Электронная библиотека » Вероника Рот » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 9 июля 2017, 11:20


Автор книги: Вероника Рот


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

В конце месяца папа переехал к своему другу в соседний город. Однажды я допоздна делала уроки, старалась сосредоточиться и решила, что дело пойдет лучше, если перекусить.

Мама сидела одна за кухонным столом.

– Знаешь, – ни с того ни с сего сказала она, – то, что ты решила рассказать родственникам именно сейчас, отнюдь не упростило ситуацию. Я не говорю, что ты во всем виновата, между нами и раньше было не все гладко, но этот лишний стресс, да еще на Рождество…

Я рассказываю об этом ребятам.

Мими говорит:

– Надеюсь, ты сказала ей: «Мам, это бред какой-то».

– Нет, – говорю я. – Этого я не сказала.

– Ну, надеюсь, еще скажешь.

Она делает глоток чая. Я тоже.

– Надеюсь, скажешь в ближайшем будущем.

– В самом ближайшем, – добавляет Хоуп.

– Скажем, завтра вечером, – предлагает Трэвис. – Прямо с порога.

– Погодите-ка, – говорит Хоуп. – А может, прямо сейчас?

Она встает на цыпочки и принимается размахивать в воздухе телефоном, пытаясь поймать сигнал, но тут я говорю:

– Нет, не сейчас. Точно не сегодня.

Костер начинает затухать – все еще горит, но уже не так бойко, как раньше.

Мими подливает мне в кружку кипятка.

– Ну и как тебе? – спрашивает Трэвис.

– Что?

– Чай.

– Только честно, – предупреждает Мими.

– На вкус совсем как мятный чай.

Трэвис удивленно поднимает брови.

– Ну, как скажете.

Становится слишком холодно, чтобы и дальше сидеть на улице. Я достаю из упаковки зубную щетку, откручиваю крышку на мини-тюбике зубной пасты. И тут вижу, как Трэвис выходит из палатки Хоуп со спальным мешком и подушкой в руках.

– О нет, – говорю я, – я что, твое место заняла?

– Не парься, – отвечает он. – Так даже лучше. Она вечно ко мне пристает.

– Ой, да ну тебя, – возражает Хоуп. – Ты мне как брат.

Он забирается в спальный мешок.

Мими говорит ему:

– Я бы пригласила тебя к себе в палатку, но тогда тебе придется спать буквально на мне.

– Дорогуша, – говорит Трэвис, – ты же сама знаешь, что я не хочу всю ночь слушать твой храп.

Он застегивает мешок, забравшись в него до самых бровей.

– Не задохнись там, – предостерегает Мими. – Что мы без тебя будем делать.

– Ладно, – говорит Трэвис и с головой прячется в мешок.

– У тебя есть все, что нужно? – спрашивает Мими.

Она дала мне два одеяла, а Трэвис позволил мне порыться в его машине в поисках дополнительных утеплителей. К счастью, он оказался из тех мальчиков, от которых приятно пахнет.

Я киваю.

Она говорит:

– Я так рада, что нарисовала для тебя тот рисунок.

– Я тоже.

– Ну что, увидимся утром? Ты же не передумаешь и не сбежишь, пока мы спим?

– Ни за что.

Она касается моего запястья.

– Тогда спокойной ночи.

Мы закрываемся в палатке. Как только Хоуп улеглась в свой спальный мешок, а я на свою груду свитеров, все шорохи стихли, и я слышу лишь звуки ночи. Ветер и сверчки. Смех где-то вдалеке, на другом участке.

Хоуп шепчет:

– Мои родители развелись, когда мне было двенадцать.

– Ой! Мне так жаль.

– Мне казалось, земля уходит из-под ног. Это было ужасно. Потом я привыкла, но дом так никогда и не стал прежним.

Крыша палатки прозрачная. Я вижу луну и звезды, и слова Хоуп кажутся такой же вечной истиной, как они. Как бы люди ни старались сосредоточиться на хорошем, пытаясь перенестись сразу в будущее, где все хорошо, правда заключается в том, что нельзя просто проскочить этот период – время, когда становится трудно дышать и ты чувствуешь себя совершенно беспомощным. Как будто кричишь, а никто тебя не слышит. Как будто счастливое будущее – миф, на который нельзя рассчитывать, и хочется только одного – бежать от всего этого.

