Текст книги "Плен. Роман"

У вас была лапоухость.

Мы провели удачное хирургическое корректирование, и в данный момент эта патология отсутствует. Никаких осложнений не наблюдается.

С чем связана Ваша просьба?

– Я готова заплатить снова за операцию, то есть я не предъявляю претензий к качеству операции. Просто я хочу быть снова собой.

Понимаете, после операции меня преследуют разные мысли – что я прекрасна, я лучше всех и ко всем я стараюсь поворачиваться ушами.

– Диана, Вы со мной сейчас спокойно разговариваете, не крутите головой, не демонстрируете результаты пластической хирургии…

– Да, но я знаю, что Вы смотрите именно на уши.

– Диана, Вы раньше замечали излишнее внимание к Вашей лапоухости?

– Нет.

– А в анкете до операции Вы написали, что да. На психологических тестах все показатели положительны.

– Сергей Юрьевич, верните все как было. Пожалуйста!

– Не могу Вас лишний раз подвергать хирургическому вмешательству, Диана. Тем более с таким очевидным положительным для науки результатом…

– Что Ваша наука понимает? Вы знаете, что теперь мне глухой быть на восемь ракселей и уши обрезать два герсека?! А я была близка к принятию!

– Что такое раксели и герсеки?

– Раксели – это тела в которых мы все, как в коконах запутались.

– Понятно, – послышалось покашливание и повторный вопрос о герсеках прозвучал сдавлено.

– Герсеки, – это дыхание вселенных. Все подчинено только им, – плача сообщила пациентка.

Текстовое сообщение:

«Обследование Фроловой Д. И. не выявило психических отклонений. Обследование проводилось судебно-медицинской группой МЕраЧ».

12.04. 2019

«Произведена повторная операция Фроловой Д. И. Пациентка больше в клинику не обращалась».

Грожет перестал жевать, посчитал сколько лет сейчас должно быть этой Фроловой. Убедившись, что люди теперь столько не живут, заработал челюстями основательно, словно желая перемолоть не нежное кроличье мясо, а свинцовую пластину.

«Вот тебе и простота», – размышлял хирург.

«Как-же все тонко и близко. Ничего. Сто двадцать восемь герсеков покорно дохнут и ничего. Подумаешь, два каких-то хирургишки и чокнутая пациентка».

Челюсти хозяина клиники заработали ритмичнее. Распираемый любопытством, но больше ненавистью он просмотрел оставшуюся информацию быстро, стараясь убедиться в том, что до сути – эти кулибины не добрались.

– Раксели, – глухо произнес жующий рот, – два миллиона лет данные о них высечены в Араратской долине.

– Что? Кто-то догадался что это?!

Думча наполнилась хохотом, на респектабельную грудь посыпались слюнявые куски мяса.

Отсмеявшись, Грожит доел кролика и посмотрел на часы.

«Новый день. Здравствуй, третье июля восемьдесят пятого года от создания системы. И прощай. Надо поспать. Но сначала…»

Отец пришедшего в негодность биоматериала, вошел в сеть на средний уровень, нашел интересующий контакт и отправил данные на трех своих детей, которые при раннем обследовании показывали менее пятидесяти процентов совместимости с тканями отца.

«Все возможно», – отключившись от сети размышлял Грожит.

«Природа предсказуемо делает свое дело. Главное вовремя воспользоваться результатами. Но надо более интенсивно заняться воспроизведением новых особей… Кстати… Сегодня будут результаты Ламорвы…»

Владелец клиники пластической хирургии потянул за петлю, спрятанную в стене. Выдвинулась кровать, на которой он и смотрел свой самый любимый сон: в окружении прекрасных дев он – Бог вечности празднует свой очередной десятитысячный день рожденья.

Над лабораторией в реанимационной палате Дар видел свой сон.

Глава 3 Подземелье с корнями вверх

Сознание возвращалось медленно, с надрывными приглушенными стонами. Так скрипела цепь пересушенного колодца, когда на рассвете, шестилетний Дар вырвался на волю из пансионата у моря и побежал куда глаза глядят, лишь бы подальше от надоедливой прислуги.

Солнце поднялось быстро и палило нещадно. Хотелось пить, но возвращаться Дар не намеревался.

Именно тогда прозвенел первый звоночек несправедливости более масштабной, чем в узком семейном кругу.

