Текст книги "Санара. Новая руна"

И то, что нарисовал Кион – не ошибка.

Просто все это время (сейчас я глаз не отрывала от мелкого материка, нарисованного в правом верхнем углу на удалении от других) мы понятия не имели о существовании еще одного клочка суши. Либо скрытого от глаз невидимым куполом Элео, либо попросту до сих пор не открытом. Последнее – маловероятно, а вот первое…

«Еще один остров – еще один цвет кристаллов». Недостающий элемент моей формулы.

Если о нем узнает Провидец, думала я, испытывая неприятное чувство, туда быстро снарядят не одну экспедицию.

Сотовый достала тогда, когда уже подожгла в блюдце собственный набросок – официант, глядя на пламя в тарелке, поморщился, но стерпел. Я знаком дала ему знать, что все оплачу.

– Иннар? – На том конце отозвался вежливый голос. – Можете кое-что сделать? Это важно.

«Да, прямо сейчас!» – настояла после того, как объяснила, какой из рисунков его отца нужно сжечь.

И нажала отбой, лишь убедившись, что моя просьба будет незамедлительно исполнена.

Вернувшись домой, я чиркала часами напролет. Потеряла счет времени, не заметила, когда нежный закат сменился сумерками, а после глухой ночью. Кусала кончик карандаша, складывала, соединяла, вычисляла и, словно одержимая, строчила результаты на отдельном листе. Выискивала по памяти на рисунках Киона все цифры, странные символы, куски вязи, не имеющие смысла элементы, и объединяла их в систему. То оставалась человеком, то проваливалась в Элео, дважды, чтобы выцепить из глубокой памяти понимание, уходила в осознанный сон. Пропустила и перекус, и ужин, и начало периода «давно нужно спать».

К двум часам ночи я сложила всю схему от и до, впервые выпустила из пальцев карандаш, повалилась на спинку стула спиной.

Все. Поняла.

К семнадцатому острову проложен невидимый мост, активируемый пятью ключами. Каждый ключ – пульт, расположенный во вневременном кармане у Поющих Ворот; последовательность активации строго определенная.

Будучи Леа, на уроках истории я слышала лишь о четырех местах паломничества к руинам Древних, о пятом узнала только сегодня с помощью найденных координат и лежащего передо мной атласа.

«Ну и дела…»

Какие еще загадки хранит знакомый с детства Софос?

Руки чесались отправиться к неизвестным Воротам прямо сейчас, но на дворе ночь, спит, судя по мерному плеску волн, даже океан. За стеной мягкая постель, в желудке пусто, в голове вата.

«На рассвете возвращается Аид».

Его декка, если способствовала погода, уже в прибрежных водах залива.

Некий незримый узел начинал стягиваться очень быстро, и скоро события полетят галопом. Что-то уходит навсегда, чтобы освобождалось место для нового. Я собиралась встретить это «что-то» с распростертыми объятиями.

Но сначала отдохнуть.

Темная спальня обняла меня нежными простынями и одеялом, запахом деревянных потолочных балок и долетающим из открытого окна звуком наползающих на утес волн. Завис на небосводе далекий и яркий лунный диск; до того как задремать, я какое-то время рассматривала его свет. После отвернулась, чтобы мирно проспать до самого утра.

Глава 5

Аид.

(Vitaa, Slimone – Le Temps)

Море стирает время.

Когда вокруг один лишь ровный горизонт-полоска – слияние воды и неба, – теряешь ориентир. Настроение Санары плыло и качалось, как палуба под ногами, уже не первый день. Не спалось ночью, спалось днем; сейчас раннее утро, самый рассвет, даже та самая полоска вдали еще не различима.

Он стоял у боковых перил; раскачивались концы толстых бурых веревок; висел сбоку облупившийся спасательный круг. Уползали к облакам, к мачте тросы; сонно болтался в вышине флаг правительственного судна. Для кого, если пиратов давно истребили? Он сам еще десять лет назад активно принимал в этом участие.

Сейчас море спокойное, проход по нему тоже – другая жизнь.