Конец любви. Конец семьи. Ты больше не дочь двух человек, которые просыпаются в одной постели, ставят зубные щетки в один стаканчик, иногда закатывают глаза и вздыхают, иногда злятся друг на друга, но каждый вечер возвращаются в один дом и садятся за один стол.

– Нам осталось потерпеть всего год, – говорит Хоуп. – А потом у каждого из нас будет свой собственный дом.

– Ага, – говорю я.

– А пока можем ходить в походы.

Хоуп засыпает. Я лежу неподвижно и прислушиваюсь, ожидая, когда захрапит Мими. Ее палатка стоит совсем близко, но оттуда не слышно ни звука. Проходит так много времени, что я начинаю бояться, что скоро рассветет, а я так и не усну.

Делаю вдох.

«Она нарисовала мне картинку».

Делаю выдох.

«Она хотела, чтобы я приехала».

– Тут есть волшебное дерево, – говорит утром Мими. – Я хочу тебе его показать. После завтрака, конечно.

Как по волшебству возникают сосиски, картошка и яйца, которые волшебным образом одновременно оказываются горячими у нас на тарелках, хотя готовится все на костре на одной-единственной сковородке. Мы едим молча, пьем кофе, который Хоуп варит всем по очереди. Сквозь ветви деревьев проникает утренний свет. В воздухе пахнет костром, землей и океаном, а я не могу подобрать слово, чтобы описать свое состояние. Разве что «жива».

Потом мы с Мими идем к ее машине, садимся в нее вдвоем, и я трогаю кристаллики, которые лежат у нее на приборной панели: один прозрачный, один розовый, один желтый.

– А это зачем? – спрашиваю я.

– Мама заставляет меня всегда хранить их в машине. Она считает, что они меня оберегают.

У меня нет слов. Я не представляю себе, каково это – иметь маму, которая верит в такие вещи.

– Хорошо еще, они хоть на вид симпатичные, правда? – говорит Мими, и я киваю.

Она медленно едет по проселочной дороге, которая ведет к выезду из кемпинга, останавливается, чтобы пропустить группу детей. Когда они проходят, она ждет еще пару секунд, и вскоре на дороге показывается мальчишка, спешащий за остальными. Мими улыбается.

– Так и думала, – говорит она. – Всегда найдется отстающий.

Через десять минут она останавливает машину на крутом повороте, в котором на первый взгляд нет ничего примечательного. Ни зоны отдыха, ни знака – ничего, что бы указывало, что тут стоит остановиться. Я жду, что она скажет, что мы пропустили поворот, но она выключает двигатель и смотрит на меня.

– Готова? – спрашивает она, и мы идем вперед по узкой тропинке. Она ведет меня вверх по холму, сквозь деревья и папоротники, заросли травы и диких цветов. Мы ныряем под ветки и лавируем между кустами ежевики, и вот перед нами возникает поляна, а за ней, прямо под нами, океан.

– Вот это, – говорит Мими, – мое самое любимое место в мире.

Она ведет меня к волшебному дереву. Это не секвойя, не дуб, не сосна и не клен. Я вообще раньше не видела ничего похожего. Дерево старое, это сразу видно, но не такое величественное, как секвойя. В ширину оно больше, чем в высоту. Толстые ветви раскинулись во все стороны, а ствол покрыт узлами.

Мими забирается на услужливо протянутую ветку, залезает повыше. Я касаюсь коры и нащупываю место, откуда вылезает крошечный зеленый побег.

– Я хочу рассказать тебе одну историю, – говорю я. Мими кивает.

Она напоминает мне Алису перед путешествием в Страну чудес. Я тоже забираюсь на ветку и усаживаюсь, болтая ногами. Одно неловкое движение – и можно сорваться в океан, но я уже давно нигде не чувствовала себя так спокойно и безопасно.

То самое чувство, которого я ждала от летних курсов.

– Это про меня, мою маму и наш дом.

– Я очень хочу послушать, – говорит Мими.

У меня возникает такое же чувство, как на приемах у Джессики, когда я начинаю рассказывать ей что-то и тут же задумываюсь, зачем я это рассказываю. Но, как всегда говорит Джессика, надо же с чего-то начать.

