Текст книги "Мой Лунд дорогого изгнания"
Автор книги: Вероника Габард
Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Вероника Габард
Мой Лунд дорогого изгнания
Серия: Современники и классики
Составитель О.Якк
Вероника Габард (Тарновская)
Родилась в Санкт-Петербурге. Окончила Ленинградский институт точной механики и оптики. Работала инженером-теплофизиком. В годы перестройки сменила специальность на маркетолога и специалиста по рекламе.
С 1998 года проживает в Швеции в городе Лунде. В 2002 году окончила магистратуру, а в 2007 году защитила докторскую диссертацию. Работает лектором по международному бизнесу в Школе экономики и бизнеса Лундского Университета и ведет маркетинговые исследования в Швеции и развивающихся странах. В 2013 году стала доцентом. Прозу и стихи начала писать недавно.
В 2013 году стала членом общества по укреплению контактов с Россией, Украиной и Беларусью «Скрув» в городе Мальмё (Швеция). Имеет публикации в двуязычном литературном альманахе «От сердца к сердцу» (2014, 2015), в сборниках проекта «Библиотека современной поэзии». Её рассказы опубликованы в альманахе «Российский Колокол» (2014), Москва, а стихи – в альманахе поэзии (21, 2014), Калифорния, США. Является лауреатом поэтического фестиваля «Под небом Балтики» 2014 и 2015 г. Кандидат в члены Интернационального Союза писателей. В ноябре 2014 года выпустила (ограниченным тиражом) авторский сборник стихов «Преображение». Поскольку этот сборник не дошел до широкого российского читателя, часть его включена в эту книгу.
Предисловие
«Самое сложное – писать о поэзии. Самое неблагодарное занятие – описывать в прозе то, что ты осознал в стихах. Особенно таких, как у Вероники Габард. Потому что они негромки. В них нет ни грандиозных деклараций, ни крайне усложнённых образов, требующих расшифровки.
Здесь буквально пастернаковское: «И жить, не засоряясь впредь. Всё это небольшая хитрость». Как это просто и у А.С. Пушкина: «Цель поэзии – поэзия». Вот именно эти образы Пушкина и Пастернака возникают в моём сознании, когда я читаю стихи Вероники. И ещё, конечно, Баратынский с его «Голос мой негромок». При всей многозначности и безграничности страны под названием ПОЭЗИЯ, у неё есть две ипостаси – камерная и площадная. Поэт площади, когда пишет, поверяет всё на зычность. Он, как актёр, видит перед собой пространства, заполненные людьми. И каждый должен в стихах логически услышать и обосновать смысл своего присутствия. И нужно стать пророком для всех, удивить, поразить, потрясти. Это, как симфония, которую сто музыкантов играют для тысячи слушателей. Как бетховенская Пятая, где мир следит за перепетиями Судьбы. Или Девятая, где Бетховен открыто обращается к миллионам. Поэзия Габард на мой взгляд – дуэт, трио или квартет. Выступая в таком небольшом составе, не нужно думать о продюссерах и огромных афишах. Ей вредны огромные залы. Потому что камерная поэзия, как и музыка – исповедь. И предполагает она изначально единомышленников. Тех, для кого Судьба ОДНОГО человека так же важна, как и судьбы Вселенной. Чаще всего собеседник поэта один человек, необходимый, близкий, родной – дочь, возлюбленный, одноклассник… Есть в стихах у Вероники Габард ветры, бури, моря, бездны, боги, потери, открытия, другие страны. Огромный мир, где вещи, явления, стихии выступают в едином масштабе – масштабе Души. Но главное слово, которое встречается чаще всего – ДОМ. Может быть, потому что ДОМ – это не место в пространстве, а то внутреннее чудо, в котором Душа. А Душа разрывается между грандиозным «Петра твореньем» (Петербургом) и маленьким средневековым Лундом, городом, который по площади чуть больше стрелки Васильевского острова. Не отсюда ли возникает ДОМ, как обитель тепла и камерности. Как в фильме Тарковского «Солярис», где нельзя навсегда вернуться на Землю, но нельзя и жить в объятиях холодного Соляриса. И возникает во Вселенной ДОМ. Как символ детства. Как отчий дом. Как символ любви, потому что, как пишет автор, «когда умирает любовь, становится холодно в доме». О всей книге лучше всего сказать гениальными строками Б.Пастернака:
Не потрясенья и перевороты
Для новой жизни освящают путь,
А озаренья, бури и щедроты
Души воспламенённой чьей-нибудь.
