Текст книги "Мой Лунд дорогого изгнания"

Абруццо[5]5
  Провинция в центральной Италии.


[Закрыть]

 
Не смою соль и волос иссушу
Отчаянной жарой полуденного солнца,
Опять твоим я воздухом дышу,
Впустив вершины гор в открытое оконце.
Абруццо, я теперь уж не вольна
Решать куда и с кем отправиться в дорогу,
Твоей я нежной синевой больна
Над узкой улочкой к заветному порогу.
Твои закаты опалили взгляд,
И светится опять пейзажем Рафаэля
Твоя долина – я смотрю назад
Библейскою женой, от грусти каменея.
 

Трабокко

 
Трабокко над морем глубоким.
Глядит Адриатики око
В проём между сосен высоких,
Всё манит несбывшимся роком.
 

Любовь в Италии

 
Жара. Цикады. Солнце вновь
Царем сидит на небосклоне,
И нам с тобой пора исполнить
Наш старый ритуал – любовь.
Панини. Кофе. Мёд и сок.
Мы снова будем только двое,
Лицом к лицу с тобой не скрою,
Что жизни выучен урок.
Что каждое мгновенье дня
В его стократном повторении
Несет в себе благословение
Того бессмертного огня.
 

Знойный день

 
Моря соль и неба синева
Слились на горячем горизонте.
Тонким воском тянутся слова,
Зной разлит, как сладкий крем Пьямонте.
 

Годовщина

 
Сыграем фруктово-цветочно
На яблоках с гроздью вишневой.
Немодно, негромко, кулёчно
На тёплой скамейке садовой.
А может, сыграем картинно?
На скользком блестящем паркете,
Где тени колышутся длинно
В вечернем таинственном свете?
А, может быть, традиционно?
За столиком с Монтепульчано…
Я буду чарующе-стройной,
Меня очаруешь ты – piano.
Давай-ка сыграем на славу!
Четыре из всех неразлучных;
И даже на грозы управа
Найдется – рассеются тучи.
 

Мой Петербург

 
Мой милый город! Гордый Петербург!
Я уезжаю, не успев привыкнуть…
Лишь только блудной головой приникнуть
К подножьям статуй – рук, замкнувших круг.
Теперь уж мой удел – не успевать,
Смотреть взахлеб, не говоря ни слова,
Как вознеслись тяжелые подковы
Коней твоих, привыкших побеждать.
Я не ропщу, я выбрала сама
С чужой земли тобою любоваться
И этой грусти снова предаваться
В разрыве вечном сердца и ума.
 

Маргарита

 
Надену я алмазное и бархат,
Войду, как королева королев,
В чертоги, где атласом полог заткан,
Где ждут меня сто юношей и дев.
Скажу слова, как древние молитвы,
Пошлю любовь на ультра-частоте
И усмирю всех тех, кто жаждет битвы,
Им подарю все ключики к мечте.
И в зеркало взглянув, как Маргарита,
Нагая, изумленная собой,
Скажу я – в моих венах жизнь разлита,
Фонтаном бьет! Лечу! Лети со мной!
 

Стихия

 
Швыряло море в мокрое окно
Обрывки трав и тихо свирепело,
Я удивлялась – что ему за дело?
Ведь я его поклонница давно.
Меня ль пугать, меня ли искушать?
Я со стихией заодно – я знаю –
Слепа ее любовь! Я принимаю
На веру все, без цели понимать.
Оно убьет, оно же излечит
От всех житейских ран и не сложений
Людей и судеб – так, без приложений,
Одной волной твою судьбу решит.
 

А может, ты решишь не умирать?

Посвящается моему школьному другу Саше Т.

 
А может, ты решишь не умирать?
Вернуться из печального далека?
И в ленте жизни, прерванной до срока,
На стоп нажмёшь и повернёшь всё вспять?
И замелькает кадров череда:
Невы гранит и вековая сырость,
Суровых лиц извечная унылость,
Ведь за спиной уже стоит беда.
А дальше отмотав, придёшь домой
В семейный круг и детские объятья,
Вино рекой, и к лету шьются платья,
И верный друг, как ангел за спиной.
Ещё чуть-чуть…там встретимся опять,
На третьей парте от окна налево.
Я в класс войду прекрасной королевой,
Твой нежный взгляд на сердце, как печать.
Да будет так! Останемся с тобой
В том классе за завесою столетия,
Где всё шумят черемухи соцветия,
И юность негасима над Невой.
 

