Текст книги "Миллениум"

Разрядка

Июльский день клонился к вечеру, но от солнца некуда деться! Куда бы Людмила ни повернулась, оно било в лицо фонтаном обжигающих искр, горело, отражаясь в стёклах витрин, и пронзало насквозь листья огромных чинар, с вальяжным видом выстроившихся вдоль дороги. Одно спасение – забежать в какой-нибудь магазинчик, под холодные струи кондиционера, как она это делает во время прогулок по городу, или вовсе не выходить на улицу, пока сухой, палящий жар не стихнет над Ташкентом.

Но Людмила не может ждать, у неё слишком мало времени для знакомства с городом. Через день у мужа заканчивается командировка, и они улетят в Москву. Глупо сидеть в номере, когда специально напросилась в эту поездку – «ради разрядки», как она сказала, в надежде отдохнуть от суматошного ритма московской жизни (редакция, дом, редакция!) и чтобы набраться новых впечатлений. Недельная командировка подходила к концу, был осмотрен почти весь город, но у Людмилы так и не появилось ощущение, что она «разрядилась», не хватало какой-то капли, чтобы почувствовать, что отдохнула. Так что пусть муж готовится к завтрашней встрече, проверяя свои чертежи, а она погуляет.

Выйдя из гостиницы и окинув взглядом улицу, Людмила в который раз поразилась нереальной прозрачности ташкентского воздуха. Все дома и деревья казались только что вымытыми. И тротуары, и небо, и даже солнце! Всё виделось ясно, чётко, без примесей постороннего «шума» – как на самой качественной, профессиональной фотографии. В отличие от Москвы, где накидка белёсого смога постоянно висит над землёй, мутной тусклостью окутывая улицы столицы.

Она улыбнулась проходящей мимо девушке в цветастом платье с цветастыми шароварами под ним и зашагала в сторону центра. Ах, как здорово! Как весело смотреть по сторонам! Видеть непривычную архитектуру вместе с южными деревьями и приветливые, добрые лица прохожих! Вышла на небольшую, уже знакомую по прошлым прогулкам улицу, прозванную в годы перестройки Бродвеем за многолюдство и торговлю, а теперь превращённую в один из тихих уголков узбекской столицы, и медленно пошла вперёд, наслаждаясь сияющим воскресным днём и ощущением собственных молодых сил. Чувства, почти забытые в Москве. Но что это? Людмила в недоумении остановилась.

Воздух, ещё минуту назад безмятежный и чистый, наполнился беспокойным коричневым цветом, блестевший радостью день превратился в пасмурный вечер, взволнованный и неприветливый. Это было необычно. Людмила успела полюбить ташкентские вечера. Ей нравилось наблюдать, как настырные лучи заходящего солнца изо всех сил цепляются за крыши домов и заглядывают в окна, пытаясь пробить густые синие сумерки; но то, что она видела сейчас, было далеко от мирного угасания жаркого дня. Приближалось что-то страшное. Может быть, песчаная буря? Солнце пропало, а горизонт закрылся шторкой, словно кто-то сыпал грязным песком; всё было в одном, коричнево-оранжевом цвете, всё затаилось и наполнилось ожиданием неизвестного. Тревожная стена, маячившая вдалеке, на краю неба, делалась всё ближе и ближе.

Прохожие засуетились и разбежались кто куда. Людмила посмотрела им вслед и на всякий случай тоже отступила в сторону магазина. «Если что, успею спрятаться», – подумала она, прислушиваясь к странному шуму, идущему сверху и отдалённо напоминающему ровный гул ветра, к которому примешивалось непонятное громыханье. Будто кто-то большой тряс со всей силы гигантской погремушкой и дул в огромную трубу. По листьям деревьев пробежал ветерок легче самого воздуха, запахло свежестью; громыханье переросло в ужасный грохот, словно в небе принялись ворочать булыжниками, и на город обрушился град. Людмила в жизни не видела ничего подобного!