Аид пытался спать этой ночью – ушел в каюту в два, но проснулся в пять. Все оттого, что приснился Силан…

Силан был шестым Судьей, доставленным в Школу к тем пяти, что уже обучались в мрачных стенах. Всего за пятьдесят лет Провидец отыскивал хорошо, если трех. Но тот период был «урожайным».

Им было уже по девятнадцать, когда привезли, притащили едва ли не на аркане, белобрысого семнадцатилетнего парнишку, еще тощего и нескладного, упирающегося в воротах бараном.

Новенького затащили. Через час сводили к Краваду, выдали балахон.

Для него стены школы тогда уже стали тюрьмой, думал Аид, предсмертной камерой, местом, где на чистую еще душу окончательно опустилась тьма.

Силан кричал по ночам.

Их спальня была общей на шестерых – в ней всегда было холодно и гулко; шириной, как продуктовый рынок, длиной в бесконечность. Всегда темные потолки и ледяные стены; замок Судьи Кравада не прогревался даже в жаркие дни.

Кровать Аида стояла рядом. И ему, с детства не знавшего страха, смотреть на происходящее было страшно.

Каждую ночь по лицу Силана ползала тьма. Она освобождалась во сне, когда тот терял контроль и проваливался в дрему, пыталась воцариться в сердце человека, с мальства мечтавшего стать священником. Тьма отторгалась, не принималась, пыталась воцариться снова.

И тогда Силан сползал с матраса и сидел до утра на холодном полу. Трясся, шуршал одеждой, стучал зубами.

– Нет, – шептал он обреченно, – никогда… Никогда!

Санара ненавидел скрип чужих зубов, мешавший ему спать, но соседа никогда не упрекал.

Дар не спрашивал тех, у кого обнаруживался, о своей нужности. Он просто проявлялся. И белобрысый пацан, мечтавший петь оды Богам под узорчатыми сводами, ощущал себя проклятым, помеченным самим дьяволом. Он не хотел судить, он желал прощать, но менее всего на свете мог простить самого себя за то, что оказался помечен мраком.

Ему приходилось с этим жить, ходить вместе со всеми на ежедневные «дознания» к преступникам, нырять в чужие души, как в вонючие колодцы. Приходилось брать уроки атаки и борьбы, на которые он был не способен, бегать, задыхаясь, длинные дистанции, изучать теорию слияния со своим проклятым даром, вечером валиться в спальне на кровать, чтобы ночью опять кричать, а после стучать зубами.

Новая жизнь убивала его, как отрава.

Невозможно бороться с самим собой вечно. Спустя полтора месяца – длинных для Аида, как два года, – Силан, сделавшись черным лицом, умер во сне.

В тот вечер Кравад пил в каминном зале. Мог себе позволить, давно умел держать себя в узде – где нужно давать выход эмоциям, где нужно прятать. Старый Эриос отчасти научился принимать себя таким, каким он был – жадным, беспощадным, властолюбивым, прогнившим изнутри.

Но смерть пацана выбила из колеи даже его. Некоторые молодые Судьи на его памяти, конечно, болезненно гнулись, привыкали к новой роли неохотно, но никогда не ломались, никогда, чтобы вот так…

Уголки его неулыбчивого рта и кончик носа, вечно загнутые вниз, сегодня опустились еще больше. Играл углями поленьев камин; блестел в стакане ром.

– Унесли?

– Унесли.

Санаре выпало в ту ночь дежурство. Прислуживать Верховному, быть пацаном принеси-подай. Еще подмети, убери, помой, отнеси… И то был первый раз, когда Аид радовался дежурству. Быть здесь, у камина, куда лучше, чем в холодной спальне у пустой кровати, еще промятой вечно скрюченным от душевной боли телом несостоявшегося священника.

– Не принял. Не смог…

Кравад пил. Его мясистый нос был пористым, щеки неровными, губы тонкими, глаза бездушными, сейчас стеклянными. Он был настолько некрасив, насколько должен был быть некрасивым Верховный в представлении жителей Аддара. Выбивал десять из десяти, если не больше. И Санара почти никогда не видел в нем человечности.

До сегодняшней ночи.

– Выпьешь со мной?

Спросил он Аида угрюмо. Тот качнул головой, чувствовал, что алкоголь ослабит прутья внутренней клетки. И пусть Санара боролся с монстром не так активно, как почивший Силан, полюбить тварь все же не мог.