– Мы купили дом, когда я была в седьмом классе, – говорю я. – Мама давно об этом мечтала. Раньше мы жили в доме, который был вполне ничего, но не очень красивый, а маме хотелось, чтобы все было как на картинке: крыльцо, большие окна и все такое. Чтобы было место, где разбить сад, и уютные ниши, и уголки. Она их просто обожает. Я, кстати, тоже.

Мими улыбается:

– Я это запомню.

– Папа часто работает по выходным, так что мы с мамой вдвоем ходили смотреть дома, выставленные на продажу. Мы несколько месяцев искали идеальный дом и нашли его. В нем было все, о чем мы мечтали. Он стоял на красивой улице, усаженной дубами, и стоил чуть дороже, чем родители были готовы заплатить. Они предложили свою цену, хозяева согласились, и вот тогда-то мы с мамой взялись за дело.

Поднимается ветерок, и я на несколько секунд замираю, наблюдая, как колышутся ветви над нами. Пытаюсь вспомнить, как все было тогда. Когда мне каждый день хотелось проводить с мамой.

– Мы спланировали каждую комнату – цвет стен, мебель. Мы прикладывали к стенам картины, чтобы найти для каждой идеальное место. Составляли длинные списки покупок. Выбирали обои для своих ниш и укромных уголков. Мне доверили выбрать обои для уголка под лестницей. Я выбрала обои под старину, с одуванчиками на розовом фоне. Мы поставили там маленькое кресло и столик, и на долгое время это место стало моим самым любимым в доме.

– Мы прочесывали лавки старьевщиков, охотясь за антиквариатом. Посещали аукционы, скупая картины. Ходили в галереи, сетевые магазины и шоу-румы. Я узнала, как сочетать разные цвета, орнаменты и текстуры. Как ухаживать за комнатными растениями. Каждый раз, как кто-нибудь делал маме комплимент по поводу дома, она говорила: «Мы с Флорой вместе все придумывали».

А теперь они просто все выбрасывают. Все. Как будто это никогда не имело значения. А я не могу подобрать слов, чтобы объяснить, что это значит для меня.

По моим щекам текут слезы, а я даже не заметила, как заплакала. Конец любви. Конец любви.

Мими слезает со своей ветки и забирается на мою. Она берет мои руки в свои, но я чувствую, что этот жест – не просто попытка меня утешить. Это нечто большее.

– Я помню, как увидела тебя в первый раз, – говорит она. – Ты была такой счастливой, уверенной в себе. Мне хотелось сбросить руку Блейка с твоей талии и самой обнять тебя.

– Мне бы это понравилось.

– Даже тогда?

– А ты разве не видела? Кажется, рядом с тобой у меня не получается скрывать свои чувства. И никогда не получалось.

– Я догадывалась, что ты что-то чувствуешь ко мне. – Она отпускает мои руки и дотрагивается до моей щеки.

Я склоняю голову, прижимаясь щекой к ее ладони. Мне хочется, чтобы так было всегда.

– Мне хотелось поцеловать тебя, когда ты была счастлива. И хочется сейчас, когда тебе так грустно.

Но она не двигается, продолжая смотреть на меня.

– Мне тоже этого хочется, – говорю я. – Очень.

И мы тянемся друг к другу.

Я целую Мими Парк через два года после нашей первой встречи. Целую ее, хотя часто говорила себе, что скорее всего больше никогда ее не увижу. Иногда, по ночам, лежа без сна и думая о ней, я говорила себе, что, наверное, нам не суждено быть вместе. Что, наверное, я ошиблась. То, что человек открывает тебе что-то про тебя самого, еще не значит, что ему суждено сыграть еще какую-то роль. И даже, если с первого взгляда на Мими и при каждой нашей следующей встрече каждая клеточка во мне загоралась желанием прижаться к ней, это еще не значит, что она – моя судьба. Может, это просто значит, что мне нужно нечто иное. Что мне нужна девушка.

Но теперь я на три года старше, чем тогда. Я уже целовалась с несколькими девушками. Наверное, даже была влюблена. Но ни с кем другим ничего похожего я не испытывала.

Я прислоняюсь к стволу дерева, чувствуя ее руки на своем лице, в своих волосах, на груди, на затылке. Я хватаюсь за соседнюю ветку, боясь потерять равновесие.

– Мы свалимся с этого дерева, – шепчу я, когда она прижимается губами к моей шее.