Мальчик ходил от одного разрушенного дома к другом и заглядывая в незапертые двери считал, сколько игрушек остались без своих маленьких хозяев.

Получалось какое-то огромное число, до которого Дар еще не научился считать, остановившись на тысячи.

Потом уже учась в университете он наткнулся на информацию, что раньше на том месте был детский дом и оздоровительный лагерь. И снова прозвенел звонок несправедливости – элитный пансионат находился у самого моря, а деревня очень далеко. Как дети поправляли здоровье? Водой из единственного колодца, который скрипел и скрипел сейчас, как будто стараясь утянуть в прошлое.

Полумрак казался единым живым организмом – спящим монстром в объятья которого попал Дар. Хотелось растолкать это неповоротливое животное и когда оно сдвинется с места увидеть солнце – солнечные лучи – до тошноты надоевшие на поверхности Земли и столь необходимые сейчас.

Тоска защемила грудь так остро, что страх лопнул, словно кожа от сильного удара и отступил, а неведомые до этого мгновения чувства презрения и ненависти пробились дубовыми саженцами сквозь образовавшуюся брешь.

Дар прошел несколько шагов вперед, кости захрустели под ногами, но не обращая внимания на скорбный хруст молодой человек подошел ближе к одному из огромных канатов, обвивающих бетонные перекрытия.

Страх вернулся ледяным ужасом. Дар отшатнулся. Свисающие с перекрытий, ложащиеся на монолитные плиты и арматуру плети оказались не тросами и канатами. Мясистые щупальца осьминога опутали основание какого – то здания.

Дубовые корни приподняли тело путешественника, и неведомая сила переместила его под центр фундамента. Отсюда молодой человек смог оценить масштаб строения и нашел сходства со знакомым объектом. Заостренные углы по краям трезубца, средний – в три раза длиннее крайних, а в основании кольцо… Это его дом – клиника отца как длинный клинок кинжала в центре; лаборатория, гостиничный комплекс крайние зубцы, два жилых крыла дуги от рукояти.

Переведя дух, Дар попытался различить во мраке обладателя щупалец.

И тут произошло необъяснимое: зрение отделилось от остававшегося под фундаментом тела и со скоростью сверхсветового постина понеслось, сквозь металлические пруты, камни, коряги, различные деформированные временем и массой грунта предметы, к центру Земли.

Вскоре появилась яркая точка и разрослась до огненного шара, надкусанного с одной стороны словно яблоко. Именно с этой стороны была громадная, бурая голова осьминога. Она сочилась слизью из ран, нанесенных копьем огненного атланта, стоящего на золотой колеснице. Запряженные в нее белоснежные кони с золотыми гривами с трудом совершали круг по краю поля битвы. От их движения арена и все вокруг неё вращалось. Щупальца осьминога переплетались, но он, как акробат выворачивал огромную голову между щупальцами и поводьями, и снова смотрел черными, бездонными глазами в лицо излучавшему свет врагу, а тот наносил сокрушительные удары в скользкое тело соперника.

Стараясь рассмотреть копьеносца, Дар приблизился, но в этот момент толстое щупальце ударило по одному из златогривых коней. Искры посыпались в темноту. Изворачиваясь, как раненая змея щупальце осьминога устремилось в сторону юноши.

В следующее мгновенье невольный свидетель кровавой битвы почувствовал толчок и вылетел из-под основания клиники в операционную.

Яркий свет ослепил и оказался таким холодным, что Дар затрясся в ознобе.

На операционном столе лежала женщина. Над ней работал хирургический лазер. Стоя перед монитором, рядом с тремя медицинскими сестрами, контролировала процесс доктор Дергачева.

Дара никто не замечал. В этот момент он понял, что не материален и где-то в сознании начался поиск логического решения этому обстоятельству. Но мозг быстро отказался от поставленной задачи, полностью переключившись на поглощение визуальной информации.

Со стола сошла точная копия лежащей пациентки. Встала за спинами медицинских работников и разделилась на две.

Следующее зрелище, от нахлынувшего отвращения, заставило Дара почувствовать нехватку воздуха.

