Текст книги "Сражение за Берлин. Штурм цитадели Гитлера. 1945"

Генерал Вейдлинг постоянно находился в доме лесничего, в шести километрах восточнее деревушки Вальдзиверсдорф, и руководил с этого передового командного пункта вводом в бой своих измотанных дивизий. Полковник Раух, командир 18-й моторизованной дивизии, тоже разместил свой командный пункт в этом же доме лесничего. Однако офицерам так и не удавалось спокойно поработать, не говоря уже о том, чтобы заняться отдачей приказов в соответствии с уставом. Вражеская артиллерия постоянно подвергала всю местность интенсивному обстрелу, многократно вынуждая офицеров и солдат штабов укрываться в наспех вырытых траншеях и щелях. И ночь прошла неспокойно. На рассвете по району, где располагался дом лесничего, вела огонь не только вражеская артиллерия, но и его минометы и даже станковые пулеметы.

Советские войска снова прорвались и угрожали тыловым коммуникациям корпуса. Пришлось поспешно переносить командные пункты в другое место. Немецкая пехота уже отходила сплошным потоком. Сквозь эту толчею удалось пробиться только отдельным автомобилям. У дороги одиноко стояла всего лишь одна батарея тяжелых гаубиц, которая вела огонь по приближающимся танкам противника. Совсем молодой командир, капитан родом из Остмарка (термин «Остмарк» применялся в Третьем рейхе в отношении Австрии после ее аншлюса в 1938 г. – Пер.), с невозмутимым спокойствием руководил огнем своей батареи. Пехотинцам вновь удалось взять себя в руки, и они снова заняли позицию для обороны.

Вечером 18 апреля генерал Вейдлинг находится на своем командном пункте в деревне Вальдзиверсдорф. Когда он возвращался с поездки на фронт – линия фронта проходила всего лишь в километре к востоку, – начальник штаба передал ему только что поступившую радиограмму из штаба 9-й армии:

«Продержитесь еще два дня, тогда все будет в порядке! Буссе».

Вейдлинг вопросительно посмотрел на подполковника фон Дувфинга.

– Что это значит?

Вместо ответа, начальник штаба лишь пожал плечами, потом бросил многозначительный взгляд на дверь в соседнюю комнату и прошептал:

– Он мог бы вам ответить!

– Что это значит? – раздраженно спросил Вейдлинг.

На это фон Дувфинг ответил:

– Здесь господин имперский министр иностранных дел собственной персоной.

Генерал резко повернулся и, тяжело ступая, направился в соседнюю комнату. Подполковник фон Дувфинг и начальник оперативного отдела штаба, майор Кнаппе, обменялись многозначительными взглядами. Наконец младший по званию нарушил тишину:

– Может быть, это правда, о чем уже давно ходят слухи, что западные державы хотят заключить с нами мир?

– Возможно, да, а возможно, и нет, – ответил начальник штаба. – В любом случае я передам радиограмму в дивизии.

Подполковник фон Дувфинг покинул комнату. Уже через несколько минут все командиры дивизий держали в руках роковую радиограмму штаба армии. Никто не знал, что же с ней делать. Однако никто не мог помешать тому, что содержание радиограммы генерала Буссе со скоростью слухов дошло до позиций на передовой.

Майор Кнаппе склонился над сводкой за прошедшие сутки, чтобы еще раз внимательно изучить ее. Однако ему не удалось далеко продвинуться в этой работе. Майор услышал, как в соседней комнате генерал неожиданно перешел на крик, очевидно, он даже стучал при этом кулаком по столу. Сидящий рядом с Кнаппе адъютант министра иностранных дел побледнел как полотно и хотел вскочить со стула. В этот момент в комнату вошел полковник Вёлерман. Он тоже удивился неожиданному визиту высокого гостя из Берлина и грубому голосу Вейдлинга, доносившемуся из соседней комнаты. Начальник оперативного отдела многозначительно посмотрел на Вёлермана и показал рукой на дверь, ведущую в соседнюю комнату:

– Господин полковник, вы можете войти!