Воспламенённая душа – это и о книге ДУШИ Вероники Габард», – так пишет об авторе и ее произведениях известный искусствовед, музыкант, писатель, поэт, философ, режиссер, один из самых эрудированных людей нашего времени Михаил Казиник, которого в шведских газетах часто называют «Апостолом Культуры» (Vastmanlands Folkblad, 11 jan 2001) и «Страстным пророком культуры» (Smalandsbygdens Tidning 26 jan 2001)
Вступление
В этот сборник вошли стихи и проза, написанные за короткий отрезок времени – чуть больше двух лет. Как и все мы, я склонна сетовать на скоротечность времени.
Дни идут сплошной чередой, и память выхватывает только самые радостные или печальные моменты. А как же быть с теми рутинными и ничем не примечательными минутами нашей жизни? Здесь и приходит на помощь поэзия, потому что поэтическое вдохновение нетребовательно – даже сущий пустяк может разжечь искру вдохновения. Стихотворения и проза, собранные здесь, в большинстве своем о пустяках жизни, которые в ретроспективе оказываются очень важными. Поскольку я уже давно живу в Швеции, то контекст моих текстов в основном местный, но я ловлю себя на мысли, что моя душа раздвоена между двумя странами и городами. Средневековый, маленький Лунд стал моей творческой обителью. Великолепный и до боли родной Санкт-Петербург навсегда останется моей пристанью. И так, наверное, будет всегда…
Вероника Габард
Лунд, Швеция. Май 2016.
Сконе
Опять возвращаюсь я в Сконе[1]1
Провинция Швеции на самом юге страны.
[Закрыть],
В симфонию желтого рапса,
Где мир неподвластен коллапсу,
И башни танцующе-стройны.
Опять пролечу над заливом
По легкой структуре крылатой,
Меж странами дерзко распятой,
Дугой с серебристым отливом.
Опять погружусь в щебетанье
Дроздов, в ароматы сирени,
В объятия творческой лени,
В мой Лунд[2]2
Лунд – название университетского города на юге Швеции и одновременно
[Закрыть] дорогого изгнанья.
маленькая роща, лесок.
Разговор с редактором
Не споют под гитару
На стихи мои песен, не сложат куплеты;
В облаках не летаю!
Ну, а если летаю, то низенько где-то.
Не печальный романтик,
Раздувающий каждую искорку в пламя,
Я – весёлый прагматик,
Изучающий судьбы, и смысл – моё знамя!
Одинокою кошкой
Я по улицам утренним мирно гуляю,
Наблюдаю, как ложкой
Вы мешаете латте, email проверяя.
Как пузатый рабочий
Моет стёкла в салоне, где лектор стрижётся,
Как румын, хмурый с ночи,
Просит мелочь у входа, натужно смеётся.
Как ноябрь вечно-серый
Вдруг одарит лучом долгожданного солнца,
Как походкою смелой
Кто-то к милой спешит, как она улыбнётся.
Ежедневная проза
Этих будничных сцен приземлённо-прекрасна,
Жизнь не терпит наркоза,
В ней поэзия – всё, и ничто не напрасно
Не споют под гитару
На стихи мои песен, не сложат куплеты,
В облаках не летаю,
Ну, а если летаю, то низенько где-то!
Роли и лица
Я выйду сегодня в дождь,
Я стану рокером быстрым!
Движенья точны, как нож,
И только в скорости смыслю.
Я в зал заветный войду…
Я стану маленьким Буддой
И откровенье найду
В таинственных позах мудрых.
Прочь с улицы серой – в кафе!
Я стану французским поэтом,
Пусть бедным, но будут все
Рыдать над моим сонетом.
Пора вернуться за стол
Рабочий – я стану учёным:
Растрепанным, с бородой,
Науками увлечённым.
Но это ещё не всё!
Где туфли? Стану тангеро!
В турне отправлюсь в авто
И к публике выйду смело.
Вы спросите – что за бред?
