковым и М. В. Рейзиным. СПб., 1994. С. 10 (в современном издании отсутствуют расписки Новикова в получении денег, а также не приведены пометы на его письмах, воспроизведенные у Тихонравова).


[Закрыть]
). Вскоре, 22 июля того же года, Новиков отправляет Козицкому новый номер: «При сем сообщаю третьего листа Кошелька два ексемпляра, один, если первые изволили поднести, то и сей покорнейше прошу поднести Ея Величеству, другой же для вас: впрочем если имеете свободное время, то осмеливаюсь просить о уведомлении меня, угодны ли сии листы Ея Величеству, ибо сие одно и есть моею целию, чтобы всегда делать ей угодное. Сие бы самое уведомление послужило мне ободрением к продолжению оных»[75]75
  Летописи. С. 45. См. также: Письма Н. И. Новикова. С. 11.


[Закрыть]
.

В чем же Новиков так старался угодить Екатерине в эти летние месяцы 1774 года? Новиковский «Кошелек» выходил с 8 июля по 2 сентября, и его закрытие некоторые исследователи связывали с гневной реакцией вельмож (таких, как А. А. Вяземский или А. А. Ржевский) на антифранцузскую направленность всего журнала[76]76
  Берков П. Н. История русской журналистики XVIII века. М.; Л., 1952. С. 301.


[Закрыть]
. Мнение это имеет под собой некоторые основания, как и так называемая «легенда» о запрещении журнала в связи с жалобой французского посланника. Как передавал М. Н. Макаров, ссылаясь на устные предания, «сказывали, что наши нападки на французов дошли до французского посольства и будто бы французский посланник говорил о том с некоторыми из русских вельмож, заметив им, что болтовня новиковская должна быть английскою штукою»[77]77
  Отечественные записки. 1839. № 1, отд. VIII. С. 38.


[Закрыть]
. Все эти толки хотя и не совсем точно, но отражают более реальную – политическую – подоплеку возникновения и закрытия этого издания (и даже подозрение во вмешательстве таким образом Англии в борьбу против Франции за влияние при русском дворе), и стратегия Новикова очевидным образом была связана с двором.

«Кошелек» действительно являет собой образец не просто антигалломанского, но антифранцузского издания. Из девяти листов первые пять, по всей видимости, принадлежат перу самого Новикова, затем указанное «направление» резко меняется, дискуссия о французах исчезает вовсе. Последние номера касаются только русской жизни: три очередных листа «Кошелька» (с 6-го по 8-й номер) заполнены комедией в одном действии под названием «Народное игрище», сочинения неизвестного автора, тогда как последний, 9‐й, номер занимает ничем не примечательная «Ода России» молодого писателя Аполлоса Байбакова[78]78
  Берков П. Н. История русской журналистики XVIII века. С. 304.


[Закрыть]
.

В первых номерах «Кошелька» (в серии разговоров между русским, немцем и французом) издатель выводил на сцену молодого француза по имени Шевалье де Мансонж (от французского «un mensonge» – ложь), приехавшего в Россию парикмахера, циничного и необразованного авантюриста, устраивающегося «учителем» в русскую семью. Реальная профессия этого учителя – парикмахер, «волосочесатель» – также корреспондировала с названием журнала, а его имя и скептический взгляд на Россию и русских вызывал в памяти недавнюю дискуссию о «лжи» с автором «Путешествия в Сибирь».

Не случайно имя аббата Шаппа тут же появляется в тексте «Кошелька» – в примечании, в чрезвычайно затемненном виде, доступном для раскодирования лишь немногим читателям, прежде всего самой императрице и ее ближайшему окружению. В противовес первым трем номерам «Кошелька», содержащим насмешки и над французами, и над русскими полуобразованными галломанами, в четвертом листе издатель являет читателю нового героя – некоего «защитника» Франции и французов, который ужасается тому, что в России может быть отменено французское платье, которое послужило главным инструментом европеизации – «претворило» русских из «варваров» в «европейцев»[79]79
  Кошелек. 1774. Лист 4. С. 31.