Осенние коты (при желании кота можно заменить на мужа)

 
В октябре мы становимся старше,
Мы с работы приходим уставшие,
И свернувшись под тёплыми пледами,
Мы с котами о жизни беседуем.
Мы коту говорим – ты послушай!
Кот нацелит мохнатые уши,
Но уже на втором предложении
Кот растянется в пренебрежении.
Мы вспылим – я с тобою, как с другом!
Кот протянет мохнатую руку,
То есть лапу – и мы улыбнёмся,
Мы с котами сквозь осень прорвёмся!
 

Урок йоги

 
Закурится пряная свеча,
Многорукий Шива улыбнётся,
Луч коснётся моего плеча –
Воспарю я, прославляя солнце.
Этот день последний сентября,
И в окно, наполненное светом,
Дышит город, где судьба меня
Поселила в поисках ответов.
В древних сводах я теперь хожу,
С письменами в радостном союзе.
И с людьми я больше не вожу
Детской дружбы, под конец – обузы.
И седеет тихо голова,
Незаметно пролетает время,
Так иду я по земле, едва
Вас касаясь, поцелуем в темя.
 

Рисуя модель

 
Ты – женщина. Ты – тайна и мечта.
Спустив покров одежд, ты – озаренье
Являешь миру. Мощь и чистота
Твоей души прекрасны и нетленны.
Не познаны. Так разреши же мне
Своей рукой по-детски неумелой
Запечатлеть сияние огней
Нагой души, что озаряет тело.
 

Тревога

 
В воде остывшей рябь дрожит, и тени
Каких то ликов – прошлых и чужих
Меня тревожат. И скользят ступени.
Я в темноте нащупываю их.
И миг тревоги послан в удушенье
Мне демоном ли, богом ли – вдали
То радуга, то неба изверженье,
И снова в бухте стонут корабли.
Наотмашь, наотлет, струей холодной
Меня осенний ливень отрезвит,
Вернёт к той точке – внутренней, исходной,
Где тишина и жар свечи разлит.
 

Осенняя прогулка

 
Октябрь прошёл. Ноябрь вошёл без стука.
Лишь маревом всё небо затянул,
И тихо так, не слышимо для уха
Слетает лист, и сад почти уснул.
На мокрых листьях скользко мне и пряно.
Так весело, вздымая листопад,
Шуршать вперёд, вдыхая без изъяна
Пьянящий воздух – столько дней подряд!
Я этот день осенний, как молитву,
Запомню и украдкой брошу взгляд
Туда, где золотым редчайшим слитком
Одарит осыпающийся сад.
 

Размышления вслух

 
Декабрь не ладился в тот раз,
Пришёл с напастями, с болезнью,
И в голову нещадно лезли
Мыслишки про судьбу и сглаз.
Роились словно мошкара,
Они в тревожном мраке ночи,
Больничных ламп не гасли очи
Ни день, ни ночь, но со двора
Манила улица огнями.
Там люди важными делами
Стремились с раннего утра
Заняться – выйти на пробежку,
Успеть на встречу и ночлежку
Себе найти. Лишь детвора
Резвилась. Жизнь была пестра,
Весёлой, праздничной казалась.
Мне ничего не оставалось,
Как отворив окно, с угла
Своей постели любоваться
Той жизнью будничной, простой
И восхитительной такой,
Которой можно предаваться
Бездумно, вовсе не ценя
Её – не замечая дня
Прошедшего, и не стараться
Быть благодарным каждый миг
За запахи, и дальний крик
Сварливых птиц, не упиваться
Её ветрами и листвой
Увядшей, но такой живой.
И мне подумалось оттуда,
Что жизнь – непознанное чудо.
Болезнь и боль, и смерти страх –
Как привкус жизни на губах.
 

Болезнь

 
Тем-пе-ра-ту-ра в правом ухе
Стучит упрямым метрономом,
А в глубине, в горячем брюхе
Всё боль ворочается гномом.
Накатывает сон наркозом,
И не отрадно пробужденье,
А в голове звучат вопросы
К судьбе, вершащей представленье.
 

Январский романс

 
Белые туманы
Поразвесил месяц,
В январе так странны
Города и веси.
Странно незнакомы,
Странно одиноки
В тонком монохроме
Церкви и дороги.
В грустном монохроме
Гордые столицы,
И зима грозится
Дольше века длиться.
Жёлтый свет фонарный
Лица освещает,
Чей-то взгляд печальный
Средь реклам мерцает.
Что мне в этом взгляде,
Тихом и смиренном?
В простеньком наряде
В поступи неверной?
Это, видно, память
Холода и стужи
Просится незваной
На нехитрый ужин.
 