Начальник артиллерии корпуса удивился еще больше, когда узнал Риббентропа. Но он не успел уяснить причину появления высокого гостя, так как Вейдлинг вскочил со своего места и заявил побледневшему министру иностранных дел:

– А вот и мой главный артиллерист, господин министр, он может доложить вам об истинном положении дел на фронте, а не ту чепуху, о которой идет речь в сегодняшней сводке вермахта!

Полковник Вёлерман поздоровался с присутствующими. Риббентроп подал офицеру свою холеную руку, его рукопожатие неприятно поразило полковника своей вялостью. Усевшись снова на свое место, Риббентроп встревоженно уставился на Вёлермана. На его лице не осталось и следа от того высокомерного выражения, известного всем по фотографиям в газетах. С трудом сохраняя самообладание, генерал Вейдлинг призвал Вёлермана сообщить министру всю правду без прикрас.

– Одну только голую правду, господин полковник! – еще раз подчеркнул генерал.

Полковник доложил о положении на фронте. Лицо имперского министра иностранных дел помрачнело. Вёлерман уже собрался несколько смягчить свой доклад, однако, заметив, что Вейдлинг удовлетворенно кивает, продолжал в том же духе, ничего не утаивая от высокого гостя из Берлина. Риббентроп нерешительно встал из-за стола, тихим голосом задал несколько уточняющих вопросов и, сказав на прощание несколько общих фраз, быстро ушел.

Вейдлинг с довольным видом похлопал своего начальника артиллерии по плечу:

– Отличная работа, полковник, от этого мы наконец отделались!

Генерал приказал принести бутылку коньяку и продиктовал свой последний доклад о сложившемся положении. Тем временем майор Кнаппе доложил, что радиограмма уже разослана во все подразделения корпуса. После этого он замолчал с озадаченным видом.

– У вас что-то еще, Кнаппе?

– Так точно, герр генерал. Вот! – Майор передал Вейдлингу листок бумаги. – Ответ генерала Муммерта.

Вейдлинг быстро просмотрел строки ответной радиограммы, которую командир дивизии «Мюнхеберг» прислал в качестве подтверждения:

«Что означает эта ерунда? Мы что, должны еще сильнее сжать зубы и сражаться в два раза ожесточеннее или так оберегать свои кости, чтобы выжить?»

Полковник и майор с удивлением посмотрели на своего генерала. Что ответит «солдат до мозга костей» Вейдлинг на эту дерзкую радиограмму своего подчиненного? Однако командир корпуса не успел дать ответ. Появился подполковник фон Дувфинг и доложил:

– Имперский руководитель гитлерюгенда!

– Пусть войдет! Посмотрим, чего хочет этот деятель!

Потерявший правую руку в боях на Восточном фронте рейхсюгендфюрер Аксман по-военному четко приветствовал всех собравшихся. Его спокойная, сдержанная манера держаться произвела на генерала благоприятное впечатление, и он сразу проникся симпатией к руководителю имперской молодежной организации. С этого мгновения оба офицера прекрасно понимали друг друга, и хотя они представляли два разных лагеря, но их объединяло одно общее дело.

Генерал Вейдлинг попытался убедить рейхсюгендфюрера в том, что чистым безумием является посылка шестнадцатилетних юношей на борьбу с русскими танками. Крупные формирования гитлерюгенда были сосредоточены под Харнекопом, в имении покойного фельдмаршала Хезелера, чтобы оттуда проследовать на передовую. Взволнованная речь Вейдлинга продолжалась несколько минут. Никто из офицеров его штаба и не предполагал, что суровый и часто бывавший резким генерал способен произносить такие умоляющие слова. Рейхсюгендфюрер Аксман, который позднее в качестве осмотрительного командира будет умело командовать сектором обороны у Берлинской радиовышки, встал.

– Герр генерал, я ручаюсь собственной головой, что немедленно отзову приказ о вводе в бой подразделений гитлер-'югенда!

Когда рейхсюгендфюрер прощался, он отдал честь так, словно на нем форма не коричневого, а защитного цвета.