[Закрыть]
.

Анонимный «защитник» французов в своем письме обвиняет издателя в стремлении вернуть все те стародавние времена (допетровские), «кои от просвещенных людей именуются ныне варварством»[80]80
  Там же. С. 29–30.


[Закрыть]
. Именно к этому месту тот же галломан, чье письмо, по сообщению издателя, написано на смеси французского с русским и «переведено» тем же издателем, делает замечательное примечание: «О сем, если вы любопытства имеете побольше наших прародителей, которые от великих своих добродетелей никаких книг не имели и не читали, то можете сие видеть в сочинении Абе де Ш… и других подобных ему беспристрастных писателях о России: но я всех их не могу упомнить»[81]81
  Там же.


[Закрыть]
.

Аббат Шапп назван здесь «беспристрастным писателем», и его сочинение рекомендуется читать всем просвещенным читателям, не разделяющим позицию издателя «Кошелька». С кем же и почему «защитник» французского, опираясь на Шаппа, вступает в полемику? Все это сочинение – новая «маска» самого издателя, это ложно-полемическое письмо, созданное для пародийной демонстрации мнения оппонентов журнала. Новиков создает образ этого полурусского галломана не по известным русским клише – тип галломана уже был комически обработан в ряде сочинений, в том числе в известном Новикову «Бригадире» Д. И. Фонвизина. Здесь он вполне оригинален и построен не столько на бытовых, сколько на культурно-идеологических мотивах.

Откровенно фальшивой, искусственно-сконструированной была сама «защита» французов – с упоминанием их «выдающихся» достижений в образовании под воздействием теорий Руссо. Известно, что Екатерина ненавидела Руссо, запретила ввоз в Россию его сочинения «Эмиль» и неоднократно негативно отзывалась об опыте некоторых семей, приглашавших Руссо в качестве воспитателя детей[82]82
  Кобеко Д. Ф. Екатерина и Жан-Жак Руссо // Екатерина Вторая: pro et contra. С. 641.


[Закрыть]
.

Важно было уже одно то, что этот «защитник» французов опирался в своей «полемике» с издателем «Кошелька» на книгу Шаппа. Сам набор имен (Шапп, Руссо), общая парадигма дискуссии о варварстве и цивилизованности, даже отдельные формулы повторяли пафос «Антидота» Екатерины: «Ведь справедливо во *** (Франции. – В. П.) русских людей почитают еще невеждами, варварами или на милость обезьянами»[83]83
  Кошелек. 1774. Лист 4. С. 21.


[Закрыть]
.

Все это указывает на то, что Новиков хорошо разбирался в политической обстановке и, возможно, получил прямое указание императрицы критиковать Францию. Важен контекст, в котором фигурирует здесь имя Шаппа, и анализ этого маленького издания из девяти небольших номеров («листов») позволяет пересмотреть «сатирическую» направленность новиковского журнала, целиком ориентированного на Екатерину и ее политико-культурные интересы. «Кошелек» Николая Новикова издавался в переломный момент в отношениях Екатерины с Францией, и политический кризис целиком обусловил противоречивый характер издания, начатого в антифранцузском модусе и неожиданно поменявшего тон в самый разгар маленькой «холодной войны».

Лето 1774 года – время выхода «Кошелька» – ознаменовалось важнейшими событиями во Франции и в русско-французских отношениях. В мае 1774 года умер Людовик XV, отношения с которым у русского двора были крайне враждебными. Помимо поддержки Оттоманской Порты и польских конфедератов, Людовик XV пытался наладить контакты с Пугачевым[84]84
  Черкасов П. П. Екатерина II и Людовик XVI. М., 2004. С. 66.