Градины размером с перепелиное яйцо, как выпущенные из брандспойта дробины, летели к земле, срывая на своём пути листья и мелкие ветки платанов. Градины вспенивались от удара о землю, прибивались к бордюру, образуя горки мокрого снега, шипели и таяли. Они больно ударили Людмилу по плечам, по голове, и она, съёжившись и закрывшись руками, метнулась в испуге под дерево, понимая, что до магазина уже не добежит…

Рядом остановился автомобиль. Открылась дверца. «Сюда! Сюда!» – позвал мужской приветливый голос, чья-то загорелая рука махнула Людмиле. Раздумывать было некогда – нырнула в машину сообразив из осторожности оставить дверцу открытой.

– Ах! – воскликнула Людмила, увидев мужчину, и закричала, потому что шум на улице был таким сильным, что надо было только кричать: – Стёпа, ты?!

– Я! – так же, криком, ответил мужчина, в котором она узнала бывшего студенческого приятеля, свою любовь семилетней давности.

Быстро перегнувшись через Людмилу, он рывком захлопнул дверь, в машине стало тише. От его молниеносного выпада Людмила вжалась в кресло, опасаясь, что её заденут, но этого не произошло. Степан аккуратно вернулся на место.

– Это невероятно! – сказала она, возбуждённая разбушевавшейся природой и неожиданной встречей, жалея, что не успела сделать макияж.

– Если бы не вынужденная остановка, проехал бы мимо! Пришлось затормозить. И вдруг ты под деревом! Фантастика! – в том же тоне ответил Степан, совершенно не соображающий, что произошло. Он разглядывал Людмилу. – Уму непостижимо! Град в июле, и ты под градом!

Оба смутились, не зная, как продолжить разговор, и посмотрели в окна. Улицы не было видно. Машину трясло, как заведённую игрушку. Потоки грязной воды, вперемешку с градинами, бьющими так, словно хотели проломить обшивку, отделяли их от внешнего мира. Серая темнота салона объединяла, создавая ощущение, будто они находятся в эпицентре тайфуна, который вскружил всё вокруг и готовился взорваться. Несколько раз звонили телефоны, но, истощив запас настойчивости, замолчали. Людмила взглянула на Степана с тем же чувством страха, с каким только что смотрела в отяжелевшее небо, с грохотом приближавшееся к земле.

Богатырь! Мышцы так и играют под футболкой! Шея, как у боксёра, неповоротливая. Скуластое, немного сдвинутое набок лицо, доброе, бесхитростное, как у ребёнка. Смеющиеся неопределённого цвета глаза под светлыми бровями, над правой бровью шрам, след уличной драки: защищал Людмилу от пьяной шпаны, тогда-то они и познакомились; искривлённый нос, упрямый подбородок, отличные зубы… Боец! Он был старше Людмилы на два курса и в годы учёбы больше, чем журналистикой, увлекался боксом.

Степан отвернулся от окна и тоже посмотрел на Людмилу. Растерянность исчезла с его лица, теперь он улыбался, дожидаясь тишины. Удары града становились реже. И вдруг в небе как ни в чём не бывало засверкало солнце, деревья распрямились, воздух засиял чистотой, ещё более прозрачной, чем несколько минут назад. Повсюду разлилось ощущение необычайной лёгкости, как будто град пробил брешь в тайном источнике счастья, и эта брешь становилась всё шире. В открытое Степаном окно хлынул воздух, в котором Людмила уловила остатки запаха льда. Она судорожно вздохнула, чувствуя, что атмосфера внутри салона не разрядилась, что эпицентр тайфуна всё ещё дрожит, готовый поднять их вместе с машиной в воздух. Дышать стало даже труднее.

– Ты не изменилась. Стрижку сохранила как у мальчишки, – сказал Степан. – Персидская красавица! Черноглазая, смуглолицая. От цвета твоих губ у меня когда-то кружилась голова. Цвет розовой сливы. Здесь такие растут.

Он сделал движение, будто хотел прикоснуться к Людмилиным губам.

– Нет! – испугалась она, с жадностью хватая воздух раскрытым ртом. – Я здесь с мужем. А ты ведёшь себя так, будто мы расстались только вчера.

– Разве это не так? – Степан положил руку на спинку её сиденья, слегка прикоснувшись пальцами к шее Людмилы, и она почувствовала, как её пробило током.