– Итак, это был второй визитер! – саркастически улыбнулся Вейдлинг. – Правда, я совсем не рад этому визиту.

Подполковник фон Дувфинг обратился к генералу:

– Герр генерал, какие будут приказы на завтра?

– Что тут можно приказать? – вместо ответа, задумчиво бросил Вейдлинг. – Приказ всем подразделениям: отступать к Штраусбергу!

Глава 2
Прорыв

– Да закрой же наконец рот, – бранился Хольберг, который обслуживал пулемет танка и одновременно был радистом. – Я же не могу ничего понять!

– Я только и слышу от тебя все время – понять, понять! Что ты еще хочешь понять? Теперь война скоро закончится. Когда у Адольфа будет день рождения, тогда у нас уже будет мир! – остроумно шутил Рамлау.

– Ты просто дурак набитый, – в том же духе отвечал маленький саксонец. – Тогда, чего доброго, в Берлине зазвонят и колокола? Но только они уже давно не звонят, америкашки разбомбили там уже все колокольни!

– Ах, парень, – отвечал Рамлау, – приезжай как-нибудь к нам в Берлин! Ты не поверишь своим глазам, увидев, чего у нас только нет!

– А теперь придержите-ка языки, – вмешался в разговор Хартман. – В конце концов, я тоже хочу хоть немного вздремнуть. А что касается Берлина, вероятно, вскоре мы все отправимся туда!

– Что? – вскочил Рамлау. – Ты что-нибудь уже слышал, фельдфебель? Ведь час тому назад ты был у генерала. Мог бы нам рассказать, о чем говорят господа офицеры, особенно теперь, когда вот-вот наступит мир.

– Да ты уже достал всех со своим миром, – сердито заметил унтер-офицер Райнварт. – Пора бы уже и заткнуться. Это всего лишь слухи!

– Почему же слухи? – язвительно отвечал берлинец. – Хольберг, это правда или нет? Разве ты не слышал по своему приемнику, что через два дня все это дерьмо закончится?

– А теперь успокоились! – решительно заявил Хартман. – Укладывайтесь на солому и спите! Кто знает, когда еще у вас будет возможность поспать!

Фельдфебель натянул на лицо свой серый воинский свитер и повернулся на бок. Прежде чем уснуть, он отметил, что и остальные последовали его примеру. Несколько часов тому назад они нашли убежище на этом маленьком хуторе недалеко от Мюнхеберга, на полпути между Кюстрином и Берлином. Поскольку хозяева бежали на запад, они устроились в этой крестьянской усадьбе. Лейтенант облюбовал себе гостиную, ротный фельдфебель, только что прибывший с запасом спирта и продуктов питания, лежал сейчас в хозяйской спальне. Хартман вместе с двумя экипажами своего взвода нашли свободное место в сенях. Все бойцы смертельно устали. Правда, сейчас они наконец-то сыты, но никто из них не испытывал потребности умыться, хотя вот уже три дня они не снимали свою форму. Да и сама форма уже давно не соответствовала уставу. Каждый носил то, что ему больше всего подходит и что казалось наиболее удобным. Прежде чем Хартман сумел мысленно развить эту тему, его сморил сон…

Хартман не знал, сколько минут ему удалось поспать. Перед ним стоял лейтенант Граф.

– Хартман, вставайте! Приказ из дивизии: вы должны немедленно явиться к генералу.

– Кто? – удивленно переспросил фельдфебель. – Я?

– Да, и побыстрее, кажется, дело срочное!

Фельдфебель Хартман тотчас забыл о сне. Бодро вскочив, он быстро набросил на плечи китель, нахлобучил на голову каску, застегнул ремень и со всех ног бросился к командному пункту дивизии. Дивизионный КП находился всего лишь в нескольких шагах от крестьянской усадьбы. После того как Хартман доложил о своем прибытии, его отвели к какому-то незнакомому майору. Не дожидаясь положенного по уставу повторного доклада о прибытии, майор сказал:

– Фельдфебель Хартман, вы кавалер Немецкого креста в золоте и являетесь кадровым солдатом с довоенных времен.