Он просто сел рядом, когда предложили. Кравад почему-то не хотел быть сейчас один, а Аид возвращаться в спальню. И потому странный тандем учителя и ученика, двух людей, у которых в юношестве отобрали право выбирать собственную судьбу.

– Что будет, если выпустить его на свободу целиком? – вдруг спросил Санара, почувствовал, что старик разговорчив.

– Мрак? – Кравад хохотнул, сделавшись еще уродливей. – Попробуй. Думаю, ты даже насладишься. Временно. Но загнать целиком назад уже не сможешь, на свободе останутся «лоскуты», и они не дадут тебе покоя. Они сведут тебя с ума. Понимаешь? Как его…

Аид понимал.

Не понимал он другого – как с этим быть? Жить до конца своих дней в вечной борьбе? Кому нужна такая… такое существование, когда внутри тебя ты и кто-то еще, неподвластный контролю.

– Не все так плохо, – прокряхтел Эриос, пригубив ром, – тебе однажды понравится. Не все, конечно, но кое-что точно. Они будут тебя бояться – взмах рукой на стену, – люди… Почитать, кланяться, прятать глаза. А уж от тебя-то точно, у тебя ж на лбу написано, что ты однажды займешь мое место.

Наверное, поэтому Кравад откровенничал, уже тогда видел в сидящем рядом парне приемника, хоть до вступления в должность новичку еще обучаться и обучаться. Сначала здесь – плотно и долго, – затем с временным посещением этих стен, после в Судебной Канцелярии. Проходить практику в Бедикене, совершать выезды в качестве помощника Верховного, проводить совместные допросы. Далее бумажная волокита, снова практика, куча практики… Безрадостная перспектива на годы вперед.

И Аид всерьез сомневался, что людское раболепие будет ему нравиться, как и эти «нырки» в колодец.

– Не-е-е, – вдруг покачал головой Кравад почти весело, глядя на мелькнувшее в глазах Санары отвращение к собственной доле, – выбраться не удастся. Еще никто не уходил от этой судьбы, голубчик, если уж оказался отмеченным. А ты отмечен особо.

– Но как…

Аид даже не мог сформулировать точный вопрос, однако Верховный понял.

– Говорят, нужно это принять. Так пишут старые книги. Если принять в себе тьму, обретешь настоящее могущество.

– Хоть кто-нибудь принял? – в горле сухо, голос хриплый. Сейчас бы выпить рома, но Аид опасался, что с ним случится то же, что и с Силаном – побежит по лицу тьма. В зрачках Кравада она тоже изредка мелькала, отчего сидящий в кресле старик делался зловещим.

– Поговаривали, был один. Корфей. Я еще мальцом был, когда ему это удалось – слиться с собой. Не знаю, брешут, может… В старых книгах писали, что он «вознесся», причислили его к лику святых, назвали храм его именем.

– Как ему удалось?

– Если бы я знал. Поговаривали про женщину, жену его…

– Он был женат?

– А ты думаешь, нам запрещено? Отнюдь. – И тяжелая пауза. – Только осторожней с этим будь, сынок.

Аида впервые в этих стенах назвали «сынком» – старик отчего-то сделался уязвимым, сентиментальным.

– У меня ведь тоже была невеста по молодости. Собирались пожениться. Чтобы, знаешь, снаружи мрак, преступники, грехи, тьма. А дома тепло и пирожки, хоть что-то по-человечески. Я тогда об этом еще мечтал, да…

Санара даже рта не раскрывал, боялся спугнуть случайный «словопоток».

– Но… – тишина, как безжизненный кратер после вулкана, – не вышло… у нее… принять.

Ее постигла та же участь, что и Силана – чужая тьма убила свет. Перетекла, не прижилась, завоевала. Давно это было, теперь Кравад мог говорить.

– Ты не рискуй понапрасну.

– Но женщина Корфея…

– Наверное, она была особенной. Или он сам сильно старался. Я не знаю, книги врут. Одно я знаю точно – он смог снять Мантию…

Рука Аида непроизвольно потянулась к стакану с ромом. Зависла на полпути, когда опомнилась голова.

