Текст книги "Праздник Дрейка"

Эбби, помятая настолько, насколько можно было быть помятой после встречи с катком, который проехал по твоим внутренностям, продолжала сидеть на стуле.

– Свободна, – отрезал Эст. – Иди домой.

Она снова на него не смотрела. В ее глазах не упрек, но отчаяние – настоящее, глухое. Свое «спасибо» она не передаст. В ней надламывался некий последний смысл.

Может, он и разобрался бы в этом всем, если бы было время, но времени не было.

– Поднимайся, – приказал он. – Мне нужно уходить.

– Мы… попробуем… завтра?

Странное упорство. Пусть для начала попробует выжить сегодня.

– Через месяц, – соврал он, не моргнув глазом. Пусть многократно поест, выспится, а там, глядишь, проснется в ее голове и адекватность.

Ей было больно идти. Очень. У нее не слушались ноги, на нее накатывала тошнотворная слабость, но Кэндис – эта странная девчонка, до сих пор вызывавшая в нем смешанные чувства, – поднялась и пошла.

Дважды она чуть не упала, тормозила, держалась за стену. Помощи не просила и не ждала ее. Ей потребовалась почти минута, чтобы преодолеть коридор длиной в десять метров. Минута, во время которой Эст сверлил ей взглядом спину.

На улице было свежо; пятый час вечера.

Лето, даже в моменты похолодания, оставалось летом, и, толкнув дверь наружу, Стейн какое-то время просто дышал. Наверное, втягивать ноздрями мокрую влажность листьев можно бесконечно. Эту сырость асфальта, этот идущий на убыль городской день. До четвертого корпуса можно было добраться через Портал, но Эсту хотелось пройтись пешком до стоянки, завести автомобиль, вырулить на дорогу. Постоять на светофоре, посмотреть, как бороздят по лобовому стеклу дворники. Он слишком много времени проводил внутри, и ему нравилось снаружи.

Он бы дошел до автомобиля, да.

Но он ощутил след Эбби, уводящий не прочь от Реактора, как должен был, а в сторону.

Стейн двинулся по нему, как пес.

Она сидела, привалившись спиной к стене там, где у здания образовывался вогнутый внутрь прямой угол, «карман». Никем невидимая за кустами, еще более бледная при дневном свете, нежели в лучах софитов его кабинета. Сидела прямо на бетоне, ноги поджаты – «нашла себе убежище».

Он остановился напротив.

– Эбби…

Она посмотрела так, будто травля была привычным для нее делом. Да, ей снова нельзя, ей снова не место, она снова все делает не так. И более всего от нее разило желанием «оставьте меня в покое».

– Здесь нельзя сидеть.

Если ее увидит кто-то другой – не Эст, – разговор будет жестче. Комиссия не орган правосудия, нет. Но он становится органом справедливости или «не» справедливости, если кто-то нарушает заведенный порядок, пусть даже последний для людей не прописан.

– Я уйду, – ответила она тихо. – Пока… плохо.

– Иди домой. Поешь. Отоспись. Вернешься через неделю.

Снова вранье.

Ей тоже нравился запах травы, влажной земли. И этот мелкий дождь – Стейн чувствовал ее флюиды. Ей нравился, насколько мог, этот день и даже этот тихий угол.

– У меня нет следующей недели.

Ему было некогда. Но она достала из кармана сложенный вчетверо белый лист бумаги, и Эст с удивлением почувствовал на расстоянии голографическую печать Комиссии. Постановление? О чем?

Он протянул руку, и лист коснулся его пальцев.

Уведомление.

«Деструкто 1906…»

Ему хватило заголовка, чтобы временно забыть о собрании, до которого осталось двенадцать минут.

«Деструкто 1906» – код, говорящий о том, что человек подлежит аннигиляции. По-простому – стиранию с Уровней ввиду того, что закрылся для получения любого нового опыта и потому стал «бесполезен».

Завтра в десять вечера Эбби Кэндис сотрут. Да, верно, при ее желании жить в один процент система не могла принять иного решения.

Так вот почему она желала попробовать совершить еще один Переход с утра, вот почему «не через месяц». У нее даже двадцати четырех часов нет.

