Текст книги "Дети порубежья"

6

Господин Чанг возглавлял министерство государственного спокойствия вот уже двадцать лет, с момента его создания. Он начал служить еще при наместнице Амальдии, в министерстве иноземных сношений, но по молодости лет далеко не продвинулся. Карьеру господин Чанг сделал уже при Энриссе, нуждавшейся в молодых и верных сторонниках, а после ее смерти остался на своей должности – никому и в голову не пришло предложить молодой наместнице сменить всесильного министра. Сам же господин Чанг не ушел в отставку только потому, что обещал столь внезапно умершей Энриссе (в осложнение от простуды, перед которым приводят в порядок дела, министр не поверил) проследить, чтобы юная Саломэ продолжила политику своей предшественницы. Порой он сожалел о данной клятве – Саломэ Светлая с трудом понимала, что он от нее хочет, а империей управляли маги. Иногда ему удавалось добиться нужного решения, застав наместницу врасплох, но каждая победа над Высоким Советом давалась слишком большой кровью.

Он снова и снова перебирал аргументы за и против: с одной стороны, господин Чанг не хотел сыграть на руку магистрам, в последнее время невзлюбившим Хранителя Леара, с другой – больше не мог замалчивать вопиющие факты – еще месяц, и открытого скандала не избежать.

Нынешнего Хранителя он помнил маленьким мальчиком, появившимся при дворе после неудавшегося мятежа герцога Квэ-Эро, и уже тогда этот мальчик показался ему весьма неприятным ребенком. С годами министр не изменил своего мнения: из неприятного мальчика вырос малоприятный молодой человек, но сейчас, когда его знаменитая интуиция получила очередное документальное подтверждение, он не видел повода для радости.

Чанг с утра перекладывал бумаги, создав беспорядок на идеально убранном письменном столе, отчитал секретаря за ошибку в отчете, перечитал отчет еще раз, обнаружил, что ошибся сам, вызвал секретаря, извинился и отметил в уме, что нужно выплатить пострадавшему от начальственного гнева премию, выпил четыре чашки карнэ, и, наконец, принял решение. Отодвинув едва начатую пятую чашку, он вышел из кабинета, направившись к наместнице.

***

Вопреки ожиданиям наставниц и магистра Иланы, из Саломэ не получилось сильной ведьмы. Девочка обладала врожденным даром, быстро схватывала все новое, но ей не доставало терпения оттачивать свои умения, и очень скоро Саломэ уступала не столь одаренным, но упорным и старательным ученицам. Госпожа Илана вскорости поняла, что ее подопечная не видит особой нужды в учении, веря в свое высокое предназначение, и не стала настаивать – белым сестрам ни к чему была сильная ведьма на троне, а преданность девушки ордену и лично магистру не оставляла сомнений.

Единственным, что пришлось по душе юной послушнице из обширного курса магической науки, оказалось садоводство. Саломэ полюбила возиться в земле, она хорошо чувствовала растения и даже без магии создавала потрясающей красоты цветочные композиции. А с малой толикой магии плодородия ее клумбы превращались в сказочные видения, загадочные, нежные, в тонкой водяной дымке. Она умело сочетала цвета: яркие краски смягчались пастелью, не утомляя взгляд, а мелкие соцветия подчеркивали совершенную красоту крупных бутонов, не теряясь при этом в их тени.

Став наместницей, Саломэ перенесла свои любимые растения в дворцовый сад, отгородив себе уголок, куда строго запретили входить садовникам. Туда она уходила отдыхать от опостылевших государственных дел, запутанных докладов и надоедливых чиновников. Министры уважали желание наместницы побыть в одиночестве, и никогда не появлялись в ее убежище, но только не Чанг.