Стокгольм

 
Стокгольм. Окраина. Сосна. Сырые мхи.
Изрезанный ландшафт изысканной столицы,
Где лес и город равновелики́,
Где Рождество весь год готово длится.
К Трём Кронам доберусь, прорезав лабиринт
Озёр – прозрачных слёз, и удивлюсь привычно
Венку из летних трав на станции вдали,
И с Карлсоном опять поговорю о личном.
 

Февраль-то уходит…

 
Февраль-то уходит, уходит!
Осталось нам мелочь одна:
Пять дней, и зима на исходе,
Синоптики знают – весна.
И значит, поднимет подснежник,
Как руки, свои лепестки
Все к небу и к солнцу – так нежно,
Как дети в объятиях – легки.
Но кто-то невидимый, дерзкий
В порыве холодной молвы
Сорвёт дуновением резким
Беретик с её головы.
И та, с февралем не враждуя,
Покорно подставит лицо;
Подумает – для поцелуя,
Но нет – для тяжёлых оков.
Уходит, упрёком последним
Своих неудавшихся зим,
Ненужной простудой весенней
Напомнив, что все ещё чтим.
 

Дорога в хедикос[6]6
  Хедикос – деревня на северо-западе Швеции, недалёко от границы с Норвегией..


[Закрыть]

 
Четыреста зимних сквозных километров
На север, где скалы испытаны ветром,
Туда, где мосты вырастают в тумане.
Нет нас – только фары в дорожном дурмане.
Нет нас, только магия вечной дороги,
Над нами витают дорожные боги;
И только глаза в изумлении детском
Сияют, да быстро колотится сердце.
Мы все – ожиданье, и все – нетерпенье,
Здесь нет окончанья, есть только движенье,
И тень, что так резво бежит перед нами,
Вот-вот обернётся лосями, волками.
Здесь чудо под каждой еловою веткой,
И радость открытия, как птица из клетки,
Летит, и бездумное счастье возможно
Без всяких причин, без конца – непреложно.
 

Цветы в снегу

 
Цветы в снегу. Волнуется февраль!
Летят на полотно белил остатки.
Но выше небеса – прозрела даль,
И солнце с февралем играет в прятки.
То выглянет, все страхи растопив,
Пригрев надежды радостное семя,
То заморозит из последних сил,
И снова на душе сомнений бремя.
Но нежные воспрянут лепестки,
Как только луч появится всесильный,
Так наши дни весёлые близки!
Художник – март эскиз наметил синим.
 

Ангелу

 
Ты к нам на землю ангелом вернулся,
Мой давнишний, мой запоздалый друг,
На мраморной плите замкнулся круг,
Скупой дефис судьбою обернулся.
Скорбит твой друг, и добрая жена
Так безутешна, как солдатки в горе,
Жжёт память, словно мертвенное море,
Как плача безответная стена.
А я не плачу – я тебя не знала,
Я только душу детскую твою
Застать успела, и любовь свою
Я ангелу дарю в плаще астрала.
С тобою говорю, тебе пишу,
Ты детских грёз живое изверженье,
Ты моей жизни взрослой продолженье,
И я с тобой, как с ангелом, грешу!
 

Мы и звезды

 
Мы – просто звездная пыль,
Мы все – осколки звезды,
Мы – отзвуки мироздания,
Вот в правой руке застыл
Мельчайшим нейтрино мечты
Твой первый проблеск сознания.
Вот в левой руке горит
И жаркой лавой течёт
Вся память забытых предков,
А время тихонько спит,
Пока поспешно идём
По жизни неясным меткам.
Куда – не знает никто,
Зачем – не дано нам знать.
Невидимы те скрижали.
Но верим – звёздным манто
Укроет планета – мать,
Вселенской полна печали.
 

Квартира на память

 
Оставь себе, как старую закладку,
Квартиру, что над аркой продувной.
Там я дружила с девочкой одной –
Кудрявой Олей. С ней играла в прятки.
Возьми себе на память жизни все,
Что так старались, силились сложиться.
Многоголосье эхом будет длиться,
Выть ветром на затерянной косе.
Нет Оли. В ее комнате закрытой
Пылятся нашей жизни короба,
И горькие, ненужные слова
Стоят вокруг услужливою свитой.
Купи себе за доллары и кроны
Корабль, разбитый бурею. Вороны
Hа пепелище сломанных судеб
Кричат, что будет горьким этот хлеб.
 