Стейн просто стоял на месте. До собрания одиннадцать минут, десять; Кэндис сидела с закрытыми глазами. Ей было чуть легче на свежем воздухе, но все равно плохо. Она не ждала слов от стоящего напротив, она желала тишины и напоминала ему собаку, получившую слишком много побоев. Стала «несовместимой с жизнью».

В нем колыхнулось желание во всем разобраться, копнуть глубже. Но если он сейчас не двинется с места, то опоздает в отдел.

– Тебе нужно отсюда уйти.

– Я уйду. Обещаю.

У Стейна не клеилось в голове – как можно сидеть на асфальте? Он может регулировать температуру своего тела. Она – нет.

Часы тик-так. Ему пора. Он собирался развернуться, когда она прошептала:

– Спасибо… за всё.

За что? За то, что усугубил последние сутки ее жизни, добавив в них тонну боли?

– Пожалуйста, – сухо обронил он и направился к автомобилю.

Она умрет. Он думал об этом, пока его руки лежали на руле, пока автомобиль стоял на светофоре. Что-то в ее прошлом слишком сильно покалечило внутренний стержень, и его остатки держались на желании сделать нечто напоследок – передать Арчеру Делаверу «спасибо».

Стейн даже вызвал его образ в воображении, осмотрел воочию – плотный мужик, рыхлый, с небольшим пузиком. Рост сто семьдесят; здесь работал рядовым клерком, на новом месте еще не устроился – тратил положенные за Переход бонусы. Не слишком сильный характером, но и не трус. С усами, но без бороды. А также пока без личных отношений, почти без болезней и друзей – в общем, пустое для Стейна место. Но не для нее.

О том, что Эбби отморозит себе зад (хотя при проценте в 1.26 ее это вряд ли волнует), он думал уже на собрании, пока вещал с помоста заведующий корпусом. Рассказывал про скорую смену обязанностей, перетасовке кадров в отделах – Эст его почти не слушал.

Если… «Когда» – поправил он себя. Когда Эбби сотрут здесь, когда она попадет в свой родной мир, она умрет в нем тоже. Сработает тот же процент – 1.26, – слишком низкий для выживания. Все вселенные, все миры устроены одинаково – игровые площадки отторгают игрока, который не желает продолжать игру. Она попадет под машину, окажется убитой шальной пулей, неудачно поскользнется на льду и расшибет себе голову – неважно как…

Она просто болтик в ладном ходе колеса его будней, маленькая помеха. Он перекрутит ее, как пыль, как несущественную помеху. Завтра уже забудет.

Но думалось о другом – в нем клубилось желание разобраться, что-то понять. Комиссия не структура возмездия, она наблюдает лишь за тем, чтобы каждый человек, попавший на Уровни, имел возможность получить здесь опыт. Любой опыт, в том числе и неприятный. Ни за кем не следят двадцать четыре часа в сутки, никому не запрещают криминал до тех пор, пока «око богов» не падет на «мошку, слишком сильно загрязняющую окно». По-иному: «Гадь, но до тех пор, пока тебя не заметили». А уж если заметили…

И она сидела возле здания не потому, что ей было плохо. Не только поэтому. Но потому что ей некуда было идти – Стейн втихаря и прямо на собрании, что запрещалось, дал системе еще один запрос по поводу адреса регистрации Эбби. И получил развернутый ответ:

«По улице Вацеко, строение двадцать четыре, квартира шесть проживает некая пара – Ванесса Льеж и Дуглас Кеннар». Когда-то подруга прописала Эбби к себе по просьбе последней – сложные, замороченные людские отношения Эст вытянул из облака данных, – но Кэндис никогда не проживала по указанному адресу. Тогда где?

Одно он знал наверняка – он должен получить ответы на свои вопросы. Их стало слишком много, и они разбудили в нем зуд, желание знать.

Отсидев на мягком стуле еще минуту, Стейн сделал то, чего не делал ранее никогда – дал системе оповещение «0249». Сообщил код «непредвиденных обстоятельств», после чего, прямо посреди речи оратора и под его же внимательным взглядом, поднялся со своего места и покинул зал.