– Семь лет назад, – напомнила она.

– И ты никогда не жалела, что мы расстались?

– Забыл?.. Мы договорились испытать наши чувства! «Испытали», называется! Ты получил диплом и пропал, – горько усмехнулась Людмила. – Я слышала, уехал на Север, а потом женился на москвичке, чтобы иметь прописку, так говорили. Я после учёбы вернулась к родителям в Сибирь, два года назад вышла замуж за одного командировочного, за архитектора, и он увёз меня в Москву. Знаешь, я счастлива с ним.

– Рад. Я тоже счастлив. Только женился не на москвичке, а на узбечке, чем-то похожей на тебя. Такие же брови вразлёт и овал лица – трогательный, покорный судьбе. Этим она меня и взяла. Мне показалось, что я нуждался в этом после твоего взрывного характера, – сказал Стёпа, осторожно проводя тыльной стороной ладони по щеке Людмилы. – Всё у нас с ней хорошо, но почему-то иногда так заноет вот здесь, – он показал на область сердца, – при воспоминании о тебе. Кажется, всё бы отдал, лишь бы увидеть! Лишь бы услышать, как ты ругаешься! Без тебя моя жизнь сделалась безвкусной. И вдруг такая встреча!

– Я любила тебя, – вздохнула Людмила.

– Поедем за город? – вдруг спросил он, притягивая её к себе. – Помнишь, как уезжали в поисках уединения? Ночевали где придётся. Я строил для тебя шалаш, помнишь, как упали в речушку, когда переносил тебя, а потом ждали, пока высохнет одежда? Никого не было счастливее нас!

– Поедем, – прошептала Людмила, медленно закрывая глаза, понимая, что не может не поехать, потому что эта встреча и есть та капля, которую она ждала, чтобы «разрядиться». Хотелось разорвать скопившуюся в отношениях с мужем напряжённость. После этого странного града, после этой неожиданной встречи нельзя было не ехать, это было бы слишком жестоко – ощутить разлившуюся в воздухе свободу и задохнуться от собственного страха.

Через два часа она вернулась в гостиницу. Энергично поднялась в номер, на третий этаж, подошла к кровати, отодвигая стулья по пути, скинула на пол сарафан, обнажив перед опешившим мужем своё молодое, стройное тело, за которое он и взял её в жёны, и со всего размаха упала на прохладную постель. Ей доставило удовольствие увидеть, как муж испуганно выскочил из-за стола, поправив свои нелепые, с толстыми стёклами очки, и как он стал взволнованно расспрашивать, где она была и почему не отвечал её телефон. «Как он стар! А ведь ему тридцать пять!» – подумала Людмила и вместо объяснений сказала резким голосом:

– Очень жарко. Дай, пожалуйста, воды и сигарету. – И, видя, что он в растерянности от её поведения и в особенности от того, что она попросила закурить, зная, что никто из них не курит, нервно засмеялась: – Успокойся, милый! Просто град! Он меня напугал! Зато я познакомилась с особенностями здешнего климата. Отличная получилась командировка! Можно ехать в Москву!

– Мила! – в ужасе произнёс муж, обходя кровать кругом и протягивая жене стакан воды. – Ты вся в синяках!

– И правда, – чистым, без тени смущения голосом произнесла Людмила. – Я же сказала – град! Он здесь шёл? Нет?! Ах! Ты бы видел, как было весело! Как было жутко! Я не знала, где укрыться! Всё случилось в считанные минуты! Шквал налетел, словно бешеный зверь! Всё бурлило, отрывалось и падало, всё смешалось, стонало и смеялось, а потом вдруг стало тихо. Град в Ташкенте. Никогда не забуду его!

Подумала и добавила, ободряюще улыбнувшись мужу:

– Настоящая «разрядка»!

25 июня 2012, Китай

На границе

Скорый поезд Москва – Пекин приближался к государственной границе. Об этом объявил проводник, проходя по коридору спального вагона и заглядывая в каждое купе:

– Приготовьте документы, господа! Через час граница! Пограничный контроль!