У нас для вас важное задание. Вы можете положиться на свой экипаж?

– Так точно, – ответил Хартман, крайне удивленный таким поворотом событий, и подумал про себя: что все это значит?

А майор продолжал:

– На востоке мы последняя дивизия перед Берлином. Мы обязаны удержать свои позиции. Но боеприпасы на исходе. Ведь, в конце концов, пушки не могут стрелять фаустпатронами. Ближайшие армейские склады боеприпасов находятся в Нойштрелице и Гросберене. Посмотрите, вот здесь на карте!

Майор показал Хартману места расположения складов. Когда майор заметил, что фельдфебель оторопело смотрит на карту, он сказал:

– Вы можете спокойно качать головой, фельдфебель, но не удивляйтесь. Конечно, мы должны попасть вот сюда, в Гросберен. Это сто километров туда и сто километров обратно. Поскольку мы не знаем, не находится ли иван уже там, южнее Берлина, нашим колоннам, перевозящим боеприпасы, потребуется танковое сопровождение. Итак, заправляйте полные баки горючим и через полчаса будьте готовы к выступлению! Ясно?

Хартман вытянулся, руки по швам.

– Так точно, герр майор!

Редко когда он бегал так быстро, как в этот раз. Однако, когда Хартман вбежал в крестьянскую усадьбу, его бойцы были на ногах. Командир роты уже приказал заправить оба танка Pz. IV и пополнить боезапас. Через несколько минут боевые машины были готовы к выезду. Хартман доложил своему командиру роты об отбытии. Лейтенант крепко пожал ему руку:

– В таком случае, Хартман, желаю удачи!

Фельдфебель забрался в свой танк. Бринкман прибавил газу. Стальная махина рывком тронулась с места. Вскоре со двора выехал и второй танк. Боевые машины направились к дому, в котором располагался командный пункт их артиллерийского полка. Здесь их уже ожидала колонна грузовиков, которые должны были привезти боеприпасы.

Конвой медленно отправился в путь. Хартман ехал на своем танке во главе колонны, за ним следовало десять грузовиков. Замыкал колонну унтер-офицер Вурм на втором Pz. IV. Ночь еще не закончилась, на востоке небо даже не начало розоветь. Сейчас это были именно те редкие минуты, когда фронт молчал. Но танкисты в танке все равно ничего не видели и не слышали. Только Хартман стоял в полный рост в люке и обозревал в бинокль окрестности. По радиотелефону он отдавал распоряжения своим экипажам.

Колонна двигалась час, два, три. Берлин остался справа. Несколько грузовиков выбыли из строя из-за неполадок в коробках передач, два других автомобиля были подожжены советскими штурмовиками, атаковавшими колонну на бреющем полете. Колонна двигалась не так быстро, как хотелось бы. Все дороги были забиты колоннами беженцев, которые устремились на запад и на север; между ними трусил бесхозный домашний скот, проносились легковые автомобили с военнослужащими.

Чем ближе колонна приближалась к Гросберену, тем громче становился шум вновь начавшегося сражения. Колонны застряли в пробке. В стороне от дороги вела огонь тяжелая батарея. Потом движение полностью остановилось. Поперек дороги стояла баррикада из толстых стволов деревьев. Несколько ополченцев укрывались за стволами и ветвями поваленных деревьев. Они с удивлением смотрели на танк во главе колонны.

– Дерьмо проклятое, что это такое? – заорал сверху Хартман, высовываясь из башни своего танка.

– Ничего, камрад, – ответил внезапно появившийся откуда-то обер-лейтенант. – А что, собственно говоря, делаете тут вы? Собираетесь организовать контратаку?

Неожиданно в воздухе раздался шелест, вой, а затем грохнул взрыв; в воздух взлетели комья земли и грязи, вокруг падали деревья. Советские войска непрерывно обстреливали дорогу. Хартман рывком закрыл крышку башенного люка и крикнул в микрофон радиотелефона:

– Кругом – марш, съехать с дороги!