Одна копия начала отрывать куски от другой и жадно их поедать. При этом копия-жертва пыталась остановить методично работающий лазер, но ей не удалось даже привлечь к себе внимание и в течении короткого времени она была растерзана, и полностью поглощена. На мгновение поглотительница взглянула на Дара. В упор на него смотрели черные, безжизненные глаза осьминога. Копия забралась на пациентку и растворилась в ней, словно сахар в горячем чае.

Ржавая цепь колодца заскрипела с новой силой, тысячи колокольчиков зазвенели повсюду.

– Повышение давления! – констатировала медсестра стоя у «Аппарата Козырева» подключенного к Дару.

– Пульс учащается. Что делать, Грожит Вирович?

Отец наблюдал из кабинета за происходящим. Утром он получил результаты плацентарного исследования Ламорвы. Вероятность имплантного сращивания плодных тканей с тканями Грожита более восьмидесяти процентов.

– Ничего, Танѝта. Он справится.

Руководитель клиники равнодушно отключил канал и покрутившись на любимом стуле спрыгнул с него, как мальчишка.

«Если Дар выживет, будет запасным вариантом, а меня ждет обед с Ламорвой. Какая удача! Восемьдесят процентов!» – радовался своему успеху гуру медицины идя по коридору.

Какой-то родственник с потрепанным букетом ромашек поприветствовал врача, так словно желал сказать нечто большее и Грожит остановился.

Ему нравился этот древний обряд благодарения врачей родственниками спасенных пациентов. Чаще всего преподносили ненужные мелочи или деньги, но иногда антиквариат и хорошие напитки.

– Вы… – коротко начал разговор хозяин клиники, зная, что дальше все пойдет по накатанной колее.

– Отец Светгоры. Подруги вашего сына.

Без особого энтузиазма врач пожал массивную ладонь.

– Ах, да. Ну, как решились? – потеряв интерес заторопился Грожит.

– Сейчас решаем.

– У вас хороший лечащий врач, – уже скрываясь за дверями внутреннего лифта громко сообщил светило науки.

Богдан Харитонович остался стоять в нерешительности. Не такого общения он ожидал с возможно будущим членом семьи.

«Только бы это оказались мои пустые переживания», – занервничал Богдан Харитонович, – «не хочу верить в то, что Дар отвернется от моей девочки. Господи, какое испытание! Бедные дети!»

Светгора прижалась к матери.

– За что, мамочка? – горячо шептала дочь вдыхая аромат дома.

Тихого, светлого, с цветами и белым роялем, за которым так не хотелось заниматься, учась в школе. Сейчас вся эта жизнь казалась чужой, как будто – это Светгора украла у кого-то те счастливые дни, а теперь вернулась к своему разбитому корыту.

Вспомнив стихи гениального современного поэта, девушка забилась в истерике, отдавшись горьким мыслям:

«Кто мне теперь посвятит стихи? Кому я нужна? Никогда у меня не будет детей, дома и семьи!»

Предвкушая содержательный разговор молодой девушки, ставшей в одночасье полу лысой старухой и ее матери выглядевшей богиней красоты, соседки по палате заблаговременно отвернулись каждая к своей стене и выйти не спешили – такой редкий случай живого спектакля обе не хотели пропускать.

Мать в который раз бросала на них укоризненные взгляды, но поняв, что наедине с дочерью им не дадут остаться начала трудный разговор:

– Доченька, Господь посылает нам испытания, – на этих словах одна из соседок заметно содрогнулась, понятно было, что от смеха.

Мать сильнее прижала дочь и продолжила:

– Лишь сильный духом, чистый душой и помыслами пройдет все испытания и воздастся ему спасение души его. Прости нас доченька, видно грешны мы с отцом твоим, раз так наказывает Бог дитя наше.

Дочь отодвинулась от матери и сквозь мутную пелену слез всмотрелась в родной силуэт. Над висками заметно прибавилось седины, прямые плечи поникли, руки дрожат и кажется тонкие пальцы вот-вот сломаются от тяжести капающих слез. Но как сильна ее вера, она не страшится говорить о ней, хоть и вызывает насмешки.

Девушка снова прильнула к матери:

– Мамочка, миленькая, вы ни в чем не виноваты. Это несчастный случай.

Отец обычно громогласный, неповоротливый великан вошел незаметно и Светгора не сразу заметила его. Он стоял совершенно подавленный и растерянный у серой больничной двери с букетом настоящих ромашек – таких живых, солнечных, напоминающих о наступившем лете – времени долгих свиданий, на которые Светгора надеялась в этом году, только еще надеялась…

– Папочка! – вымолвила дочь призывая отца.

