Текст книги "Чужакам тут не место!"

– Выключи! – Чифир заметил лесного режиссера. – Мусора проверят мобильник… Это не скандинавы. Тут серьезнее. Стирай запись.

– И нас в кадр взял! – Малая положила паспорт в пакет. Теперь не промокнет, не испортится.

Осторожность Ежика не без причин. Прежде чуть было не профукал свой паспорт. В датском лагере беженцев «Сэндхольм» спрятал его в матрас. Затем комнату внезапно закрыли на срочный ремонт. Старые матрасы передали неизвестно куда. Ежа переселили в другую комнату. Остап Бендер так не кусал свои локти и не проникал в чужие комнаты со взломом. И повезло. Паспорт, родненький, нашелся. Вот вам и «Двенадцать матрасов». Земля надежнее. Но это не всегда. Однажды Малая закопала паспорт в парке Амстердама. Вернулась за ним через несколько месяцев. А там уже стройка. Бульдозеры перерыли парк.

У речушки сели на корточки. Отмыли руки в холодной воде. Руки посинели от холода. У Малой, однако, по-прежнему земля под ногтями.

– Не заморачивайся! – советовал ей Чифир. – Беженцу положено выглядеть забитым жизнью.

В прихожей азиля несколько охранников. Все в униформе. Трое в синих штанах, синих свитерах, голубыми полосами поперек, из-под которых выпирали бронежилеты. И двое в голубых теннисках – тоже униформа. На ремнях черные (кожаные?) перчатки, электрошокер, наручники. Ежик совсем спятил. Вел видеосъемку и тут. Охранники отобрали его мобильник с формулировкой, что своих «спилбергов» за глаза. При возвращении наружу, дескать, заберешь со склада. Съемки внутри запрещены. А значит – и мобильники с видеокамерой тоже.

Нас кое-как обыскали: хлоп-хлоп по карманам. Мобильники и мой ноутбук отобрали. Ибо видеокамеры.

Охранник записал, откуда мы родом, как зовут.

– А ты? – спросил меня. – Я из России.

– А там, откуда именно? Россия или Чечня. – Вообще-то Россия – это и Чечня тоже. – Нет-нет. Ты ошибаешься.

– Может, мне тебе карту показать. – Тут другие карты.

Нас впустили. Шумных народов битком. Каких только не встретишь переселенцев. Будто планету вдруг затопило и остался кусочек последней швейцарской земли. Кругом кашель и чихание. Похоже на эпидемию гриппа. Люди бокобок (пишется слитно). Разве не заболеешь? Отсюда временно не выйти. Заперты и огорожены. Теперь ожидание собеседования, отпечатков пальцев, проверка на розыск. И только потом – или переезд в более удобное место, или тюрьма…

Был распорядок дня и ночи. На первом этаже (по евронормам – нулевой) прозябаешь до вечера. Затем открываются двери на верхний этаж. Где – комнаты, туалет, душ. Меня, Чифира, Бороду поселили с грузинами. Ежика – к арабам. Он сразу поднял шум, чтобы его перевели к нам. Ему, православному, дескать, религия не позволяет жить не тужить с исламистами. На это работники азиля напомнили, какой Ежик христианин. А значит, придется любить всех. Малую заселили к африканкам. Там встретили с улыбками. И тут придется открыть новый кусочек мозаики портрета Малой. Ее щеки с тонкими шрамами вдоль лица. Мы не спрашивали, откуда порезы? Зато похожие шрамы у некоторых сокомнатниц Малой. Они рассказали, что это знаки отличия древних племен, какие до сих пор преданны своим воинственным и простым богам.

В нашей комнате десяток серых двухъярусных коек, стены серые и серый потолок. Ежику не нашлось свободной лежанки. Тем не менее он обитал с нами. Лишь на ночь уходил к себе. Говорят, здесь бывшая женская колония. За окном, сквозь решетку, забор с колючкой.

А нашим сокомнатникам все вокруг не казалось серым. Они жгли героин на ложечках. Кололись один за одним. Потом ложились по койкам.

– Тише! Пацаны, тише! – говорили на русском и что-то на грузинском. То же, вероятно, самое.