Мотор заревел. Тяжелый стальной колосс начал разворачиваться. Гусеницы со скрежетом вгрызались в асфальт. Танк рывком развернулся на одном месте. Бринкман направил боевую машину к ближайшему лесу. Он дал полный газ. Краем глаза он заметил, что справа и слева от танка рвутся снаряды. Экипаж боевой машины ощутил это и по осколкам, барабанящим по броне. Только Хартман мог видеть, что следовавшие за ними грузовики попали под залп русской артиллерии и разлетелись на куски, словно были сделаны из гнилых досок. Фельдфебель заметил, как ополченцы, которые защищали баррикаду, погрозили им вслед кулаками. «Наверняка теперь они считают нас трусами», – подумал он.

Хартман приказал своему механику-водителю остановить Pz. IV в стороне от дороги и медленно развернуться в ту сторону, откуда надо ждать неприятеля. Ведь в любом случае они ничего не могут поделать и должны ждать, пока огонь прекратится или хотя бы ослабеет. Унтер-офицер Вурм, командир второго танка, замыкавшего колонну, доложил по радиосвязи, что многие грузовики пытаются развернуться, чтобы спастись от обстрела, отъехав немного назад.

– Пропустить их! – ответил по радио Хартман.

– Проклятье, – тяжело вздохнул Рамлау. Он единственный, кто мог еще разговаривать в столь серьезной ситуации.

– Заткнись! – напустился на него Райнварт.

– Что, у тебя уже полные штаны? – отшутился берлинец.

Прежде чем наводчик успел ответить, все заметили, что артиллерийский огонь постепенно ослабел. Но зато в стихающем шуме теперь можно было различить металлический лязг. Каждый из них знал эти звуки, они хорошо были знакомы им по боям в Польше, во Франции, в Африке, на Кавказе, под Ленинградом и Минском: это танки!

Хартман откинул крышку люка, одним рывком выбрался наверх и приложил к глазам бинокль. Он увидел, что ополченцы, охранявшие баррикаду, улепетывали со всех ног, а затем из-за груды поваленных деревьев выдвинулся серый стальной борт.

– Башня на шесть часов, – приказал Хартман, – вражеский танк! Машина, вперед – марш!

Снова взревел двигатель. Райнварт навел пушку, обнаружил вражеский Т-34 и произвел выстрел. Первый снаряд вылетел из жерла пушки. Ничего. Второй выстрел. Снова мимо. Теперь русские их тоже заметили. Неожиданно Т-34 дал полный газ и устремился им навстречу. Его пушка извергала огонь.

Тоже мимо. Рамлау посылал в ствол пушки третий снаряд. Но в этот момент русский Т-34 взлетел на воздух. Даже внутри танка они почувствовали ударную волну.

– Отличная работа, Вурм! – передал по радио Хартман.

Командир второго немецкого танка заметил опасность, грозившую фельдфебелю, и в нужный момент пришел на помощь. Теперь обе боевые машины с крестами на башнях стояли рядом. Им не пришлось ждать слишком долго. Вот появился второй русский танк! Снова Т-34. На этот раз Райнварт быстро преодолел свою неуверенность. Второй снаряд сорвал с русского танка гусеницу, а третий попал точно в башню, и она разлетелась на куски.

– А теперь прочь отсюда! – крикнул фельдфебель водителю.

Оба Pz. IV развернулись и устремились к дороге. Позади них мощный взрыв снес баррикаду в кювет. Хартман не верил своим глазам. Советские войска уже здесь. Пехота и танки. Пригнувшись, красноармейцы бежали по кювету вдоль дороги, в то время как танки пока оставались на опушке леса. Немецких солдат нигде не было видно, а ополченцев уже и след простыл. Те грузовики, которые не горели сейчас ярким пламенем на дороге, тоже исчезли.

Хартман и Вурм вступили в бой. Оба Pz. IV беспрерывно вели огонь. Русские пехотинцы были вынуждены залечь. Ни один из вражеских танков не тронулся с места. Тогда фельдфебель отдал приказ, чтобы Вурм отступил, в то время как он сам будет прикрывать его. Через пятьдесят метров они поменялись ролями. Теперь Хартман с грохотом отъезжает назад, в то время как Вурм обеспечивает огневое прикрытие. Действуя таким образом, оба танка оторвались от противника. Перед ними открылась небольшая деревушка. Возможно, там ждет их спасение.

