Текст книги "Фломастеры для Тициана"

Место
_{амарант}

Антония достала из сумочки подводку для глаз, отодвинула верхний козырёк салона автомобиля над водительским сидением, направила зеркало на себя и занялась приведением своей внешности в порядок.

«Ох уж эти, пробки, – думала она, – Но есть в них, получается, и плюс: вот не успела дома накраситься– пожа-лста…». Из радиоколонок доносилась песня-нелепица – «Отсутствующий всё равно присутствует на чьём-то месте…». Антония выключила радио и всмотрелась в зеркало заднего вида.

Хвост автомобильной пробки растянулся не менее, чем на полчаса– возможно, там впереди, авария, а, может, из-за перекрытой строителями дороги. Город уже давно нуждался в дополнительных дорожных уровнях. И, вот, наконец, уже построили почти пятнадцать развязок, скоро откроют вторую очередь метро, и, возможно, лет через пять начнут поднимать дороги на второй этаж, так же, как в Токио.

Об этом всём думала наша героиня, периодически поглядывая на ситуацию на дороге. Сегодня Антония выехала пораньше, чтобы успеть подать заявление на новый паспорт. Впереди – поездка за рубеж, а срок действия старого паспорта подходил к концу.

Алма-Ата – относительно молодой азиатский мегаполис. Но по архитектуре он близок к европейским городам, что отмечают почти все гости южной столицы.

Вот недавно приезжала подруга Антонии из Австрии, архитектор по образованию, и была поражена уровнем культуры строений. Высотные, отливающие разноцветным зеркальным покрытием, красавцы-здания где-то повторяли линии гор, где-то смотрясь друг в друга, создавали ощущение арки, впускающей потоки спешащих и бессуетно передвигающихся прохожих. Какие-то здания сосредоточили на себе азиатский колорит, очерчивая раскосыми аллеями монументальную помпезность нависающих конструкций. Колонны движущихся автомобилей, джипов, лимузинов самых разных марок и расцветок неторопливо перемещались по улицам и проспектам, наполняя пространство города внутренней упругостью. А уж какое метро открыли недавно! Величественность мрамора, высокие своды, фрески и художественная шедевральная мозаика на стенах станций, новенькие синенькие уютные вагоны электропоездов – всё это было лицом нового азиатского мегаполиса.

Антония жила в этом городе уже более десяти лет…

– Так складываются обстоятельства, – объясняла она тогда, десять лет назад, своему шефу-редактору причину предстоящего переезда из областного центра.

– Это не объяснение, Тонечка… – почти стонал Урызбай Токенович.

Ему совсем не хотелось отпускать Тоню, как он позволял себе называть свою любимицу-журналистку. Но никуда не денешься – Тоня выходила замуж за алмаатинца и переезжала к нему.

– Тонечка, ты хотя бы не забывай о своей родине… – сделал вид, что пускает слезу, шеф-редактор.

– Урызбай Токенович, но ведь моя родина не совсем здесь, а в семидесяти километрах отсюда…

– Родина километрами не измеряется – запомни это… детка…

«Шеф любил сверкнуть глубокомысленными фразами, на то он и шеф», – думала Антония и пыталась перевести разговор в другое русло.

– Опять вы меня Тоней называете…

– И буду называть! – шеф демонстративно сжимал губы, – Кто вообще придумал такое имя дать русской девушке?

– А вам кто имя дал?… – Тоня посмотрела на шефа пристально, – То-то и оно!..У меня бабушка – немецкая итальянка, она была женою итальянского посла, которого уже не впустили в Сталинград в мае сорок первого года, и её вместе с двумя дочками выслали в Казахстан…

И Антония рассказала то, что слышала от матери, как бабушка с двумя дочерьми ехала на поезде. Как поезд разбомбило, как погибла бабушка и как мать с сестрой потеряли друг друга, как позже выяснилось – навсегда. И как после, её взяла на воспитание русская семья, и как она осела в Восточном Казахстане, а со строительством Бухтарминской ГЭС переехали в только что строящийся молодой город Серебрянск.

– Тебе обязательно надо об этом написать, – сказал шеф, а Антония и так понимала, что надо бы, но как всегда – думаешь, времени ещё много – успеется…

Перед отъездом, на планёрке шеф выдал Антонии очередное задание – на статью по итогам пресс-конференции городского отдела внутренних дел.

Подобные взаимодействия журналистов и силовых структур только-только начинали набирать нововведённые обороты. Государственные издания уже давно кормились с этих информаций. А частные газеты, такие, как издание «Восточный базар», в котором работала Антония, стояли ещё только у истоков отношений частников с государством.