[Закрыть]
. Первые недели лета того же 1774 года во Франции шла политическая борьба: молодой король Людовик XVI подбирал министров, в том числе и министра иностранных дел. Мария-Антуанетта интриговала с целью вернуть на этот пост враждебного Екатерине герцога Шуазеля. Ее интриги не имели успеха, а в июне 1774 года за пост уже боролись два кандидата. Первый – хорошо известный Екатерине барон Бретёйль, бывший с 1760 года французским посланником в Петербурге. Именно при нем в Петербурге находились два ненавистных Екатерине автора – Рюльер и Шапп, и именно его связывали с проведением антирусской политики Шуазеля.

Удачливым соперником Бретёйля стал граф де Верженн, занявший пост в конце июля 1774 года и немедленно заверивший русский двор в стремлении «к дружбе и доброму согласию»[85]85
  Там же. С. 65.


[Закрыть]
. Более того, Людовик XVI и Верженн осудили пугачевщину и поддержали Екатерину. Как представляется, именно в это время – в начале августа 1774 года – Екатерина останавливает антифранцузскую кампанию «Кошелька». С 6-го номера издание Новикова обрывает все сюжеты, связанные с Шевалье де Мансонжем, и «забывает» обо всех прежде данных обещаниях…

В конце лета 1774 года русско-французские отношения стремительно улучшаются: Франция (не без влияния финансового кризиса) прекращает субсидировать противников России – Швецию и польских конфедератов. Именно после этого, 2 сентября 1774 года, заканчивается издание «Кошелька». Аббат Шапп и Шевалье де Мансонж, порождения эпохи русско-французской «холодной войны», отходят в прошлое.

Глава вторая
Варварская столица: смех во время чумы

Чума – не общий праздник, а строгие границы.

Мишель Фуко. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. III, 3, 288


…Здесь находят, что анонимный автор этих новых комедий… хорошо знает свою страну…

Екатерина II Вольтеру. 6–17 октября 1772

В начале 1772 года императрица сочиняет и сразу же ставит в придворном театре свою первую комедию «О Время!». Эта пьеса, открывавшая целый ряд следующих одна за другой комедий, содержала весьма неожиданный подзаголовок: «Сочинена в Ярославле во время чумы 1772 года». Остальные драматические опыты императрицы, составившие своеобразный цикл комедий 1772 года, хотя и не упоминали чуму, все же педантично сохраняли указание на Ярославль как на место сочинения комедии. Полная версия подзаголовка первой и ключевой пьесы «О Время!» проецировалась на все последующие тексты: тщательно повторенная в названии каждой новой комедии фраза – «сочинена в Ярославле» – подразумевала, что все пьесы сочинялись автором, укрывшимся в Ярославле от чумы. Ссылка на Ярославль, как и выставленный напоказ образ «неизвестного» автора новых комедий, казалась чересчур откровенной мистификацией: читатели и зрители, без сомнения, догадывались, кто являлся автором пьес, с роскошью поставленных на придворной сцене.

Тем не менее Н. И. Новиков, открывая свой новый журнал «Живописец» обращением к императрице, подыграл – вполне в духе времени – анонимности нового драматурга, озаглавив свое в высшей степени комплементарное эссе «Неизвестному г. сочинителю комедии О Время». Новиков, безусловно, знал, кто является автором комедии и кому его журнал расточает преувеличенные похвалы, но считал необходимым поддержать эту игру. Он писал: «Я не знаю, кто вы; но ведаю только то, что за сочинение ваше достойны почтения и великия благодарности. Ваша комедия О Время троекратно представлена была на императорском придворном театре и троекратно постепенно умножала справедливую похвалу своему сочинителю. И как не быть ей хвалимой? Вы перьвой сочинили комедию точно в наших нравах; вы перьвой с таким искусством и остротою заставили слушать едкость сатиры с приятностию и удовольствием; вы перьвой с такою благородною смелостию напали на пороки, в России господствовавшия; и вы перьвой достойны по справедливости великой похвалы»[86]86
  Живописец. 1772. С. 3–4. Здесь и далее цитируется по изданию: Живописец. 1772. Изд. 7-е. СПб., 1864.


[Закрыть]
.