Он постучался и к ним, а когда увидел, что Аделаида согласно кивнула, закрыл дверь и пошёл дальше. Аделаида посмотрела на часы, решив не будить мужа. Паспорта лежали рядом, в сумке, поэтому она осталась сидеть на маленьком откидном сиденье слева от столика и ждать, когда зайдёт пограничник. Однообразный пейзаж за окном нагонял тоску, вызывая вместе с тем непонятный восторг. «Непонятный», потому что Аделаида затруднилась бы ответить на вопрос, чем её восхищали унылые степи? В мелькающей за окном картине не было ничего, что могло бы вызвать подобное чувство: бесконечное однообразие, и только! Тем не менее Аделаидой время от времени овладевал восторг. Размеры родной страны удивляли её.

Начавшиеся после Читы степи поражали монотонностью. Аделаиду, привыкшую к мягким подмосковным пейзажам с их светлыми перелесками и узкими речушками, изумляло, что можно проехать день, но так и не увидеть ничего нового. Невзрачные сопки, между которыми двигался поезд, чередовались с огромными, совершенно плоскими равнинами. Изредка мелькали деревни и станции в несколько домов – Аделаида не успевала их рассмотреть. Проносились длинные одноэтажные строения, похожие на разрушенные фермы. Собственно, этим всё и ограничивалось.

Солнце бежало вслед за поездом, переваливаясь то на одну, то на другую сторону. Аделаида недоумевала, почему так происходит? Выглянув в окно и увидев одновременно голову состава и его хвост, она поняла, что дорога местами круто заворачивает, поэтому казалось, что солнце прыгает по небосклону, с разных сторон заглядывая в вагон. Оно так щедро обливало степь блестящим ярким светом, а воздух так жарко и сухо дышал в приоткрытое окно, принося с собой запах неизвестных растений, что Аделаида испытывала чувство сожаления, что не может пробежаться по земле. Лето только начиналось. Видимо, недавно шли дожди, степь зеленела сочной травой и казалась нарядной. Густые заросли высоких лохматых цветов фиолетового цвета сменялись белыми, похожими на пионы. И, будто разбрызганная гуашь, алели пятнами крупные маки.

«Кто здесь живёт? Как? Чем?» – думала Аделаида, наблюдая за местными жителями во время редких остановок. Ей, коренной москвичке, было странно видеть невзрачные двухэтажные дома в один подъезд, узкие, без асфальта дороги, реденькие скверики со сломанными деревянными скамейками и людей, чьи загорелые открытые лица напомнили уроки истории. «Потомки Чингисхана», – догадалась она, разглядывая коренастых, жилистых мужчин, без дела расхаживающих по перрону, и крепких, полных женщин, торгующих варёной картошкой с грибами. На каждой остановке картошка и грибы, грибы и картошка: иногда к ним добавлялся хвостик редиски. Удручающее однообразие!

– Знаешь, как называют себя здешние аборигены? – спросил Аделаиду муж, выводя девушку из задумчивости.

Он неожиданно спрыгнул с верхней полки и теперь сидел напротив, на нижнем спальном месте. Золотистого цвета волосы были растрёпаны, голубые глаза казались мутными. Но, несмотря на остатки сна на вытянутом лице, весь его вид производил жизнерадостное впечатление. Выглядеть весело было отличительной особенностью Романа, он считал, что показывать дурное настроение – плохой тон. Что уж говорить о тех моментах, когда причин для плохого настроения не было!

– Как? – поинтересовалась Аделаида.

– Гуранами, – ответил муж.

– Странно! Насколько я знаю, гуран – это самец косули?

– Точно, забайкальские казаки шили из его шкуры зимние шапки, которые носились очень долго из-за длинной зимы. Отсюда и название для обозначения человека смешанной крови от браков в четвёртом поколении между русскими первопроходцами и тунгусами.

– Да, они так не похожи на европейских жителей, ну просто другой народ: широкие скулы, непривычный для нас разрез глаз. Как у кошки! – согласилась Аделаида. – Лица суровые, но добрые. Я обратила внимание, у всех очень грубая кожа. Сплошные ветра, должно быть. Никогда бы не согласилась здесь жить!

