Текст книги "Билет: «Земля – Нордейл»"

Глава 8

(JPOLND – The end)

Уровень 14. Нордейл.

Рид.

Он почти пришел в норму. Почти.

Те места, где его фон остался нестабильным, Рид мастерски скрыл, замуровал под слоем искусственного спокойствия. Вот только вместо того, чтобы работать – распределять кто, как и когда будет заниматься контролем над проведением исполнительных действий, – сейчас творил то, чего не стоило. Собирал отдельные энергетические лучики, тонкие, как нити, с различных участков Реактора, чтобы сплести единый пучок. Пучок, который он ретранслирует на то, чтобы получить доступ к тряпице, оставленной Инге. И ткань Комиссии – не просто ткань: это и локатор, и радар, и анализатор. Если Герхер-Вард все сделает грубо, например, выделит полный ресурс на рабочем месте, пробьет с помощью него канал до Земли, его моментально вызовут в кабинет не Дрейка, но Сиблинга. Дальше спросят жестко, и потому Рид работал аккуратно и незаметно, как синтетический паук. Брал по чуть-чуть энергии из каждого слоя, каждого отдела, маскировал конечный результат – канал на Землю постепенно пробивался.

Коллега по креслу, Брент Хоксон, работал исправно, неладного не замечал.

Рид происходящее объяснял себе просто: это обычная проверка с единственной целью – убедиться, что с девчонкой все в порядке, что она жива и здорова, что выкинула ту дурь из головы. Дурь о нем, о них. Он прочитает это по ее эмоциям и ауре, тогда уже окончательно и насовсем стабилизируется. Все пойдет своим чередом.

«Скучно, как раньше».

Потратил почти час времени, чтобы мастерски завершить получение доступа к куску серебристой ткани; намотал такое количество отводящих элементов для коллег, что любой человеческий хакер-гений удавился бы от зависти. На экране список осужденных на сегодня: «Келлахан, Прус, Галлейн, Джеймс…» Последняя фамилия значилась напротив женского имени, и Рид даже потратил пару секунд, чтобы взглянуть на фото – сразу понял, особа ничем не примечательная и не интересная.

«Не мисс Крет».

Медленно выдохнул. Незаметно переключился на похожий на радиочастоту доступ к чужому миру, мысленно нащупал координаты ткани, запустил считывание данных, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.

И сразу почувствовал ее так явно, будто Инга сидела рядом.

Она носила ее с собой, тряпицу. И нет, он не обязан был оставлять ей документы и деньги (спонтанное решение), но намеренно дал отрез отражающего плащевика, уже в машине, не доехав до Земли, знал – пригодится.

Вот и пригодился.

Отрез теперь транслировал прямо Риду в мозг ее эмоции, ее «запах», саму Ингу.

И Герхер-Вард ощутил то, чего не ожидал – он скучал. Прошло совсем мало времени, а он успел по ней заскучать, по этой человеческой девчонке, похожей чувствами на бурлящий котел. Теперь вдыхал ее, как запретное наслаждение, как чрезвычайно приятный для сенсоров порошок, делающий его, впрочем, снова нестабильным, полным брешей.

Дал команду: сначала. Ее эмоции с того момента, как он уехал. И они плеснули в него, как океанские волны в разверзшийся каньон: печаль, отчаяние, зверски сильное нежелание быть здесь, на Земле, в мире, которому она уже не рада. Отторжение, злость на бессилие, печаль. Беспокойство, много беспокойства, а посреди него яркий луч – желание вернуться. Такое сильное, что он вдруг почти задохнулся, считав его. Инга не выбросила «дурь» из головы – о нем, о них. Наоборот. Держалась за этот свет, как за якорь, желала не самих Уровней, хотя любила их тоже, но за него. За Рида.

Он понял, что ошибся, в первую же секунду, как уловил ее дерзкую мечту-пламя, разгорающуюся все ярче – он не стабилизируется сегодня. И нет, где-то внутри он не желал, чтобы она смирилась с ситуацией, забыла о своих словах, сдалась. Теперь знал: она не сдастся. Ни через сутки, ни через месяц, ни через год. Сотрет руки в кровь, а ноги в мозоли, все будет искать путь… к нему.