Саломэ с удовольствием отказала бы ему в аудиенции, но как обычно, не нашла в себе мужества. Она подозревала, что господин Чанг обладает тайной магической силой: внимательный взгляд его блеклых зеленых глаз внушал наместнице чувство безысходной покорности, от которой не спасала вся ее нехитрая магия. Саломэ понимала, почему попавшие на допрос к министру преступники сразу же сознаются во всех грехах, лишь бы прекратить разговор, и порой завидовала им – подозреваемым достаточно было признаться, чтобы избавиться от общества господина Чанга раз и навсегда, наместница же была лишена подобной роскоши.

Министр государственного спокойствия знал, что не пользуется особой любовью ее величества, и, как следствие, не боялся испортить ей настроение – он не нуждался в благосклонности наместницы, чтобы делать свое дело, и давно уже не боялся отставки, в глубине души даже желая уйти на покой.

Но сейчас даже невозмутимый министр ощущал некоторое неудобство – слишком уж деликатную тему придется обсуждать с ее дважды девственным величеством – Саломэ хранила девство и как наместница, и как белая ведьма. Он прошел по извилистой дорожке в самый дальний уголок заповедного садика, углядев белое платье наместницы – она стояла на коленях и нежно гладила ствол розового куста, чудом не накалываясь о шипы. Саломэ нехотя поднялась, что-то шепнув напоследок поникшей бежевой розе, единственной на кусте, и повернулась к министру:

– Добрый день, господин Чанг, – хорошо знавший наместницу Леар легко бы прочитал в ее взгляде притаившееся отчаянье, но для постороннего наблюдателя лицо молодой женщины выражало только внимательное участие.

– Добрый день, ваше величество. Сожалею, что пришлось прервать ваше уединение, но дело не терпит отлагательства, а во дворце нас могут подслушать.

Саломэ не сдержалась и удивленно наклонила голову – все знали, что разговоры во дворце подслушивают люди министерства спокойствия, и другим прознатчикам пришлось бы расталкивать локтями состоящих на жаловании у господина министра, чтобы услышать что-нибудь важное.

– Прошу вас, – она показала ему на скамейку, но министр остался стоять, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Ваше величество, дело очень деликатное, настолько, что я долго колебался, стоит ли давать ему ход… Но если не поставлю вас в известность сейчас, через месяц произойдет катастрофа.

– Я вас внимательно слушаю.

Больше всего она ненавидела такие вот «деликатные» дела. Каждое из них грозило падением империи, черной напастью, неурожаем и чуть ли не возвращением Проклятого в следующую пятницу, а сводилось к тому, что нужно отказать просителю, или подписать приговор, или поднять налог.

Наместница запинаясь, повторяла слова отказа, подсказанные заботливым секретарем, дрожащей рукой подписывала суровый приговор, с тяжелым вздохом ставила печать на бумагу из министерства финансов, а потом проводила вечер в библиотеке, с Леаром. Хранитель терпеливо разъяснял ей, почему необходимо было сделать то, что она сделала, и на душе становилось легче… до следующего раза.

– Хранитель Леар, ваше величество. Как Хранитель он подотчетен только вам лично, как член Высокого Совета – отвечает перед большинством Совета, как герцог Суэрсена – опять таки, отвечает перед вами лично и перед Высоким Советом.

Саломэ пожала плечами – министр повторял общеизвестные истины, и при чем тут Леар? Она уже неделю не виделась с Хранителем, заставляя себя проходить мимо библиотечной башни. Надеялась, что столь явное выражение недовольства заставит его уступить, и боялась снова вступать в спор, знала, что проспорит.

Чанг продолжал:

– Если не принять меры, через месяц Хранитель Леар предстанет перед судом по обвинению в убийстве.

Саломэ медленно опустилась на скамейку.

– Последние восемь лет я регулярно получал отчеты о поведении Хранителя в городе. Как вам известно, министерство государственного спокойствия отвечает за безопасность членов Высокого Совета. Несколько раз в месяц Хранитель переодевался в купеческое платье и отправлялся по злачным местам. Я не находил в этом ничего странного, ваше величество, молодой человек нуждается в определенного рода отдыхе, будь он хоть трижды книжный червь.