Пресс-конференцию назначили на конец рабочего дня в новеньком здании ГОВД, только что сданного в эксплуатацию. Даже запах краски ещё не успел выветриться.

Журналистов пригласили в зал. Дали время на расстановку аппаратуры, раздали заготовленные пресс-релизы, и начальник милиции, откашлявшись, произнёс:

– Мы собрали вас здесь, открывая практику прямого общения с прессой. Те сведения, которые вы получите, должны быть опубликованы в ближайших номерах, в какой форме – выбирайте сами. Главное, чтобы сведения, изложенные здесь, дошли до читателя.

Суть сообщения состояла в следующем – подошло к завершающей стадии расследование по нашумевшему два года назад убийству директора спиртного завода – Акимханова Шокы. По доказательной базе убийство носило заказной характер. Почти все исполнители преступления взяты под стражу, но главная фигура заказчика пока недосягаема по нескольким причинам. Крышеванием фигуры заказчика и основного исполнителя занимается, по негласным сведениям, должностное лицо частных структур. Нет достаточных доказательств к его задержанию, допросы же с задержанными исполнителями носят неофициальный характер и результата пока не дали.

Когда начальник ГОВД говорил о должностном лице частных структур, он выразительно задержал взгляд на Анонии.

Антония сидела ни жива-ни мертва. Учредителем их газеты являлся директор частного рынка. И эта промелькнувшая мысль создала двойственный смысл.

– Вот, в общем-то, и всё, – закончил выступление начальник полиции, – Все необходимые имена указаны в пресс-релизе. Теперь можете задать вопросы. И если вопросов нет – все свободны.

Пара вопросов о работе ГОВД не представляла ничего особенного. Конец рабочего дня торопил всех по домам.

Ещё раз окинув взглядом присутствующих, начальник завершил встречу:

– Если больше вопросов нет, все свободны.

Антония уже получила пальто в гардеробе и остановилась рядом со знакомым журналистом из центральной газеты Андреем Коротченко, как её окликнул молодой человек в штатском:

– Антония?!

– Да? – отозвалась Тоня.

– Можно на пару слов?

– Антон, ты едешь с нами? – спросил Андрей, обращаясь по-приятельски.

Человек в штатском тут же ответил, кивая не столько Тоне, сколько Андрею:

– Я подвезу! – уверенно крикнул он.

Тоня удивлённо посмотрела на молодого человека:

– Собственно, что вы хотите?

– Не переживайте… – и уже тише добавил, – Не торопитесь одеваться, сейчас все выйдут, а мы с вами вернёмся в кабинет к начальству. Прошу пока не задавать вопросов, просто сделайте вид, что мы с вами беседуем о чём-то личном, – и улыбнулся широкой белозубой улыбкой.

Тоня ещё раз глянула на Андрея, помахала ему рукой.

В кабинете их ждал начальник. Он вышел из-за своего массивного стола и предложил присесть в кресло. Тоня так и держала в руках пальто. Молодой человек наклонился:

– Позвольте, я… пальто на вешалку… – и снова оголил свои белые зубы.

«Не курит, наверное», – подумала Тоня, отдала пальто, и повернула голову к рассматривающему её начальнику.

– Я вся внимания…

– Вы простите, что мы немного ваше время используем… Но мы вас задержим не надолго…

Тоне уже приходилось в свою журналистскую бытность попадать в самые разные, в том числе, нелепые ситуации, из которых она вынесла несколько правил – не тушеваться, не суетиться, сохранять холодный ум.

– Я слушаю вас.

– О нашем с вами разговоре никто не должен знать, даже ваш главный редактор. Вы, может быть, догадываетесь, что это связано с вашим учредителем.

Тоня вздёрнула брови, уцепив пробегающую мысль – «похоже, опасения мои подтверждаются…».

– Ваш учредитель является директором рынка, и вы, вероятно, должны догадываться, что он не последнее лицо в криминальном мире. Мы хотели бы вас предостеречь, и в то же время, вы должны нам помочь. В своей статье вы опубликуете ещё кое-какие имена. Статью вы покажете редактору, как у вас там положено, а он в свою очередь обязательно покажет этот материал Оринову – директору рынка. Мы будем отслеживать все передвижения его, ну, впрочем, на этом ваша функция закончится.

– Интересно получается… Ведь закончится не только моя функция, но и всего издательства… Это так?