Упав на колени, великан обнял жену и дочь. Лепестки ромашек осыпались на кафельный пол. Шаркая одноразовыми пластиковыми тапочками соседки пошли в коридор, обсуждать увиденное и услышанное.

Никто из семьи их уже не замечал. Выплеснувшиеся слезы, боль и отчаянье наполнили палату. Когда эмоции улеглись отец первым заговорил.

– Доченька, у нас есть некоторые сбережения и у меня вот-вот будет новый договор.

Дверь палаты приоткрылась, но отец сделал три решительных шага и хлопнул дверью так, что обе женщины улыбнулись.

– Что? Что вы смеетесь? Разве сейчас время улыбаться? – удивился великан.

– Ничего, папочка, – Светгора вытерла салфеткой, покрасневший нос, – просто ты такой хороший. Я так тебя люблю!

– Мы тебя любим, Богдан. Иди к нам, защитник ты наш. Горочка, дорогая, папа хотел сказать, что мы сделаем все, что ты пожелаешь.

– Спасибо!

– Я пойду умоюсь, – Светгора нерешительно встала на ноги.

Отец поспешил подхватить дочь на руки.

– Пап, ну я сама!

Все засмеялись.

«Я сама» – были первые слова маленькой Светгоры и стали в семейном кругу притчей во языцех. Как Светгору ни уговаривали произнести хоть слово, она упорно молчала, но лишь при взрослых. Оставаясь наедине или в компании сверстников, она произносила какие-то слова или слоги, но стоило появиться родителям, как девочка замолкала.

«Я сама» сказала она, когда отец хотел ее подсадить на карусели, так и не заметив факта произнесения фразы. Родители быстро догадались, что молчанием дочь проявляла характер и вскоре старались опекать ее по поводу и без, тогда дочь и заговорила. «Я сама», «Я сама» им пришлось слушать неделю по сотне раз в день, но однажды дочь не выдержала и выложила такую тираду об их поведении, что любой взрослый поставил бы нерадивое дитя в угол, но только не счастливые родители.

Когда дочка закрыла дверь в ванной комнате, жена строго спросила мужа:

– Что за договор? Почему ничего не говорил? Секретный проект?

Мужчина не торопился с ответом. Он смотрел за окно на искусственные сосны, опаленные до желтизны, на такое-же грязно-желтое, как и кривые ветки небо, на солнце сжигающее Землю, и вокруг всего, что он видел эти три дня, словно змей искуситель вился один вопрос: «Какая разница – полая она или нет?»

Жена прижала хрупкую ладошку к его «неотесанной клешне».

– Мне предложили хороший заработок если я опровергну Кирилова.

Жена подскочила и нервно заходила по палате.

– Богдан, так нельзя. Люди должны знать правду!

– Мне кажется, у нас сейчас одна правда, – мужчина кивнул тяжелой головой в сторону выходящей из санитарной комнаты дочери.

Светгора старалась улыбнуться, отчего лицо с обгорелой кожей еще больше стало похоже на приклеенную пластиковую маску.

Родительские сердца перекликнулись созвучием боли.

– Я поставлю цветы в вазу, – стараясь казаться, как можно более раскрепощенной, сказала мать.

– Я сама, – снова проявила самостоятельность дочь и взяв вазу из рук матери пошла назад.

Из санитарной комнаты раздался звон упавшей вазы и крик негодования Светгоры. Мать поспешила к дочери, оставив отца прислушиваться к женским всхлипам, уговорам, мольбам и проклятьям.

«Все требует баланса», – размышлял оставшийся в одиночестве великан, – «сколько получил, столько и отдай».

Пациентки с соседних кроватей заняли свои места и с интересом наблюдали за происходящим. Обе они словно сошли с обложек модных журналов – яркие, блистающие красотой ухоженных тел, но Богдан Харитонович, даже невольно поморщился, словно открыл банку с протухшей ветчиной.

«Ради кого я стараюсь? Ради вот таких кукол? Кто они мне? Господи, поговори со мной! Страшные мысли жгут мою душу! Помоги!»

Ответа от Всевышнего не было. Небеса не разверзлись, обгоревшие листья берез не позеленели, лишь всхлипы родных женщин стали тише.