Позже разговаривали громче, жестикулируя. Энергичные люди. Тут Еж навел справки – что, где, почем. В азиле врач давал ему метадон. А Еж вдобавок чуть было не попросил в долг у грузин. Чифир во время остановил. Незнакомые люди. Энергичные люди. Долги перед ними нежелательны. Впрочем, сомневаюсь, что ему дали бы. Как однажды мой приятель подарил встречному ветру крылатое выражение: «Я могу отдать вам травку. И свою девушку отдам. Но не просите у меня даже двух «точек22
  Кубы в шприце.


[Закрыть]». Вот какие у меня приятели!

Пришел толстый араб с черными кучерявыми волосами в спортивном костюме. Принес дозу. Сокомнатники вручили ему деньги.

– Мало! Хочу больше! – Ноу мани.

– Да, мани финиш. Понял?

Это почти все, что сокомнатники знали поанглийски.

– Отдай кольцо! – Араб указал пальцем на одного.

– Что он хочет, биджо? – тот вопросительно смотрел на Ежика. – Переведи.

– Кольцо хочет.

Это побрякушка, не драгметалл. У араба все пальцы в таких. Куда еще? Сокомнатник, конечно, отдал украшение. Ведь побрякушка. Хотя некоторые за «медленный» отдают и фамильные, и обручальные кольца. Но это лишь некоторые.

– Биджо, подскажи, как выучить язык? – спросил меня один.

– Не знаю… Я английский в тюрьме доучивал. Потом в другой тюрьме взялся за французский. А дальше…

– Ну и что ты, русский, предлагаешь? В тюрьму пойти?

Ежик сверлил грузин жадными глазами, с дьявольским блеском глазами. Малая к нам не заглядывала. Прежде сжимала кулачки, чтобы не отметелить Ежика. А тут нате – группировка «ежиков». И вообще, по ее словам, колоться героином – это неприлично и негигиенично.

Грузинским наркоманам на родину нельзя. Там был царь Саакашвили, который в свое время затянул законодательные гайки. Найдут героин в крови – тюрьма! Это даже не доза в кармане. Нет бы лечить. Нет – тюрьма! И вот грузины здесь…

В комнате запахло горелым. Не пожар ли? Оказалось, что всполохнул пластиковый номер нашей двери. Черный дым. Биджо подул изо всех легких. Пламя потухло. Кто-то поджег. Врагов много. «Советчики» не всем по душе. Ведь игнорирует коллективные уборки и субботники. На их взгляд, уборка – это не по «понятиям»…

В конце коридора мусульмане молились на ковриках. Среди них был и наркоторговец с кольцами. Грехи, что ли, замаливает. В христианстве я тоже таких знал. Таких везде хватает. Я тоже не сладкий пасхальный куличик.

Борода сбрил свою бороду. В комнату вернулся, будто не он. Убедились по голосу.

– А ты кто? – Чифир шутил. – Я – это я, – отвечал Борода. – Не знаем тебя. Дверью ошибся.

По-прежнему окликали Бородой. Прозвище прилипло.

Малой не давали прохода ухажеры. Обещали про люблю, куплю и полетим. Грузины на счет куплю не обещали. Зато предлагали дело. Сколько, мол, золотишка в магазинах. Как бы влюбленную пару менее наблюдают.

– Спасибо. Но я уже с теми русскими. – Малая вежливо отказывала.

Некоторым, впрочем, грубила.

– Тебе мышьяк в баланду подсыпят, если и дальше будешь так пилить жало! – предупреждал Чифир.

– Они сами виноваты, – говорила Малая.

О да, виноватый всегда найдется. Вот, к примеру, магазин. «Они, – Малая, бывало, погружалась в преступную философию, – на прилавках разложили товар. Я их за руки не тянула. А зачем разложили?.. Правильно! Чтобы брали! Ну, вот я и беру». Чифир такой же: «Они двери в хату не закрыли. Тем самым спровоцировали кражу». А Борода – ему все кому не лень прыгают на нож… Ну а я? Меня слегка уже раскусили. Вам, кажется, горько? Что ж, тогда закусите сказками. И после возвращайтесь ко мне. От сладкого ведь тоже тошнит.

А вот кое-что про черный список подозрительных наций. Миграционные службы знают, зачем прибыл тот или иной народ. Не секрет, что небезопасно представляться белорусом, грузином, прибалтом, румыном. Если не арестуют сразу, то переселят в горы, подальше от торговых точек. В Швейцарии гор всем хватит. Поезд там появится пару раз на день. Да и то – поездпризрак. Там разве что самого себя обкрадешь. Скучненько. Без машины пропадешь. Неспроста же избранным народам отменили призовые деньги за остановку беженской процедуры. Плати не плати – такие, вероятно, вернутся. Ибо профессиональные сухопутные пираты.