– Тебе это не грозит! – засмеялся Роман. – Ты рада, что скоро конец путешествию, вернее, первой его части?

– Скорее да, чем нет. Знаешь, земля качается под ногами, как только выхожу на воздух, – ответила Аделаида. Она для наглядности покачала верхней частью тела, держась за столик обеими руками.

Это было их свадебное путешествие. Очень неожиданное! Роману вдруг пришла в голову мысль жениться на Аделаиде, зарегистрировать их отношения, продолжавшиеся вот уже три года. «А давай вместо свадьбы поедем в Китай? Поглядим на загадочный Восток, – предложил он. – Давно пора соприкоснуться с Азией, пройтись по Великой стене». Аделаида обрадовалась: «Гениальная идея! Если учесть, что мы с тобой дальше чем сто километров от столицы нигде не были!» Из Москвы в Пекин летали самолёты, но решили ехать поездом, чтобы посмотреть на свою страну, на Китай из окна вагона. А кроме того, хотелось почувствовать дорогу, оторваться на неделю от суетного мира и быть вынужденными провести это время с комфортом в вагоне международного поезда. Сплошная романтика!

– В самолёте невозможно насладиться путешествием, даже если бы нам пришлось лететь в Австралию! Слишком быстро всё начинается и так же быстро заканчивается, – убеждённо сказал Роман, увидев, как обрадовалась жена.

– Послушай! – воскликнула Аделаида с удивлением в голосе. – За пять дней мы проедем всего лишь полстраны – и граница? Ещё день – и Пекин? Сколько же фотографий мы сделаем по пути? На целый стенд хватит!

Тянуть с отъездом не стали. Через несколько дней после короткой церемонии в ЗАГСе они сидели в двухместном купе международного поезда, следующего на восток, и открывали бутылку шампанского. Отличный ресторан, соседи-англичане, студенты МГУ, которые в первый же вечер пришли к ним знакомиться, ночные разговоры под стук колёс, возможность спать сколько хочешь, пейзажи родной страны за окном… О чём ещё можно было мечтать?

– Красота! – первое, что говорил Роман, просыпаясь по утрам. Он бодро спрыгивал с верхней полки, целовал Аделаиду и выглядывал в окно. – Ура! Скоро Урал!

Доставал фотоаппарат и, опустив стекло, делал несколько снимков. По очереди умывшись в маленькой туалетной комнате между двумя купе, шли в ресторан завтракать, где очень долго сидели, потому что торопиться было некуда. Чудное ощущение: шесть дней без спешки, без беготни по залам музея, с отключёнными телефонами! Фантастика! За центральной частью проехали Урал, затем Сибирь, о которой англичане заставили Аделаиду и Романа рассказать всё, что они знали, в том числе и про сказочника Бажова, про Хозяйку Медной горы и про Ермака. За Сибирью – Байкал, поразивший воображение соседей настолько, что, кроме «бьютифул! бьютифул!», ни Майкл, ни Сара не могли выговорить ни слова.

И вот – граница.

Постепенно замедляя ход, поезд подбирался к небольшому населённому пункту, длинно протянувшемуся вдоль железнодорожного полотна. Посёлок начинался небольшими одноэтажными домиками с хозяйственными постройками вокруг них и заканчивался современным городским микрорайоном, где стояло несколько высотных коричневых зданий, на фоне которых виднелся железнодорожный вокзал. По мере приближения перрона приближалась и огромная грозовая туча, закрывшая своим иссиня-чёрным покрывалом часть неба на востоке. Поезд стал тормозить. Заскрипели железные колёса, состав дёрнулся пару раз и застыл. Словно дождавшись остановки, первые крупные капли дождя стукнули в полуопущенное стекло, залетели в купе и разбились, ударившись об столик. Подул сильный ветер.

«Забайкальск», – прочитала Аделаида, закрывая окно и с любопытством рассматривая сквозь ручейки на стекле выкрашенное в жёлтый цвет аккуратное здание вокзала. Оно казалось строгим. Два больших павильона, раскинутых в стороны от центрального входа, были украшены высокими окнами в виде вытянутых арок и белыми полуколоннами, что создавало впечатление стройной классической простоты.