Да, ему за это назначат проверку.

Будет еще одно разнообразие в скучных буднях.

Она сидела там же, и она замерзла. Впала практически в анабиоз, не укуталась даже в собственные руки, как должна была, просто «спала», привалившись к стене. «Замерзала изнутри».

– Вставай, – приказал он, когда приблизился к ней, приказал привычно жестко.

Глаза Эбби распахнулись, и в них мелькнула паника: «Ее предупреждали. Она не ушла».

– Простите, я уже… – Все еще слабая, как вывалившийся из гнезда птенец, она пыталась опереться на руки, но не могла – не держали ни локти, ни колени. – Я сейчас… Уйду…

– Дай мне руку.

Прежде чем протянуть ей ладонь, Стейн позаботился о том, чтобы его кожу укрыли тонкие, но плотные серебристые перчатки. Защита.

Сам помог ей подняться, сам повел к выходу, как она думала с территории Реактора. И вздрогнула, когда ее подвели к машине.

– Садись внутрь.

– Я… не…

– Садись, я сказал.

Он не знал, что именно она желала возразить. Быть может, она не желала его злить неподчинением, или же хотела напомнить, что у нее в запасе есть еще несколько часов до деактивации, и ей совсем не хочется садиться в автомобиль, раньше времени везущий ее на казнь.

Эст просто захлопнул пассажирскую дверцу, просто сел на водительское место и завел мотор.

* * *

– Расскажешь сама?

Она сидела там, куда он ее усадил – на кушетке в его гостиной. И ответа он, конечно же, не дождался.

Приложил руку в перчатке к ее груди, не спрашивая разрешения, и Эбби вздрогнула, хотя никакого сексуального подтекста в касании не было. Просто ладонь, лежащая вертикально на уровне сердца, пальцы касаются шеи – в нее потекла мягкая энергия.

– Что… вы…

– Просто посиди.

Он давал ей «успокоительное». Принудительно расслаблял, одновременно вливал спокойствие, силы, залечивал нервные окончания. Потому что сейчас ей снова придется несладко, потому что он должен посмотреть.

Дождь за окном так и не разошелся, но продолжал моросить. Серо. Его дом большой, красивый – ей в нем было неуютно, она чувствовала здесь себя куском неприглядной штукатурки на фоне белоснежного мрамора. Стейну хотелось выяснить почему.

– Эбби.

Она посмотрела на него – все такая же усталая, как прежде.

– Сейчас я «вскрою» твою память. Увижу то, что хочу увидеть – не сопротивляйся. – Он минимизирует боль, насколько сможет. Всю нет, частично. – Будет неприятно.

– Я привыкла. – Он удивился тому, что она вообще ответила. И нет, привыкнуть к неприятному невозможно, возможно попробовать приучить себя к мысли об этом. – Зачем… вам это?

Ей было страшно, что, пошевелив болезненные пласты, он заставит ее еще раз прожить их, и Эст пояснил:

– Ты «там» снова не окажешься. Только я. – Момент «зачем» он сознательно упустил. Потому что он так хотел, потому что так надо. – Смотри на меня.

Комиссионерский вход в человеческую память ощущается людям вторжением плавленого скальпеля в черепную коробку. Белокурая и измятая Кэндис дернулась и всхлипнула, когда он это сделал, когда положил руки на ее щеки, сжал их.

– Терпи.

И он вошел, погрузился. Видел одновременно расширенный от страха зрачок ее глаза, живую серую радужку, а также чужое прошлое. Максимально быстро переместил себя по временной ветке вглубь на три месяца назад, принялся выхватывать лишь необходимое, чтобы не усугублять повреждения. Чем дольше он внутри ее головы, тем Эбби больнее, тем дольше после придется восстанавливаться.

Эст искал прицельно.

И нашел.

Эбигейл Кэндис, ассистент в обувном магазине в прошлом. Все как у всех – друзья, подруги, походы в кино, в гости, редкие вечеринки. Нормальное состояние души; всегда преимущественно хорошее настроение. Встречи с парнем по имени Гил, поцелуи после ресторанов, надежды на совместное будущее.