Прага Марины Цветаевой

 
Купим в Праге книжные закладки
И забавный чудо-календарь,
Улочки сыграют с нами в прятки,
Карлов мост взметнётся, словно встарь.
Обойдём концерты и музеи
Равнодушным взглядом в этот раз,
Будем два весёлых ротозея
Градом восхищаться напоказ.
Готика и пышное барокко
Высятся над Влтавою седой,
И Марины незабвенной строки
Чайками парят над головой.
Здесь ходила, думала, любила –
По булыжной скользкой мостовой,
И горят засохшие чернила
В том кафе под Смиховской горой.
Под мостом тоскует верный рыцарь:
Тонкий профиль, гордая спина;
Так уж в жизни выпало случиться –
И в печали, и в любви одна!
Ну, а Прага? Та её любила!
Как могла, согрела и спасла.
Лето ей хмельное подарила,
Дров в кривой избушке припасла.
С благодарным сердцем уезжала,
С Прагою простившись и простив
Всех и всё – ей Праги было мало,
Нам вполне, Марину навестив.
 

Рождение венеры боттичелли

 
Ты родилась! И тела белизна
Затмила жемчуг раковины…нежно
Прикрыла наготу…Но всем видна
Вдруг стала ты. Пока что безмятежна
Морская даль, и красота свята,
Но краток миг – и с вечного холста
Ты ступишь на трепещущую землю,
Где твои жизнь и смерть тихонько дремлют.
Где только розы, только анемон
И мирты ветвь тебя встречают, дева,
Родившаяся из морского чрева,
Явившаяся людям, словно сон.
 

Волшебная флейта

 
Играла флейта, пела тростником,
И золотых клавир касались губы,
А в небесах невидимые трубы
Искрились солнцем и текли рекой.
Был музыкант и заклинатель змей
Одним лицом – он заклинал и нежил,
И струи половодьем безбрежным
Пожар тушили в тысячу огней.
Душа тонула, плавилась душа,
Чтоб, испытав затмение восторга,
Вновь научиться, хоть и ненадолго
Взлетать над телом, музыку верша.
 

Флоренция

 
Вновь не спалось. Слепая глухота
Пустынной комнаты отчаянно томила,
Но за окном невидимая та –
Флоренция со мной говорила.
Урчанием моторов, эхом всех
Захлопнутых, замкнутых и закрытых
Узорчатых дверей – вот только стих
Стук каблучков по мостовой умытой.
Колоколов далекий перезвон,
На ближней пьяцце утреннее чудо
Базилики – Новеллы. Тихий стон
Блаженства и восторга – ниоткуда.
Так распахну – и к черту этот сон!
Впущу в окно Флоренции дыхание,
Ведь там внизу давно проснулся он,
Чудесный город гениев и знания.
 

Тяжесть и сладость

 
Подушусь-ка сладкими духами
Царскосельских величавых дам;
Допьяна тяжелыми стихами
Вновь напьюсь с тобою пополам.
В тёмные одежды, в мягкий бархат
Обернусь от мартовских ветров,
И рубином заалеет ярким
Губ изгиб, но будет взгляд суров.
Тяжестью излечивая тяжесть,
Буду я спокойна и тверда.
Горечь, как изысканную сладость,
Выпью за весёлые года.
 

Emancipación

 
Играет танго – Emancipación,
И кружатся мечтательные пары,
А там, в углу, стоит недвижен он –
Глаза полны непролитой печали.
Его Эдит сегодня не придёт –
Другой мотив играют в поднебесье,
Но он стоит и терпеливо ждёт,
Когда оркестр сыграет Эту песню.
Вот Это танго – Emancipación,
Уж сорок лет….не сбиться бы со счёту,
Щека к щеке…..и не уходит он,
Пока скрипач не взял последней ноты.
Emancipar – её освободи!
Навеки лёгкий шаг и чёрный волос,
Но только от него не уводи,
Оставь ему последней скрипки голос.
 

Танцуй со мной…

 
Танцуй со мной! Ведь я люблю тебя –
Ты мне сказал – Мне большего не надо!
Танцуй со мной до кромки звездопада,
Танцуй, меня не зная, не любя.
Я промолчу. Я музыку люблю.
Ты музыки живое воплощение,
Её тоска и страсть, и сотворение.
Я танцем за любовь благодарю.
 