Из-за опасения гор и тюрем грузины представлялись чеченцами. Собеседование – на русском. Документов нет. Значит, «чеченец».

Грузины здесь тоже временно. Пока не выгонят. Затем опять шляйся по Европе. Если мусульманин хоть раз в жизни обязан посетить Мекку, то биджо не возражает обанкротить Швейцарию. Скорее наткнешься на привидение, чем на грузина с визой. Чуть ли не каждый переползает, перебегает, переплывает границу. Белоруссия-Польша либо Белоруссия-Литва. Белорусы, они добрые. Разве что овчарки – гав-гав – порой преследуют и – ням! ням! – покусают. Но это когда вовремя не вскарабкался на дерево. То есть сам виноват. Сам опоздал. И не будем судить о белорусах по овчаркам. Ведь овчарки – это вообще-то не белорусы. И овчарки – что там овчарки! Это даже не акулы.

Пересечение границы – еще не праздничная финишная лента. Ближайшие поселки рекомендуется обойти, а то и обползти. Местным жителям лишь бы наябедничать о посторонних. За это вознаграждение. Перебежчик преодолевает сотни км. Зачем так далеко? Почему не остаться в Польше? Ну ведь уже рассказывалось… Есть некое дублинское соглашение, согласно которому, страна, где впервые взяты отпечатки пальцев – это вторая родина. Туда вернут, куда бы ни сбежал в пределах Европы. Ну а Польша – паны сами кочуют на запад. Заработки. Грузины, как и, говоря английским эсперанто, Wild East Europe, посещают Швейцарку не впервые.

В азиле полисмены забирали тех, кто «сухой из воды», запомнился прежде. Или не поседел, не отсидел за преступления (у большинства это тут во мн. числе) в прошлом. Или – отбыл срок, получил запрет на возвращение сюда (ведь криминалетчик), депортирован и вернулся на свою голову. Таких настигал хорал-сука правосудия. Вначале по наручникам: щелк! щелк! После стук молотка в суде и лязг ключа в дверном замке. Депорт. тюрьма по соседству, через забор. Бензин, наверное, экономят.

Вот вкратце познакомил. Ребята собрались, повторяю, заключаю, не из разряда кто прожигал дни в Кембридже. Проще. На родину не спешат. Конечно, все могут успокоить себя: на родине вечно цветет и пахнет сирень. Но от одной только сирени сытым и на понтах не станешь.

В первую ночь мне не спалось. Я спустился вниз. В столовой телевизор. Люди на стульях, друг за другом, как в кинотеатре, смотрели внимательно и тихо. По «ящику» показывали американских солдат в пустыне. Патруль стрелял, взрывал, словом наводил порядок. Большинство телезрителей, кажется, с Ближнего Востока. Вездесущие янки разжигают войны под боком Европы. Янкам хорошо. Они далеко, за океаном. Все беженцы затопят не их, а Европу. И меня жгла зависть при виде войны. «Гамбургеры», так назовем янки, украли красно-красивое русское будущее. Я и мои друзья должны наводить порядок без раздумий, с каких шей сдался этот порядок. Сильный всегда прав. Не такой ли закон жизни замечен еще в пещерных рисунках первобытных людей? Зов предков. И статую свободы могли покрасить в красный цвет. Свобода не оплачивается другим цветом. У нас была великая эпоха!.. Была. Могли. Наш последний император долго прожил припеваючи в соседней стране. Хотя что еще за император! Просто нобелевский немец с символичным пятном на голове. Будто меченный судьбой-богами. И теперь ему оставаться с этим пятном в истории. Мне тут однажды один заступался за него с пеной у рта. Еще один, конечно, безумец. «Мазу», говоря феней, тянул. Но зря я, что ли, учился в двух институтах по году, пока отовсюду не выперли за плохое поведение… «Ты, – говорю, – Горбачева, что ли, внучок? Или только прикидываешься? – говорю. – Не внучок ты его. Да, ты не его внучок. Вот и отключи свои рога!» Так я поставил оппонента на интеллектуальный ручник в нашей полит. дискуссии. Жаль, что ограничился просто словами. Впрочем, я террором занимаюсь со школьной парты. Позвоню, бывало, напугаю: «Тревога! Здание заминировано». Уроки потом отменят. Но в наше время Иваны Каляевы обречены. Спутники. Жучки. Видеокамеры. Искусственный интеллект. Детекторы лжи. Бунтарь, впрочем, всегда обречен. Сегодня же получается не больше, чем на один теракт. Ну, или два, но так, чтобы второй состоялся в тот же час, если не день. В тюрьме потом будет нечего вспомнить.