«Не дай, Бог, мне их потерять!», – попросил Богдан Харитонович не в силах протолкнуть ком в горле.

Глава 4 Внешность обманчива

Дар открыл глаза. Игрушки, деревня, цепи, двойники и щупальца – все перемешалось где-то глубоко внутри и давило грудь, и вырывалось наружу, и выкручивало руки, жгло лицо.

– Где я?

Танита нажала кнопку вызова, но Грожит не отвечал.

– Ты в клинике отца. Я медсестра Танита. Помнишь меня? Я тебе коленку бинтовала, когда ты упал с антигравитационного пони.

Мозг Дара закипал. Просто физически ощущая, как поднимается температура тела, Дар попросил воды.

«Аппарат Козырева» учащенно запищал.

– Даримироим, не волнуйся! – успокаивала медсестра, приподняв больного и вливая сквозь стучащие зубы воду.

– Вы помните мое полное имя, – улыбнулся опаленными губами пациент, которого персонал предпочитал вообще никак не называть, да и не общаться вовсе, чтобы избежать недоразумений способных повлиять на их карьеру.

– Конечно, помню. Мы с твоей мамой его придумывали. Дари мир отцу и матери.

– Мама… – застонал Дар.

Танита мысленно покорила себя за упоминание о матери мальчика, пропавшей семнадцать лет назад.

– Танита, а где Светгора?

– Она в соседней палате.

– Как она?

– В отличии от Вас, молодой человек, она уже ходит. А тебе, придется полежать. Ради самой Светгоры.

– Ладно, ладно. Я понял. Главное, что с ней все хорошо.

Танита от этих слов отвернулась к пульту управления, сделала вид, что занята настройкой системы, а сама заморгала чаще, стараясь не расплакаться.

«Куда уж лучше! Грожит не позволил девочке ни грамма кожного белка ввести, не говоря уже о запрете на имплантацию тканей. Хорошо хоть дежурный хирург поставил на лицо кожную сетку, что позволило собственной коже регенерироваться. Пересадил несколько сантиметров с волосяными луковицами… Как позволил материал… А, материала было немного. Бедная девочка… Такая красота и вся в лоскутах. Не говоря о зрении. Один глаз у неё уже никогда не будет видеть».

– Танита, дай мне зеркало.

– Даримироим, ты подвергся сильному облучению…

– Танита, называй меня Дар и дай, пожалуйста, зеркало.

Медсестра подала плоскую тэль. Молодой человек зажал её между пальцами и секунду медлил – не включал.

В увиденном бледном отражении совершенно без волос, бровей и щетины, с тонкими прозрачными ушами Дар с трудом узнал себя.

Пальцы выронили тэль, изображение пропало.

– Какой уровень облучения? – отрешенно спросил Дар.

– Около четырехсот. Но меры нейтрализации были приняты в течении 10—15 минут и Ваш отец, он лучший, его система передовая в этой области, считает, что процесс не затронул твердые ткани, а все остальное мы дистилировали.

– Я же дал распоряжение – никаких инородных…

– Дар, не переживай. Только синтетическая кровь…

В палату вошла Дергачева.

– Вижу ты уже себя рассмотрел, – она укоризненно посмотрела на тэль в пальцах Таниты.

Медсестра спрятала руку в карман и поспешно вышла.

Врач села на стул с высокой спинкой и мягким голосом сказала:

– Поговорим серьезно, Дар. Ты запретил всякое имплантное, донорское вмешательство в свой организм. Но ты можешь в любой момент передумать. Твой отец подобрал несколько доноров…

– Нет, – резко ответил Дар.

– Ладно. Тогда процесс восстановления займет не менее двух месяцев. Ты готов к этому?

– Да, – твердо ответил пациент.

– Надеюсь это просто твои юношеские максималистские убеждения, – заполняя информационную карту говорила Дергачева, – а не страх перед операционным столом.

– Это мои твердые, искренние убеждения, – сквозь зубы процедил Дар.

Врач грустно улыбнулась.

– Нам с тобой два месяца общаться. Может быть перейдем этот пункт разногласий и пойдем по пути взаимопонимания? Ты хочешь вылечиться, а я хочу вылечить тебя.

Примирительным тоном Дар попросил:

– Раз мне здесь лежать так долго, не могли бы Вы принести мне мою нэтанэль?