Печаль-буревестник

 
Ты тоньше паутины, ты светлей
Мадонны лика. Глубже расставанья.
Ты спутница моих бегущих дней,
Ты мой источник неземного знанья.
Ты моя тень в безоблачной дали,
Извечное andante всех allegro,
Свернувшаяся глубоко внутри
Печаль моя – мой буревестник верный
 

Остерлен[7]7
  Юго-восточная оконечность Сконе – южной провинции Швеции.


[Закрыть]

 
Дай мне один день, полный ветра и солнца,
На тёплом песке, белоснежном и чистом,
Укрой тишиной, как травой иноходца –
Узорчатым клевером, мятой душистой.
Дай мне одну ночь – ту, что длится безмерно,
Пусть дрозд с соловьем мне любовь напророчат,
О грусти и страсти узнаю, наверно…
Долины твои упоительны ночью.
Дай мне этот миг – я его принимаю!
Уж ласточек стая меня закружила
И душу мою к долгожданному раю
Покоя в долинах твоих причастила.
 

Апрель, апрель…

 
Апрель, апрель…Игрок ты никудышный!
На стол зелёный мечешь снег с дождями.
Какими неизвестными путями
Придёт тенистый сад ко мне под крышу?
Как нежная сирень пробьётся к небу?
Там синих туч баталия не стихнет,
И радостный подснежник снова сникнет
Под диким градом ветру на потребу.
Я сквозь апрель паломником усталым
Бреду, словно в бреду, к святому месту,
Где солнце – не испуганный наместник,
А гордый князь на небе величавом.
 

Бабушкины пионы

 
Снова пионы – видимо, это
Ты опять говоришь со мной…
Помню – бутоны, начало лета
Бабушкин куст – для неё одной.
Темно-багровый, сладко-пахучий
Он распускался, как по часам,
В небе сражались майские тучи,
Было на даче весело нам.
Снова пионы, май на исходе,
Я далеко. Ты, наверно, в раю.
Все-таки есть неизменность в природе,
В каждом цветке я Тебя узнаю
 

Ночной самолет

 
Нас поднимает над туманами
Ночной, усталый самолёт,
Во тьме, под облаками рваными,
На ощупь правит путь пилот.
Промчались, протряслись и не сдались
Мы в этой схватке с темнотой
И на простор небесный вырвались,
Где утренний царит покой.
Вершины гор, долины снежные
Здесь скроены из облаков,
И краской розовою, нежною
Умыт их призрачный покров.
Где только что держала узницей
Беглянку-солнце ночь – тюрьма,
Заполыхала яркой кузницей
И поднялась Заря сама.
Ее сиянием очарованы
Летим мы к солнцу, как Икар,
Языческой молитвой скованы,
Сдав жизнь во власть небесных чар.
 

Наяда

 
Мы по извилистой дороге
Поедем к морю-океану,
Ты будешь гнать машину рьяно,
Я буду вдаль глядеть с тревогой.
Наш «Опель» старенький и жаркий
Пыхтит, дорог не разбирая,
Сквозь эвкалиптовую рощу
Мы доползем до кромки рая.
Здесь море солоно-глубоко,
Стоят платаны-исполины;
И кактусов кривые пальцы
Грозят вовсю из дюны длинной.
Как в это море окунуться?
Ведь не допустит панибратства!
Войду я в воду осторожно,
Мне ль со стихией тягаться?
Оно обдаст жемчужной пеной,
Умоет солью океана,
Качнет в гигантской карусели
И выбросит счастливо-пьяной.
И как рожденная наяда,
Благословленная природой,
Я унесу крупицы соли
С собой до следующего года
 

Возвращение

 
Что эти дни – один другого злее,
Колючее, короче и темней!
О снежных зимах позабыв, аллея
Пугает чучелами черных тополей.
И ветер мне в лицо швыряет обвинения
В попытке ускользнуть за горизонт,
Вкусить тепла и сладкого томления
Души, сыгравшей радости аккорд.
Мне снится солнце, и с весёлых снимков
Глядит помолодевшее лицо
Красивой женщины без позы и ужимок,
На смуглом пальце – тонкое кольцо.
Дитя зимы, она познала лето
В далекой сладкозвучной стороне,
Где было столько музыки и света,
Что на весь год хватило бы вполне.
Но мало ей – душа обратно рвётся!
И я не удивлюсь, что поутру
Из комнаты холодной, вслед за солнцем
Уйдет она в ту прошлую жару.
 