Новиков под разными журнальными масками ведет постоянный диалог с комедиями Екатерины на страницах «Живописца», советуя императрице продолжать обличение «худых обычаев» и «зловредных нравов» общества, выпрямляя и упрощая ее комедийный проект. Однако императрица отмахнулась от «обличительства», предложенного Новиковым. В своем «Письме к Господину Живописцу», помещенном в седьмом листе журнала, Екатерина сообщала: «Комедию мою сочинил я, живучи во уединении во время свирепствовавшей язвы, и при сочинении оной не брал я находившихся в ней умоначертаний ни откуда, кроме собственной моей семьи. ‹…› Пишу я для собственной своей забавы, и естьли малые сочинения мои приобретут успех и принесут удовольствие разумным людям, то я тем весьма награжден буду»[87]87
  Там же. Лист 7. С. 37–38. Курсив мой. – В. П.


[Закрыть]
.

В этих уклончивых заявлениях прозвучала некоторая идеологическая и эстетическая программа. Во-первых, императрица прокламировала свою независимость от навязываемых ей стереотипов – комедия призвана была наказывать пороки и исправлять нравы. Анонимный автор отказывался от роли «учителя», ставя на первое место такие категории, как «забава», «удовольствие». Это не было декларацией «чистого искусства» – Екатерина всего лишь протестовала против поверхностного и скучного дидактизма, против бесконечных споров о преимуществах сатиры «на лицо» или «на порок» (первая считалась политически острее, и именно к такой сатире призывал императрицу Новиков).

Во-вторых, заявляя и подчеркивая тот факт, что все содержание комедий позаимствовано из ее «семьи», Екатерина предлагала двойной код для прочтения своих текстов. С одной стороны, «семья» проецировалась на Россию и общество, а с другой – императрица старалась подчеркнуть, что в ее пьесах имеется некая скрытая аллюзионность. Читатель и зритель должны были гадать, о какой «семье» «ярославского» анонима идет речь. Московские реалии комедий не оставляли сомнений, что «ярославский» сочинитель высмеивал именно московский дворянский быт, что старая столица представлена здесь как антицивилизация, противостоящая Петербургу, ассоциировавшемуся с разумным и просвещенным началом.

Наконец, в-третьих, именно к этим – разумным – людям обращена была идеологическая парадигма текстов 1772 года. Пьесы императрицы задевали именно те «пороки», которые создавали выразительный образ Москвы – города «недовольных», города вздорных фрондеров и консерваторов, чуть ли не «накликавших» чуму и спровоцировавших народный бунт осенью 1771 года. Темный непросвещенный быт московских «ворчунов» и «сплетников» играл роль кривого зеркала для идеального, разумного образца. Здесь, в своих комедиях, Екатерина очерчивала внутренние идеолого-политические границы цивилизации, противопоставляя иррациональную в своей архитектуре и образе мышления Москву и современный «разумный» Петербург. В качестве носителей разумного начала, которое ассоциировалось с голосом самого автора, выступали «петербургские» герои-чиновники – наиболее положительные персонажи комедий. Помещая московский нецивилизованный и иррациональный быт на сцену петербургского придворного театра, с его европейским декорумом, императрица делала эти границы цивилизации еще более контрастными.

Именно этот аспект прекрасно понял Вольтер, писавший Екатерине в сентябре 1772 года. Соблюдая установленный ею этикет – не срывая маску «анонимного» автора, нового «русского Мольера», – он тем не менее запрашивал французский перевод комедий у Екатерины (он знал, что ей известно имя и местонахождение «анонимного» сочинителя): «Что меня преимущественно удивляет, так это ваш никому не известный писатель, сочиняющий комедии, достойные пера Мольера, или, чтобы сказать еще более, достойные того, чтобы смешить Ваше Императорское Величество, так как величества, вообще, смеются очень редко, хотя и чувствуют потребность в смехе. Если гений, подобный Вашему, находит эти комедии веселыми, то нет сомнения, что они таковы. Я просил у Вашего Величества прежде кедров из Сибири, теперь я осмеливаюсь просить комедию из Петербурга. ‹…› Я знаю, что существует множество острот, вся соль которых обусловливается временем и местом их создания, но существуют также остроты и такие, которые приложимы ко всем странам, и эти-то, бесспорно, наилучшие. Я уверен, что немало острот такого рода должно находиться и в той комедии, которая Вам всего более понравилась»[88]88
  Вольтер и Екатерина II. СПб., 1882. С. 190–191.