И впервые размяк, понял, что значит «лапочка». Не само слово, а ощущение: та, которую хочется обнять даже через расстояние.

– Все в порядке? – спросили вдруг сбоку.

Кажется, Герхер-Вард погрузился слишком глубоко, не заметил.

– Да, в порядке.

Несколько минут делал вид, что работает. После неслышно приказал: дальше.

И, словно фильм, увидел по чужим чувствам продолжение: Инга возвращается в старый дом (печаль, непринятие, злость), какое-то время пытается не сползти в депрессию, после касается ткани – Рида на этом месте обожгло волной ее желания быть с ним рядом, погладило водопадом искр через позвоночник. Он выкрутил сигнал канала на максимум, но понижать теперь не хотел, понял, что сбоит собственное дыхание. Стабилизировался как мог. Дальше…

Поразительно, но она запиталась от плащевика, как от батарейки, успокоилась. Совершила несколько полезных действий, искупалась в призрачном удовлетворении, после приняла некое рациональное решение что-то купить. Благодарность за деньги омыла Герхер-Варда весенним дождем, что-то подтопила в его сердце; дальше ее философское настроение – поездка.

А вот после…

Вероятно, она добралась до пункта назначения, когда ее внимание резко переключилось с философских размышлений на кого-то. На мужчину.

Герхер-Вард в который раз за последнюю минуту выдал нестандартную реакцию – напрягся. Неожиданно сильно для себя самого.

«Она посмотрела на другого мужчину…»

Он даже попытался отследить шлейф, но понял, что не сможет, пока она к этому мужчине не прикоснется. Если так, он наложит на того черную метку даже отсюда – скрипнули под его сжавшимися кулаками подлокотники кресла. Хорошо, что Хоксон вышел, что не видел, как сжались в полосу губы Рида.

Спокойно… Спокойно…

Это просто случайный интерес, просто любопытство. Доля восхищения внешним видом, но равнодушная – так любуются статуями.

Остыл процентов на пять.

Черт, если так пойдет дальше (они даже не вместе), ему лучше не касаться плащевика, чтобы не провоцировать нежеланный ход событий на Земле. Чью-нибудь травму, например. И даже Сиблингу он за это отвечать не будет, никому не будет.

Но еще более интересное событие случилось чуть позже – Инга испытала шок. Такой глубинный, что ткань сканировала резкое изменение давления, пульса, зафиксировала короткую тахикардию. Что она увидела? Шок этот длился тогда, когда она завершила дела, когда села в транспорт, когда вернулась в старый дом. Прошел час с лишним, а ее состояние изумления, недоверия к случившемуся, онемения не прошло. Как и дичайшая жажда что-то срочно прояснить.

Не приведи создатель, это связано с тем мужиком…

Рид вдруг понял – ему мало радиосигнала. Ему нужен иной доступ на землю: визуальный экран-ретранслятор, работающий в режиме реального времени. Чтобы видеть. Он хотел стабилизировать собственный фон? Хрен. Его частоты пошли волнами, рябью, раздражением. К тому времени, когда коллега вернулся в кабинет, Герхер-Вард понял, что сотворит новый сложный канал, по которому сможет все видеть. Все, черт его дери…

«Что напрягло Ингу? Что вызвало шок? Что за мужик оттянул на себя ее внимание?» Он должен узнать. Плести такой код, чтобы не засекли, придется долго, кропотливо и серьезно, но он это сделает – получит к ее местоположению полный доступ.

Ему надо.

В застегнутом наглухо воротнике стало душно, тесно.

– Рид, ты «искришь», – Брент смотрел изучающее.

– Ничего. Просто подумал о неприятном.

«Должно быть, о сильно неприятном», – читалось в серых глазах Хоксона.

«Куда уж сильнее». Но об этом лучше не здесь.

– Возьми на себя всех, – распорядился, – раздай указания, кому, что и куда.

– А ты?

– А я пойду… прогуляюсь.

Ему нужна была улица. Ему нужно было разорвать с ней контакт хотя бы временно, потому что Герхер-Вард опять выходил из берегов, как океан. Океан с кислотой…

По коридору он шагал быстро и ни на кого не смотрел.