– Думаешь, он стал святым после этого? Я слышал другое – он стал человеком. Обычным, понимаешь? Нормальным, целым, свободным. Свободным!

И Кравад схватил тот самый стакан с ромом и грохнул его дном о столешницу с такой силой, что стол залило алкоголем. А в глазах мрак с ненавистью, адресованный той самой свободе, которая даже после стольких лет не пожелала явиться на встречу с Эриосом, как сделала это с Корфеем.

«Он снял мантию» – именно эту мысль унес тогда из каминного зала Аид. И она засела в его голове прочно, как ржавый гвоздь.

Теперь, на палубе, он думал о разном. Например, о том, что однажды должен будет возглавить новую школу Судей. И до немоты сознания не желал этого. И еще о том, что если на Аддаре и существует женщина, имеющая шансы принять его целиком вместе с тьмой, то это Нова. Она одна. И нет, у него нет шансов обезопасить ее от «проникновения» – монстра не удержать в клетке, если от прикосновений у него снесет болты (а у него снесет), – одна лишь беспочвенная надежда на благополучный исход. Но ведь Нова сама знает, на что идет.

Стоя среди синевы – неба и моря – Санара понял, что точно так же, как тогда, когда ему было девятнадцать, он желает проследовать по стопам Корфея и снять с себя мантию. Оставить в канцелярии именную печать, сложить с себя обязанности, забыть путь в Бедикен. Он бы переселился тогда на Уровни, научился бы жить и видеть иначе. Наверное.

И не узнать, если не проверишь.

В который раз при мыслях о девчонке с серыми глазами Аид испытывал нежность и беспомощность. Лишь бы не как с невестой Кравада «у нас не вышло»…

Путь к его собственной свободе близок – уже дул в лицо бриз долгожданной свободы и слышалось падение оков.

Вот только Санара пожертвует им, этим желанным путем, если это поможет сохранить ей жизнь.

Наверное, ему нужно вернуться в каюту, поспать.

Но в эту минуту раздался вдруг с носа корабля, затянутого туманом и моросью, хриплый голос капитана.

– Земля прямо по курсу. Порт Энфоры, прибываем!

* * *

Нова.

Зарослей здесь было столько, что казалось, по этой части Софоса никогда не ходили ни люди, ни звери. Влажная после утреннего дождя листва, корни, ветви – сплошной ковер на пути упорного путника. Продираться сквозь него приходилось, используя собственный вес. В итоге мокрые джинсы и кофта, кроссовки, облепленные тычинками и пестиками, паутина в волосах.

Но скрытые от людских глаз древние ворота – те самые, пятые, – я нашла. Как и расположенный сразу за ними пространственный карман, скрывающий точно такой же, как на Мифосе, пульт. Если нажать последовательность, начиная отсюда, где-то вдалеке станет видимым мост к семнадцатому острову. Я готова это сделать сейчас? Почему-то нет. Что-то эфемерное осталось недодуманным и непонятым за кадром, и потому я решила пока вернуться в город, еще раз просмотреть рисунки Киона, ухватить за хвост юркую белку-мысль.

Обратно я двигалась по собственной «колее» из примятой уже травы и отвоеванного у природы пути. Ничто не предвещало ничего необычного, пока моя Элео-часть не встрепенулась и не сообщила мне, что совсем рядом, справа по курсу, находится аномальная зона.

Любопытство не порок, пока он не заводит тебя в дебри или ловушки.

Мой меня на этот раз завел – неспособную понять, почему справа от меня на шаре, диаметром примерно в триста метров, вся материя прошита сложной вязью, искажающей пространство.

Я знала, что не нужно заходить за ворота из камней, почуяла это за секунду до того, как сделала, но нога уже ступила внутрь…

И захлопнулась невидимой пастью, сожрав меня, как мошку, аномальная территория.

(Andrew Weiss – Akheta)

Здесь не было ни травы, ни кустов, ни деревьев, лишь пыль и песок под ногами – эдакий ровный боксерский ринг, окруженный бурыми округлыми валунами. И «ворота», легко пустившие меня внутрь, теперь не позволяли мне выйти наружу, что само по себе было странно, неприемлемо моей давно не знавшей запретов логике. Проход на вид свободный и широкий – метра в два, – но будто невидимое стекло, заслон.