[Закрыть]
.

Вольтер a priori выдал Екатерине «пропуск» в просвещенную «республику письмен», приписав комедиям этого «неизвестного» русского Мольера универсальное остроумие, понятное утонченному европейцу. Посылая французский перевод двух пьес – «О Время!» и «Имянины госпожи Ворчалкиной» – Екатерина сожалела об утрате языковых и смысловых тонкостей в переводе. 5 (16) декабря 1772 года она писала Вольтеру: «Милостивый государь, вот французский перевод двух наших новых русских комедий, не думаю, чтобы они выдержали перевод, в оригинале имеются иронические и аллегорические тонкости, которые не могут сохранить присущие им смысл и соль ни на каком ином языке. Это в значительной степени и составило успех и добрую репутацию этих пьес. Я их посылаю вам потому, что вы пожелали их видеть; я желаю, чтобы они могли вас позабавить на миг…»[89]89
  Там же. С. 205–206.


[Закрыть]

Екатерина всячески редуцировала моралистические коннотации своих драматических опытов, но подчеркивала смеховую, развлекательную сторону. Вольтер писал о прочитанных им пьесах 13 февраля 1773 года: «Государыня, что, главным образом, поразило меня в обеих ваших русских пиесах, так это то, что разговор ведется в них, от начала до конца, правдиво и натурально, а это, по убеждению моему, одно из главных достоинств в сценическом искусстве; но еще более редкое достоинство – культивировать таким образом все виды искусств в то самое время, когда заботы всей нации поглощены войной»[90]90
  Вольтер и Екатерина II. С. 200.


[Закрыть]
.

Помимо дежурных комплиментов, Вольтер указывал на то, что пьесы Екатерины содержат, с одной стороны, «остроты», которые «приложимы ко всем странам» (и потому понятны даже европейскому читателю). А с другой – «правдивость» русского инварианта этих универсальных «острот», получивших свое естественное, «натуральное» воплощение в комедиях Екатерины, льстиво уподобленной Мольеру.

В преломлении иностранного источника на русский лад, в адаптации и литературной натурализации западного тренда происходило самоосознание русского как иного, отыскивался русский культурный код[91]91
  Топоров В. Н. «Склонение на русские нравы» с семиотической точки зрения (об одном из источников фонвизинского «Недоросля») // Текст – культура – семиотика нарратива. Труды по знаковым системам. XXIII. Тарту, 1989. С. 108.


[Закрыть]
. Русификация характеров, реалий, имен, декораций (при активном использовании иностранных сюжетов) приобретала значение национализации культурного канона. Сам сюжетный архетип отходил на второй план, а заимствованные, но переиначенные персонажи должны были символизировать, с одной стороны, однородность человеческого материала, а с другой – соответствовать зрительской иллюзии правдоподобия. Зритель должен был видеть одновременно универсальное амплуа и его русский инвариант.

Комедии 1772 года как единый цикл

Вслед за первой пьесой «О Время!» были написаны и поставлены комедии «Имянины госпожи Ворчалкиной» и «Передняя знатного боярина». «Госпожа Вестникова с семьею» была напечатана тогда же, но пьеса не игралась в театре. Еще одна комедия – «Вопроситель» – оставалась неизвестной широкой публике до 1780-х годов, а последняя из комедий, «Невеста-невидимка», вообще не увидела свет при жизни императрицы. Шесть законченных комедий 1772 года представляли единый цикл, связанный общими идеологическими и политическим мотивами.