* * *

(Prime Circle – As Long as I'm Here [Live in Oslo])

Земля. Колзуновка.

Инга.

В эту игру «Ты мне – я тебе» мы с теткой раньше играли часто. Если мне что-то требовалось и тетя Нина могла это дать, она просто выдвигала условие: «Сделай и получишь».

Выдвинула и сейчас: почистить картошку, вымыть полы, подмести крыльцо. За три фразы превратила меня в Золушку, а сама ушла в магазин (заодно потрещать с кумушками). Удалилась с недовольным видом, продолжая демонстрировать неприязнь, но я не роптала, потому как за труды получала «приз» на целые сутки – стоящий в амбаре велосипед.

И да, двадцать пять километров на велике без подготовки – это ноющие мышцы и минимум два часа времени, но я была готова рискнуть. А как еще добраться до Яблоневой, если Митич нажрался сразу после возвращения, уже через сорок минут лыка не вязал?

По дому в ее отсутствие я не слонялась, некогда.

Побултыхала картошки в тазу с грязной водой – тетя Нина всегда строго экономила воду, – пошла искать нож. Тупой, скорее всего. И да, в другой раз я достала бы альбомы с фотографиями, долго всматривалась бы в лица родителей, плескалась бы в тоске (авиакатастрофа много лет назад), но теперь незачем. Я здесь не «время убивать», а с конкретной целью, и грусть мне ни к чему.

Чищеная картошка получилась рубленной, я отвыкла с ней возиться; тряпка все время цеплялась за шершавые доски пола. Подмести крыльцо… За полтора часа я умаялась, как на каторге, но получила заветный ключ от амбара, отперла навесной замок, выкатила стального коня.

– На свиданку, что ль?

Общаться тетке не хотелось, а новостей для сплетен очень.

– По делам.

Наверное, моя рожа была похожа на Комиссионерскую – взгляд сосредоточен, лицо ничего не выражает, губы поджаты.

– А-а-а…

На меня махнули рукой.

Угодить все равно не вышло бы, перекрась я стены, обшей черепицей крышу, почини забор. Бесполезно, бессмысленно, глупо. А где-то в Яблоневой сейчас мужчина с печаткой из Нордейла.

По влажной от луж дороге я покатилась неуверенно, то и дело норовя потерять равновесие. Спустя сотню метров выровнялась, чуть набрала скорость, вывернула на дорогу.

* * *

(Michele McLaughlin – A Deeper Understanding)

Браун.

Он починил кран, и жизнь сделалась сносной. Здесь, в глуши, были красивые закаты, они прогорали медленно. Даг долго стоял, положив руки на подоконник. Он скучал по нормальному небу, не такому, как на Войне – висящей над головой серой массе, днем светлее, ночью глухой, как сатанинский кокон. Там он ненавидел поднимать глаза вверх, тут засмотрелся на переходы оранжевого и фиолетового у горизонта.

Знакомая Дэйна была права – здесь лучше. Тише, спокойнее. Лишь бы это место не стало новой тюрьмой, и тогда по возвращении он будет вспоминать его, если не радостно, то хотя бы с долей теплоты. Закаты хороши, что есть, то есть.

На ужин он отварил картофель. Думал, смешает его с готовым мясом из банки, получится вкусно, но странные консервы с названием «тушенка» попались то ли некачественные, то ли неподходящие для его личного пристрастия. Слишком много жира, соли, перца. И хоть Браун мясные комки предварительно подогрел, хорошим добавлением к картошке они не стали. Черный и довольно жесткий хлеб он порезал на ломти, открыл некие «шпроты», бросил пару маслянистых рыбин на хлеб, откусил, пожевал.

И понял, что жрать он здесь лучше, чем на Войне, не будет. Нет умений смешивать ингредиенты правильно, все названия сплошь незнакомые. Женщины умели как-то из ничего сделать вкусно – Даг в этом искусстве не преуспел. Преуспел в защите и бое, в маскировке, во владении оружием, много в чем. Но не в кулинарии. Картошку ел молча, телевизор не включал (что ему незнакомые новости?), все пробовал понять, «шпроты» – это вкусно или не очень? И да, надо было хоть масла сливочного купить. Теперь уже завтра.