С такими бурными мыслями я отправился наверх. Пора бы на боковую. Ясно, что вряд ли усну до рассвета. Не то настроение. Моя тень выглядела больше, чем обычно, больше меня. Она не казалась человеческой тенью…

В шесть утра, ни свет, ни заря, охранник включил свет в комнате. Еще крикнул по-английски, что через час нас выгонят вниз. Час на сборы. Затем дверь ночлега закроется ключом до вечера. Все вставали с коек. Брались за бритвы и зубные щетки.

Дальше – собеседование. Каждый из нас в порядке очереди говорил с миграционным работником и переводчиком. Вот фрагменты разговоров…

Малая: Я приехала в Европу на фуре. Номер не помню.

Чифир: Ну, тогда запишите, что летел на самолете, выпрыгнул с парашютом. Больше ничего не скажу. Люди мне помогли выбраться нелегально. Почему вы требуете, чтобы я выдал их имена и тем самым подверг риску?

Ежик: Приплыл на лодке по морю. Немецкая речь за кадром.

Переводчик: Но в Швейцарии нет моря и в Белоруссии тоже нет.

Еж: Но я же плыл! Я… Реками я плыл. Они в моря входят и выходят.

Немецкая речь за кадром…

Переводчик: Вы когда-нибудь проходили лечение в психиатрической клинике?

Еж: Нет. Никак нет. Немецкая речь…

Переводчик: Могли бы хоть про стандартную фуру рассказать. Документов при себе, конечно, нет?

Еж. Не располагаю.

Чифир: Да, они меня угнетают.

Переводчик: Не понятно, кто именно вас угнетает? Бандиты или милиция?

Чифир: Бандиты черточка милиция. Немецкая речь за кадром…

Переводчик: Черточка – это, наверное, дефис. Да?

Малая: Я махала флагом на митингах. Посещала собрания оппозиции. За это меня арестовали, но удалось сбежать.

Еж: Я знаю, что в розыске. После отъезда ко мне домой приходили люди из КГБ с обыском.

Витя: Нет. Совсем не имею недвижимость в России. Даже сарая нет.

Немецкая речь за кадром…

Переводчик: Есть подозрение, что вы – экономический эмигрант.

Я прикусил свой черный капюшон. Еще не хватало проговориться, какие черти сюда занесли. Про это – тс-с-с!

Витя: Вдобавок я хочу навестить могилку Бакунина. Он похоронен неподалеку.

Немецкая речь…

Переводчик: С Бакуниным и другими коммунистическими интересами вы, молодой ч-человек, здесь долго не протяните. Так что слишком не распаковывайте свой чемоданчик.

Вообще-то у меня был лишь худенький дорожный пакетик.

Я выдавал себя за другого. Старая песня. Впервые так вышло, когда застрял в голландской тюрьме Zandaam. Передо мной встал вопрос: либо сидеть годы с передышкой на вольные каникулы, либо притвориться беженцем? На родину обратной дороги не было… И на одной только могилке Бакунина из тюрьмы иностранцев не выкарабкаешься… Я выбрал свободу. Я тогда любил свободу. Ветер. Солнце. Осень. Я был другой, более, что ли, живой.

Малая и Чифир представились мужем и женой. Ежик – якобы сынок Чифира от предыдущей жены. Я и Борода – братья Малой. Словом, «семейка». Поэтому не должны расселить в разные концы страны. Малой и Чифиру обещалась комната общежития. Там планировали штаб-квартиру. Раньше Малая прикидывалась несовершеннолетней. Когда «повзрослела», то голландская иммиграционная служба ей намекнула, что лучше свалить подобру-поздорову. Малая взяла откуп в две тысячи евро от благотворительной конторы IOM и временно капитулировала в Гродно. Теперь малолеткой не представишься. В Европе одна база данных отпечатков пальцев. Наскоро («клац, клац» – по клавишам) пробьют, какими тут судьбами… Жаль. Малолеткам более безнаказанны преступления. Впрочем, мы, взрослые дети, рассчитывали на хотя бы полгода легальной жизни в Швейцарии. Время для бумажного отказа. На капиталистической карте, разноцветной, прямо-таки радуга, столько хватит и тут, и затем, и дальше…