Цепь неприятностей началась тогда, когда Кэндис и Гил съехались. Это произошло четыре месяца назад.

А через месяц он «отжал» у Эбби жилье. Жилье, положенное ей после перехода Комиссией. Просто привел друзей, просто сказал подруге «выметайся». И Эбби не нашла того, к кому обратиться за помощью. Кантовалась по знакомым, чтобы не спать на улице, из-за нервного срыва была уволена с работы, плакала по ночам. А после посетила злополучный бар «Розмари».

Нет, сам бар оказался нормальным, и тот факт, что она в нем перебрала, не был обусловлен неприятными происшествиями или неадекватными новыми знакомыми. Просто нервы, просто горе нужно было «запить».

Позже взятое на последние деньги такси до подруги.

Такси…

Вот с него и начиналась «точка ноль» – фатальный разворот во тьму.

Эбби под ладонями Стейна вздрогнула еще раз – ей было больно, ей жгло глаза, в них рвались капилляры.

– Терпи.

Он залечит их после.

Таксист, относительно молодой парень по имени Бо Харкинс, оказался маньяком. Начинающим «талантливым» новичком. Он давно искал себе жертву, присматривался, принюхивался, и уснувшая на заднем сиденье Кэндис оказалась идеальной кандидатурой – пьяной и беспомощной.

Он увез ее в загородный дом. Держал взаперти. Не насиловал, но унижал морально, словесно, заставлял перед ним пресмыкаться, а когда Эбби сопротивлялась, подвешивал ее в подвале на цепи, на крюки, где она проводила по несколько суток кряду. Не ела, почти не пила, даже спала с руками, задранными вверх…

Эст шумно втянул воздух – девчонка под его ладонями дрожала. Наверное, он сжал ее щеки слишком сильно.

– Еще минута, – сухие слова, как в кабинете хирурга, оперирующего без наркоза.

Спать в подвешенном состоянии? Когда уже не в силах стоять, когда подкашиваются ноги? Ее крики и слезы провоцировали в Бо желание бить. Он получал от этого удовольствие. После начал резать ее ножом – вот откуда шрамы…

Три месяца надругательств – моральных и физических. За три месяца прожившая в доме у северного моста Эбби превратилась из солнечного человека в сломанную куклу. На свободе она оказалась по случайности – когда затопило подвал, когда Харкинсу пришлось снять ее с цепей и переодеть, чтобы ничего не заподозрили коммунальные службы.

Вот тогда она и сбежала, попросилась в туалет. Все на последних силах…

Эст торопился. Его взгляд внутри ее головы ощущался Эбби сверлом.

– Я почти закончил.

Дальше урывками.

Канавы, лесополоса, дикий холод – Бо ее искал, шел следом. Но Кэндис удалось ускользнуть лишь потому, что она свалилась вместе с грязевым потоком в обрыв. А Делавер – тот самый Делавер, которому ей хотелось сказать спасибо, – наткнулся во время утренней пробежки на Кэндис в лесу возле парка. Хоть и порядочно напугался «встрять в дурное», накормил незнакомку, отвез ее в центр помощи бездомным, оставил свою визитку.

А после Эбби – убитой изнутри и снаружи – пришла бумага о «деактивации». Потому что истощились моральные силы, потому что за три месяца – девяносто дней агонии – можно убить почти любого. Если знать как, если очень этого хотеть. И у Бо получилось.

– Все, – прошептал Стейн и стер подушечками больших пальцев, затянутых в перчатки, текущие по щекам слезы. – Все. Сейчас станет легче. Закрывай глаза.

Он вынул из чужой головы бур. Он выяснил все, что хотел.

Прежде чем покинуть дом, Эст потратил несколько минут на то, чтобы восстановить лопнувшие в ее глазах сосуды, максимально купировал боль.

После уложил Кэндис на кровать и сказал: «Спи».

Ей пришлось подчиниться.

Комиссионерам невозможно не подчиниться.

* * *

Обратно Стейн вернулся через час.