Он застыл, не дожевав куска, когда кто-то вдруг настойчиво заколотил в калитку.

* * *

(Adam Fielding – Final Approach)

Кто-то залётный?

Случайный сосед за «спичками»?

Браун никого не ждал, гостей не жаловал и потому напрягся. Хотел по привычке сунуть пистолет за пояс, фыркнул, когда понял, что здесь его еще не купил. Ладно, разберется.

Когда вышел на улицу, обдало прохладным воздухом сумерек, скрипнули ступени. Пошел туда, где стоял гость. Гостья.

Спасибо невысокому забору, доходящему ему лишь до диафрагмы, не нужно было открывать калитку, чтобы разглядеть пришедшую, и оказалась ей она, та самая девчонка из магазина, спросившая про печатку.

Даг терпеть не мог таких – навязчивых и слишком настойчивых. Неужели неясно – не пожелал он отвечать, не пожелает и теперь. Подошел ближе, спросил недружелюбно:

– Чего надо?

Она стояла странно, чуть криво, будто саднило внутреннюю часть бедер, держалась за велосипед.

«Наверное, неудобная сидушка и отсутствие практики».

Смотрела, однако, на удивление прямо, ровно. Фигурка хорошая, ладная, лицо приятное, только взгляд не такой, каким должен быть у женщины, думал Браун. У Алины он мягче, ласковее…

– Надо поговорить.

Ее скрученную в пружину нервозность он ощущал загривком, привык чувствовать противника.

Отозвался сухо:

– Уже говорим.

– Я про твое кольцо…

Он знал. Такие, как эта, не отвязываются запросто и намеков не понимают. Хотел уже было выдать нечто жесткое, когда незнакомка вдруг выпалила:

– Я знаю, откуда оно на самом деле. – Пауза, как галактическая дистанция между шаттлами. – С Уровней, из Нордейла. Магазин «Серафим» на Престон-драйв…

Даг умел держать лицо. Учился этому еще в давние времена, с годами отполировал умение, но тут почувствовал, как дернулась щека.

«Она знала. Не предполагала, но знала совершенно точно».

Шпионка? Некто с проверкой? Ему нужно затаиться, не выдать себя? Браун выглядел равнодушным (ей не понять, что творится у него внутри), но равнодушным себя не чувствовал.

– Пусти меня в дом, – вдруг попросила девчонка, – поговорим.

– Уже договорили, – отрезал он хрипло. Кем бы она ни была, он не вправе себя выдавать, ставить под угрозу свое местонахождение и безопасность, вдруг это отразится в итоге на Эльконто?

И съедаемый тревогой и любопытством, развернулся, зашагал в дом.

– Эй! – послышалось сзади. – Ты знаешь, что я права! Знаешь!

Он молчал. Еще пара шагов, и он внутри.

– Пусти меня переночевать, ты! Знаешь, откуда я к тебе ехала? Голодная, между прочим…

– Я тебя не приглашал.

– Да ты хам! Как я обратно по темноте?

Не его заботы.

Браун захлопнул за собой дверь, оставив незнакомку снаружи.

Да, хорошенько она дернула его нервы, оттянула их на манер лучной тетивы, после отпустила со щелчком.

«…с Уровней, из Нордейла. Магазин „Серафим“ на Престон-драйв…»

Кажется, он дешево и глупо прокололся, но откуда ему было знать? Откуда ей было знать про печатку? Кольцо бы теперь лучше снять, но Даг ерепенился внутри, думая об этом.

Пусть катится ко всем чертям. Ничего он ей не сказал. И не скажет.

Уже сидя перед тарелкой с картошкой, вдруг допустил иное – вдруг она тоже с Уровней? Случайно. Вероятность, конечно, минимальная, никакая, если быть точным. Но вдруг? И знает о том, как туда вернуться?

Конечно, ему сказали: «Сиди, не высовывайся». Но сиди сколько? Никаких гарантий на возвращение, лишь призрачное «мы попробуем помочь». Что, если он просидит месяц, год или два? Будет потом корить себя за то, что не расспросил девку с велосипедом о том, что та знает.