Щеки наместницы медленно покраснели, несмотря на попытки хозяйки сохранять невозмутимость.

– Но в последнее время этот отдых приобрел некоторые особенности, о которых я, если вы позволите, не буду распространяться вслух, все подробности есть в бумагах. В конце концов его стали принимать только в нескольких дорогих домах для удовольствий, где привыкли к любым капризам клиентов. Два дня назад Хранитель заказал девушку на вечер. Он заплатил хозяйке вперед, золотом, и она приказала девице выполнять все пожелания клиента. Девушка была новенькая, недавно из провинции, и, хотя в подобных заведениях быстро учатся, пришла в ужас от требований Хранителя. Она отказалась выполнить его заказ. Опять-таки, позвольте мне обойтись без подробностей, но то, что он потребовал, омерзительно и непристойно даже для шлюхи.

Саломэ и без зеркала чувствовала, что ее покрасневшие скулы пошли белыми пятнами. Она хотела встать и уйти, приказать ему замолчать, прекратить гнусные сплетни, но словно приросла к скамье, онемев от отвращения и гнева. На этот раз господин министр заплатит за клевету! Она найдет в себе силы поставить его на место. Только переведет дыхание. А министр продолжал, прочистив горло:

– Хранитель попытался заставить девушку силой, она начала сопротивляться и укусила его за руку. Тогда он пришел в ярость и, – господин Чанг сглотнул, – избил девушку до смерти, обезобразив тело. – Он не стал уточнять, как именно, поскольку детали могли вызвать рвоту не только у девственно чистой наместницы, но и у повидавшего виды наемника. – Хозяйка дома предпочла бы замолчать дело за приличную мзду, в таких случаях не любят привлекать стражу, но оказалось, что у девушки был жених. Не удивляйтесь, ваше величество, бедные крестьянки из деревень вокруг Сурема часто зарабатывают себе таким образом на приданое. Жених отказался взять деньги и подал жалобу в суд до того, как его удалось остановить, и, по несчастливому совпадению, дело досталось чуть ли не единственному честному судье в этом городе.

Саломэ, наконец-то, обрела дар речи:

– Я не верю ни одному вашему слову! И уберите эти гнусные бумаги! Не знаю, что вы задумали, но ничего не получится – я не допущу, чтобы вы навредили Леару. Даже не пытайтесь придти в Высокий Совет и повторить свою клевету!

– Ваше величество, – попытался он успокоить разъяренную наместницу, – если ничего не сделать – будет скандал. Судья потребует справедливости и будет прав. Вмешается храмовый совет, у них с Хранителем давние счеты, а Высокий Совет в сложившейся ситуации будет только рад поддержать жрецов. У нас всего несколько дней, чтобы принять меры. Вы можете не верить мне, не верить бумагам, но вам придется поверить в судебное дело, и тогда уже не важно будет, клевещет ли обвинение. Нужно срочно перевести судью Фергана в другую управу, а на его место назначить своего человека. Если вы лично подпишете перевод и новое назначение, я успею провести их через министерство справедливости без лишних вопросов, но если вы промедлите – придется принимать более суровые меры. Если, конечно, вы не хотите, чтобы Хранитель ответил согласно закону, – министр положил на скамейку папку с бумагами.

Пока он говорил, наместница сумела вернуть себе некоторую долю самообладания и почти спокойным голосом ответила:

– Мы не собираемся принимать никаких мер по несуществующему поводу. Если же окажется, что повод все-таки существует, вам лучше заранее подать в отставку и уехать за пределы империи. Впрочем, это вам лучше сделать в любом случае, поскольку мы немедленно поставим Хранителя в известность о ваших гнусных измышлениях. И на будущее, прошу запомнить, что мы не желаем видеть вас без предварительно согласованной аудиенции.