11 августа 1772 года Екатерина впервые сообщила Вольтеру о некоем остроумном авторе комедий, заинтриговавшем русскую публику: «P. S. У нас в нынешнем году имеется анонимный автор русской комедии, который дарит нас национальными характерами самыми презабавными, остроумие он мечет пригоршнями, все мы заинтригованы и желаем узнать этого человека, но он так хорошо скрывается, что доныне никто не догадывается и каждый приписывает его пьесы тем или иным особам из числа составляющих тот кружок, в котором находишься. Он начал с того, что дал нам три комедии, которые едва не уморили меня со смеху, затем – чудаковатое семейство, наконец, на протяжении полугодия он разродился семью или восемью комедиями, вызвавшими великий шум и опорочившими все прочие пьесы, бывшие у нас, а среди них имеются и поистине весьма изрядные»[92]92
  Новые тексты переписки Вольтера. Письма к Вольтеру / Публ., вводная ст. и примеч. В. С. Люблинского. Л., 1970. С. 205.


[Закрыть]
.

Этот post scriptum и заключал главную суть отправленного Вольтеру письма, ставившего своей целью создание мистифицированного образа «анонимного автора», которого никто не знает и которого пытаются «вычислить» по какимто намекам, по-разному интерпретируемым в зависимости от «кружка». Этот «остроумный» автор написал за полгода (то есть за первые шесть месяцев 1772 года) большое количество комедий (семь или восемь из них уже, якобы, известны императрице). Как всегда, Екатерина не удерживается от сильно преувеличенных заявлений о том, что комедии этого анонима вызвали «великий шум» и превзошли все прежние опыты этого жанра (среди них был и известный Екатерине еще с 1769 года «Бригадир» Д. И. Фонвизина).

Императрица в письме к Вольтеру рисует несуществующую в реальности картину развитого литературного сообщества с множеством мнений и кружков, заинтригованных новым автором. Спрятавшись под прозрачной маской, она всячески подчеркивала, что этот автор новейших русских комедий пишет характеры, беря их «прямо из жизни», и что он «хорошо знает свою страну»[93]93
  Documents of Catherine the Great. The Correspondence with Voltaire and the Instruction of 1767 in the English text of 1768 / Ed. by W. F. Reddaway. Cambridge, 1931. P. 171 (письмо Вольтеру от 6 (17) октября 1772 года).


[Закрыть]
.

Сколько же комедий составило этот цикл 1772 года?

Нет оснований сомневаться, что 1772 – реальный год создания пьес. С февраля 1772 года по сентябрь были поставлены три пьесы («О Время!» – 10 февраля[94]94
  11 февраля 1772 года Екатерина писала И. П. Елагину: «Иван Перфильевич, вчерашним семерым актерам подарите от меня каждому по триста рублей за то, что хорошо играли: ведь я французам подарила же; а деньги возьмите из Кабинета» (СИРИО. Т. 13. СПб., 1874. С. 220). Речь, несомненно, идет о первой комедии «О Время!», в которой действительно было семь действующих лиц (Костина Е. Л. К истории ранних комедий Екатерины II // XVIII век. Сб. 18. Л., 1993. С. 300). Живописец. 1772. Лист 6. С. 34.


[Закрыть]
, затем дважды в июле; «Имянины госпожи Ворчалкиной» – 27 апреля; «Передняя знатного боярина» – 18 сентября). По всей видимости, это и были те первые три комедии, о которых Екатерина сообщала Вольтеру. Именно они «едва не уморили» императрицу своими остротами. «Чудаковатое семейство», о котором идет речь в том же письме, относится к комедии «Госпожа Вестникова с семьею». Французский перевод этой пьесы датирован 1772 годом, да и сама главная героиня – Вестникова – взята из комедии «О Время!»