При поступлении в беженский «Криминтерн» (криминальный интернационал – чтоб вы знали) рекомендуется быть серьезнее. За явно лживую историю рискуешь попасть в депорт. тюрьму. А если попадешь в лапы свободы, то жди так называемый бункер. Не позавидуешь… Подвал без окон, ряды двухъярусных коек, разноязычие. Знаменитым горным альпийским кислородом не пахнет. Так что, братцы, не заговаривайтесь, какие вы – героические парашютисты и гребцы, и особенно рот на замке про квантовый портал перемещения в пространстве. «Дурка» тоже, говорят, рядом. Ограничивайтесь скромной фурой и мятежными флажками. И больше признавайтесь, как самоотверженно симпатизируете гуманизму и демократии. И как вы, не расист, жалеете, что не родились негром. И не забывайте натирать глаза луком.

Каждое утро на стене обновлялся список тех, у кого переезд – или отель, или бункер. Лишь приглашение в тюрьму не вывешивалось. Это сюрприз. Переезд возможен по всей стране. Три части, так называемые кантоны: итальянский, французский, немецкий. В каждом свои законы, обычаи, язык. Будто три страны завернуты в один флаг, красный с белым крестом. Разница на глаза. В Женеве мягкие франц законы. Но парфюмерия и алкоголь чаще за прилавками и стеклом. На итальянском кантоне бьют. Вначале нашего магазинного экспроприатора отмудохает каждый, вплоть до последней прачки, под бравые песни Хулио Эглесиаса! Потом еще держись в полицейском участке. Дальше, возможно, тюрьма. А там и Дон Карлеоне засучит рукава! Немецкий кантон, где мы бросили якорь, богаче. Недаром это экономическое сердце страны. Но законы жестче.

Все это услышал от грузин, которые тут не впервые. И еще узнаю на своей шкуре – так и есть.

Обеденное время, в столовую очередь. Вдоль толпы – железная, как на футболе, ограда. Охранники рядом. Кто-нибудь, бывало, перепрыгивал. Охранники его возвращали. Если не замечали, то между переселенцами случались ссоры и драки. Нервы у беженцев натянуты. И трудности быта. И только что с дороги. И груз ожидания – как бы не угодить в депорт. тюрьму по соседству. Решетки и «колючку» видно из наших окон. Не забудешь.

Обеденное блюдо: зеленые листья, холодные макароны, соевое мясо. Вот вам и швейцарские банки. Впрочем, спасибо и за это. Есть места, где хуже…

– Какой день травой кормите! – биджо впереди меня по очереди возмущался. – Я вам не корова! Шиитедамутхе!

Его русско-грузинский не поняли. Зато уловили враждебный тон. Повар мстительно кинул обгрызенную корку хлеба на поднос грузина. Будет, значит, чем поживиться. Повар крикнул поанглийски:

– Не нравится – уезжай отсюда! Это не мы, а ты пришел в нашу маленькую страну!

Обратите внимание, что повар был чернокожим. И такой повар болтал про «нашу страну»! Так, видно, выслуживался перед швейцарцами. Авось швырнут под старость пенсионную кость побогаче. Повар задирал свой нос не по рангу и не впервые. И вот жизнь преподала ему урок. После меня в очереди были африканцы. У них тоже, как у Малой, щеки в шрамах. Отличие воинственных племен. Повар имел неосторожность швырнуть им на подносы бананы. Это оскорбительный жест. Африканцы ему об этом вразумляли. А он заладил старую песню: «Не нравится… бу-бу-бу-бу… в нашу страну». Его не дослушали. Вначале один африканец плюнул в повара, будто кобра. Следом остальные – тьфу! тьфу! тьфу! – заплевали не на шутку. Прямотаки хотели потушить пожар ненависти в нем. Не все беженцы, поверьте, шелковые, послушные, забитые жизнью до рабской покорности. Пересечение Средиземного моря на лодке – на одно только это сколько смелости и дерзости! Очередное великое переселение народов. Раньше европейцы колонизировали их. Теперь наоборот…

За длинным, как на похоронах, столом обедала наша сборная мира. Я проглотил провиант быстро, по-собачьи. Мало. Проблема с детства. Раньше занимался спортом. Привык набить пузо. Энергию, калории подавай. Спорт давно бросил. А привычка осталась.