Зимняя сказка

 
Красное в туман неспешно выкатилось
И печальный озарило день,
Бодрым снегирем из тучи вылупилось,
Из души моей прогнало тень.
Солнце, моё дивное и ласковое,
Без тебя так зябко и темно!
Что ж из туч не выглянешь, опасливое?
Луч не бросишь в грустное окно?
Там, за стёклами, я сказку выдумаю
О далёкой солнечной стране,
Населю её зверьём невиданным
И людьми обычными вполне.
Будут жить, друг друга кожей чувствовать,
Мягкой шкуркой согревать в ночи,
Сердцем мудрые, они не станут мудрствовать
И болезни будут сном лечить.
Видишь, как я здорово придумала?
Без тебя я, солнце, ворожу!
Вот пылинки с тайной книжки сдунула –
В ней я сказку эту напишу.
 

Весна идет

 
Ветер щеки холодит, но солнце
Дало знак подснежнику цвести;
Паутину с зимнего оконца
Сбрось скорее и весну впусти!
Еще небо не обняло стаю
Гулких, растревоженных гусей,
Но земля их чутко поджидает
Негою проснувшихся полей.
Не видать еще дрозда на крыше,
Звонкой трели рано поутру
Не слыхать, но новой жизнью дышит
Вербы куст – я ветку в дом беру.
Нежным язычком упругой почки
Комнату зазеленит она,
Сложатся в мотив простые строчки,
В этот день в мой дом войдет весна!
 

Подруге в техас

 
Я забыла, как ждут весну –
Ты мне скажешь из вечного лета,
Я в глаза тебе молча взгляну –
Как же ты позабыла рассветы
И апрельских небес синеву?
Вспомни звонкое птиц щебетание
И подснежников белый ковёр!
Не в награду и не в наказанье;
Память – это с судьбой разговор,
Наши весны – судьбы ликование!
Уж сама я теперь забываю
Поздних питерских весен капель,
И тревожная дума витает,
Что не помню, как часто метель
Белой пылью цветы заметала.
Много весен прошло или мало,
Меркнут памяти календари,
Но пока в ней черемухи мая
Всё цветут, и прохладу зари
Так же ждёшь ты – тех лет не бывало.
 

Вести издалека

 
Льёт день и ночь. Вверху открыли шлюзы.
Плакучи клёны, и наги рябины;
И по дорожке мокрых листьев длинной
Идёт неспешно человек – не узнан.
Не узнан – здесь никто его не помнит:
Ни гаражи, ни лошади в попонах;
Лишь жёлтый лист из вдрызг промокшей кроны
Над ним прощальный пируэт исполнит.
И медленно кружась, как будто в трансе,
Лист под ноги опустится смиренно;
И человек вздохнёт – всё в мире тленно;
Прибавит шаг, с дождём пройдется в вальсе.
А с высоты несбыточной, туманной,
Из Андромеды и других созвездий
Незримый кто-то посылает вести
Дождём и листьями, как телеграммы.
 

Попутная песня

 
Туман белёсым одеялом
Поля прикроет и деревни,
Исчезнет контур церкви старой
Под перестук колес напевный.
Под перестук колес напевный
Я буду двигаться на север,
И моим мыслям соразмерны –
Поля свернутся в пестрый веер.
Поля свернутся в пестрый веер
Под небом низким – одиноки,
И лабиринтом эфемерным
пролягут через них дороги.
Пролягут через них дороги,
Концы запутаны в пространстве,
И каждая из них могла бы
Служить началом новых странствий.
Служить началом новых странствий
Могла бы каждая дорога,
Открыться в сказочном убранстве
Могла бы, но дорог так много!
Могла бы, но дорог так много,
А путь уже проторен чётко,
И отогнав с души тревогу,
Трясусь я дальше, путник кроткий.
 

Маме

 
Мама! Тревожные сны,
Расставания детские страхи,
И желание хоть на минуту
Бег нещадных часов задержать.
Я одна….
Мне полсотни годов,
За окном запоздалое лето,
Гроздь рябины и зелень листвы,
Отказавшейся золотом стать.
 

Октябрь. Дубровник

 
Октябрь. Дубровник.
Старая луна
Украдкой с неба.
И Адриатики солёная волна,
Что слаще хлеба.
Её пучины, как глубокий сон
В аквамарине.
И даже тот, кто в море не влюблён,
Пред ней застынет.
Заворожённо в воду я гляжу:
Алмаза чище!
Богатая, когда в неё вхожу,
Вновь выйду нищей.