– Неплохо! – с видом знатока сказала Аделаида и воскликнула, обращаясь к мужу: – Ты представляешь, где Москва? Я нет! Быстрее бы закончилась проверка документов. Китай! Все десять дней буду есть только палочками, чтобы пищу брать маленькими кусочками, и пить настоящий зелёный чай. Точно похудею!

– Не стоит, ты потрясающе выглядишь! Аппетитно, как пирожное с шоколадными сливками, – улыбнулся из зеркала Роман.

Встав к жене спиной, он старательно причёсывался. В ответ на сомнительный комплимент мужа Аделаида поднялась. Втянув живот, поправила спортивные штаны, одёрнула футболку. Проверила заколки на голове и, протиснувшись между Романом и вешалкой, очутилась впереди него, прямо перед зеркалом. Ну и вид! Волосы, собранные для удобства в короткий пучок на затылке, выбились из-под заколок и пушились каштановым волнистым облачком вокруг головы. Гриб, да и только. Подосиновик на толстой ножке.

Аделаида недовольно сморщилась, как всегда при взгляде на свою фигуру, бывшую под стать облачку над головой. Мягкие, округлые формы, слишком покатые плечи, тонкие кисти рук – ни дать ни взять женский портрет девятнадцатого века! Рядом с долговязым, долголицым Романом она казалась пышкой. Впечатление усиливали нежный овал скул, румяные щёки и мягкий подбородок, напоминавший недозрелое яблочко. Маленький подбородок и большая грудь расстраивали Аделаиду. Единственное, что можно простить природе, это глаза. Чёрные, блестящие, они отражали её такой, какой Аделаида себя ощущала: страстной, порывистой натурой, для которой профессия искусствоведа иногда казалась невыносимо скучной.

Она работала в музее вместе с Романом, фотографом по специальности. Оба знали, что старшие коллеги шутливо называют их «наш мезальянс», подразумевая внешнее неравенство. Роман был угловат, неловок в своих крупных движениях; в то время как Аделаида с её несовременной фигурой производила впечатление грации и изящества. Рядом друг с другом они выглядели странно – герои разных времён, примеры из разных жанров.

– Сейчас к нам зайдёт пограничник. Проводник предупредил, – весело сказала она, не обижаясь на шутку мужа.

Выскользнув из-под его локтя, Аделаида вернулась на место у столика. Раскрыла сумку, достала паспорта и вдруг задумалась. При слове «пограничник» слабая тень промелькнула на её лице, словно налетело воспоминание о прошлом…

– Какой-нибудь сержант, злой, невыспавшийся, – предположил Роман, отрываясь от зеркала.

Дёрнув за ручку, он открыл дверь и выглянул в пустой коридор. Ему было интересно, как проходит пограничный контроль.

– Сейчас-то нас и проверят, что мы за люди! Душу вытрясут! И чемоданы. Идёт! Пограничник.

Роман сел на нижнюю полку у входа.

– Пограничник, – зачем-то повторила Аделаида, нахмурившись.

«А что, если…» – подумала она и приготовилась пофантазировать, но не успела. В проёме купе появилась высокая фигура. Человек в военной форме громко произнёс, подняв правую руку к виску:

– Пограничный наряд. Прошу предъявить документы!

Взглянув на вошедшего, Аделаида едва заметно вздрогнула и тихо сказала:

– Ах…

Схватившись одной рукой за тонкую цепочку, висевшую на шее, девушка подала пограничнику документы, рассматривая вошедшего во все глаза, и стала быстро-быстро перебирать цепочку пальцами, что служило признаком большого волнения. Это был не сержант. Молодой офицер, лет тридцати, с четырьмя звёздочками на каждом погоне, стоял перед ними. Он был похож на Джеймса Бонда – такие же прямые черты лица, как у голливудского героя, и такой же иронично-серьёзный взгляд. Офицер внимательно полистал документы. Затем спросил, с усмешкой обращаясь к Аделаиде, которой показалось, что пограничник хоть и постарался себя сдержать, чтобы не усмехнуться, но у него не вышло. Она подумала, что военный это сделал намеренно.