На какой-то краткий миг несколько блеклое, несмотря на безупречную красоту, лицо Саломэ Светлой приобрело решительные черты Энриссы Златовласой, и склонившийся министр впервые поверил, что нынешняя наместница находится в кровном родстве с предыдущей. К сожалению, ее величество, в отличие от предшественницы, выказывала характер не там, где следует.

Когда разразится гроза, наместница прибежит к нему за помощью, но судье Фергану, доброму и честному человеку, придется заплатить жизнью за ее недальновидность. Хорошо, если это послужит ее величеству уроком, но сам министр предпочел бы устроить несчастный случай потерявшему всякий страх Хранителю (совесть тот потерять не мог по причине ее отсутствия). Увы, с этим господин министр уже опоздал.

***

Хранителя Саломэ застала в его личных покоях, на самом верху башни. Наместница редко заходила туда, зная, что Леар, как и она сама, ценит уединение; несколько часов одиночества в день были для него жизненной необходимостью, как вода и воздух. Но сейчас она не могла дождаться, пока он спустится вниз, не могла отложить разговор на потом, так глубоко пылало в ней возмущение.

К своему удивлению, Саломэ обнаружила, что Хранитель не один – Леар стоял посреди заваленной свитками и книгами комнаты на небольшом пятачке свободного пространства и держал за руку грязного худого оборванца лет десяти-одиннадцати, точнее сказать было сложно. Оборванец старался сохранять безразличное выражение лица, время от времени проверяя, не ослабла ли хватка, но Леар без труда сгибал пальцами золотую монету и не собирался выпускать свою добычу. Он озорно улыбнулся Саломэ:

– Рад вас видеть, ваше величество. А я себе ученика нашел. Вот, познакомьтесь, это Лерик, – Леар подтолкнул мальчишку вперед, – Лерик, эта прекрасная дама – наша наместница. Посмотри и запомни.

На какое-то время ошеломленная Саломэ забыла, зачем она пришла: Леару уже давно намекали, что неплохо бы обзавестись учеником, в этом вопросе маги проявляли редкое единодушие с Храмовым Советом, но Хранитель каждый раз отговаривался нехваткой времени и молодостью, прекрасно понимая, что ему будут рады найти подходящую замену.

Дважды он отсылал обратно юношей из храма Аммерта, ядовито отписав отцу-наставнику, что если бог знания и отметил этих отроков своей печатью, они сумели скрыть ее под толстым слоем грязи невежества. И вот теперь он подобрал нищего мальчишку и хочет сделать его учеником Хранителя? Да это же все равно что плюнуть жрецам в лицо! Леар словно специально ищет неприятности.

Она шагнула вперед, набрав побольше воздуха, чтобы сказать все, что думает по этому поводу (к сожалению, Саломэ не имела права вмешаться, только Хранитель решал, кого взять в ученики), но Леар остановил ее:

– Нет-нет, не подходи, на этом молодом человеке блох больше, чем в блошином цирке, а вши размером с помоечных крыс. Познакомитесь ближе, когда я его отмою. Да не смотри ты так, он хороший мальчик. Вымою, переодену, никто и не скажет, что на помойке подобрал.

Мальчишка резко рванулся, сморщившись, но Леар и не подумал ослабить захват:

– Не дергайся, молодой человек, не поможет. Позволь тебе напомнить, что ты пошел со мной добровольно.

Герцог пояснил наместнице:

– Мы познакомились на рынке, там есть небольшой развал, где обмениваются свитками и книгами. По большей части ерунда, но иногда попадается что-то интересное. Нашего юного героя собирались там бить смертным боем, поймав за руку, причем, что любопытно, не в первый раз. Оказалось, что книги он воровал не для пропитания, а для души, почитать на досуге. А читать выучился у жреца в храмовой школе, заплатив за это честно украденными деньгами. И пока учился, обходился по большей части духовной пищей, на телесную не хватало средств. Выучившись читать, молодой человек осознал, что на такой диете долго не протянет, и дальнейшую пищу для души воровал там же, где и все остальное – на рынке, благо что книжники народ терпеливый и благодушный. Но на десятый раз даже их терпению пришел конец. – Леар весело рассмеялся. – Этот нахал, вместо того, чтобы схватить, что первое подвернется, и убежать, перебирал книги часами, выбирая интересные. Между трепкой и мной он выбрал меня, а теперь, похоже, сожалеет.