Неожиданно над ними появились советские самолеты. Они сбросили бомбы, которые с воем устремились вниз. Снова танки рывком сорвались с места, чтобы съехать с дороги. Хартман успел съехать в сторону, а танк Вурма все еще находился на дороге. Он оказался в самом эпицентре взрыва нескольких авиабомб, которые разорвали боевую машину на куски. Не в силах чем-либо помочь, Хартман вынужден был смотреть на весь этот ужас. Кошмар продолжался всего лишь несколько секунд, и вскоре самолеты уже исчезли из вида. Когда танк Хартмана подъехал к месту катастрофы, стало видно, что помогать уже некому. Нигде не видно было даже клочка формы танкистов.

– Ну и дела, – со смущенным видом вполголоса проговорил Рамлау. – А я-то думал, что через два дня война закончится.

– Все, теперь домой! – скомандовал фельдфебель.

Проехав около ста метров, они повстречали первых немецких солдат. Это был их старый знакомый пехотный обер-лейтенант с несколькими ополченцами, с которыми они ранее сталкивались у баррикады. Некоторые ополченцы с упреком смотрели вслед танку, лица других оставались безучастными. Их положение было совсем не завидным, им приходилось идти пешком. Скорее всего, у них уже не осталось шансов на спасение.

Бедные парни, это единственное, о чем подумал Хартман.

Он приказал Бринкману прибавить газу, и танк с грохотом понесся по дороге, теперь уже в сторону Мюнхеберга.

Уже в первой половине этого дня фельдфебель Хартман и его экипаж догадались, что теперь начинает решаться судьба их армии, судьба группы армий «Висла» и судьба Берлина. Уже в первый день наступления 1-й Украинский фронт прорвал позиции 4-й немецкой танковой армии южнее Губена, а 19 апреля его войска достигли Люббена. Тем самым была прервана связь между немецкими группами армий «Центр» и «Висла». Советские танковые соединения вышли к южной и юго-западной окраине Берлина. А поскольку 1-й Белорусский фронт Жукова, имевший подавляющее преимущество в живой силе и технике, оказывал непрерывное давление на позиции LVI танкового корпуса (и других корпусов. – Ред.), можно было точно рассчитать, когда и здесь фронт будет окончательно прорван.

Генерал-полковник Хейнрици, командующий группой армий «Висла», принял решение отвести 9-ю армию от Одера на участке между Франкфуртом и Губеном. 9-я армия должна

была проследовать мимо Берлина южнее столицы рейха. Однако тут на командный пункт группы армий в Пренцлау поступил приказ Гитлера, согласно которому 9-я армия должна была не только удерживать свои позиции, но и атаковать в южном направлении, чтобы закрыть брешь, возникшую между позициями 9-й армии и 4-й танковой армии. Когда генерал-полковник связался по телефону с начальником Генерального штаба сухопутных войск генералом Кребсом, чтобы высказать свои возражения по поводу приказа Гитлера, Кребс отделался формальной фразой:

– Фюрер приказал, чтобы 9-я армия сражалась там, где она сейчас находится!

Не успел генерал-полковник справиться с шоком, вызванным этим убийственным сообщением, как на него взвалили вторую обузу. Город Берлин, объявленный «крепостью», переходил в подчинение группы армий «Висла». Теперь Хейнрици возмутился до глубины души. Он, а не Гитлер и не Кребс, слишком хорошо знал о судьбе подобных «крепостей», о безрассудно погубленных в так называемых «крепостях» солдатах и гражданском населении.

Согласно этому приказу, ответственность за эту «крепость» должен был нести генерал Вейдлинг, командир корпуса, сражающегося восточнее Берлина. Но у генерала Вейдлинга было полно других забот. У него даже не было времени подумать о смысле или нелепости этого нового приказа. Дивизии его корпуса вели отчаянную битву с превосходящими силами противника. После того как контратака 18-й моторизованной дивизии потерпела неудачу – у полковника фон Гильза, начальника артиллерии, не было снарядов для поддержки пехоты, – возникла опасность, что корпус будет отрезан от соседних соединений.