– Что-то подсыпают в еду или чай, – предположил чеченец. – Я раньше отжимался от пола сто раз. Теперь еле-еле тридцать. Точно подсыпают. Бунтов боятся!

– Или изнасилований, – решил биджо, тот «не корова». – Я просыпался и всегда стоит… А теперь…

– Ну а что ты хотел, если с утра до ночи жалиться «медленным»? – сказал Чифир.

– Нет, я только разок в день.

– Эй, брестский! – Чифир позвал белоруса неподалеку. – А вы на чем тут бегаете в магазинах?

– Лично мне поперло по обуви, – ответил тот. – Но хорошие «шузы» на полках по одному.

– А я в первом магазе возьму левый. В другом – правый, – он встал из-за стола и отшагнул от него, чтобы показать ботинки. Черный и темно-синий.

– Вот фирма! – хвалился он. – В Бресте за такие копыта «месюк» будешь горбатиться!

Парнишка еще не пришел в себя. Капиталистическая сказка вскружила голову вчерашнего добропорядочного работника «Серп и молот», завода, который обанкротился. «Спасибо» капиталистам! «Помогли» на пару со своим Горбачевым! Теперь безработному парнишке некуда податься, кроме как сюда. И ему, смотрите, «поперло по обуви». Я, впрочем, капиталистам уже не удивлялся. Что мне цены! Что мне фирма! А закон – что это?

– В магазине «Глобус», – продолжал обутый белорус, – не ходите. Директор обещал, что депортирует всех крадунов за свой счет.

– Сколько, мля, катаюсь по Европе, – взорвался Чифир, – и везде этот фуфляк толкают, что тамто не черни. Иначе высылку оплатят. Это pizdezh!!!

– Не знаю, что там с «Глобусом», но директор магазина «СООР» приходил сюда, – сказал биджо. – Собрал всех цыган, сербов и нас, конечно, грузин.

– А мы? А белорусы? – А Воронеж?

– Да, да. И вас тоже собрал. Директор просил, чтобы в его магазинах не воровали. А то покупатели видят и боятся. «Если что-то нужно, то приходите, – говорил директор, – я так дам. А то – покупатели видят воровство и боятся».

К нам подсел еще белорус.

– Врет этот дирик! – процедил Еж. – У меня дневная норма – не меньше ящика виски. Столько не даст. А его колбаса не нужна. Я как сюда приехал, то колбасу больше не хаваю.

– А я вообще поначалу расстроился, что сюда приехал, – начал новый белорус. – Мне мои пацаны тут проповедовали: «Иди воруй костюмы Adidas. Я зачем мне Adidas? Я и без того сюда приехал в костюме Adidas. А вот Rolex к моему Adidas не помешает.

– А что еще воруете? – спросил Чифир.

– Ворует знаешь кто?.. Воры в законе воруют. А мы, босота, подкрадываем, – набычился белорус. – Нет, я тоже, конечно, стремлюсь.

Чифир угрожающе выложил на стол свои расписные и отбитые руки. И вдруг неподалеку вспыхнула драка. Все отвлеклись, загляделись.

Наш «экипаж» не выпускали из лагеря еще неделю. Время прошло без происшествий, если не считать несколько кровопролитных матчей стенка на стенку между сборной Афганистана и сборной Сомали. Победила, конечно, дружба. Трое попали на больничную койку запасных. Ежик по-прежнему глотал метадон и сверлил героиновых кольщиков вокруг жадными глазами. Что еще? Увы, заболел Чифир. Простудился, увы. Неудивительно – везде «чхи-чхи». В комнате не отдохнешь: днем закрыто. Чифир отлеживался в столовой на стульях. Их поставили один к одному, будто лавка. Накрылся курткой. Его лицо покраснело, точно после бани. Насморк. Кашель. Малая накрыла его своей курткой. Принесла стакан горячего чая. Наши советские родственники, грузины, угостили мандаринами. Я сочинил оптимистические стишки: «Чифик! Чифик! Не болей! Вставай на ноги скорей!» Малая временно не называла его старикашкой. Серьезные птички пели ему свои целительные «чик-чирик» и «фюить-фюить».