Воздух испещрен помехами, моя Элео-часть путалась в них, как в инопланетных частотах, и почему-то опускала руки; по позвоночнику водопадом двигались холодные иглы. Паника – забытая для меня вещь, но отголосок страха напомнил о себе перечным газом в крови.

«Я в ловушке».

Невозможно. Но факт.

В некоей забытой богами ловушке, не желающей выпускать меня наружу. За валунами спокойно как ни в чем не бывало шумели умытые утренним дождем деревья, танцевали от ветра, жили свободной жизнью, а в аномальном круге тишина, отсутствие погоды. Здесь, кажется, даже ливень ночью не шел.

Осмотр показал отсутствие других выходов, кроме знакомых уже ворот, и наличие в южной части обветшалого укрытия, напоминающего дырявую пещеру с потолком из песчаника и заметенным, почти смешавшимся с землей костровищем.

«Зачем я зашла внутрь?»

Чтобы исследовать загадку. Ведь загадки для меня – что для Леа, что для Новы – важнее и завтраков, и обедов, и ужинов.

«Что ж, тогда решай еще одну».

Кувыркнуться в невидимку мне все же удалось, несмотря на разладившийся здесь Элео-механизм.

И понеслось.

Пробиться сквозь иллюзорный барьер я пыталась шквалистым ветром – билась об него, как о метровое стекло, расплющивала себе несуществующий нос, заходила на круг аэролетом. Пыталась достичь «крыши» купола, но та обладала теми же свойствами – наружу меня выпускать не собиралась. Чем дальше, тем больше здоровой злости и азарта. Вниз, в почву, бурить подземный ход слепым червем, стальным коловоротом, а там «пол». Насмешливый, непробиваемый и совершенно к моему желанию выбраться прочь из зоны равнодушный.

«Вот ты попала, Леа…»

Кажется, впервые с момента перевоплощения, я назвала себя прежним именем. Но силы еще не закончились, изобретательность тоже.

Купол я пыталась бить, трясти, колоть, брать измором ультразвука. Сочиться и течь сквозь него, делаться его частью, крушить тараном.

Тщетно. Зона держалась за меня, единственного посетителя, очень крепко.

Вынырнув наружу, я поняла, что провела здесь уже несколько часов, выяснив лишь пятьсот способов «надолго здесь задержаться». Неприятно. Корежило в судорогах человеческое тело. Мозг снова горел от непривычных оборотов, визжал разогнанными докрасна шестернями; надо мной, лежащей на песке, плыли в небе независимые тучи. И я впервые не могла к ним присоединиться.

Устала как собака, хотела есть и пить. Пить раз в сто сильнее, но здесь ни воды, ни, понятное дело, еды.

Попала, так попала.

«А через сон?» – подумала упрямо.

Никто ведь не отменял перемещения через сон…

Но поганая зона предусмотрела и это – засыпать внутри себя позволяла, а вот физически ускользнуть вместе с телом, нет.

И тогда мне впервые пришлось признать – мне нужна помощь. Очень.

И обратиться я могла лишь к одному человеку.

Кажется, впервые за этот день мне повезло, потому что Аид спал, а передать спящему человеку послание проще, чем бодрствующему.

За дело я взялась со всем усердием.

Глава 6

Аид.

(Ilya Beshevli – Familiar Feelings)

Плавание на декке напрочь сбило ему режим дня, где ночами он маялся от бессонницы, а днями дремал в каюте.

Вот и теперь проснулся в собственной постели лишь в четыре по полудню – хорошо, что сразу, как сошел на берег, отдал указание передать дела помощникам, сообщил о том, что берет выходной.

На браслете мигала кнопка вызова – его, оказывается, вызывал на Уровни Дрейк, наверное, это срочно. Санара кое-как разлепил глаза, понял, что так и не выспался, что до сих пор разбит, сел на постели, потер ладонями лицо.

Нужно вставать, умываться, браться за работу. Двигать на Уровни, узнавать, что за срочность – нужно включать себя в профессиональный режим.

Но что-то дергало и царапало изнутри.

Сон.