Командир корпуса, командиры его дивизий, штабные офицеры да и все унтер-офицеры и рядовые в этот день 20 апреля 1945 года – в день, когда в честь дня рождения Гитлера над всеми домами еще не занятых противником городов и деревень Германии опять развевались флаги со свастикой, – совсем не думали о «дне рождения фюрера». Советские войска наседали со всех сторон. Вечером генерал Вейдлинг отдал приказ о дальнейшем отступлении корпуса в направлении Берлина. Свой собственный командный пункт он перенес в усадьбу Элизенхоф, находящуюся восточнее кольцевой автострады, которая пройдет мимо берлинского пригорода Хоппегартен.

Утомленные офицеры и рядовые легли спать. Однако этой ночью им так и не удалось выспаться. Вокруг полыхали пожарища, рвались бомбы, трещали пулеметные очереди, по мостовой грохотали грузовики и повозки со скарбом беженцев, бесконечные колонны которых тянулись на запад и днем и ночью. Создавалось впечатление, что городок Альтландсберг, который находился севернее командного пункта корпуса, становился очагом боя. Однако артиллерийский огонь велся там всего лишь несколько минут. Никто не понимал, что там происходит. Неожиданно раздался грохот танковых двигателей. В ночи разнеслись резкие хлопки танковых пушек.

Иван!

Советские танки прорвались от Альтландсберга до Элизенхофа. Они вели беспорядочную стрельбу во все стороны. Вся местность вокруг была погружена в ночную тьму, поэтому советские танкисты не знали, в кого или во что они попадают. Последние боеспособные роты отбивались от наседавшего противника, отступая через леса на запад. Плакали женщины и дети, метался в испуге бесхозный домашний скот. Никакой командирский голос не мог бы навести порядок в этом хаосе.

Тогда генерал Вейдлинг приказал оставить Элизенхоф и перенести штаб еще дальше на запад. В этой неразберихе все забыли о команде начальника артиллерии, которая разместилась в сосновой роще примерно в трехстах метрах в стороне от Элизенхофа. И только когда в 4 часа утра прибежал запыхавшийся посыльный и сообщил о прорыве русских танков, полковник Вёлерман вместе с офицерами своего штаба отправился на поиски командного пункта корпуса.

В это же время вражеские танки с красными звездами уже вышли на южную окраину Большого Берлина.

Быстрые соединения 1-го Украинского фронта прорвались от Люббена до Барута и Луккенвальде и теперь двигались в направлении Цоссена. В результате этого южный фланг 9-й армии, которая все еще удерживала фронт между Франкфуртом и Губеном, оказался обойденным.

Генерал-полковник Хейнрици приказал перевести все имеющиеся в распоряжении силы из Берлина на оборонительные позиции перед городом. Командующий группой армий «Висла» понимал, что совершенно бессмысленно защищать город с многомиллионным населением. Верховное главнокомандование вооруженных сил уже было занято тем, чтобы перевести отдельные подразделения штаба оперативного руководства вооруженными силами в Южную Германию, в то время как главное командование сухопутных войск в спешном порядке передислоцировалось из Цоссена в район Ванзе. Главное командование сухопутных войск провело последнее обсуждение обстановки на фронте в своей штаб-квартире в Цоссене 20 апреля, около 11 часов утра. На нем новый начальник Генерального штаба сухопутных войск, генерал пехоты Кребс, докладывал о наступлении противника на Берлин. В качестве музыкального сопровождения к его докладу из района города Барута, расположенного в десяти километрах от штаба германских сухопутных войск, раздавалась артиллерийская канонада.