Пора уж определиться!
Гоняешься, что есть свет,
Мелькают роли и лица.
На это отвечу я,
Как некогда Северянин:
«За рамками бытия
Мне вечно держать экзамен!»
Как пишутся стихи?
Нанизываю строчки на канву,
Как бусинки, слова перебираю;
И ложечкой то сладкую халву,
То горький перец в тексты добавляю.
Так пишутся стихи или вот так?
Идёшь гулять, забыл зачем ты вышел;
Подумал о своём, замедлил шаг –
Промокший дрозд сидит на черной крыше.
Рябина – обедневшая вдова
Тихонько плачет о своём, о женском;
Кота скрывает буйная трава;
Да кот ли там с тигровым-то подшерстком?
Вот так и ходишь, радуясь своим
Находкам, никому не интересным;
Но ведь из сора и пустячных рифм
Растут стихи, а иногда и песни.
Снег в Стокгольме
Снег идет в Стокгольме,
Первый, легкий, чистый….
На покатых крышах снова белизна.
Кутаются люди, пробегают быстро
По холодным скверам,
Ёжась ото сна.
Ты в окно посмотришь – там дрожат снежинки,
Через миг растают, их не удержать,
Чуть глаза поднимешь,
И с забытых снимков
Засмеется кто-то, позовет гулять;
Позовет скорее окунуться в зиму –
Только народилась, юностью чиста!
На снегу упавшем ты начертишь имя,
Начиная зиму с чистого листа.
Настанет день
Настанет день, и я скажу: «Пора!
Ступай, живи, лети, моё творение!»
Ведь, если родилось стихотворение,
То змеем из далекого двора,
Запущенным отважною рукою,
Оно взлетит пронзительной строкою
И будет в синем небе до утра
Парить легко над нами и страною.
Когда умирает любовь
Когда умирает любовь,
Становится холодно в доме,
И, кутаясь в шаль, в полудрёме,
Ты вздрогнешь, припомнив всё вновь.
Когда умирает любовь,
Настенные ходики в кухне
Пробьют не кукушкой уютной,
А уханьем тысячи сов.
Когда умирает любовь,
Слова в полосе отчужденья,
Как броуновское движенье,
Шьют шпагами наизготовь.
И если любовь умерла,
Сыграй же по ней панихиду!
В вине утопи грусть-обиду
И в траур одень зеркала.
Нет в жизни проезжих путей
К прощенью, нет стрелки к покою,
Своей головою седою
Заплатишь за бурю страстей.
Послушай прощальный мотив!
Станцуй одинокое танго,
Была бесконечная тайна
Любви, а остался надрыв.
Незаконченное
Я благодарна возвращенью лиц,
Оставшихся за радиусом линзы
Забвенных лет.
Я бесконечно припадаю ниц
Пред призраком оставленной Отчизны,
Не гаснет свет!
Дочери
Мороз был лют. Мотор не заводился,
Застыла в синем хрустале Нева.
Звезда взошла. Мой первенец родился,
«Малютка-дочка!» – разнеслась молва.
Советом общим Анною назвали,
Отвергнув Даш, Елен, Анастасий,
И, в руки взяв, навек с тобою стали
Сродни земле – той, первой из стихий.
Вросли ногами в детских ножек топот,
Уселись тихо в изголовье сна,
Ни крах страны, ни родственников ропот
Не нарушали мир, где ты росла.
Училась, шаг за шагом постигала
Теорий сонм и жизни естество,
И имени серьёзного начало
Явила миру, словно волшебство.
Как вечный странник в поисках ответа,
Ты ищешь путь в сплетении судеб;
Не зная мрака, не увидишь света,
И ценен труд мирской, и дорог хлеб!
Хоть путь извилист, и ландшафт изменчив,
Сияет снег на лучшей из вершин!
На голове твоей лавровый венчик,
Мильон дорог открыт, но путь один.
Ты Анной светлой, Анной справедливой
И Анной гордой родилась на свет,
Но самой главной Анною – счастливой –
Тебя я вижу – до скончания лет.
Элегия
В тот год декабрь был странным –
Жили розы
В саду и не хотели умирать,
Зима с теплом обманным,
Без морозов,
Зачем-то повернула время вспять.