Ему снилась Нова, и Аид никогда до этого не видел столь реалистичных, пугающих своей четкостью снов. Она сидела на песке, встревоженная, напряженная, и он наблюдал, как от слабого ветра колышутся ее волоски, различал стрелки ресниц так ясно, будто находился совсем рядом.

«Я застряла, – говорила она ему, пристально глядя в глаза. – Зона по координатам…»

Цифры он помнил тоже.

«Принеси мне еды и воды. Приходи сам. Помоги…»

Почти уютная современная спальня, а стоит выйти наружу – темные каменные стены. За свою жизнь он устал от замков.

«К Дрейку?»

Но сон…

Что-то с ним было не так, с этим сном. Иные видения стираются сразу, как проснешься, но это стояло в воображении так четко, будто он и не спал вовсе, будто Нова до сих пор смотрела на него своими серыми, как беспокойное море в бурю, глазами.

«Помоги!»

Терзал совесть красный сигнал с Уровней – там требовалась помощь. Хотя там отряд, сильные коллеги, там пока справятся без него.

Поднявшись, Санара первым делом обулся – ходить по ледяному полу босиком не привык, – а после отправился в библиотеку, туда, где стоял на полке старый атлас Софоса.

Хотел проверить координаты.

Нову мысленно он не ощущал. Нигде. Будто слизнул с радара точку языком грозовой фронт.

Это добавляло беспокойства.

Вдобавок зона, названная ему во сне, была обведена на странице красным. Ни единой подписи, ни пояснения. Атлас предупреждал о некоей опасности, но ее свойств не пояснял.

В сети, куда Санара вышел, чтобы получить больше данных, о координатах ничего.

Совсем.

Аид жевал губами, хмурился и почти ничего не понимал. Таял в видении образ Новы, нарастала смутная тревога; горели алым обозначения широт в памяти.

Тяжелую трубку телефона Судья поднял не для того, чтобы звонить Королям. Вместо этого набрал номер, который почти никогда не использовал, дождался, пока отзовется на том конце старик Кравад. Спросил:

– Я зайду? На десять минут.

Бывший Верховный Судья удивления не выдал, хоть и удивился. Закашлялся, дал добро.

Прежде чем покинуть замок, Аид вырвал из Атласа страницу и положил ее в карман.

Кравад за годы сильно сдал.

Из пышущего некогда темной силой человека превратился в сухого, выцветшего старика. Входить в его жилище все равно, что нырять в чертог памяти – те же старые кресла, столик, большая зала и вечно зажженный, чтобы отпугнуть холод, камин. Только учитель давно болен и беспомощен, хоть и мелькали изредка еще в глазах знакомые черные пятна.

Почему у всех тьма в зрачках, а у него яркий белый свет, Санара не знал до сих пор.

Делу, впрочем, это не мешало.

– Чем обязан, Верховный? – голос простужен, прокурен, похож на воронье карканье. Улыбка щербатая, зубы почти сгнили, но взгляд все еще цепкий, злой, почти как раньше. Кравад никогда не спешил сдаваться обстоятельствам, болезни он не сдавался тоже.

– Хочу спросить про это, – Аид без предисловий достал из кармана мятый лист, расправил, показал старику красный квадрат. – Вы знаете, что это?

И впервые на памяти Санары бывший Верховный удивился.

– А с чего бы ты стал спрашивать?

И тишина.

– Увидел координаты во сне, – увернулся Аид от ответа.

– Странно, странно… – следом кривая усмешка. – Там, если мне еще не отшибло память, находится Древняя тюрьма Магов. Ее не использовали, как бы тебе не соврать, уже несколько столетий. Я слышал о ней от своего наставника, а тот от своего. Я никогда сам в ней не был.

– Тюрьма Магов? Зачем?

– Как зачем? В незапамятные времена, когда Элео еще топтали плотными подошвами эти острова, в их рядах иногда находились изменники, инакомыслящие. Желающие использовать силы не по назначению, творящие зло. Туда их и сажали, если верить преданиям. Для людей-то место безопасно.

«Нова, – стрельнула, как электрический разряд, мысль, – Элео».

– И что? – Аид тщательно маскировал искренний интерес к теме праздной скукой. – Выход-то для узников был?