Доктор улыбнулась и понимающе ответила:

– Конечно, принесу.

Два месяца Дар переписывался со Светгорой, которая находилась в соседней палате, но всячески избегала встречи со своим молодым человеком.

Сегодняшний вечер Дар во что бы то ни стало решил провести с девушкой, с которой решил связать свою судьбу навсегда.

Причин было много, но основная – это то, что родственники Светгоры собрали достаточную сумму на курс имплантации и если будущий статус Светгоры в качестве его супруги в представлении Дара уже предопределен судьбой то, операцию необходимо было предотвратить.

Светгора на удивление легко согласилась встретиться и даже не в своей палате, а в ресторане клиники.

Дар рассматривал свое отражение в старинном зеркале гардероба. Совершенно лысый с плотно обтягивающей лицо бледной кожей он напомнил себе героя из старого фильма про вампиров. Там актер дополнял свой образ белыми линзами. Дару этого не надо было. Его синие глаза выцвели и теперь он смотрел на себя серыми, словно закатанными яблоками глаз.

За спиной прошла Светгора. Дар был уверен в том, что это она поспешила пройти в зал с малочисленными гостями. В отражении он любовался знакомой походкой, жестами и сложенными в непонятную прическу пепельными волосами.

Девушка остановилась в проходе, не находя за столиками того, кого ожидала увидеть, обернулась. Правую половину лица до кончика носа скрывала пластиковая маска без прорези для глаза. Губы под ней были нарисованы слишком яркой помадой и неестественно широкими.

– Светгора! – поприветствовал подругу Дар.

– Ты так торопилась на встречу со мной, что прошла мимо.

Глаз девушки наполнили слезы.

– Светочка, Горочка, не плач! – обнял спутницу молодой человек.

– Я тебе давно хотел сказать, – Дар слегка отодвинул девушку, помада на её лице размазалась, по лицу текли слезы, – Светгора, я тебя люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой!

– Я даже не узнала тебя, Дар. Мимо прошла…

– Не удивительно не узнать в таком мужчине того мальчишку, которого ты видела почти три месяца назад. Я посещаю спортзал и бассейн. Кстати, здесь прекрасный спортивный комплекс.

– Не знала, – утирая слезы ответила Светгора.

Пройдя по мозаичному полу, повторяющему рисунки скальной живописи, иероглифы и руны, вдоль круглых и треугольных столов, пара заняла столик у витрины с видом на вольер фламинго.

– Ну, вот… Видишь какая я красавица, – констатировала девушка. – Ничего. Такой ты меня уже не увидишь. Завтра подготовка к операции и через сутки я проснусь прежней и даже лучше. Помнишь, у меня какие тонкие губы были? Теперь будут, как у Савьены. Она тоже в этой клинике делала пластику.

Дар завороженно слушал голос своей спутницы. Наблюдал, как она привычно, так, чтобы было удобно взять салфетку и правой и левой рукой, переставляет салфетницу. Морщит носик, когда хочет улыбнуться, но сдерживает себя. Задумчиво опускает ресницы…

– Светгора, я бы хотел с тобой об этом поговорить.

– О чем?

– Об операции.

Девушка нервно спросила:

– Так ты там на входе… Про предложение соврал?

– Нет! – Дар достал из кармана маленькую коробочку с золотым ангелочком на крышке. Ангелочек замахал крыльями и опустившись на колено произнес детским голоском:

– Прошу Вас стать моей женой, кольцо для самой дорогой!

Крышечка открылась и Светгора увидела платиновое кольцо с впаянным малахитовым цветком в центре.

– Я жду ответа, милая! – Дар взял руку девушки и поцеловал в нежную ладошку.

– Согласна, дорогой!

Дар надел кольцо любимой на палец и еще раз поцеловав руку уже не отпустил ее.

– А теперь, Светгора, нам придется закончить тот разговор, который мы начали в «Колоске».

Девушка судорожно сжала пальцы своего возлюбленного, но кивнула в знак согласия.

– Не снятся ли тебе, после того взрыва, странные сны?

– Ну, не знаю…

Девушка остановилась словно взвешивая вопрос и медленно с расстановкой ответила:

– Да. Снятся.