Но люди миражами
Исчезали,
И ждали их у двери сутки прочь,
И свечи жгли напрасно…..
Как дрожали
Их искорки в ту памятную ночь!
Природа не вступилась,
Не вдохнула
В детей своих целебного тепла,
И жизни завершились,
Обманула
Надежда – раньше срока отцвела.
А розы всё алели,
Дождь и ветер
Ещё не сокрушили красоту,
Им было всё равно,
Раз нет на свете
Любимых, превратившихся в мечту.
Ожидание
Настанет день и час вселенских слёз,
Всемирного прощанья и прощенья!
Тот час не пробил – ветер не донёс
Ни снежных бурь, ни хорового пенья.
И вновь уносит быстрый самолёт
Твое нерасплескавшееся горе
Туда, где даже память не живёт,
За дальний горизонт – седьмое море.
Без названия
Памяти Николая Николаевича Тарновского
1 декабря 2014 года
Сегодня жгут сандаловые свечи,
И колокол звонит за упокой;
Устали Вы – душа, расправив плечи,
Взлетела над холодною землей.
Взлетели Ваши скорби и печали
И растворились в дымке над Невой,
И всё, о чём так долго Вы молчали,
Зарницей полыхнуло огневой.
И Ваша жизнь, как долгая дорога,
Закончилась на суетной земле,
Кого вверху Вы увидали – Бога?
Кого оставили внизу – в кромешной мгле?
Опалены любовью, безутешны,
Безмолвны перед тяжестью потерь,
Как Вы неистовы! Как все земляне, грешны,
Мы с Вами в вечность приоткрыли дверь.
Сороковины
Вы ждете – вот войдет,
Ключом откроет дверь он,
Откашлявшись, пальто повесит на крючок,
А вы опять в делах,
В готовке, в телефонных
Разборках, в суете, и на вопрос – молчок!
Он бодро вам кивнет,
Пошаркает в прихожей,
Про толчею в метро посетует слегка.
А в кухню как зайдет,
Вы женушкой пригожей
Объявите меню – с печи окорока!
Поужинаете, наговоритесь вдоволь
О детях, о стране, об истинном пути,
Где ж яблоку упасть?
И вместе, и поодаль,
Такую жизнь прожить – не поле перейти.
Не поле перейти…
И странно так повеет
Из запертой двери невпущенный сквозняк.
Он больше не придет,
Но сердце ждёт и верит,
Что он ещё в пути, ведь без него – никак.
Космическое
Над океаном Тихим бушуют ветры,
По океану Тихому бродят штормы,
А я в отчаянии рву веточку вербы,
Несу на алтарь богам, которых не помню.
Несу на алтарь богам, в которых не верю,
Но знаю, что в пространстве двух полушарий
Над спящим тобой в ночи отворятся двери
Пяти миллионов лет любви и печали.
В пяти миллионах лет голубых рассветов,
В пяти миллионах лет багровых закатов
Есть наши девять с кусочком – жалкая лепта!
Но кто-то и наши годы вспомнит когда-то.
И так же, как я, вглядится в тусклое небо,
Откуда ветры рвутся в седое море,
И скажет: «Не надо мне ни зрелищ, ни хлеба,
Мне лишь бы не потерять Его на просторе».
Песня ожидания
Я тебя на поезд провожу,
Ты уедешь за седьмое море,
Разлетишься птицей на просторе,
Вслед тебе глаза все прогляжу.
Я останусь в чуждой стороне,
Здесь с тобой она была роднее,
Небо выше, почки зеленее
И пейзаж мечтательней в окне.
Был мой взгляд упрямей и смелей,
Губы ярче, может быть моложе?
Паутинкой на усталой коже
Ляжет тень от замкнутых дверей.
Буду я с будильником-котом
Ждать весны неспешного прихода
И того заветного восхода,
Что тебя вернёт в остывший дом.
Танго без тебя
Сегодня пусто в доме без тебя,
Аврал в душе и нет рукам приюта –
Хватаются они то за компьютер,
То воду льют в цветы, их не любя.
Еду готовят, потому что надо есть,
Занять пространство вечера под ужин,
Хоть по-хорошему он никому не нужен,
Ну, разве что предлог за стол присесть.