К этому основному корпусу, состоящему из четырех комедий, следует присоединить еще две законченные пьесы, по тем или иным причинам не публиковавшиеся и не поставленные на сцене в 1772 году. Так, одноактная комедия «Вопроситель» также содержит «ярославскую» помету, а по характерам (главный герой – Вестолюб) и мотивам вписывается в цикл 1772 года. А. Н. Пыпин, опубликовавший «Вопросителя», и В. В. Сиповский, исследовавший русскую бытовую комедию, не сомневались в датировке этой маленькой пьесы, присоединяя ее к тому же циклу 1772 года[95]95
  Сиповский В. Императрица Екатерина II и русская бытовая комедия ея эпохи // История русского театра. Т. 1 / Под ред. В. В. Каллаша и Н. Е. Эфроса. М., 1914. С. 329–330.


[Закрыть]
. Позднее П. Н. Берков отнес, без достаточных обоснований, написание комедии к середине 1780-х, полагая, что ее название содержит намеки на известную полемику Екатерины с Д. Фонвизиным и его «Вопросами» 1783 года[96]96
  Берков П. Н. История русской комедии XVIII в. Л., 1977. С. 151–152.


[Закрыть]
. Однако главный герой этой маленькой пьесы – Вестолюб – соответствует типичному для всех комедий Екатерины амплуа сплетника и не имеет ничего общего ни с Фонвизиным, ни с указанной полемикой. Сохранившаяся рукопись пьесы – автограф И. П. Елагина, переписывавшего и отредактировавшего ранние комедии 1772 года. В 1783–1786 годах редактированием и переписыванием сочинений императрицы занимался уже ее статс-секретарь А. В. Храповицкий.

Тогда же, в 1772 году, была написана и комедия «Невеста-невидимка», оставшаяся в рукописи и напечатанная впервые Пыпиным[97]97
  Сочинения императрицы Екатерины II. Т. III. С. 93–154.


[Закрыть]
. В своем письме к И. П. Елагину Екатерина запрашивала: «Иван Перфильевич, пришлите ко мне две новые комедии, а именно: „Невеста-невидимка“ и „Передняя знатного боярина“; я их к вам скоро возвращу»[98]98
  Цит. по изд.: История русского драматического театра. Т. 1. М., 1977. С. 253. Автор тома – В. Н. Всеволодский-Гернгросс. Курсив мой. – В. П.


[Закрыть]
.

Если последняя из упомянутых пьес была написана и поставлена в 1772 году, то и первая написана примерно в то же время. Вероятно, Екатерина планировала написать еще несколько комедий, но замысел не реализовался[99]99
  Наброски комедий «Врун» и «Разсказы» содержат отсылки к чумной ситуации и, вероятно, по замыслу восходят к ранним комедиям.


[Закрыть]
. Продолжение, видимо, было уже не нужно императрице, обычно бравшейся за перо с очень конкретной целью. Таким образом, шесть законченных комедий образуют цикл, объединенный указанием на «сочинение в Ярославле», общими и переходящими из комедии в комедию персонажами, а также одинаковыми антимосковскими идеями[100]100
  О «сознательной циклизации» комедий см.: Гуськов Н. А. К проблеме жанрового своеобразия комедий императрицы Екатерины II (цикл 1772 г.) // Екатерина Великая. Эпоха российской истории. Международная конференция. СПб., 1996. С. 128; См. также: Moracci G. Catherine II’s comedies of 1772 as an illustration of her policy of that time // Там же. С. 148–149.


[Закрыть]
.

Комедии Екатерины 1772 года составляли часть единого просветительского проекта, для которого был написан «Наказ», инициированы сатирические журналы, создавались или, во всяком случае, декларировались как необходимые институты гражданского общества (такие, как Уложенная комиссия), открывались новейшие воспитательные учреждения (Смольный институт, Воспитательные дома в Москве и Петербурге), а также многое другое, о чем императрица с гордостью сообщала Вольтеру.