Мальчишка перестал дергаться, осознав, что бесполезно, и обречено уставился на наместницу. Если до сего момента он еще мог сомневаться, что действительно попался Хранителю, (хотя библиотечную башню знали все горожане, она возвышалась даже над королевским замком) то теперь нельзя было не поверить – никто, кроме наместницы, не посмел бы надеть белое платье.

– Ваше величество, – захныкал он жалобно, велите ему, пусть меня отпустит! Я больше воровать не буду, Семерыми клянусь! – Было очевидно, что маленький воришка не верит в добрые намеренья Хранителя. Похоже, он решил, что библиотекарю понадобилась человеческая кожа для переписывания магических трактатов.

– Леар, – взмолилась Саломэ, – отпусти мальчика. Он не хочет быть твоим учеником. Даже уличный мальчишка понимает, что это невозможно! Если ты решил помочь ему – найди место в храмовой школе или устрой в подмастерья.

– Хочет, хочет, просто еще не понимает, какая удача ему привалила, – заверил ее Хранитель. – А если всерьез, то этот мальчик отмечен знаком Аммерта так ясно, что даже храмовые святоши не смогут возразить. Он не со мной сегодня встретился, с судьбой, а с ней не поспоришь, – лицо Леара потемнело, и Саломэ поняла, что он думает о своей собственной судьбе, которая привела его в дворцовую библиотеку.

Она кивнула, догадавшись, что Хранитель видит в этом грязном воришке свое отражение, и никакие уговоры не заставят его отказаться от намеренья взять мальчика в ученики. Ну что ж, Леару должно быть виднее, чего хочет Аммерт. Наместница кивнула:

– Хорошо, пусть будет так. Но ради всего святого, придумай историю попристойнее. Не нужно рассказывать всем и каждому, что ты взял в ученики рыночного вора.

– О, да у вашего величества просто редкостный талант! Понадобилось всего десять лет, чтобы научить вас приукрашивать истину. Еще десять, и вы, наконец-то, научитесь беззастенчиво врать.

Хранитель рассмеялся еще громче, и Саломэ, не удержавшись, ответила ему веселой улыбкой – Леар умел заразить ее своим настроением. Он щедро разделял с наместницей редкие радости, но и плохим настроением делился так же щедро, не замечая, что подавляет окружающих одним лишь своим мрачным видом, без слов. Казалось, от него исходили невидимые волны, и людям тонко чувствующим в присутствии герцога Суэрсена бывало неловко, словно они случайно заглянули в окно чужой спальни.

Леар развернул мальчишку и указал ему на дверь:

– За этой дверью находится до сей поры незнакомая тебе субстанция – горячая вода. Там же ты найдешь мочалку и мыльный корень. Все, что ты не отмоешь сам, сдеру с тебя я, если придется – вместе со шкурой, не обессудь, – и он подтолкнул свою добычу к двери ванной комнаты, примыкавшей к спальне.

Когда мальчик, бурча себе что-то под нос, скрылся в ванной, Леар спросил Саломэ:

– Ты давно не заходила в библиотеку. Что-то случилось? – Он прекрасно знал, в чем причина, но благородно давал Саломэ возможность забыть про размолвку.

Хранитель и сам не ожидал, что так тяжело перенесет разлад в их отношениях: он слишком привык к восхищенному уважению своей маленькой подружки. Леар с детства воспринимал девочку как младшую, нуждающуюся в поддержке и опеке, тем сильнее было удивление, когда оказалось, что Саломэ необходима ему не меньше, чем он ей.