Через неделю заключения нам, в конце концов, вручили временные доки. Это – листы с именами, штампами, фотографиями, местным флагом, который получился другим – белый крест на черном. В графе гражданства у меня и Ежика – «USSR». Обычно название красной империи вписывают тому, чье место жительства не доказано. Мы без документов. Ну, или, может, Ежик тоже ляпнул не в строчку про славного Владимира Ильича. Отсюда вывод: не махайте красным знаменем перед кем попало, не мечите бисер… Это вызывает зависть. Не у всех было такое красивое знамя. А зависть граничит с ненавистью. Поэтому возьмем пример со Штирлица. Свой в доску, но продуманный, на шифре.

Раньше, говорят, выдавали пластиковые карты. Ныне беженский бюджет худеет на глазах. Западники опомнились. Дошло. Давно бы пора. О, сколько отважных «Штирлицев» и не менее отважных «бондов» уже попалось с поличным!..

С документами разрешалось выйти наружу до вечера. Опоздаешь – и прозябай на улице. Чифир выздоровел и улыбался.

Мы маршировали по городку в полном составе. Ать-два! Ать-два! Нога в ноту. И поскольку я поэт, то не всегда попадал в ритм марша. Мы присматривались вокруг. Городок ничего особенного. Когда проколесил Европу вдоль и поперек, а также пропадал в наркотической, космической невесомости, то не всегда заметишь где-либо особенное. Разве что вездесущие часовые магазины. Я вспомнил, что «Ролексы» могли бы солидно смотреться с моим черным капюшоном. Затем отвлекся на штанишки Малой. Впервые разглядел и даже пришел к убеждению, что штанишки ей коротки. Вероятно, сели после стирки. Холодный ветряка дул под штанишки Малой. И в этих штанишках она выглядела несколько смешно. Зато не смешные последствия. Это когда после нее в магазине хоть шаром покати, хоть в футбол играй. А играть-то нечем. Мячик – тю-тю. Такие вот дела. Такие вот штанишки.

В азиль вернулись вечером. Внутрь запрещалось проносить продукты без чеков. А какие у нас чеки? И что это – чеки?

Охранники обыскивали кое-как. Поднимаешь руки вверх, а тебя по телу «хлоп-хлоп». У Бороды из рукавов высыпались шоколадки. Их, конечно, отобрали. У Малой хуже. На ее куртке заметили ценник. Охранников беспокоила пара, на их взгляд, лишних ноликов. Малая проглядела. Не то бы сорвала ценник. Прежнюю куртку оставила в магазине. В этой вышла, будто в ней появилась. Охранники конфисковали куртку. «Confiscated» – так объяснили. Интересное словцо. Я его тоже возьму себе на вооружение, если что-то сопру. А то заладил: экспроприировал, экспроприировал… Охранники учили Малую уму-разуму. Одно, дескать, нельзя, а другое не надо.

После ужина происшествие. Следует проводить уборку. Беженцы поднимали стулья на столы, подметали и мыли пол. У грузин уборка – не в почете, «понятиями» не одобрена. Говорят, воспитаны в тюремных традициях. Подмести, говорят, в камере – дело верное. Другое – барак, где убирают так называемые шныри. Поэтому грузины не убирали. Ну а наш белорусо-воронежский экипаж не выделялся на фоне антисанитарного восстания. Мы растворились среди убирающих. Хотя и ничего не делали, но как бы при деле. Уборка под присмотром работников азиля. Бездельников в наказание не выпустят наружу. Грузинам, сверх того, ужесточение – прекратили кормить. Так начался голодный бунт. Ночью грузины, протестуя, не поднялись наверх, как все, как велено. А первый этаж закрывался на ключ до утра. Ежик очутился с ними за переводчика. Никто из мятежников не баловался даже английским. Хотя пиратствовали в Европе годами.

Мы, кто временно не бунтари, видели сверху, из окна, как появился полицейский фургон. Оттуда выбежали люди в масках, бронежилетах, касках.

Вскоре мятежники пришли наверх. Пришли, а не убегали. У каждого кашель и красные глаза. Снизу тянуло слезоточивым газом. В комнате открыли окно. Ежик оказался единственным с шишкой на лбу, самый поврежденный. Так полиция поставила ему зачет по английскому языку. Грузины подбадривали Ежика:

– Терпи, белорус. Сегодня плохо. Завтра будет лучше.