Черт… Слишком редкая возможность, на подставу ничуть не похожая. Нельзя упускать.

Во второй раз отодвинув недоеденный ужин, Браун принялся одеваться. Накинул ветровку, обулся, вышел на крыльцо и запер дверь на замок.

Незнакомки и след простыл.

Он хорошо видел в сумерках. Почти стемнело, но след от велосипедных шин виднелся отчетливо – грязь помогла. Спасибо прошедшему дождю. Деревня затихала рано, лишь дым над крышами, свет в окнах и лай собаки вдалеке.

Отпечатки подошв вели не направо, но к краю села, за которым овраг. Да, до дороги так ближе, но куда опасней. Плюс окраина, заброшенный дом – все это Даг приметил еще днем во время разведки.

Он не ошибся, когда услышал голоса. Похоже, у покосившегося забора выпивал молодняк; девчонка попалась им вовремя.

– …чего ты такая дерзкая? Мы ж вежливо…

– Это называется вежливо? Руку отпусти, козел!

Ситуация накалялась, как очаг кузницы.

– Кто козел? Че ты сказала?

Шорох, возня, завязывалась драка. Звякнул велосипедный звонок; кто-то сматерился. Затрещал отрываемый рукав.

– Вот же дрянь…

Хорошо, что он умел быть невидимым, незаметным, и крупное тело тому не помеха. Браун выскользнул из темноты, как призрак. На его удачу фонарь здесь не работал; три точных удара, три падающих на землю тела. Отключать он умел куда лучше, чем готовить еду. Отменно рассчитывал силу, чтобы ненароком не убить, знал, куда метить…

Девчонка дышала шумно, его узнала не сразу, но узнала. Не ревела, как другая бы на ее месте, не истерила, но в глазах ужас. Правда, смешанный с такой злостью, что не приди он на помощь, сама бы кому-нибудь ухо отгрызла.

Он окинул ее беглым взглядом. Если не считать оторванного рукава и грязи на штанах, вроде не пострадала. Присел на корточки, проверил пульс незнакомых ему молодых идиотов, от которых разило спиртным, убедился – дышат. Завтра ни один из них не сможет сказать, кто наносил удары, не сможет вспомнить обидчика. Это хорошо, ни к чему лишние хлопоты. Поднялся, отряхнул брюки.

Незнакомка поджала губы.

– Я знала, что ты наемник.

Браун зыркнул в ответ недобро, но промолчал. Все ждал, что она снова попросится в гости, но не дождался. Рыкнул:

– Тут будешь ночевать?

Пошел по грязной дороге обратно к дому, спустя секунду услышал, как за ним, поддерживаемый женской рукой, покатил велосипед.

Через несколько шагов Даг остановился, развернулся, предупредил.

– Я тебя кормлю. Даю ночлег. Ты рассказываешь все, что знаешь.

– Верх гостеприимства, – съязвили ему негромко. – Хорошо, хоть спать с тобой за это не надо.

Он обозлился. Вот острая на язык сука.

– И вообще, – сообщили ему безапелляционно, – хорошо хочешь жить. Желаешь услышать мою историю, будь добр рассказать и свою. По рукам?

У нее было красивое лицо, но наглое. Точнее, наглым был взгляд, и Даг в который раз подумал, что женщине нужно быть женственнее, нежнее. Как Алина.

Хотел ответить грубо, но быстро сообразил, что правду ведь можно выдавать не всю, а порционно. Ни к чему озвучивать лишние детали. А ее история ему нужна…

– Пошли, – бросил неприязненно.

Пора доесть уже, наконец, остывшую картошку.

Глава 9

(Adam Jensen – Tombstone)

Таких, как она, он называл «деловая колбаса».

Не успела войти в дом, а уже вела себя по-хозяйски. Отыскала ванную комнату, умылась, вытерлась его же полотенцем, спросила, есть ли чай. Не успел Даг ответить, как гостья захлопала дверцами шкафчиков. Нашла заварку, поставила чайник и выбрала себе с полки кружку – большую, с цветами.