– У вас всё равно нет другого выхода. Издательство рано или поздно само собой пришлось бы закрыть. А так… Понимаете, вы поможете нам взять опасного преступника. Его противоправные действия вредят всему городу… И, потом, вы нам поможете, может, и нам удастся вам лично помочь.

Тоня чувствовала себя предательницей. Что плохого ей сделал шеф, что она вот так должна его подставить? «У него же семья, дети, – думала она, – А остальные в редакции? Что будет с ними? Работу сейчас найти не так уж просто… А что если всё рассказать ему? Но непонятно – в каких отношениях он находится с Ориновым… Помнится, как совсем недавно он делился с Тоней, что хочет открыть своё собственное издание и уйти из-под Оринова. Ну, так, может, это всё к лучшему?…».

Мысли ёрзали в голове, пока Тоню вёз домой тот самый молодой человек.

– Я хочу вас предупредить, чтобы вы лишнего – никому, и по телефону тоже…

Всю ночь Тоня просидела над материалом.

А утром принесла статью шефу, но оказалось, что шефа на работе не будет – он взял больничный. Заместитель шефа – долговязый и постоянно хмурый Кокеш Самалович, пробежался по тексту по диагонали и спросил:

– Целый поло/с? – плохо говоря по-русски, он коверкал язык, но за два года общения Тоня уже понимала – что он говорит.

– Да, я согласовала с Урызбаем Токеновичем по телефону.

Тоня действительно согласовала по телефону – ещё вчера, как вернулась, что будет срочный материал от ГОВД.

Шеф поинтересовался о характере статьи, и Тоня вкратце обрисовала суть пресс-конференции, опираясь на пресс-релиз, опустив при этом сведения о директоре рынка.

– Хорошо-хорошо, Тонечка. Только придётся завтра поторопиться – к вечеру нужно сдать номер в вёрстку.

Он сказал, а сам не пришёл на работу.

– Эт по сопще/н ховэдэ? – уточнил Кокеш Самалович.

– Мыгы, – Тоня мотнула головой, продолжая в это время что-то писать, или делая вид, что занята.

А на душе кошки скребли. «Какое-то жуткое ощущение предательства…».

Кокеш занимал это место уже несколько раз, в должности исполняющего обязанности главного редактора, когда шеф уезжал в командировку или находился в отпуске, или, как сейчас, болел. Но не в полном смысле этого слова – место, а только по должности. Сидел он тут же в нашей общей комнате для журналистов, где стояло четыре стола, и один из стульев был исключительно его. Да и он единственный работал с текстами на казахском языке. Наши же три места распределялись по мере занятости тремя журналистами, фотокором и приходящим корректором.

При каждом таком временном повышении Кокеш Самалович даже внешне менялся. Он надевал галстук, который нелепо смотрелся при его долговязом росте с его рубашкой с короткими рукавами. Кокеш именно в дни «повышения» начинал ходить ровно, выпячивая слегка пивной животик, появившийся у него примерно год назад, когда ему сделали назначение заместителя главного редактора. А ещё у него на этот период менялись интонации в голосе – становясь непререкаемыми.

Он приступил к чтению статьи.

Протирая, то и дело, указательным пальцем левый глаз под толстыми плюсовыми очками, он щурился, то дальше отодвигая от себя текст, то приближая руку с ним ближе:

– Тэк… тэк… нуу… кто так пишт, кто так пишт!..

Тоня слегка напряглась.

– Сопсем нельзя так, – и он зачитал предложение, в котором предложил причастный оборот перенести с конца в начало предложения.

– Хорошо, я согласна… – сказала спокойно Тоня.

А сама начала нервно грызть кончик ручки, думая: «Может, встать и… забрать статью. Он подумает, что я взяла на доработку… А потом что-нибудь придумаю… Но надо что-то предложить взамен… на целую полосу…».

Готового материала не было. Но у Кокеша всегда есть несколько заготовок…

И тут вдруг Кокеш изменился в лице, подобрел даже как-то:

– Слюш, Антоний, а ты сопсем скор уедищ? – он показал головой куда-то в сторону.

– Ну, да – скоро тю-тю…

– Ну, ты эт… не забывай, а то будищ в столице такой ваажный, пройдёшь, так посмотрищ, – он изобразил взгляд свысока, – И дальше пойдёщ…

Кокеш сощурил хитро глазки, смотря на Тоню.

– Вас-то я точно узнаю! – улыбнулась Тоня.

– Ладно, ты всегда хорощо пишщ, сдаём!

И поставил резолюцию «в набор» с чувством выполненного долга.