Ну, а ногам неймется танцевать,
Чтоб в опьянении сладостного вальса
Мне снова этот милый трюк удался –
Кого-то, как тебя, к груди прижать.
Разговор Вальтера с Христом
В иных широтах злая зима без снега,
В его созвездии – лето и красота,
Худой старик – дитя золотого века –
Сегодня ночью Вальтер встретил Христа.
Христос сказал ему: «Здравствуй, мой добрый Вальтер!
В меня не верил ты, но достойно жил,
Не накопил добра, не тужил про завтра,
Лишь пса-бродягу только и приручил.
Ты пил свой мате[3]3
Крепкий зеленый чай – традиционный напиток в Уругвае и Аргентине.
[Закрыть], песо едва хватало,
Гонял мопед, как уличный мальчуган,
Соседи вдруг поймут, что тебя не стало,
Но раньше всех – бездомных весёлый клан.
Залезут в дом, как пчёлы в забытый улей,
Растащат утварь всю по своим углам,
И пса заберут, и книги, но ты не думай,
Всего дороже мне разоренный храм.
Всего милее мне глаза, что незрячи,
Уста немые…..сердце пусть говорит
На языке, понятном последней кляче,
И это Слово смерть твою победит».
Внутренний человек
Вы правы, что я внутренний человек,
Я человек в футляре старинной кожи –
Не русских, а татаро-монгольских вех –
И мне дано их летопись подытожить.
Везде слегка чужая – особняком
Стою, взирая с плоскости поколений,
Так предок мой стоял со своим конем,
Устав от битв, скитаний и разорений.
Я презираю глупость, как он молву,
Знакомы нам и удаль, и озаренья;
Он воевал и скриптов слагал канву,
Я между делом правлю стихотворенья.
Как и его, лиха моя голова,
И хорошо, что вам до поры не видно…
Пока, как из ножен сталь, не блеснут слова,
Пока, как из раны кровь, не польются рифмы.
Выступление поэта
Мне сказали – дано тебе десять минут,
Чтобы вывернуть душу свою наизнанку,
Как дрозду, что вот-вот запоет спозаранку;
Как его, мою песню весеннюю ждут.
Он там щелкает клювом, а я прочищаю
Свое горло каким-то нелепым стишком,
Так ребенок касается звука смычком,
Неуверенно в музыку нас посвящая.
Так художник касается кистью холста,
Одной линией резкой меняя пространство,
Нарушая границы того постоянства,
Что так долго хранило невинность листа.
В этот миг чудотворны и дрозд, и творец,
Кто на ощупь идет за невидимой нитью
И всему вопреки, по простому наитию,
Собирает пахучие травы в венец.
И когда уже принял он форму и цвет,
Ты за десять пустых и ленивых мгновений
Хочешь музыки, мысли и всех откровений,
Что создали ту песню, стихи и портрет?
Твоим детям, родина
Родина!
Убиваешь ты лучших своих сыновей
Под кремлевскими звездами.
Пройдено
Ими сотни нехоженых троп и путей
Меж твоими погостами.
Дерзкими
Были речи их, умными были глаза,
Молодыми запомнятся.
Вескими
Были пули в упор, не скатилась слеза,
Палачи не опомнятся.
Родина!
Почему не щадишь ты своих сыновей,
Не оденешь их в звездное?
Отданы…
Эти жизни, ты мертвых полюбишь скорей,
Нас ведь много так, Родина!
Пасхальное
Вечер тихий – тени длинны,
Незасеянные склоны,
Одинокие осины,
Непроснувшиеся клены.
С лошадей попоны сняли,
Кони фыркают призывно,
Удивляться не устану
Сельской пасторали мирной.
Как с апрельскими ветрами
Полетят по небу гуси,
Как в пасхальную неделю
Вторят – Господи Иисусе!
Как все зимние потери
Позабыты в лихорадке,
Как украсив вербой двери,
Мы играем с жизнью в прятки.
Бессонница
Подражание м. цветаевой
Я больше не люблю ночь,
Хочу из темноты – прочь,
Мне мыслей тяжела сень,
Хочу я прямиком в день!
Бессонница, ты мой враг!
Покой мой разнесла в прах,
Заложница твоих чар,
Тебе свой посвящу дар.