– Ты за этим пришел? Теорией, которая никогда тебе не пригодится, мучить?

Кравад поправил на ногах теплый плед, в очередной раз закашлялся.

– Нет, привез вам с Маноласа подарок. Местный алкоголь на травах, говорят, созданный для Рухана. Хороший.

– Ну, так давай! Этому добру я всегда рад… Тем более что на Маноласе сам так и не побывал. И уже не побываю.

Из-под плаща сверкнул темным стеклом бутыль. Кравад принял его с интересом, даже взгляд прояснился.

– Выпьешь со мной?

– Не могу, дела.

Санара коснулся рукой страницы, осторожно наталкивая старика на обсуждаемую тему.

– А это просто заинтересовало. Никогда не видел зон без надписей.

– Да были надписи, – прокряхтел старик, – в старых изданиях. Там копировалась символика Элео, а в новых не стали сохранять. Решили – ни к чему.

– Интересно. Получается, оттуда не выйти?

– Ну почему же? Выноси приговор, приводи в исполнение. И свободен жмур.

– Почему жмур?

– Потому что изменникам Элео вроде как выносили только смертные приговоры. Считали, что «сдвинувшийся» Древний исправлению не подлежит.

– Интересно.

– Тебе-то чего бояться? Зона спокойно впускает и выпускает Судей – так повелось еще в старинные времена. Думаешь, у них тогда не было Верховной власти? Была. Это потом они все не пойми как растворились, а когда-то, если верить писаниям, были похожи на людей. Только открывали силу и способности, учились ей пользоваться, разрабатывали эликсир долголетия. Ты чего так прицепился к этой тюрьме?

– Не люблю белые пятна в своем образовании.

– А-а-а, – старик, занятый изучением этикетки, притворился, что поверил. Нет, он давно почуял, что за вопросом Санары прячется тайна, и будь он помоложе, уже вцепился бы в нее зубами. Но теперь стал стар. И чужие тайны его интересовали не дольше минуты. – Застрял у тебя там, что ли, кто?

Аид напрягся. Не любил ни излишней проницательности, ни вопросов «в десятку». Но почти сразу расслабился, почувствовал, что Кравад интересуется лишь теоретически, и совать свой нос в чужие секреты на деле не намерен.

– Если застрял кто, наделенный чуть больше, чем у человека, силой, – пояснил охотно, – то не вытащить никак. Древняя тюрьма скроена на совесть, не то, что наши, нынешние. Так что, или убить… или…

На этом месте старик почему-то в голос расхохотался. Так развеселился собственной шутке, что начал тереть слезящиеся глаза.

– Или что? – спросил Аид вкрадчиво.

– Тебе этот метод не подойдет, – все еще содрогался от хохота Кравад. – Но, если вдруг, иди сюда, прошепчу…

И Санара почти прислонился ухом к старческому рту.

* * *

Нова.

(Howard Shore, Roma Shane Ryan, Enya, Nicky Ryan, Voces8 – May it be [Arr. M. Sheeran])

Вера в безвыходность – человеческая иллюзия.

Для Элео ее не существовало. Эта уникальная раса умела «выключать» себя из тупикового варианта, растворяя плотное тело и формируя его (если нужно) где-то еще – дальше во времени, впереди по реке бесконечного путешествия.

Если так случилось, что я загнала себя в тупик, – просто выключусь. Перестану существовать как Нова, в очередной раз покину Аддар, возникну где-то еще. Где и кем – загадка. Я любила это место, но не привязывалась к нему; сидела, прислонившись спиной к валуну, смотрела на облака, такая же свободная, как до того, как зашла сюда. Мир прекрасен, когда на него смотрят любящие глаза. Человеческая часть меня пыталась горевать, испытывать к себе жалость, но я пропускала эмоции через себя, как сквозь сито. Есть возможность жить – живи, пришла пора уходить – уходи.

Если Аид не услышал сигнал о помощи, я останусь здесь, пока не придет время навсегда сменить вариант собственного существования.

Яркий до того день потихоньку уставал, скручивал интенсивность освещения; тянули макушки вверх за пределами круга тополя; я прикрыла глаза, восстанавливая силы. Воды бы… Но поспать я могу и без нее.