На следующий день Тоня шла на работу, боясь даже думать – что её там ожидает. Уже вдалеке она увидела нервно курящего в окне шефа. Он тоже заметил Тоню. И, подходя к зданию, шеф встретил её на крыльце здания. Взяв под локоть и озираясь, повёл за угол здания, на ходу, запыхавшись, и запинаясь в словах, начал говорить:

– Ох, Тонечка, что ж ты натворила… Тебе бы лучше не появляться. Сегодня из типографии номер свежий привезли, и как обычно – по киоскам уже раскинули, а свежий – хозяину на стол. Он обычно часам к десяти только приходит, а сегодня чего-то совсем рано пришёл… Прочитал, и началось… Он приказал изъять весь тираж. А его же уже по киоскам развели. Ну, мы давай собирать всё. Хозяин приказал весь тираж уничтожить. Он злой, говорит, приведите мне её, как только явится… Я вот думаю, пока никто тебя не видит… Я ещё сам толком статью не читал – чего ты там натворила-то, а?…

И в эту минуту на крыльцо здания вышел Оринов. Он не вышел, а выкатился – толстенький, но как всегда опрятно одетый. Когда, бывало, он шёл по коридору, за ним тянулся шлейф приятных мужских духов. Сегодня верхняя пуговица рубашки у хозяина была расстёгнута, и по лицу и шее разлились бардовые пятна. Он успел заметить удаляющихся, и крикнул:

– Ко мне в кабинет! Оба!

Урызбай Токенович отвёл от Тони взгляд, виновато повесил голову и поплёлся назад, к крыльцу. Тоня – следом.

В кабинете Оринов нервно ходил, отмеряя по нескольку шагов в одну и, резко развернувшись, в другую сторону. Руки засунул в карманы брюк. На лице его пятна, казалось Тоне, стали ещё багровее. Он резко подошёл к Тоне и сквозь сжатые зубы процедил:

– Ты!.. Соплячка! Ты понимаешь – что ты написала? Ты на кого свой поганый рот открыла?! Кто тебя кормит, в конце концов…

Тоня уткнула глаза в пол. Ей казалось – сейчас он может сделать с ней что угодно.

– Так… – Оринов встал за стол, и уперся в него кулаками, – Откуда эти сведения?

– Так, Мухит Оспанович, – вмешался шеф, – это же по сводке… бррр, по пресс-релизу ГОВД…

– Молчать-аать! Я её спрашиваю! – вторую часть предложения он уже кричал.

Тоня пролепетала:

– Что всем дали, то и мне. А откуда я что-то знаю про ваше к этому…

– Цыц! Малявка! Цыц – сказал! С глаз моих долой, чтобы я тебя… Хотя, нет… Ещё начнёшь свои обиды кому-нибудь изливать… Анжар – он крикнул охранника, – Закройте её где-нибудь, пусть посидит – подумает над своими делами… Хотя, какие это дела? Да ты козявка – мне ничего не стоит тебя взять и раздавить прямо вот здесь, да пачкаться не хочется… Анжар, уведи её.

Анжар толкнул Тоню в спину.

Тоня взглянула на шефа, а тот и взгляда поднять не осмелился.

Тоню продержали в каком-то полуподвальном помещении около суток. Ночью стало жутко от того, что она вдруг осознала – даже если её кто-нибудь кинется искать – не найдут. В этом положении она действительно козявка. С горем пополам уснула, подстелив под себя здесь же находящиеся пачки со старыми номерами газет-неликвидов. А утром проснулась от шума где-то наверху, от топота, какого-то общего переполоха и начала долбить в дверь. Открыл Урызбай Токенович – взъерошенный, небритый и осунувшийся:

– Тонечка, дорогая, ты в порядке?

– Простите меня, Урызбай Токенович, простите! – Тоня прильнула к пахнущему потом шефу и заплакала.

– Ну, что ты, Тонечка, что ты! Всё, что делается – муко/й будет, скоро и не вспомнишь весь этот кошмар!

– Я вас. подвела… Теперь-то как?

– А что «как»? Оринова арестовали… Немного все отдохнём, а там видно будет… Помнишь, как я мечтал своё издание открыть… Может, время и пришло… Вот если б ты не уезжала – попросил бы к себе…

Но Антония уезжала. Она была рада, что ей больше не придётся даже по той улице проходить, где находилось здание бывшей редакции. И мужу смогла рассказать эту историю только спустя годы.

Урызбай приехал на вокзал провожать Тоню. Как-то торжественно подошёл и спросил:

– Может, передумаешь уезжать, а?

Тоня улыбнулась.