А может быть, ты мой друг?
Спасательный ты мой круг…
Подаришь неземной слух,
И стану я тобой вдруг.
По ту сторону сна
Другу
Тимуру
Бывает так – не спит твой старый друг,
Рефлексия внезапно одолела;
Ты прыгаешь за руль и утром вдруг
Ты под его балконом между делом
Так буднично идёшь и докурить
Торопишься вторую сигарету,
Чтоб после без умолку говорить,
Пить кофе и за чистую монету
Все жалобы его, все откровенья
Принять и абсолютным божеством
Простить грехи и сделать наставленья,
Чтоб радостным оставить грустный дом.
Сто дней без сна
Не спать. Писать хорошие стихи.
В стихии ночи вязнуть с головою.
Ждать сна-волшебника – шаги его тихи,
Но перст его царит не надо мною.
Устать. Читать у лампы в забытьи
О том, как где-то в глубине Макондо
Не спал Хосе Буэндиа – мотив
Всё напевал навязчивый и модный.
Он напевал и рыбок мастерил,
И чуда ждал нежданного, большого,
Пергаменты читал и долго жил;
Так долго, что в конце не помнил, кто он.
Забыть. Стереть значенье букв и цифр
Из памяти, жить краткое мгновенье
И верить, что без нас прекрасен мир,
Забвение принять, как вдохновенье.
Сто дней без сна, а может быть, сто лет,
В ночи мы бесконечно одиноки,
И бесконечно веянье планет
Над головой, и неизвестны сроки.
О бессоннице и способах борьбы с ней.
«Вот так они и жили в постоянно ускользающей от них действительности, с помощью слова удавалось задержать её на короткое мгновение, но она должна была неизбежно и окончательно исчезнуть, как только забудется значение букв. У входа в город они повесили плакат <Макондо> и ближе к центральной площади другой, побольше – <Бог есть>». (Гарсиа Маркес «Сто лет одиночества»).
Разговор в ночи
Как поздно…но срывается с крючка
Мой сон, как незатейливая рыбка.
Лишь дразнит чешуей издалека,
Блеснув на солнце туловищем гибким.
Как рано…я с часами не в ладу,
Они по дому гулким метрономом
Всё ходят, и в полуночном бреду
Мне видится мой дом чужим и новым.
Как странно…этих мыслей чехарда
Не только мой уставший мозг терзает,
Ведь неспроста взошедшая звезда
Мне на вопрос случайный отвечает.
После бессоницы
Мне подарит бархатные розы
Неизвестный ранее любовник.
Хрупких снов нечаянный виновник,
Словно бриз, во тьме задует слезы.
Не войдет ни юношей, ни старцем,
Лишь накинет покрывало ночи.
И когда отяжелеют очи,
Сны нагрянут разудалым танцем.
Уроки русского
Мигелю
Мы по-русски будем говорить,
Называть своими именами
Станем вещи. Чудо-письменами
Заболеем. Славно будем жить.
Мы, как дети, выберем слова
Главные. Мы будем лаконичны.
Без налёта маски ироничной
Азбуку мы выучим сперва.
Выучим домашние слова,
Добрую застольную беседу:
К завтраку – слова, слова – к обеду –
Быта немудреная канва.
И по-русски будем мы любить –
Старомодно и высокопарно;
Мы, наверно, будем странной парой –
Из любви кириллицу творить.
Вдалеке от Будды
На балконе моем растут салат и петрушка,
За окном моим идет снегопад вишневый,
И хранит мой зыбкий мир антураж наружный,
Хоть вокруг земля трещит до своей основы.
Сотрясаются горы, сходят с ума лавины,
И в отчаянии ищут люди дорогу к Будде,
Чтоб к нему попасть не надо нынче причины,
Нужно только в лотос сесть в толпе многолюдной.
Сесть голодным старцем в рваной, цветастой робе,
Сесть младенцем тихим с фотогеничным взглядом,
Сесть массовкой целой из бесконечной пробы
Бесконечного сериала прямо из ада.
И мелькают лица средь новостей пустячных,
И горят глаза в потоке ежеминутном,
И всё глубже тонем мы в показном и зряшном,
И всё дальше мы от тех, кто познали Будду.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?