Проснулась я от звука лопастей. Ко мне, заставляя вибрировать воздух, приближалась вертушка. Судя по звуку, маленькая… Унокоптер. Я впервые видела его воочию – выпуклую стеклянную кабину, предназначенную для пилота и одного пассажира, широкий двойной винт, полозья. Несмотря на игрушечный вид, стоили унокоптеры дорого, использовались только воздушной королевской стражей, в распоряжение гражданских не поступали, продажи их физическим лицам были запрещены законодательно.

Но именно в такой сейчас сидел Аид, приземляя свое транспортное средство за воротами ловушки.

«Нельзя дать ему войти…» – с этой мыслью я рванула вперед, пытаясь предотвратить пиршество тюрьмы, желающей сожрать в один день сразу двух путников.

(Gavin Luke – What once was)

– Сто-о-о-ой!

Но он уже вошел в круг.

Спокойный, невозмутимый и сосредоточенный. В руке большая дорожная сумка. Позади захлопнули невидимую пасть ворота. Не успела я начать динамично махать руками и суетно объяснять, что в ловушке теперь находимся мы двое, как Санара изрек.

– Я могу сюда входить. И выходить. Успокойся.

Рот я закрыла, не издав ни звука. Только смотрела на того, кто услышал мое послание, не оставил в беде, нашел способ в эти непроходимые дебри быстро добраться, принес с собой воду. Ее я чувствовала даже сквозь ткань сумки, как и еду.

– Ты… все-таки услышал.

Куда только делось недавнее меланхоличное настроение и мысли о «выключении». Рано уходить, когда рядом красивый, непознанный мужчина. Глядящий на тебя глубоко, тягуче, так, что вдруг понимаешь, ты не прожил еще и одного из множества возможных счастливых сценариев.

– Кажется, твои способности сегодня предали тебя.

Он не издевался и не упрекал, просто констатировал факт.

– Кажется, – согласилась я легко. – Зато тебя не предали твои.

Кривая усмешка. Мягкая и чуть грустная, говорящая: «У Судей есть темные стороны, но есть и полезные приоритеты…»

– Ты уверен, что сможешь отсюда выйти?

– Уверен.

– Значит, ты знаешь об этой зоне больше, чем я.

– Вероятно.

– Расскажешь?

Я редко видела Санару в обычной рубашке и брюках, но сегодня был именно такой момент. Как Судья, он не чувствовал во мне врага, не напрягался, верил. Это доверие льстило.

– Не хочешь сначала поесть?

Я, черт возьми, хотела. И пить тоже.

– Часто ходишь на пикники?

– Никогда.

Для человека, который не делал этого никогда, Аид прекрасно знал о том, что может потребоваться человеку, несколько часов проведшему взаперти и потратившему тонну энергии. Пока он доставал из безразмерной сумки два маленьких складных стула и комплектный столик, я жадно глотала прохладную воду из бутылки. Осилила одну, принялась за другую. Понимала, что со стороны это выглядит странно, человек бы уже давно напился, но жидкость во мне молниеносно трансформировалась во что-то иное, крайне ценное и важное. Хорошо, что Санара привез четыре бутылки, как знал…

Складные ножи и вилки, пластиковые тарелки, стаканы, хлеб, завернутое в целлофан копченое мясо, сыр, консервные банки… Не хватало только мангала, углей и маринованной говядины, чтобы вечер окончательно удался. На возникшее из сумки убранство я смотрела со смесью удивления и восхищения. Еды, которую доставил в аномальную зону мой гость, хватило бы на четверых. И на пару суток. Разложил он ее тщательно, даже красиво, стулья по краям выровнял, выпрямился, неторопливо оглядел периметр – песчаный «пол», округлые камни-гиганты, далекий навес. После указал на стул.

– Прошу.

– Выглядит так, как будто разговор у нас будет долгим.

– Скорее всего.

Санара почему-то не улыбался. И отчетливо ощущалось – он знает о чем-то для меня неведомом, и это знание заставляет его беспокоиться, нервничать. Совсем чуть-чуть. Или сильно, но под пологом из мнимой ровности выражения глаз и лица.