Хорошо, когда твоя машина работает Порталом, хорошо, когда километры для нее не существуют, а любые дальние расстояния – миллиметровые клеточки на виртуальной карте. Прежде чем разбудить Кэндис, налил себе воды. Какое-то время стоял у окна.

Темнело.

Она проснулась через двадцать минут, почти сразу сползла с дивана – привыкла к тому, что в последнее время спать на мягких поверхностях ей не позволяли. Что смешивали с грязью, приучали к мысли о том, что она «никто».

Стейн жестом указал ей обратно – Эбби подчинилась.

Она сидела тихо и молчала – Бо запрещал ей говорить, – на Эста не смотрела, но Эст смотрел на нее. Прямо, не моргая. В комнате сгущались сумерки, он включил торшер, после чего произнес:

– Я убил его.

В ее глазах та же паника, что и когда-то – любое упоминание о прошлом пока вызывало в ней шок. После осознание его слов, иное выражение – впервые не пустое, что-то осмысленное.

– Кого?

– Того, кто тебя мучил.

Стейн все ждал, что на него посмотрят с испугом, но глаза Кэндис расширились, а вопрос последовал неожиданный.

– Как?

Не праздный вопрос, со смыслом. Она хотела знать, как именно он это сделал.

– Страшно. – Эст пожал плечами. Он мог бы не страшно, но не захотел.

Впервые Эбби впилась в лицо Стейна взглядом, и в нем читались жадность и прошение.

– Вы можете… показать мне?

Наверное, она понимала, что он может многое. Или надеялась на это.

– Могу. Но это не то, что тебе стоит…

– Я хочу… это увидеть.

Он вдруг понял – ей надо. Это исцелит ее, это лучше любого бальзама затянет раны на ее душе, это оборотный эликсир.

Тишина. Впервые на ее щеках выступили розовые пятна.

– Держи меня за руку.

И он протянул ей ладонь.

Теперь она видела то же, что и он – Бо Харкинса в своем подвале. Да, пришлось снять его с «линии», бросить его желтую тачку в подворотне, увезти в дом у моста на своей. А дальше те же мрачные стены, которые Эбби созерцала сутками напролет, на которые смотрела глазами сквозь заплывшие от побоев веки.

Харкинс на коленях. Ладонь Стейна без перчатки на его голове и, похоже, будто Бо собираются благословить. Только все наоборот. Человек что-то бормочет, подвывает от боли, Комиссионер спокоен, лишь марево вокруг Бо все заметнее. Жаркое, как в пекле вулкана. А после бормотание все отчаяннее, все безнадежнее, просьбы отпустить, крики… А после просто крики – настоящие, те, которые случаются в агонии.

– Что вы с ним… сделали?

Эбби глаз от зловещей картины не отрывала.

– Я поднял температуру его тела. Тридцать восемь градусов, сорок, сорок шесть. Дальше – выше. Я поджарил его изнутри. – Он знал, что это страшно. – Я также лишил его права на воплощение в любом из миров.

«Если это важно».

Ей было важно.

Стейн аккуратно высвободил свою руку из хватки Эбби.

– Видишь, Комиссионеры – монстры.

Попытался пошутить, но она вдруг сделала неожиданное – подалась навстречу и прижалась к нему. Щекой к груди. Эст резко поднял подбородок, чтобы ненароком не коснуться ее макушки, просто чувствовал, как к нему льнет девчонка, как дрожит все сильнее, как сотрясается от рыданий.

«Наконец-то, – думал он, когда эмоции начали выходить из нее наружу. – Это правильно».

А через минуту она заорала. Надрывно, отчаянно, от ярости, от жалости к себе, от всей боли, которую пережила.

– Тсс, – он гладил Эбби по спине, – всё, уже всё.

Для нее всё. Для него не всё, остался Гил.

С ним он разберется ночью.

* * *

Ночевала она в гостиной, он в спальне.

И до утра не сомкнул глаз.

По пути на работу удивительно ярким виделся ему мир – удивительно красивым серое пасмурное небо и блестящие капли на перилах кафе. Стейн никогда не замечал, сколько оттенков стального цвета присутствует в стенах Реактора, в его коридорах, в коврах. Каким удивительным выглядит экран в отделе; Эст впервые прочитал надпись на кулере – «Arion».