В этот день немецкая 9-я армия все еще продолжала держаться. Но сколько это могло продлиться? Фронт на юге уже был прорван во многих местах. Советские танки находились уже в тылу 9-й армии. Связь с находящейся слева соседней 3-й танковой армией тоже была потеряна. Обергруппенфюрер СС Штайнер получил задание с еще не прибывшими в его распоряжение боевыми группами занять позицию у Гогенцоллерн-канала и потом начать отсюда контратаку в южном направлении. LVI танковый корпус, оказывая ожесточенное сопротивление с целью сковать противника, отходил на восточную окраину Берлина. Его стойкость, самоотверженность и борьба определяли судьбу всей 9-й армии.

В этот день 21 апреля генерал Вейдлинг стоял перед следующей дилеммой. Если он со своими измотанными дивизиями отойдет в Берлин, это, конечно, усилит боевую мощь обороны города, но не сможет предотвратить падение столицы рейха. Однако если корпус будет защищать Берлин, то это откроет русским путь с севера для нанесения удара в спину 9-й армии. Если же корпус отойдет на юго-запад и соединится с 9-й армией, армию можно будет спасти от окружения, но тогда рано или поздно Берлин попадет в руки врага.

В этот день руководство германских командных инстанций находилось во власти одной-единственной мысли, как спасти людей. Всем было известно, что Гитлер приказал генералу танковых войск Венку с его 12-й армией пробиться к Берлину и деблокировать город. Но все хорошо понимали, что выполнение этого приказа означает гонку со временем, если он вообще был выполним.

В конце концов, ведь это Советы навязывали свою волю германским командным инстанциям. 21 апреля советские войска охватили Берлин не только с севера и с юга, но и наступали на столицу рейха напрямую с востока.

Городки и деревни Бранденбурга пылали в эту ночь, как горящие факелы, освещая весеннее небо. Букков, Штраус – берг, Альтландсберг, Фредерсдорф превратились в пылающие дорожные указатели для передовых отрядов советских танковых соединений. Немногие еще боеспособные немецкие части не в состоянии были оказать серьезное сопротивление. Помимо того, что они были совершенно измотаны и не располагали большим запасом боеприпасов, они то и дело застревали на разбитых дорогах, зажатые со всех сторон бесконечными колоннами беженцев, или вынуждены были спасаться бегством из горящих лесов. Повсюду стояли разбитые грузовики и подбитые танки, другие боевые машины останавливались из-за нехватки горючего или из-за поломки ходовой части. Часто эти автомашины были загружены теми грузами, в которых так нуждались на фронте. Во всяком случае, теперь уже некому было заботиться о брошенных ящиках с боеприпасами, с продуктами или с обмундированием. Бойцы фольксштурма соорудили такие противотанковые заграждения, которые не были серьезным препятствием для тяжелых русских танков, скорее они мешали движению убегающего от советских войск местного населения с его ручными тележками и конными повозками. Из-за этих импровизированных заграждений на дорогах постоянно возникали заторы, колонны беженцев застревали в пробках, пока их не расстреливали из своих пушек и не давили гусеницами советские Т-34.

Бойцы дивизии «Мюнхеберг» попали в водоворот захлестнувших всех событий. Танки представляли собой главную опору дивизии, которая с трудом удерживала ее от полного развала. Фельдфебель Хартман и его экипаж постоянно находились в движении, чтобы блокировать неглубокие вклинения советских войск, вызволить из неприятного положения остатки разгромленных немецких формирований или обеспечить охрану отставших колонн беженцев.

– Я уже сыт всем этим по горло, – ворчал в ларингофон Рамлау. – Создается впечатление, что служишь в пожарной команде…

И действительно, те немногие Pz. IV дивизии «Мюнхеберг», которые еще сохраняли боеспособность, использовались как «пожарная команда». Огнем своих пушек они держали на дистанции устремившиеся вперед тяжелые танки «Иосиф Сталин-2» и одновременно пулеметным огнем отбивали атаки красной пехоты, буксировали тяжелые орудия, позиции которых оказывались под угрозой, сталкивали с проезжей части дороги горящие грузовики, давили гусеницами мелкие дорожные заграждения и подвозили боеприпасы для артиллерии. В известной степени они стали «пожарной командой» и «мальчиками на побегушках» в одном лице.