– Другого ответа от тебя я бы и не смог услышать. Но это так… для проформы спросил.

Тут подошли провожать Тоню друзья-подруги. Урызбай замешкался:

– Ты, Тонечка, это… Береги себя! А это вот от меня – тебе на память – в вагоне откроешь, – и он протянул Тоне пухленький конверт, – И ещё… береги своё слово…

И зашагал прочь, не оборачиваясь.

Тоне стало слёзно-больно за всё, что она сделала не так. А как бы она смогла по-другому? Она думала об этом в вагоне, когда поезд тронулся, и замелькали за окном провожающие, и показалось, что где-то там среди них стоит Урызбай. Он машет отъезжающему поезду и похож на философа, который уже всё знает, поэтому никуда не едет, и тихо благословляет твой путь, на котором многое ещё может случиться в поиске своего места в жизни.

Уже отъехав от города, Тоня вскрыла конверт. В нём была свёрнутая газета, деньги и записка:

«Тонечка, это твой гонорар за статью и сама статья. Мне удалось умыкнуть два номера – один тебе, а другой оставил себе на память, да и наконец-то прочитал статью. Ты – молодец! Береги своё отношение к слову! Будь счастлива! Урызбай».

…Пробка на дороге, наконец, начала рассасываться. Тоня посмотрела на часы:

– Ничего не успеваю с этими пробками.

Ей с утра нужно было сдать паспорт на обмен по возрасту, потом встреча с художником для обсуждения макета новой книги, и ближе к вечеру договорились с мужем пойти в кафе, где и поужинать, и послушать выступление местных бардов.

– Здравствуйте, – поприветствовала миловидная работница паспортного отдела, – Заполните анкету, и вас по номеру вызовут – следите за табло.

Вопросы анкеты были стандартными – где родился, адрес прописки, и тому подобное. Когда Тоня подошла к окошку второй раз, девушка внимательно просмотрела заполненную анкету, прочитала всё по слогам, сверяя прочитанное с выражением лица Антонии. Заострила внимание на имени, перечитав два раза. Затем что-то внесла в компьютер и переспросила:

– Простите, город вашего рождения – Серебрянск?

– Да – Серебрянск.

– Вы пишете, что это Восточный Казахстан.

– Да, это Восточный Казахстан.

– …Но, простите, в базе нет такого города в Казахстане… – служащая посмотрела на Антонию внимательно.

Антония еле сглотнула недоумение:

– Но я родилась в городе Серебрянск Восточного Казахстана. Вот… – Антония достала из сумки файл с документами, вынула свидетельство о рождении и потянула работнице.

– Простите… – служащая ещё раз уткнулась в документ, потом в компьютер, – Это Зыряновский район?

– Сейчас – да… А когда я родилась, был Серебрянским…

– Нет такого города в Казахстане… – будто извинялась девушка за компьютером.

– Может быть, это в вашей базе его нет? – начала выходить из себя Антония.

– У нас единая база по всему Казахстану, – заключила служащая.

– И как мне быть? – Антония вытаращила глаза.

– Запишем, что вы родились в… Зыряновском районе…

У Антонии всё внутри негодовало. Она достала телефон и стала прокручивать ленту телефонного справочника, набрала номер:

– Алло! Лёшка, привет! Да… не верь своим ушам… Ты, знаешь, я по делу… Тут паспорт меняю… Нет-нет, не развелась… Давай об этом потом… Что? Встреча одноклассников… Хорошо-хорошо, потом об этом… Ты мне скажи, Серебрянск не переименовывали?.. – долгая пауза Антонии и кивание в трубку никакого воздействия на служащую не возымели, – Спасибо, Лёш, ты меня успокоил – потом расскажу, в чём дело… Пока…

– Девушка, город ни куда не исчез, его не переименовали, и с карты не стёрли… Где у вас старшая, или старший?

– Ну, что вы так стразу… – заёрзала служащая… – Если в базе нет… Вы заявление напишите, а мы разберёмся.

Антония ушла расстроенная. И ещё более расстроенной стала после того, когда уже в новеньком паспорте увидела запись «место рождения – Зыряновский район». А объяснили недоразумение тем, что ошибку исправят – но сначала в компьютерах, это же по всей базе…

«Я родилась в степи…» – прокручивала Антония негодования на произошедшее, – «Мой город стёрт… Я… меня нет».

Она снова стояла в пробке. Машины еле двигались, цедя метры жизненной дороги, упуская время, пропуская пешеходов, и слушая звуки радио, доносящие нелепую песню: «Отсутствующий всё равно присутствует на чьём-то месте…».