Браун изо всех сил сдерживал раздражение. Не успел сесть напротив собственной картошки, как девчонка заглянула в кастрюлю, поинтересовалась: «Можно?» – и тут же принялась накладывать себе еду.

– Я голодная, как черт, – приговаривала она, пока он притворялся, что не слушает. – В последний раз на велике сидела лет десять назад, а у тетки еще сиденье сломано. Ад, а не поездка…

Уселась на кресло напротив него, поставила перед собой тарелку, поковырялась в ней вилкой, нахмурилась:

– Ты что, купил банку «Осколкино»? Хуже них тушенку никто не делает. Да и кто ее с картошкой смешивает?

Браун скрипнул зубами. Еще пара таких фраз, и он выставит ее за дверь без «истории». Сдержал себя, как умел, спросил по возможности спокойно:

– Ты местная?

У незнакомки на секунду искривилось лицо, будто долетел до ее ноздрей запах с помойки. Брови нахмурились сильнее.

– Ты накорми, напои, спать уложи, сказку расскажи, а потом расспрашивай. Так здесь говорят.

Нет, он точно ей шею свернет, ладони уже чесались.

– Сказку, значит, – процедил недобро.

– Просто пожрать дай. Желудок от голода сводит…

И она принялась наворачивать остывшую картошку.

* * *

(MJ Cole, Freya Ridings – Waking Up)

Начала рассказа он все-таки дождался, когда тарелка перед ней стала чистой, когда с салфетки исчез кусок хлеба, а в ее кружке плескался чай.

– Местная, да.

Она смотрела прямо, но хмуро, и Даг в который раз подумал, что взгляд у нее сложный, «многоуровневый». Простой снаружи, но внимательный внутри, цепкий. Значит, не дура, однако, наглая «не дура» – то еще сочетание.

– Только еще вчера я была на Уровнях. – И замолчала, задумалась не то о превратностях судьбы, не то еще о чем-то.

– Здесь-то как оказалась? В дыру провалилась?

Напротив ухмыльнулись.

– А ты ничего так чувачок. С юмором. – Смеха, правда, в глазах нет. – Нет, не провалилась… Попалась Комиссионерам после того, как устроила аварию на Челдонском мосту. Не слышал?

Он ни о чем не слышал и потому промолчал.

Девчонка потерла щеку.

– Ехала по третьей полосе, отвлеклась за рулем, а навстречу бензовоз. Который вильнул, завалился набок, – вздох, – а после взрыв… Депортировали меня, в общем. В качестве наказания. И да, это мой родной мир, если ты спрашивал об этом, здесь я когда-то родилась.

Браун переваривал информацию быстро, собирал по кусочкам в общую картину.

– А память как сохранила? – его отдельно предупреждали, что обычно при переходах она стирается по умолчанию. Поэтому с ним перед «прыжком» работал сенсор.

– Сложная… история.

Кажется, утаивать детали собрался не только он, но и она.

– Теперь здесь собираешься приживаться?

– Нет, – ответ четкий, как у солдата. Ровный, спокойный, но металлический. – Я собираюсь вернуться обратно.

– Знаешь как?

Самый важный вопрос вечера.

– Нет. Но узнаю.

Если бы напротив сидел кто-то другой, Браун бы фыркнул или цинично рассмеялся – ага, узнаешь, как же. Но она смотрела, как кобра, и что-то в ее взгляде заставило его воздержаться от комментариев. Некая странная решимость, какую можно встретить у фанатика или миссионера, одержимого «благой» целью.

Кусок тишины. Глоток чая; Дагу вкус местной заварки был противен. Может, он ошибся в выборе, как с тушенкой?

– А ты? – последовал вопрос. – Ты-то как здесь оказался, как сохранил память?

Он не собирался ей с самого начала ничего рассказывать, но отчего-то ощутил, что поделиться можно, что ему совсем чуть-чуть хочется это сделать.

– Меня тоже сослали.

Ее брови, коричневые, будто очерченные карандашом, взлетели вверх.

– Сослали на Землю? Это ведь не твой родной мир, так?