– Цель вашего визита в Китай, Аделаида Александровна?

– Свадебное путешествие, – смущённо произнесла Аделаида, досадуя на себя за тихий голос.

На самом деле она бы с удовольствием назвала другую причину, но не успела сообразить да и не захотела, даже в шутку, обижать мужа.

– Долго мы будем стоять, товарищ капитан? – с понимающим видом спросил Роман, тоже разглядывая пограничника.

– Пять часов пятьдесят четыре минуты, – отчеканил тот и вежливо пояснил: – Пока идёт проверка документов, можно находиться в здании вокзала. Отдыхайте, слушайте радио. При объявлении посадки нужно будет занять места в вагоне. Вам вернут паспорта, и уже никто из вас не сможет покинуть поезд.

Отвечая на вопрос, офицер обращался к одной Аделаиде, словно подозревая её в намерении нарушить строгий пограничный порядок и делая вид, что только ему известно, как нужно действовать в подобном случае.

– Так что совсем скоро ваше свадебное путешествие продолжится, – всё так же усмехаясь, прибавил он и козырнул, по-прежнему глядя на девушку. – Счастливого пути! Безоблачного счастья!

Со стороны могло показаться, что и само пожелание, и особенно тон, каким оно было произнесено, исключали Аделаиду из дальнейшего путешествия. Не из путешествия вообще, а из «счастливого» путешествия. Будто офицер точно знал, по одному ему ведомым причинам, что Аделаиде после проверки документов не стоит рассчитывать на счастье. Лучше приготовиться к худшему. Роман, потрясённый намёками бравого пограничника, закрыл за ним дверь и, повернувшись к жене, сказал, разведя руками:

– Я подозревал, что ты уйдёшь от меня. Но никогда не думал, что это произойдёт через семь дней после нашей свадьбы! – Он недоумевал. – Как ты на него смотрела!! Если бы ты хоть один раз посмотрела на меня такими глазами, мы бы не изводили себя три года вопросом «быть или не быть?». Давай рассказывай, – сурово приказал Роман.

– Придётся, – нехотя отозвалась Ада, – но не пора ли на вокзал?

Взяв сумку с фотоаппаратом, они вышли в коридор. Там толпились пассажиры, неторопливо продвигавшиеся к выходу.

– Па-че-му нас вы-ганяют, Ада? – спросила Сара, увидев соседку.

– Потому что наш поезд будут… переобувать. Менять обувь! – ответила ей Аделаида, думая об офицере и о его наказе не покидать вагон после возвращения документов.

– Па-че-му «пе-ре-а-бувать»? Он что, бэби, малыш?! – удивился Майкл, а Роман пояснил:

– Нужно поменять вагонные тележки, колёса поезда, чтобы переставить его на более узкую колею, ведущую в Китай. Для этого вагон придётся поднять в воздух на какое-то время и снова опустить.

– На-а-ар-ма-а-аль-но, – с чувством удовлетворения произнёс Майкл. – В России большая колея. В России всё большое, даже колёса поезда!

Редкий дождь между тем готовился перейти в ливень. Капли воды становились более частыми и мелкими, всё вокруг потемнело. В тот момент, когда Аделаида с Романом заскочили в открытые двери вокзала, дождь обрушился с полной силой. Даже через толстые стены здания было слышно, как он хлестал по перрону, разбиваясь о гранитные плиты. По высоким окнам вокзала с шумом покатились грязные потоки воды. Пройдя в зал ожидания, оглядываясь по сторонам в поисках укромного местечка, супруги присели на свободной скамейке за газетным киоском и обернулись друг к другу. Волосы Аделаиды успели покрыться брызгами, отчего каштановое облачко над её головой стало похожим на сверкающую диадему. Роман невольно задержался на ней взглядом, даже вынул фотоаппарат из футляра, чтобы сфотографировать. Но Ада машинально провела ладонями по голове, и облачко примялось, превратившись в грустные мокрые пряди.