Дар молчал, и она продолжила:

– Снится море. Только так, как будто я в море не человек, а какая-то рыбка. Не смейся. Золотая рыбка, наверно стихов Мельцина перечитала, а за мной охотится страшный, огромный кальмар.

– Кальмар? Может быть осьминог?

– Тебе тоже снится?

Светгора заговорила тише:

– И осьминог там есть, но я не вижу его самого. Вижу только толстое щупальце. Оно извивается в море, и как будто хочет дно пробить и от ударов из дна начинает подниматься нефть. Я захлебываюсь этой нефтью, но кальмар меня догоняет и проглатывает. Я становлюсь собой. Только очень красивой и нас много таких. Все красавицы, как в кино и мы… В общем мы проститутки, но не на Земле и не в воде, а где не знаю… Там воздух очень тяжелый и мы как заторможенные.

– Понятно. А еще что ни будь тебе снится?

Светгора пожала плечами.

– Многое снится. Но как бы это сказать… Кажется, что это очень долгие сны, которые я вижу только украдкой. Мне очень страшно и одновременно безмятежно, безразлично в этих снах. Иногда я думаю, что мухи, прилипшие к опаловому цветку, чувствуют то же самое. Они одурманены ядовитым нектаром и погибают совершенно не сопротивляясь.

– Не переживай, Горочка, – Дар поцеловал руку любимой, – ты никакая не муха. Просто увлекаешься поэзией. Хотя, честно сказать, я не понимаю этого Мельцина. Как можно написать: «Лето красное пропела», когда ни одно насекомое не поет в такую жару.

Теперь, давай я расскажу о своем новом мире более реальных иллюзий. Первый сон, который я увидел, был про огромного осьминога, питающегося через щупальца из клиники. Этот осьминог находится в центре Земли. Он хочет завладеть ядром. Но ему противостоит огненный атлант. Там нет никакого системного блока, атлант на колеснице приводит в движение Землю, а осьминог ему мешает – останавливает.

Ты ведь знаешь, что раньше сутки были двадцать шесть часов, двадцать семь, двадцать восемь, а теперь двадцать девять. Земля останавливается.

Дивные кони у того атланта. Мне удалось рассмотреть, что происходит на земле от удара их копыт…. Из центра Земли поднимаются золотые разряды, и все чего они достигают рождает жизнь.

Вот растет пальма, – Дар указал за стекло, – будь уверена, только благодаря златогривому коню атланта она появилась. И так со всем – люди, цветы, деревья… Взамен все живое порождает энергию – положительную или негативную. Положительную для атланта, а негативную для осьминога.

– Мы – сами того не подозревая являемся донорами?

– Не донорами, а звеном в цепи многовекового процесса – жизнь. Понимаешь? Я уверен, что до системы была жизнь не та о которой мы знаем. Люди изначально разумны и тесно связаны с природой, а не с системой.

Кто-то скрывает от нас эту информацию. Нам насаживают искусственные критерии норм, морали и красоты… Более того, считаю, что люди, организующиеся в группы не деградированная часть населения, а стремящаяся к совершенству.

Пока я не могу собрать воедино всю информацию, но однозначно она из единой, большой картины, которую мы не можем рассмотреть, потому, что стоим слишком близко. Проще говоря, потому, что мы сами части этого мозаичного полотна.

Каким-то образом радиация освободила насильно заглушенные возможности человеческого мозга. После взрыва мне вся система представляется иной.

Я постоянно вижу сны о проходящих в клинике операциях. Чем больше я их вижу, тем больше склонен думать, что это не сны.

Светгора выслушала рассказ о постоянно появляющихся двойниках пациентов в операционных и призналась:

– Мне часто снится мое отражение, но не в зеркале, а словно две меня. Одна, та что напротив срывает с меня маску и смеется, как ребенок тычет пальцем в тот глаз, который не видит. Потом… Потом она словно… Словно целует меня в шею, и я начинаю видеть правым глазом. А потом она выталкивает меня, и я уже это как бы не я, а она… Мы разделяемся, и я остаюсь без тела. Не могу даже кофе себе налить.

Официантка принесла ароматное овощное рагу и телячью отбивную, но есть молодой паре не хотелось. Взявшись за руки, они молча смотрели на важно разгуливающих фламинго у искусственного пруда.

Как грозовая туча на ясном небе неожиданно у стола появилась Ламорва.