Лицо наместницы помрачнело, и она поймала себя на трусливой мысли: отложить этот разговор, сделать вид, что ничего не произошло, пусть Чанг сам утонет в своей лжи, но набрав побольше воздуха, как перед прыжком в воду, спросила:

– Леар, где ты был вечером в среду?

Хранитель с удивлением посмотрел на нее:

– Мы, вроде бы, не женаты, – он попытался вернуть шутливый тон, но, увидев, как тяжело дался Саломэ этот вопрос, ответил уже серьезно, – да тут и был, рано лег спать, устал. И впрямь пора брать ученика, пусть работает.

Саломэ предпочла бы услышать, что Леар провел всю ночь играя в карты с придворными бездельниками, для нее было вполне достаточно и такого ответа, но чтобы обличить министра Чанга во лжи, потребуются свидетели.

Она вцепилась ногтями в папку, да так, что поцарапала кожу. Отдать или не отдать? Промолчать или рассказать? Она не умела быстро принимать решения, она вообще не хотела ничего решать! Саломэ стала наместницей только ради воссоединения с королем, но шли годы, а она все ждала, в одиночестве, и вынуждена была приказывать, подписывать, наказывать – и, самое страшное, иногда она теряла надежду.

До сих пор ей удавалось удержаться на самом краю отчаянья, но эта проклятая папка могла стать той самой трещиной, что обрушит скалу. Нет, она ничего не скажет Леару и заставит замолчать Чанга. До сих пор она лишь пользовалась дружбой с Хранителем, только брала, ничего не отдавая взамен. А в тот единственный раз, когда Леару понадобилась ее поддержка, Саломэ отступила, спряталась за спину магистра Иланы, не посмела выступить против жрецов, хотя в глубине души считала, что Леар прав, и империи нужна светская высшая школа.

Пришло время отдавать долги, и даже к лучшему, что Леар никогда не узнает, от чего она его избавила. Каким бы страшным человеком не был министр Чанг, наместница не желала ему смерти, да и Хранителю пришлось бы ответить за убийство на дуэли. (Что дело закончится дуэлью, как только Леар узнает, что случилось, наместница не сомневалась.) Она кивнула, быстро подбирая в уме подходящую ложь:

– Я заходила в читальную залу, но не застала тебя. Ничего страшного, просто хотела полистать тот альбом с цветами из Кавдна, про который ты рассказывал.

– Его нельзя выносить из библиотеки, но для наместницы я сделаю исключение. А когда ты его «потеряешь», – широко ухмыльнулся Хранитель, – не спеши каяться, я специально заказал копию. – На самом деле он приготовил альбом для наместницы, но из-за ссоры так и не подарил.

Саломэ попрощалась:

– Мне пора. А тебе сегодня будет чем заняться. Этот мальчик… пожалуйста, будь с ним помягче. Дай ему время привыкнуть. Это очень трудно – в один день изменить жизнь.

Леар кивнул ей. Разные во всем, они оба прошли через это испытание – в один день лишившись родителей, дома, прошлой жизни, ожидавшего их будущего – всего. И если Саломэ потом еще, пусть редко, но виделась с отцом и матерью, пока те не умерли, то Леар осиротел в один день, перед этим потеряв брата-близнеца.

Титул оставался последним, что связывало его с Суэрсеном, и даже эта формальная связь, тяготила Хранителя, накладывая обязательства, которые рано или поздно придется исполнять. Он поднял руку, потереть поперечную морщину, прорезавшую лоб, как всегда в минуты раздумья, и не заметил ужаса, исказившего лицо Саломэ – рукав робы упал, открыв запястье, и наместница увидела темно-синий след от укуса на его правой руке.

***

Вернувшись в кабинет, она вызвала министра государственного спокойствия и молча подписала нужные бумаги. Так и оставшаяся нераскрытой папка закончила свою жизнь в огне, и слуги потом весь день сражались с вонью, поминая недобрым словом прихоть наместницы, которой вздумалось палить кожу в камине.