Гостей не было.

Желание жить скакнуло в Эбби с одного процента до девяти – хорошо, но мало. Недостаточно.

Он пытался читать новости и статистику, просматривал то, что пропустил вчера на совещании; время от времени ему вспоминался последний крик Гила…

А к двум дня Стейн вдруг попросил себе замену, вновь выдал код «непредвиденных обстоятельств».

Собрался и пошел домой.

Он ехал и понимал – ему нравится, что она там. В его доме.

Да, всего лишь воля случая, но ведь он просил о переменах. Те, что случились, делали его иным – чувствующим глубже, воспринимающим мир в ином спектре цветов. Хотелось это продлить. Его идея странна, она почти сумасшедшая, и шанс на то, что она сработает, минимален. И все же…

* * *

Кэндис. Девчонка со светлыми волосами и удивительными серыми глазами. У нее очень тонкая талия и красивые запястья. Длинные изящные пальцы, очень женственные плечи. Все, что испорчено, можно вернуть обратно, особенно если это не физиология, а всего лишь психология. Да, потребуется время – возможно, не один день или месяц, возможно, год, но Стейн терпелив. Ему интересно, как она смеется, как блестят в свете солнца ее волосы – осталось вернуть им блеск…

Возможно, это простая помощь. Ничего более.

Она сидела на диване, когда он пришел, она ждала вечера – своего конца. Пыталась быть сильной, пыталась скрывать свою печаль – на него, когда вошел, взглянула с тревогой, быстро отвела глаза. Для нее Эст в первую очередь Комиссионер. В последнюю тоже.

Она не готовила на кухне, хотя в холодильнике были продукты, не читала, не смотрела телевизор. Люди, стоящие на краю, теряют интерес к бытовым вещам.

– Как ты?

Даже в его вопросе она пока видела приказ отвечать – тень Бо еще висела на задворках сознания. Эст вытравит ее оттуда, если она позволит. Ему нравилось думать об этом, о процессе «восстановления», о долгих днях, проведенных вместе, даже если прогресс будет скромным и постепенным. И он отпустит ее, как только она излечится.

– Нормально.

Что еще она могла ответить?

И нет, она не завтракала, даже к воде не притрагивалась – нервы.

– Ты ведь не хочешь уходить, так?

Он стоял, опершись спиной на раму высокого окна – от потолка до пола. Наверное, он кажется ей жестким, отдаленным, иным. Особенно с этим давящим взглядом.

– Н-н-не хочу… – Молчала долго, прежде чем спросить: – Разве у меня есть выбор?

– Есть, – ответил Эст и впервые почувствовал, что ему стало душно. – Я хочу предложить тебе кое-что.

– Что?

Теперь паузу до последнего держал он.

– Ты можешь остаться… со мной.

«Как… это?»

Она не вымолвила этого вслух, лишь распахнулись от удивления глаза.

– Остаться… с вами? – почему-то хриплым сделался ее голос. – Как… ваша… женщина?

«Женщина». Ему хотелось усмехнуться. Женщина – это громко сказано. Это в случае, если простая помощь случайно перерастет в чувства, если вдруг созреет в ней желание стать частью его семьи, если придет осознанность, что именно все это означает. Не факт, что у Дрейка Дамиен-Ферно осталась трансформирующая сыворотка, однако все они начали присматриваться к девушкам после того, как у Начальника, а после и у заместителя, появились вторые половины. Человеческие женщины.

Нет, Стейн не загадывал так далеко. Не потому, что не хотел, но потому, что рационально оценивал шансы, однако Эбби вдруг спросила:

– А… вы можете… меня защитить?

Эст усмехнулся. Спросил:

– Кто я?

Спросил тяжело даже для самого себя; Кэндис съежилась от невидимого пресса.

– Вы представитель Комиссии, – отозвалась тихо, как на уроке.

«Отличница. Садись».

– Смогу ли я защитить? Наверное, даже слишком.

Если она понимает, о чем речь. Но она, как ни странно, понимала. И нет, он не успел ей ничего пояснить в ответ на вопрос «Как ваша женщина?», а Эбби взглянула на него иначе, как прозрела. И ответила:

– Да. Я хочу.