– Главное, бульбаш, выйти отсюда.

Открытое настежь окно: усмирители погружались в фургон. Ветер охлаждал нашу комнату.

– Эй, нацисты! – кричал Ежик. – Фашисты! Хаиль Гитлер!

Тут же грузины добавили:

– Хаиль!.. Хаиль!

– Тише! – кто-то сказал. – Они могут сюда вернуться.

Это, кажется, не испугало здешних обитателей. Уже прошли через евротюрьмы, точнее «тюрьмы». А раньше за плечами – бутырки, матроски, героиновые ломки, одиночество изгнания, в общем разные испытания. Что тут какой-то слезоточивый газ и шишки! Подумаешь только… Обхохочешься!

Поутру новости: всем «советчикам» запретили вылазку наружу. Не важно – бунтовал, не бунтовал, «хаиль, не хаиль».

Я, Борода, Малая тем не менее сбежли. Подвернулся случай, когда выходила толпа сомалийских, может, в прошлом пиратов. Среди них затерялись. Малая грелась в куртке Ежика, на пару размеров больше. Тот остался в азиле.

Сыпался снег.

После прогулки нас не впустили обратно. Не стоило, по замечанию охраны, дезертировать, если запрещают.

– Приходите, ребята, утром. Возможно, пропустим.

Мы грелись в магазинах, пока и те не закрылись. Ближе к ночи – холоднее. Наш «тазик» стоял во дворе. Покрылся снегом. Жаль, что ключи остались у Чифира. Не то бы отсиделись в теплой машине.

Бесцельно бродили по городу. Иначе замерзнешь. Топ-топ – и час. Топ-топ – и второй, и третий. Друг друга подбадривали анекдотами. Я даже сочинил оптимистический стишок: «Мы – ребята из огня! Что нам холод декабря!» Случайно пришли к вокзалу. На платформах пустые стеклянные будки, «аквариумы». В них – горячие батареи. И почему раньше не вспомнили про вокзал? Ах да, я занимался поэзией…

В будке тепло. Вокруг никого, кроме бездомного, бородатого, в грязненьком пальто. Он лежал на скамейке соседнего «аквариума».

На стеклянной стене рекламный плакат: белые люди на курорте (солнце, море, песок) и чернокожий официант с подносом. Люди тепличного мира. Они – тут. Другие – там.

– Видишь, какая у них жизнь? Курорты по выходным. – Борода, видно, завидовал. – Катаются куда хотят. Не то что мы. Только и думаешь, как вовремя унести ноги, чтобы не закрыли в «депортационку».

– Ты не один. Миллионы нелегалов и нелегаловподонков из Восточной Европы так скитаются, – примирил его с действительностью я.

– Восточные хотя бы могут устроиться на работу официально.

– От работы кони мрут.

– Ты же сам говорил, что собираешься на работу.

– Мужик сказал – мужик сделал… А не сделал, то еще раз сказал…

– Странный мужик.

– Шучу. Короче, Борода, жизнь стоит узнать с разных углов. Даже не тебе жаловаться. Ты когда последний раз смотрел ценники?.. То-то же!..

К нам пожаловали два полисмена. Одного, с усиками, я сразу опознал. У него спрашивал адрес азиля. Хотя на моей голове капюшон, он тоже вспомнил нашу встречу:

– Опять ты! Ничего пока не украл?.. Давайте документы!

Мы дали ему беженские бумаги. Тот посмотрел и куда-то позвонил. Разговор по-немецки…

– Билеты есть? – Полисмен нам вернул доки. Я подумал: «Билеты? Какие билеты? Он бы еще спросил кассовые чеки».

– Я так и знал: билетов нет. Уходите. Здесь места для пассажиров.

– На вокзале только мы. – Я оглянулся: бездомный поблизости уже исчез. – Всем хватит мест.

– Не всем! – Тот, с усиками, спорил. А я ломал голову: какой исторический персонаж он мне напоминает? – Англичане в Америке тоже, как вы, поначалу прикидывались бедными и несчастными. – Полисмену не хватало свободных ушей. Нашел кому рассказывать – нам, студентам погорелых институтов. – Индейцы, как мы вас, подкармливали. И что потом? Много сегодня индейцев?