– Рассказывать нечего, – начала она, отвернувшись от мужа. – Случилось это семь лет назад, в две тысячи втором, в августе, за четыре года до знакомства с тобой… Я только что пришла в музей, через год после университета. Однажды, когда занималась оформлением стенда в вестибюле, ко мне подошёл… он, в новенькой военной форме. Поздоровался… сказал, что посмотрел музей, что ему очень понравилась галерея женских портретов в зале девятнадцатого века и… что я буду похожа на «Сборщицу винограда», если на меня надеть костюм итальянской крестьянки. Можешь представить? У меня подбородок отвис, ведь я обожаю «Сборщицу»! А он, видя мою реакцию, сказал, что его мама – учительница рисования в школе. В детстве он часто разглядывал альбом Эжена де Блааса. Про себя сообщил: проездом в Москве, завтра вечером улетает. На границу, на службу.

– Однако! Любителем живописи оказался? Как интересно! – присвистнул Роман, разглядывая жену так, будто видел впервые.

Найдя в выражении её лица упрямство, он начал снова примериваться, чтобы сфотографировать Аделаиду, для чего отстранялся назад, наклоняя голову и глядя исподлобья, или выпрямлялся, смотря прямо; но что-то не давалось ему, ускользало. В конце концов, бросив попытки найти ракурс, убрал фотоаппарат, сложил крест-накрест руки на груди и уже не сводил с жены глаз, стараясь не пропустить ни одного её слова.

– Естественно, я удивилась. А как же! Но это ничто в сравнении с тем, что было дальше, – продолжила Ада. – Офицер сказал, что взял отпуск специально для того, чтобы найти невесту, и уже думал, что ничего не вышло с затеей, как вдруг увидел меня. Разумеется, он понимал, что говорил странные вещи, но говорил искренно, это было видно. «Предложение выйти за меня замуж покажется вам бредом, – сказал он, – но вы должны отнестись к нему серьёзно, потому что… потому что это очень серьёзно, и всё тут».

– Не сомневаюсь, ты согласилась, – сквозь зубы заметил Роман. Теперь он отклонился на спинку сиденья и закинул обе руки за голову. – Да и как могло быть иначе! Поймать мужа в вестибюле музея! Знатока Блааса! Какой эксклюзив!

Ада замолчала. Поставив локти на колени, она оперлась подбородком на сжатые в замок кисти рук и оглянулась на мужа. Ей стало жалко его. Лицо Романа изменилось, вместо простодушной радости на нём читались злость, растерянность, обида. Взгляд синих глаз сделался жалобным. Реснички слиплись – Роман то и дело тёр верхние веки, словно сильно хотел спать, но не давал себе закрыть глаза. Острые плечи приподнялись, локти торчали в стороны, худые рёбра выпирали из-под рубашки, он весь казался сделанным из множества углов. Аделаида печально вздохнула.

– Такое ощущение, будто мы с тобой висим в воздухе между небом и землёй, как те вагоны, что увезли в тупик, – сказала она.

– Во всех смыслах, – хмуро подтвердил муж и попросил: – Продолжай.

– Да, я согласилась, – подтвердила Аделаида, возвращаясь к рассказу, – хотя прекрасно понимала: по законам жанра подобные истории заканчиваются ничем. И точно, в нашем случае сыграл роль закон нелепых случайностей! В тот же вечер я потеряла телефон – оставила его в булочной на прилавке. А на следующий день заболела бабушка, надо было везти ей лекарства на дачу. Так что приехать в назначенное время к ЗАГСу я не смогла. Родители рассмеялись, когда я сообщила, что собралась замуж за человека, которого знала только по имени. Я объяснила, что провела с ним два часа в кафе за разговором и имела полные сведения о нём, вплоть до привычки принимать ледяной душ по утрам. Мать с отцом назвали меня легкомысленной барышней и очень огорчились, увидев мои рыдания…

– Ты не просто легкомысленна, – облегчённо произнёс Роман, словно избавляясь от грозившей ему опасности, – ты испорчена. Жутко испорчена. Родители пожалели тебя, не сказав этого.

– Возможно… испорчена любовью… – призналась Аделаида.