Стейн на секунду опешил.

– Хочешь…

Она перебила:

– Да, хочу остаться с вами, как ваша женщина.

Он чувствовал странное. Нечто жаркое, непривычное, и еще то, что выходит из берегов. Начинает переставать вмещаться в себя самого – пробила вдруг брешь эмоциональность.

Конечно, у нее стресс, просто синдром благодарности спасителю. Хотя по глазам и не скажешь.

– Возможно, ты никогда не сможешь меня коснуться. Или переспать со мной, пусть тебе пока это неважно.

«Но когда-нибудь».

Для чего он это поясняет? Ведь, по сути, он для нее просто перевалочная база, пункт неотложной помощи, потому что решил стать им сам. И думал, что она откажется. Чего он не ожидал совсем, так это удивительной решимости в ее глазах.

– Неважно.

– А если сможешь, то навсегда этим закроешь себе путь к другим мужчинам.

– Я согласна.

Его вело. У него впервые куда-то исчезла логика – ее будто стерли. Осталось ровное пространство внутри, идеально гладкое, как море.

А Эбби подошла снова. Близко. Уткнулась лбом в его грудь, как доверчивый котенок. И еще… как женщина, ищущая поддержку в своем мужчине. Стейн расширялся, ему казалось, он стал шире этого дома, шире целого района.

«Процент ее желания жить?» – запросил он систему.

И с закрытыми глазами наблюдал то, чего быть не могло – цифры менялись на ходу.

«Двенадцать… Пятнадцать… Двадцать один…»

Граница выше двадцати – и «Деструкто» можно отменять.

– Дай мне свою бумагу…

Эбби отстранилась от него, и то место, куда только что упирался ее лоб, накрыло холодом.

– Эту? – На свет появился мятый лист с печатью.

– Да.

Он порвал его на части.

– Что… вы…

– «Ты».

– Что?

– «Ты». Кажется, мы обсуждаем такие вопросы, когда на «вы» уже не положено.

У нее красивые глаза – жизнь в них вливалась не только на цифрах.

– Ты… порвал ее. Бумагу.

– Да, потому что она больше не действует.

Они смотрели друг на друга долго. Человек и представитель Комиссии.

Если у Дрейка получилось, у Джона… Да, еще не любовь, перед ним появилась первая ступень лестницы возможностей, ведущая к чувствам. В будущем. Если получится.

– Стейн, – представился он девчонке в мятой блузке.

Вечером он затянет шрамы на ее коже – будет не больно.

– Эбби, – ему шепнули в ответ.

– Будем знакомы, Эбби.

Пока рано говорить «добро пожаловать домой», пока рано говорить, что угодно, поэтому он промолчал. Добавил спустя несколько секунд:

– Я должен съездить на работу. Будь здесь, когда я вернусь.

Она, не отрывая от него взгляда – взгляда, который смотрел ему в самую душу, – кивнула.

* * *

Ему требовался отдел Исполнения Наказаний. Требовалось удостовериться, что предписание не будет исполнено, что статус «объекта» изменился. И сделать это Эст желал лично. Он объяснит им, почему изменились условия, объяснит то, во что пока мало верит сам.

Пришлось заехать сначала к себе, поговорить с заместителем.

– Сегодня не приду, – он был краток.

– Хорошо. – Его кресло пока занимал Эвери Кантон-Дес. – Я прочитал, что вчера к нам заходила девушка?

Ну да, уведомления хранились на экране после посещения двое суток.

– Заходила.

– Перешла?

«Или умерла»? После визита к ним человек был либо «1», либо «0», где «1», соответственно, «жив».

– Передумала.

– Передумала Переходить?

– Да.

– Каким образом?

– Я переубедил.

– Ты?

Стейн не стал ничего пояснять. Пусть Эвери домысливает.

Очень яркие серые стены, глубинное объемное восприятие – Эст шагал по знакомому коридору и видел его впервые. Все видел иначе – оборудование, перегородки, мебель; из него впервые изливалось наружу вполне ощутимое тепло, почти жар.

Конец