Она отстраняется. Мне хочется снова прижаться к ней. Она спрыгивает на траву, я за ней. Под нами сверкает океан. Небо голубое и ясное. А дерево действительно волшебное. Она тянет меня за собой на землю и снова целует меня.

– Мне больше не грустно, – говорю я.

Она смеется и отвечает:

– Хорошо. Это очень хорошо. Мне тоже.

– А вот и Флора с Мими! – восклицает Трэвис, когда мы возвращаемся, и от одной этой фразы, объединяющей наши имена, меня снова накрывает волна счастья.

– Пора гулять, – возвещает Хоуп.

Мими вскидывает ногу:

– Но у меня с собой только сандалии!

– Да ладно тебе, – говорит Трэвис. – Маршрут не такой уж сложный.

Мы уходим в заросли секвойи, где темно почти как ночью, а воздух намного прохладнее, а потом снова выходим на солнце. Идем вдоль обрыва, где под нами шумит океан, а между камней растут цветы, и наконец выходим на самый крошечный луг, какой я только видела. Там мы садимся в кружок, чтобы отдохнуть.

Я замечаю рядом с собой несколько калифорнийских маков.

– Я бы сорвала один для тебя, если бы это не было незаконно, – говорю я Мими.

– Законы существуют, чтобы их нарушать, – она перегибается через мои колени и срывает цветок, а потом вплетает мне в волосы.

Она смотрит на меня.

– Идеально, – говорит Мими, и Хоуп поддакивает, но Трэвис, прищурившись, качает головой.

– Нужен второй для симметрии.

Он срывает еще один цветок и протягивает его Мими, а я поражаюсь, за что мне такое счастье – быть с ними. Казалось совершенно невероятным, что мы встретимся снова, да еще таким образом: на летних курсах, единственные выпускники среди кучки пятнадцатилетних.

– У меня вопрос, – говорю я.

– Какой? – спрашивает Хоуп.

– Каким образом вы все попали на летнюю геометрию?

– У нас у всех туго с математикой, – объясняет Хоуп. – Мы всегда среди отстающих.

Мими добавляет:

– Это единственный предмет, на который мы ходили вместе в прошлом семестре. Учитель нас рассадил, потому что мы все время болтали.

– И это не преувеличение, – вставляет Трэвис. – Мы просто физически не могли прекратить разговаривать.

– А потом мы стали переписываться смсками.

Хоуп качает головой:

– Это был просто ужас. Я пыталась игнорировать свой телефон, но они все время так многозначительно на меня смотрели! В конце семестра нам всем поставили двойки. Так что теперь мы ходим на летний курс и опять все вместе!

Трэвис говорит:

– Уже по второму кругу проходим одно и то же, а все равно ничего не можем выучить.

– Ребята, – говорю я, – вам просто нужно понять, что геометрия – это самое интересное в математике.

Хоуп смеется. Трэвис возражает:

– «Интересное» и «математика» в одном предложении?… Все, мой мозг отключился.

Мими проводит рукой по своей татуировке и улыбается.

– Это самое человечное. Это связано с нашим телом, – я встаю, расставив руки. – Симметрия. Пропорции. Знаете этот рисунок Леонардо да Винчи, где человек стоит вот так? – я шире расставляю ноги и выше поднимаю руки.

– Ну да, голый мужик, – говорит Трэвис.

– По-моему, у него мужики почти всегда голые, – вставляет Мими.

– Но вокруг того нарисован круг, да? – спрашивает Хоуп.

– Точно! И еще квадрат. Этот рисунок как раз про геометрию. Геометрия в природе повсюду: когда бросаешь камень в воду и от него расходятся круги, все шире и шире. И жилки на листьях. И чешуя у рыбы. А если посмотреть на срез дерева, видно, как оно росло. А ульи! А суккуленты!

– Чего я не понимаю, – перебивает Трэвис, – так это почему они не учат нас всему этому? Как будто сами хотят, чтобы мы ничего не поняли.

– А вот я не понимаю, – говорю я, – как так получилось, что я записалась на геометрию, ожидая, что там все будет скучно и знакомо, а в итоге оказалась тут.

– Звучит как комплимент, – говорит Мими.

– Так оно и есть. – Я сажусь на свое место и мимоходом целую ее в уголок губ.

– Похоже, у нас тут кое-что новенькое, – замечает Трэвис, вскинув брови. – Когда вернемся, перенесу свой спальный мешок обратно в палатку Хоуп. Сегодня ночью я чуть не околел.

Снова смеркается. Хоуп приносит из машины укулеле. Трэвис уходит в кусты и возвращается с пучком листьев в руках.

– Я заварю чай, – сообщает он. – Особый сбор. Мята и еще кое-что.

– А мы не отравимся? – спрашивает Мими.

– Да ладно тебе, – говорит он. – От чая еще никто не умирал.

Я даже не пробую его чай, но кружка приятно греет мне руки в вечерней прохладе.

– В твою честь, Флора, сегодня я буду петь только о любви, – говорит Хоуп.

Мими разогревает овощной суп на костре и разливает в четыре миски. Каждое ее движение завораживает. Ей на палец попадает капля супа, и она слизывает ее. Она передает мне миску, и наши пальцы соприкасаются.

Она почти все время молчит, но даже ее молчание так много говорит мне. Что бывают такие моменты, как в прошлом январе. Что люди иногда ужасно поступают друг с другом, когда перестают любить. Что «конец любви» – фраза, над которой можно подумать, но не стоит делать такую татуировку. Потому что в мире есть не только записки «выбросить» или «продать» и красные двери многоквартирных домов, но и ветви деревьев, и океанский берег. Есть спальные мешки, палатки и россыпь звезд. Есть такие люди, как она. И есть человек, в которого превращаюсь я.

Завтра я поеду домой. Возможно, родители будут на меня орать за то, что я вот так сбежала. А может, улыбнутся и спросят, хорошо ли я провела время. В любом случае будет больно.

Через две недели наш дом опустеет. Потом придет риелтор и заполнит дом ничейной мебелью и картинами, чтобы казалось, будто там жила семья – воображаемая семья, у которой нет ни фотографий на стенах, ни писем на столике в прихожей, ни еды в холодильнике. В реальной жизни у нас порой бывал беспорядок. Мы не всегда сразу мыли посуду. Замачивали грязные кастрюли. Оставляли на столах ворох бумаг, а в прихожей – кучу обуви. И пылесосили не так часто, как следовало бы.

Мы не всегда были счастливы, но это всегда были мы.

Завтра я войду в дом, и нас больше не будет. Мы станем другими людьми и уже не будем связаны друг с другом так, как раньше. Я пока не знаю, как с этим жить, но знаю, что это правда.

Хоуп поет очередную песню о любви, как и обещала. Она играет не очень умело, но голос у нее чистый и приятный, и она знает все песни наизусть. Закончив, она объявляет, что ложится спать, и вскоре они с Трэвисом уходят.

Мими склоняется ко мне. От нее пахнет мятой – не зубной пастой и не жвачкой, а настоящей мятой, которая еще недавно росла на земле. Она шепчет мне на ухо:

– На самом деле я не храплю.

Я улыбаюсь. Мы поворачиваем головы, и вот уже я шепчу ей на ухо:

– Я знаю.

Мы сидим вдвоем у костра, поднимается ветер, и она берет меня за руку и ведет к палатке. Я слышу каждый звук: биение своего сердца, шуршание травы под ногами, шорох ее одежды, когда она наклоняется, чтобы открыть дверцу в палатку. И вот оно: звук расстегиваемой молнии, снизу вверх, полукругом, и снова вниз. Я закрываю глаза, хотя на улице уже темно, чтобы сосредоточиться на этом звуке. Это открывается моя жизнь.

А потом звук стихает. И мы забираемся внутрь.

Либба Брэй
Последняя смена

В последний вечер перед закрытием кинотеатра небо выглядело так, будто ему не помешал бы больничный: желто-зеленое, с темными краями, словно загноившаяся рана. Явно надвигалась гроза. По ту сторону дороги выстроились в ряд бульдозеры, как армия, сознающая превосходство над противником. В понедельник утром они перейдут в наступление и превратят старый кинотеатр «Киножуть» в горсть праха, а на его месте вырастут жилые дома, салон сотовой связи и «Старбакс». Ура.

– Кевин! Ты-то мне и нужен!

Пока я копошился под прилавком, мой лучший друг Дэйв подскочил ко мне и притянул меня к себе, держа наготове телефон, чтобы сделать селфи.

Я вздохнул.

– Не надо, а?

– Да ладно тебе, чувак. Надо запечатлеть этот момент.

– А нельзя, чтобы момент так и остался моментом?

– Тс-с. Постарайся выглядеть посимпатичнее. – Дэйв жеманно надул губы. Я сохранял свое фирменное выражение лица: нечто среднее между обреченностью и презрением, обрезрение, так сказать. Щелкнул затвор, и Дэйв отпустил меня, чтобы набрать текст.

– Хештег: #последнийвечервкиножути.

– О да, – сказал я, проверяя давление в сифонах. – Уходим с помпой.

– Вот именно! Последний вечер, – многозначительно повторил Дэйв, мотнув головой в сторону дальнего угла фойе, где предмет моих неразделенных симпатий, Дэни Гарсия, устанавливала перед дамской комнатой табличку «Грохнешься – мы не виноваты», собираясь протереть пол. Ее бирюзовые волосы были уложены в ретроприческу в стиле Бетти Пейдж и выбриты над ухом, утыканным маленькими сережками, как крошечными серебряными позвонками. Вот уже несколько месяцев я сочинял про нас с ней фильм, в котором мы сражались с разнообразными монстрами, спасали мир, а потом на радостях занимались сексом. Что подразумевает, будто у нас с ней было хотя бы одно свидание. На самом деле нет. Даже разговор об этом не заходил.

– Ну так ты дозрел? – спросил Дэйв, одновременно жуя целую горсть мармеладных мишек. По подбородку у него потекла струйка разноцветной слюны.

Я поморщился и протянул ему салфетку.

Дэйв застонал.

– Неужели струсил, как девчонка?

– К чему этот сексизм? Я предпочитаю говорить, что сделал осознанный выбор в пользу малодушия.

– Ну Ке-е-евин…

– Чувак, заткнись, – я глянул в сторону туалета. Дэни зашла внутрь со своей шваброй. Дверь была закрыта. – Я это сделаю, – тихо добавил я, поправив очки на носу. – Просто… не сегодня.

Дэйв швырнул в меня двух мармеладных мишек, одного за другим.

– Да почему не сегодня?

– А?

Дэйв держал наготове третий мармеладный снаряд. Я примирительно поднял руку.

– Просто сейчас неподходящий момент.

– Чувак. Разве Линкольн ждал подходящего момента для Геттисбергской речи?

– Вообще да, Дэйв. Он ждал, когда закончится битва при Геттисберге.

– Ну и что? – Третий мишка отскочил от моей щеки и приземлился под емкостью для льда. – Суть в том, что подходящим момент делаешь ты сам. Сегодня последний вечер, когда ты видишь ее в такой интимной обстановке. Потом два месяца каникул, а потом она уедет в колледж, и ты будешь кусать локти на встрече выпускников, потому что она выйдет замуж за какого-нибудь татуированного рокера на «Бентли» и забудет, как тебя зовут. «Ой, ты Кайл, да? Мы вроде вместе работали? Погоди, а не ты ли тот рыжий придурок, которому не хватило пороху позвать меня на свидание?»

Я просовываю тощие веснушчатые руки в рукава форменной красной ливреи, в которой выгляжу как чокнутый фанат Майкла Джексона.

– Спасибо на добром слове, Дэйв. Ты отлично умеешь подбодрить.

Дэйв пропустил мою колкость мимо ушей.

– Я пытаюсь тебя спасти от тебя самого. И от участи дрочить до конца жизни.

– Дэйв.

– Да, мой сладенький?

– Гори в аду.

– Ты такой милый, когда злишься, – проворковал он и чмокнул меня в щеку. – Хотя бы спроси ее.

– О чем – спроси? – Дэни вышла из туалета, вытерла руки бумажным полотенцем, скатала его в шарик и точным броском швырнула в мусорку, победно вскинув кулак, когда он приземлился в ведро.

– Э-э… Да мы тут говорили о фильме «Я ступаю по этой земле», – быстро сказал я, заливая в аппарат для попкорна искусственное сливочное масло, от одного вида которого можно отравиться.

Дэни фыркнула. Мне этот звук казался убийственно привлекательным. В моем воображаемом фильме она часто так делала. Зрителям понравится. Дэни взяла щипцы и равнодушно потыкала пережаренные сосиски, греющиеся в печке.

– Ах да. Тот фильм, который вроде как проклят? Ну конечно!

– Ты что, не смотрела «Шоугерлз»? Проклятые фильмы очень даже существуют.

Дэйв поднял правую руку.

– Факт.

Дэни закатила глаза.

– Я не про плохие фильмы, а про проклятые. В смысле, которые нельзя смотреть. Никогда. И вообще, как это Скратше умудрился раздобыть копию? Я думала, она хранится в каком-нибудь свинцовом сейфе.

Я открываю коробку пластиковых трубочек и начинаю перекладывать их в диспенсер на прилавке.

– Вот уж не знаю. А что касается проклятия, то, как утверждает наш оплот журналистской этики «Дэдвуд Дэйли Геральд», который читают целых восемьсот два человека, если только сегодня кто-нибудь не умер, во время показа «Я ступаю по этой земле» открываются врата ада. Это вроде как смесь «Волшебника из страны Оз» и «Темной стороны Луны», без наркотиков, но зато с демонами.

Дэни широко улыбнулась, и в моей голове пронеслась очередная сцена из моего фильма.


Сцена 12: Дэни и Кевин бегут по полю, заросшему люпином. На заднем плане рок-фолк-группа играет ироничную, но чувственную любовную балладу. На Дэни белый сарафан, обнажающий плечо с классной татуировкой: сакура плюс имя ее младшего брата.

– Я сделала для тебя кружку на уроке ироничной керамики, – говорит она и протягивает мне кружку из цельного куска глины, без дырки.

– Спасибо. Ироничный кофе – мой любимый напиток, – отвечаю я, и камера фокусируется на моем мужественном подбородке, покрытом сексуальной щетиной.

Наши лица склоняются друг к другу в поцелуе. Мы не замечаем, как к музыкантам приближается толпа зомби.


Очнувшись от своих фантазий, я обнаружил, что Дэни вопросительно смотрит на меня.

– Так, о чем это я… – продолжил я, покраснев. – Раз уж сегодня последний день «Киножути», может, Скратше появится тут?

Дэни взяла две соломинки и надела их себе на резцы, как клыки.

– Да он небось занят: поджаривает невинных младенцев в духовке.

Дэйв пожал плечами и щедро обмакнул начос в сырный соус.

– Это просто новая порция пищи для слухов про Скратше.

Вот уже несколько десятков лет мистер Скратше был любимой городской легендой Дэдвуда, штат Техас. Он приехал сюда в 1963 году, когда страна еще оплакивала безвременно почившего многообещающего президента, и немедленно купил обветшавший городской кинотеатр «Кинопуть», построенный еще в 1920-е годы. В течение года он превратил его в «Киножуть» – кинотеатр, специализирующийся исключительно на ужастиках. Он был оснащен такими передовыми фишками, как система «запаховидения», сиденья с электрошоком и скелеты, падающие на зрителей с потолка на невидимых лесках. К тому же там был единственный в радиусе сорока миль 3D-экран. На премьеры фильмов народ съезжался из самого Абилина. Лично я понятия не имею, зачем затевать бизнес в Дэдвуде[4]4
   Deadwood – сухостой; дерево, засохшее на корню (англ.).


[Закрыть]
, который вполне оправдывает свое название. Уехать куда подальше – пожалуй, лучший вариант для жителей Дэдвуда. Если, конечно, у вас вообще есть варианты.

Ну так вот.

Скратше никто не видел уже много лет, даже мы. Когда в кинотеатр набирали сотрудников, нас всех попросили заполнить короткую анкету со странными вопросами о наших мечтах, надеждах и страхах. Потом я получил по почте короткую записку, написанную очень официальным почерком: «Поздравляем, мистер Грант. Вы нам подходите. Искренне Ваш, Николас Скратше».

Его затворнический образ жизни порождал множество слухов: то говорили, что он родом из Трансильвании. То, что он из циркового городка во Флориде. Он высокий. Нет, он карлик. Священник-расстрига, практикующий нетрадиционные способы экзорцизма. В незапамятные времена убил дворянского сына и с тех пор скрывается у нас в городе. Слухов про Скратше ходили десятки, но достоверных доказательств его существования было всего три. Во-первых, кинотеатр. Во-вторых, его подпись на наших чеках с зарплатой. В-третьих, черно-белая фотография в рамке на плохо освещенной стене у лестницы, ведущей в проекторную. На ней был изображен Скратше, перерезающий ленточку в день открытия «Киножути» 31 октября 1964 года.

Мне эта фотография никогда особо не нравилась. На ней Скратше был в синтетическом костюме с искрой – из тех, которые, кажется, вспыхнут от одной спички. Но пугало меня не сомнительное чувство стиля Скратше, а его глаза. Черные, как ночь. Глядя в них, можно было увидеть только собственное отражение. Каждый раз, как я проходил мимо этой фотографии, его глаза осуждающе следили за мной. У меня вставали дыбом волосы на затылке, а все внутри наполнялось липким страхом. Эти глаза заставляли меня снова и снова смотреть в них.

Вычурная готическая люстра на потолке замигала, и свет потускнел. Скачки напряжения – одна из печально известных особенностей «Киножути». Через несколько секунд лампочки снова разгорелись в полную силу. Мы все дружно выдохнули.

– Пронесло! – воскликнула Дэни и дала мне «пять».

Мне так нравилось чувствовать мимолетное прикосновение ее кожи к моей, пусть это был всего лишь хлопок ладонями. Факт: когда проводишь большинство вечеров, прокручивая на проекторе старые ужастики, любой человеческий контакт доставляет истинное наслаждение. Звучит жалко. Что ж, это наверное потому, что я и есть немного жалкий. В жизни, как и в кино, главное найти свою нишу и работать в ней.

Наш стажер-девятиклассник Джонни, стоявший снаружи, начал судорожно подавать сигналы, что он готов убрать бархатный шнур, за которым выстроились в очередь зрители. Джонни был вертлявым малым с ученическими правами и мерзкой привычкой пересказывать сюжет каждого фильма, который мы собирались посмотреть. В порядке мелочной мести мы с Дэйвом и Дэни притворились, что не понимаем его бурную жестикуляцию. Мы сами принялись размахивать руками в импровизированном танце, пока наконец Джонни не открыл дверь и не заорал:

– Ну эй, народ! Я их запускаю или как?

– Давай, крошка! Жги! – Дэйв сложил пальцы пистолетом и выстрелил в Джонни, который, напрягшись, рванул к веревке и принялся нервно теребить медную застежку. Дэйв вздохнул:

– Боже, храни стажеров!

– Ну вот и все. Наша последняя смена, – сказал я, наблюдая, как люди проталкиваются к входу. – Привет от уходящих в небытие.

Зале заполнился едва ли на треть. Даже в последний вечер и даже с якобы проклятым фильмом мы не смогли добиться аншлага. Неудивительно, что нас сносят. Дэйв напомнил всем выключить мобильные телефоны и начал фотографировать зрителей, которые и сами делали селфи и тут же публиковали их в соцсетях.

Я начал заготовленную речь:

– Добро пожаловать на последний сеанс в «Киножути». У нас вы получите лучшие впечатления от просмотра отборных винтажных фильмов ужасов.

– Заткнись и врубай кино! – крикнул с последнего ряда Брайан Родди. Не зря мы прозвали его Брайн Уродди.

Я сделал глубокий вдох.

– Как вы знаете, фильм «Я ступаю по этой земле» проклят…

– Ки-но! Ки-но! Ки-но! – скандировали Брайан с дружками. Пара хипстеров вяло попытались их заткнуть, но Брайана это только раззадорило.

– Эй, Уродди, мамочка до сих пор тебе корочку с сэндвичей срезает? – У меня за спиной внезапно возникла Дэни и направила билетерский фонарик прямо в глаз Брайану.

Он заслонил лицо рукой.

– Эй ты, не слепи меня!

– Не беси меня – тогда не буду, – парировала она. – Я тебя прикрою, приятель, – прошептала она мне. От ее дыхания у меня по спине побежали мурашки.

– Все, кто работал над этим фильмом, скончались при загадочных обстоятельствах, – продолжил я. – Исполнительница главной роли Наталья Маркова повесилась в дешевом мотеле. Молодой повеса Джимми Рейнолдс погиб, врезавшись на машине в дерево. Счетчик пробега показывал шестьсот шестьдесят шесть миль.

– Божечки! – пискнула девчонка в первом ряду, хихикавшая с подружками. От них так разило алкоголем, что слезились глаза.

– Исполнитель главной роли, Алистер Финдли-Кушинг…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 4.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации