Текст книги "Знак"

Вокруг дома росла ковыль-трава, и нам пришлось продираться сквозь заросли до калитки, запертой на кодовый замок. Комбинацию цифр я, разумеется, знала. День рождения матери. Все коды Ризека так или иначе связаны именно с ней: дата рождения и смерти, дата родительской свадьбы, «счастливые» материнские числа. Исключение составляли лишь двери в самом крыле Ризека. Те запирались кровью Ноавеков. Туда я, впрочем, никогда не ходила по собственной воле, проводя с братом ровно столько времени, сколько ему требовалось.

Я заметила, что Акос следил за тем, как я ввожу код. Но, в конце концов, это была просто калитка на заднем дворе.

Мы зашагали по аллее, которая вывела нас на оживленную улицу Воа.

Я напряглась, когда по моему лицу скользнул взгляд какого-то мужчины. Потом – женщины. И ребенка. Глаза встречных цеплялись за меня, на затем люди отворачивались.

– Вот!.. – зашипела я и прижалась к Акосу. – Меня уже узнали!

– Вовсе нет, – возразил он. – Они смотрят, потому что у тебя ярко-синее лицо.

Я аккуратно коснулась щеки там, где краска определенно подсохла. Кожа оказалась шершавой на ощупь. Я как-то не сообразила, что в такой день взгляды чужих не значат ничего.

– По-моему, у тебя развивается паранойя, – предположил Акос.

– А у тебя – мания величия, если ты забыл, что регулярно огребаешь от меня в спортзале.

Он беззаботно рассмеялся:

– Куда пойдем?

– Есть идея, – ответила я.

И я ринулась налево, прочь от центра, туда, где улицы были не так запружены народом. В воздухе клубилась пыль, но по небу бежали фиолетовые тучи. Как только взлетит побывочный корабль, начнется гроза, которая очистит город, окрасив его синим.

Официальную, поощряемую правительством часть торжества организовали в амфитеатре в самом сердце Воа, но это было не единственное место, где шли гулянья. Кое-как уворачиваясь от локтей, мы шагали по узкой улочке. Дома здесь стояли тесно, точно прижавшиеся любовники, а горожане плясали и пели. Женщина, увешанная фальшивыми драгоценностями, остановила меня, схватив за руку, – роскошь, которую я никогда не могла себе позволить. С непривычки я едва не шарахнулась в сторону. Но незнакомка с улыбкой надела мне на голову венок из цветов фензу, называемых так потому, что они были сизыми, как крылышки светляков.

Мы с Акосом свернули к шумной рыночной площади, уставленной шатрами и прилавками под яркими тентами. Посетители азартно торговались, девушки перебирали дорогие украшения и дешевые побрякушки. В толчее сновали солдаты в блестящих начищенных доспехах. В воздухе плыл аромат жареного мяса.

Я невольно рассмеялась и посмотрела на Акоса. На его физиономии застыло ошеломленное выражение. Акос показался мне смущенным. Наверное, шотеты, которых он увидел, не вписывались в его картину мира.

Мы глазели на прилавки и продолжали идти, не разнимая рук. Я остановилась рядом с торговцем, предлагавшем ножи с резными ручками. Обычные клинки, без особенных каналов, и ток не обвивал их лезвия.

– Госпожа умеет обращаться с такими ножами? – спросил меня старик-торговец, одетый в тяжелую серую рясу золданских священников с длинными, свободными рукавами.

Религиозные золданцы предпочитали простые ножи, считая ток-ножи недопустимо легкомысленным использованием Тока, с которым следует обращаться осторожно и уважительно. В этом их взгляды совпадали с воззрениями верующих шотетов. Но в отличие от наших священников, старик-торговец не использовал свои религиозные взгляды в повседневной жизни, он не стремился изменить окружающий мир. Был, скорее, аскетом, который всегда держался в сторонке.

– Умею. И получше вас, – ответила я ему на золданском языке.

Говорила я на нем, если честно, неважно, но была рада возможности попрактиковаться.

– Правда? – добродушно спросил торговец. – Между прочим, ваш акцент воистину ужасен!

– Эй, вы! – Рядом с нами возник солдат и наставил на старика острие ток-клинка, на который тот покосился с отвращением. – Говорить только на шотетском! Если она еще раз обратится к тебе на золданском… – солдат ухмыльнулся. – Тем хуже для нее.

Я понурилась, чтобы солдат не мог разглядеть мое лицо.

– Простите, это была моя вина, – с запинкой выговорил торговец на шотетском.

Солдат на секунду задержал свой клинок, гордо раздувая грудь, словно орнитомортус – перья в брачных играх, но все же убрал оружие в ножны и потопал дальше.

– Мои ножи, – теперь старик говорил деловым тоном, – самые сбалансированные, которые вы сможете отыскать на рынке…

Он принялся рассказывать, как их куют из металла, добытого на северном полюсе Золда, как вырезают рукояти из дерева от балок древних золдских домов. Я слушала вполуха, искоса наблюдая за Акосом: он продолжал пристально изучать рыночную площадь.

Купив у золданца крепкий кинжал с темным лезвием и толстой рукоятью, подходящей для длинных пальцев, я протянула его Акосу.

– Он – с Золда, – сказала я. – Странное местечко!.. Почти целиком засыпан цветочной пыльцой. Тебе понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть к ножу, зато металл на редкость гибкий и прочный… Что с тобой? Что случилось?

– Эти вещи, – Акос обвел рукой рынок. – Они с других планет, да?

– Ага, – кивнула я, чувствуя, что моя ладонь в его ладони уже вспотела. – Инопланетянам дозволяется торговать в Воа в период Празднования Побывки. Некоторые безделушки были найдены в мусоре, иначе какие же мы шотеты? Обновление выброшенного, понимаешь?

Акос замер посреди людского водоворота и повернулся ко мне:

– А ты можешь определить, откуда та или иная вещь? Ты ведь побывала на всех планетах?

Я огляделась. Шотеты были с ног до головы закутаны в ткани: кто – в цветастые, кто – в блеклые. Некоторые щеголяли в приметных высоких колпаках. Кое-кто громко тараторил на шотетском, которого я почти не понимала из-за резкого акцента. Над прилавком в дальнем конце площади взметнулись в воздух и рассыпались искрами огни: да и сама торговка, казалось, светилась изнутри – настолько молочно-белой была ее кожа. Мой взгляд упал на прилавок, окруженный плотной тучей насекомых: силуэт хозяина-торговца едва просматривался за этим роем. Оставалось только гадать, какие там выставлены товары и для чего они вообще могут понадобиться.

– Да, я побывала на девяти планетах Ассамблеи. Сказать с ходу, откуда прибыли те или иные товары, не могу, но иногда это очевидно.

Я показала на прилавок, где красовался изящный музыкальный инструмент непонятной геометрической формы – он был сделан из множества перламутровых пластинок, то ли стеклянных, то ли кристаллических, закрепленных под разными углами.

– Синтетика, – пояснила я. – Как и все с Питы. Большую часть планеты занимает океан, поэтому питайцы импортируют материалы и комбинируют их по-своему.

Я постучала ногтем по перламутровой пластинке. Инструмент издал звук, похожий на гром. Пробежала пальцами по соседним пластинкам, и раздалась музыка, неуловимо напоминающая морские волны. Мелодия была нежной, как и мое прикосновение, но стоило задеть первую пластинку, и вновь слышался гром.

Каждая «клавиша» сияла собственным мягким свечением.

– Инструмент подражает звуку воды, видимо, для страдающих ностальгией путешественников, – сказала я Акосу.

Он нерешительно улыбнулся.

– Ты любишь далекие планеты и странные вещи, которые можно там обнаружить.

– Да, – согласилась я, хотя никогда прежде об этом не думала. – Ты прав.

– А как насчет Туве? Туве ты тоже любишь?

Он произнес название своей родины, легко справившись с певучими гласными, о которые я вечно спотыкалась. И я тут же вспомнила, что, несмотря на идеальный шотетский, Акос не был одним из нас. Он вырос во льдах, его дом обогревался горюч-камнями. Наверняка во сне он до сих пор говорит на тувенском.

– Туве, – повторила я. – Ледоцветы и дома из витражных стекол.

Я никогда не была на севере, но изучала тувенский язык и культуру, видела фотографии, фильмы. Тувенцы обожали сложные геометрические узоры и кричащие цвета, выделявшиеся на снегу.

– Летающие города и бесконечная белизна. Да, пожалуй, мне нравится Туве.

Лицо Акоса исказила болезненная гримаса. Неужели мои слова вызвали пресловутый приступ ностальгии? Акос принялся рассматривать подаренный кинжал. Проверил пальцем остроту клинка, сжал рукоять.

– Ты с такой беспечностью отдала мне оружие, – пробормотал он. – Но я могу использовать его против тебя, Кайра.

– Ты можешь разве что попытаться, – мирно поправила я. – Но не думаю, что станешь.

– По-моему, ты заблуждаешься относительно меня.

Это было правдой. Я часто забывала, что мальчишка – пленник в моем доме, а я – его хозяйка и, в каком-то смысле, стражница. Однако позволь я ему сейчас сбежать, чтобы попытаться выкрасть и увезти домой Айджу, моя жизнь вновь превратилась бы в нескончаемую агонию. Даже думать о таком не хотелось. Слишком много сезонов и Узулов Зетсивисов было у меня за плечами, слишком много завуалированных угроз от Ризека и полупьяных вечеров в его обществе.

– Пора посетить Сказителя, – и я двинулась дальше.

Пока мой отец старательно превращал Ризека в чудовище, моим образованием занималась Отега. Иногда она наряжала меня в широкий плащ, чтобы скрыть тени, и отводила туда, куда родители никогда бы не позволили мне пойти.

Это место тоже относилось к числу «запретных». Оно находилось в беднейшем квартале Воа, где половина домов уже развалилась, а другая половина собиралась последовать их примеру.

Здесь имелись свои рынки, скорее – стихийные: товары, разложенные на покрывалах, чтобы в любой момент можно было связать ткань в узел (вместе с уловом, конечно же) и удрать.

Акос предупреждающе сжал мой локоть, когда мы бродили по небольшому базарчику. Я смотрела на фиолетовое одеяло с расставленными на нем белыми бутылочками. Этикетки были содраны, и к оставшемуся на стекле клею пристал фиолетовый пух.

– Это лекарства? – спросил Акос. – Выглядят как отирские.

Я кивнула, не решаясь заговорить вслух.

– От какой болезни?

– От тошнодури, – ответила я. – Вирус поражает вестибулярный аппарат.

Официально эта хворь называлась Кью 900X, и ею мог заболеть кто угодно.

Акос нахмурился. Мы остановились в переулке, сюда почти не доносились звуки праздника.

– Но ее можно предотвратить. Неужели вы не делаете прививок?

– У нас довольно бедная страна, не забыл? – Я тоже насупилась. – Мы ничего не экспортируем, а наших ресурсов еле-еле хватает на поддержание штанов. Некоторые планеты посылают нам гуманитарную помощь, тот же Отир, но она, увы, попадает не в те руки и распределяется в соответствии с социальным статусом, а не с нуждой.

– Я никогда… – Акос запнулся. – Никогда прежде об этом не думал.

– А зачем тебе беспокоиться о шотетах? Проблемы шотетов тувенцев не интересуют.

– Я тоже вырос в богатой семье, живущей в нищем городе. Так что мы с тобой похожи, – удивленно произнес Акос.

– Нельзя ли что-нибудь для них сделать? – Акос показал на жалкие лачуги. – Ты ведь сестра Ризека и могла бы…

– Он меня и слушать не станет! – запротестовала я.

– А ты пыталась?

– Полагаешь, мне легко уломать братца? – Я почувствовала, что мои щеки горят. – Попробуй-ка сам встретиться с Ризеком и уговорить его изменить всю систему. Тогда я на тебя и погляжу.

– Верно, но я просто сказал, что…

– Шотетская аристократия защищает Ризека от заговоров, – горячо зачастила я. – В обмен на преданность он обеспечивает им медицинское обслуживание, еду и предметы роскоши, о которых другие могут не мечтать! Если бы не подачки, Ризек давно был бы мертв. А с ним и я – как кровная родственница. Поэтому… нет, извини, не буду я взваливать на себя великую миссию по спасению сирых и убогих!

Мой голос звучал зло, но в глубине души мне было стыдно. Когда Отега впервые привела меня сюда, мы наткнулись на труп человека, явно умершего от голода. Меня едва не стошнило. Гувернантка прикрыла мне глаза ладонью, поэтому я мало что успела разглядеть. Да уж, ничего не скажешь: «Плеть Ризека», великая воительница, которую выворачивает наизнанку при виде мертвого тела.

– Не стоило болтать попусту, – вымолвил Акос, мягко сжав мои пальцы. – Давай навестим твоего… сказителя.

Я кивнула, и мы продолжили путь.

Выбравшись из лабиринта тесных улочек, мы добрались до хибары с приземистой дверью, украшенной синими узорами. Я постучала. Дверь со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы выпустить наружу струйку белого дыма, пахнущего жженым сахаром.

Все выглядело зыбким, эфемерным, может быть даже священным. В каком-то смысле так оно и было. Именно сюда в первый день Праздника Побывки меня привела Отега – на урок шотетской истории.

На крыльцо вышел высокий бледный мужчина с чисто выбритой головой. Он всплеснул руками и улыбнулся.

– Малышка Ноавек! Не думал, что доведется увидеть тебя еще раз! Кого ты с собой привела?

– Его зовут Акосом. Акос, познакомься со Сказителем. По крайней мере, он предпочитает, чтобы его называли именно так.

Акос поздоровался. По его позе я заметила, что стойкий солдатик исчез, а на его место вернулся взволнованный мальчик. Улыбка Сказителя сделалась еще шире, он кивком пригласил нас внутрь.

Напоследок я вдохнула свежего прохладного воздуха (в жилище Сказителя всегда царила жара) и вошла в маленькую комнатку. Акос пригнулся, чтобы не задеть головой шар с яркими фензу – тот свисал с куполообразного потолка.

У стены находилась ржавая железная печь с трубой, выходящей в единственное окошко. Я знала, что полы здесь земляные: еще в детстве я заглянула под простенькие тканые коврики, чьи жесткие нити искололи мне ноги.

Сказитель подвел нас к куче подушек, где мы и устроились, продолжая неловко держаться за руки. Стоило мне на секунду выпустить руку Акоса, чтобы поправить платье, как тени вновь засинели под кожей.

Сказитель прищурился.

– А они никуда не делись, – произнес он. – Без них я тебя едва узнал, малышка Ноавек.

Он поставил на стол металлический чайник и несколько разномастных керамических кружек. Стол по существу представлял собой два табурета, один – железный, другой – деревянный.

Я налила себе чая. Напиток был светло-бордовым, от него сладко пахло.

Сказитель устроился напротив нас.

Я посмотрела по сторонам. Белая краска на стенах облупилась, из-под нее проглядывала желтая. Однако и в этой каморке висел вездесущий новостной экран, кое-как прилаженный над печкой. Комнату заполняли предметы, добытые во время Побывок: темный металлический чайник явно прибыл с Тепеса, решетка на печке сделана из обломка питайского пола, а наряд Сказителя – из роскошного отирского шелка. В углу я заметила сломанное кресло неизвестного происхождения.

– От твоего приятеля… – Акоса, да? – пахнет тихоцветом, – Сказитель вдруг сурово наморщил лоб.

– Акос – тувенец, – пояснила я. – И тут нет никакого неуважения.

– Неуважения? – непонимающе переспросил Акос.

– Да, я не разрешаю входить в мой дом людям, принимавшим тихоцветы и любые другие вещества, изменяющие Ток, – ответил Сказитель. – Хотя они могут вернуться, когда действие зелий закончится. Я не склонен гнать гостей.

– Сказитель – наш священник, – объяснила я Акосу. – Обычно мы зовем их духовенством.

– Тувенец, значит… – Сказитель прикрыл глаза. – По-моему, ты что-то путаешь, господин. Ты говоришь на священном языке, как на родном.

– Мне лучше знать, где мой дом и кто я такой, – раздраженно буркнул Акос.

– Я не хотел тебя обидеть, но ведь Акос – шотетское имя, неудивительно, что я ошибся. Зачем тувенцам давать ребенку имя, которое звучит для них столь чуждо? А как зовут твоих братьев и сестер?

– Айджа и Сизи, – ошеломленно произнес Акос.

Он выглядел испуганным. Я почувствовала, как он стиснул мою руку.

– Ладно, неважно, – отмахнулся Сказитель. – Вы ведь пришли ко мне не просто так, и времени, полагаю, у вас немного. Перейдем к делу и не будем ждать, когда разразится гроза. С чем ты ко мне пожаловала, малышка Ноавек?

– Поведайте Акосу историю, которую вы рассказывали мне. Вы же ее помните, да? Мне ее так хорошо никогда не пересказать.

– Хорошо, малышка Ноавек, – босоногий Сказитель обнял ладонями свою кружку.

– Что до истории, у нее нет начала. Тогда мы не понимали, что наш язык, язык откровений, передается с кровью. Мы, галактические странники, всегда держались вместе. У нас не было ни дома, ни стремления его обрести. Мы следовали за Током туда, куда бы он нас ни вел, и верили, что именно в этом заключается наша судьба.

Сказитель отхлебнул глоточек, отставил в сторону кружку и пошевелил пальцами. Когда я увидела этот жест много лет назад, то рассмеялась: настолько странным он показался. Теперь-то мне было известно, чего ждать.

В воздухе возникли призрачные фигуры. Силуэты не светились, как голограмма галактики, которую мы видели в комнате Изыскателей, но были сделаны по тому же принципу. Я понимала, что Сказитель активировал звездную карту.

Планеты вращались вокруг солнца, а вокруг них вилась белесая лента Тока.

Серые, дымчатые глаза Акоса расширились.

– Однажды некий оракул предсказал, что правители приведут нас туда, где мы обретем свою родину. И мы действительно обнаружили вроде бы необитаемую, холодную планету, получившую название Урек, что на шотетском означает «Пустая».

– Урек, – повторил Акос. – Так шотеты называют нашу планету?

– А ты думал, мы будем именовать ее по-тувенски? – хмыкнула я.

Конечно, в официальных документах планета, на которой жили и тувенцы, и шотеты, называлась Туве, однако мы не считали себя обязанными прибегать к названию, принятому в Ассамблее.

А звездная карта Сказителя уже изменилась, она сфокусировалась на одной тускло-сияющей планете.

– Течение Тока было здесь весьма мощным. Но мы не захотели забыть нашу историю и наше непостоянство, наше желание возвращать к жизни сломанное, поэтому начали летать на Побывки. Каждый сезон мы, шотеты, всходим на корабль, который столь долго носил нас по галактике, и следуем за токотечением.

Если бы Акос не держал меня за руку, я бы ощутила гул Тока в своем теле. Я редко об этом задумывалась, поскольку гул всегда сопровождала физическая боль, правда, в остальном я ничем не отличалась от других шотетов – да и от всех других людей галактики. За исключением Акоса, сидящего рядом. Мне вдруг стало интересно, помнит ли он гул Тока, скучает ли по нему.

– А затем в наш город Воа вторглись люди севера, – продолжил Сказитель сумрачным голосом. – Они называли себя тувенцами и выращивали ледоцветы. Войдя в город, они увидели детей, ждущих возвращения родителей из Побывки. Тувенцы похитили их, забрали прямо из колыбелей, из-за кухонных столов и с улиц. Они украли их, увезли к себе и превратили в рабов.

Пальцы Сказителя провели в воздухе черты, и я увидела призрачную улицу, по которой бежал совсем маленький мальчик. Его преследовал клуб дыма, который вскоре настиг ребенка и поглотил его.

– Вернувшись с Побывки, взрослые обнаружили исчезновение детей и начали войну за их возвращение. Но у шотетов не было военного опыта, многие, очень многие пали в битве. Они решили, что потеряли своих детей навсегда. Однако через поколение один из наших отрядов на планете Отир встретил девочку, заговорившую с ними на шотетском. Она оказалась дочерью тувенского слуги, покупавшего что-то для своих хозяев, и даже не понимала, что обратилась к ним на шотетском. Она была первой Возвращенной, вернувшейся к своему народу, – Сказитель склонил голову. – Постепенно мы совершенствовались. Мы стали храбрыми воинами, и никто уже не посмел нас обидеть.

Сказитель легонько дунул, и картинка истаяла в воздухе.

Барабаны в центре города в этот момент забили громче: к ним присоединились барабанщики из бедных кварталов. Они грохотали и рокотали, а я с открытым ртом смотрела на Сказителя.

– А вот и обещанная гроза, – произнес он. – Вовремя, потому что моя история близится к концу.

– Благодарю тебя, – произнесла я. – Извини, что…

– Ступай, малышка Ноавек, – криво улыбнулся Сказитель. – Не к чему пропускать столь восхитительное зрелище.

Крепко сжав руку Акоса, я вскочила, увлекая его за собой. Акос хмуро смотрел на Сказителя. К чаю парень даже не притронулся. Я потянула его на улицу, прочь из дома. Даже отсюда был прекрасно виден проплывающий над Воа корабль, чьи обводы я знала так же хорошо, как лицо собственной матери. Я отлично запомнила этот сужающийся к носу силуэт. Знала, из какой Побывки привезены те или иные листы обшивки, а по их оранжевому, синему или черному цвету – насколько они изношены. Наш лоскутный корабль. Он был так огромен, что его тень накрывала Воа.

Раздались радостные возгласы.

По привычке я подняла руку к небу. Оттуда, где находился погрузочный док, послышался громкий, сухой треск, напоминающий удар хлыста. Во все стороны протянулись синие прожилки, одни обвивали тучи, другие – создавали новые. Словно в воду выплеснули чернила, и они постепенно смешивались с жидкостью, пока город не заволокло темным туманом. Это был дар корабля.

А потом на землю обрушился такой родной для меня синий дождь.

Я попыталась поймать на ладонь темно-синие капли. Попадая на кожу, они оставляли пятнышко краски. Люди пели и нетерпеливо подпрыгивали. Акос запрокинул голову, поглядел на пухлое брюхо корабля, перевел взгляд на собственную руку, испещренную синими точками. Затем его глаза встретились с моими. Я засмеялась.

– Синий – наш любимый цвет! – крикнула я. – Именно такого цвета становится токотечение там, где надо искать сокровища!

– В детстве я тоже любил этот цвет больше других, хотя тувенцы его ненавидят, – признался Акос.

Когда в моей ладони скопилась маленькая лужица, я выплеснула ее Акосу в лицо. Его щека посинела, Акос закашлялся и сплюнул. Выгнув бровь, я ожидала его реакции. Он молча сложил ладонь лодочкой, подставил ее под водосточный желоб и повернулся ко мне.

По-детски взвизгнув, я кинулась за угол, но успела получить свою порцию холодной воды. Я взяла Акоса за локоть, и мы понеслись по улице, а вокруг нас пели старики, плясали, обнявшись, мужчины, женщины и дети.

Недовольные инопланетные торговцы поспешно прятали свои товары. Промокшие до нитки, мы прыгали по ярко-синим лужам и хохотали. Впервые мы с ним смеялись одновременно.