Браун поджал губы; гостья, наоборот, улыбнулась. Кажется, она начала в его присутствии расслабляться.

– Как тебя зовут?

Даг долго рылся в памяти, прежде чем вспомнил, какое именно местное имя выбрал.

– Нико…лай.

– Николай?! – Она хохотала так заливисто, что он даже не обиделся, хотя должен был. – Да с тебя Николай, как с меня Марфа.

Отсмеялась, вытерла повлажневшие веки; Браун качнул головой.

– Меня сослали не сюда, – пояснил, – на Войну.

Если спросит «что такое Война», он отправит ее восвояси, но та, которая сидела напротив, удивила.

– Уровень: Война? – Она что-то про нее слышала, теперь судорожно рылась в памяти. – Уровень, где идут бесконечные боевые действия?

– Точно. Меня сослали солдатом, и, значит, пожизненно, без права на выход.

– Но ты вышел.

«Вышел». Каким-то боком и куда-то в боковой проход.

– А за что?

Даг почему-то с ней говорил, сам не знал почему. Может, потому что заранее подготовился к беспросветному одиночеству на неопределенный срок, но вдруг встретил кого-то, кто «сечет».

– Я работал телохранителем, – буркнул не очень охотно, – мой наниматель проштрафился. А когда за ним пришли люди в штатском, я не сразу узнал в них Комиссионеров, попробовал отключить…

И испытал прилив признательности, когда увидел на лице незнакомки водоворот искренних эмоций – удивление, тревога, не сочувствие, но понимание. То самое настоящее понимание, какое редко встречается даже у друзей. Она замолчала, сделавшись смурной, прочувствовав его историю.

– Как же ты вышел с Войны, если пожизненно?

А вот тут уже следовало выдавать детали с осторожностью.

– Друзья. Помогли.

– Ничего себе… у тебя друзья.

Да, с этим повезло.

– А как именно они перекинули тебя на Землю?

Для нее это тоже вопрос вечера, он видел по жадным до ответа глазам. Но был вынужден разочаровать.

– Я не знаю, не уверен. Меня усыпили, – добавил спустя паузу. – Обещали помочь разобраться в ситуации, вернуть назад, если получится.

– Вон оно как…

И примешалось разочарование. Мол, ты, оказывается, золотой мальчик. Привезли, после решат твои проблемы, увезут обратно. С серебряной ложкой во рту родился. Но надежда ведь умирает последней, и да, Браун знал, что она спросит:

– А двоих они смогут забрать?

Она прочитала отрицательный ответ по его каменному лицу.

– Ясно. Значит, за тобой придут… А я думала, мы скорешимся, попробуем отыскать путь на Уровни вместе. – О чем-то подумала, помолчала. – А придут скоро?

Ответ он не знал.

– И ты должен ждать здесь?

– Вероятно. – Он этого не прояснял, не думал, что появится необходимость или желание куда-то сдвигаться с места.

Незнакомка кивнула, вздохнула почти незаметно, допила чай.

– Что ж, ладно, буду искать путь назад в одиночку. У меня, видишь ли, нет желания сидеть тут месяцы или годы.

Даг чувствовал себя так, будто его только что обозвали. Мол, сиди, пай-мальчик, дожидайся своих, а я в бой.

– Давай показывай, где у тебя чистые постельные комплекты, выделяй комнату для сна.

Пока он соображал, где искать белье, она нашла его сама. Сама же, как делала все до того, заняла дальнюю спальню, принялась стелить. Когда закончила, сообщила:

– Утром я уйду. Надеюсь, ноги будут болеть чуть меньше.

Браун чувствовал странное, как будто они не последний день вместе. Есть такие люди, которые встречаются не случайно, не на сутки, а на продолжительную часть пути. Встречаются не просто так, но зачем-то. Сам не знал, для чего спросил:

– Где ты живешь?

– В Колзуновке. Двадцать пять километров отсюда.

Так вот почему она задницу стерла с непривычки.

– Кстати, я Инга, – ответила до того, как захлопнуть перед его носом дверь.

– Спокойной ночи, – пробубнил Даг календарю с изображением курортных островов, прикрепленному изолентой на дверь.