Важнейшим контекстом комедийного цикла 1772 года были такие события, как война с Турцией и московская чума 1771–1772 годов, вызвавшая бунт в Москве в конце 1771 года. Екатерина бравировала тем, что в то время, как шли сложные переговоры в Фокшанах о мире с Турцией и еще свежи были в памяти ужасные подробности московского чумного бунта, в придворном театре уже раздавались раскаты смеха. Смех должен был сигнализировать об успехах на всех сценах – военной, внутриполитической, придворно-семейной. Именно так – как знак триумфа – расценивал написание комедий Вольтер, когда в сентябре 1772 года просил перевести их на французский: «Как мне кажется, это даже красиво само по себе: сделать перевод театральной пьесы в то время, когда играешь столь крупную роль на сцене всемирного театра»[101]101
  Вольтер и Екатерина II. С. 190–191.


[Закрыть]
.

Французский перевод русских комедий о дурных московских нравах должен был еще более подчеркнуть новые – просвещенные – декорации правления Екатерины. Помимо идеологических (и даже политических) задач, комедии встраивались в просветительскую парадигму. Театрализация выделяла грубый материал. Сама насмешка над ним (императрица сетовала, что в переводе теряются «остроты» пьес) проводила границу между ее просвещенным миром и миром варварства, который символизировала Москва. Насмешка создавала «внутренний голос» комедий, отождествляемый с тем, что Кассирер называл «высшим разумом»[102]102
  Кассирер Э. Философия Просвещения. С. 303.


[Закрыть]
. Екатерина оказывалась носителем этого «высшего разума», отстраняющего и тем самым отвергающего фанатичные и варварские нравы.

Между тем в письме к Вольтеру от 6 (17) октября 1772 года императрица дает более трезвую оценку театральным достоинствам своих пьес: «Здесь находят, что анонимный автор новейших русских комедий, хотя и обнаружил в них талантливость, не чужд в то же время крупных недостатков: находят, что он совсем не знает сцены, что завязки его пьес слабы, но что того нельзя сказать о характерах, которые он очерчивает; что они все выдержаны и взяты прямо из жизни, которая у него перед глазами; что он весьма остроумен и смешит, что мораль его пьес верная и что он хорошо знает свой народ»[103]103
  Вольтер и Екатерина II. С. 191. Перевод исправлен по французскому оригиналу: Documents of Catherine the Great. The Correspondence with Voltaire and the Instruction of 1767. С.171. Курсив мой. – В. П.


[Закрыть]
.

Екатерина предлагает видеть в этих комедиях «неизвестного» сочинителя те качества, которые она считает главными: 1) умелое изображение национальных характеров; 2) отражение в этих характерах реальной жизни; 3) «верную» мораль. Здесь она опиралась на главное историософское сочинение Вольтера «Опыт о нравах и духе наций» (Essai sur les moeurs et l’esprit des nations, 1756–1769). Книга Вольтера, полемизировавшего с «климатической» теорией Монтескье, выдвигала более рационалистические пружины формирования нравов – такие, как совокупность факторов (правительство, экономика, развитие науки и искусств, а также религиозных представлений), где огромную роль играет личность правителя. Изображая нравы старой столицы, подчеркивая некоторые особенности «национальных характеров», Екатерина во многом опиралась на вольтеровскую концепцию истории.

Екатерина стремилась наполнить универсальные комедийные «маски» современным русским содержанием – вывести на сцену героев из окружающей ее действительности. Показательно, что подавляющее большинство этих «национальных характеров» в комедиях императрицы являли собой «отрицательных» героев – пьесы Екатерины были наполнены персонажами со всевозможными «пороками» и «отклонениями» от идеала. Комедия (в отличие от трагедии) не уничтожала этих героев физически, но лишь подвергала насмешке и – иногда – откровенному сарказму. Легионы ханжахиных, ворчалкиных, чудихиных появлялись на сцене и покидали ее без открытого суда над ними, без дидактических обличений, без идеологических разоблачений и даже без особого сюжетно-фабульного «поражения». Д. И. Фонвизин в «Бригадире» был гораздо более суров к своим героям, завершая сюжет «разоблачением» их любовных шашней, «наказывая» скандалом со всеми предполагаемыми последствиями – крахом семейных отношений двух основных пар Бригадира – Бригадирши и Советника – Советницы.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации