Текст книги "Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти"

Фонд культуры – «Венок посвящений»

Этот вечер наверняка станет событием, как был событием сам Высоцкий, вся его жизнь – яркая и яростная.

Петр Вегин

50 лет – это был первый юбилей Высоцкого после ухода и первый юбилей, который страна отметила официально.

Газеты писали: «В московском Дворце спорта 24 января состоялся благотворительный вечер «Венок посвящений» к 50-летию лауреата Государственной премии СССР В. С. Высоцкого».

С идеей проведения вечера в Советский фонд культуры пришли актеры «Таганки» – В. Смехов, Л. Филатов и А. Демидова. Фонд идею поддержал.

Это был второй благотворительный концерт, организованный Советским фондом культуры. Первый был посвящен сбору средств на поддержание здания храма Большое Вознесение, в котором венчался Пушкин, и на устройство там концертного зала.

Благотворительность. Новое слово для обновляющейся страны и новое дело, которое сразу не получается. Давка в фойе, «книги только по билетам!», «пластинки только по талонам!»… И – тонущий в шуме голос диктора, твердящий, что сбор от концерта пойдет в фонд музея Высоцкого, приближая день, когда мрачноватый адрес – Нижний Таганский тупик, 13, – станет известен всем, интересующимся жизнью и творчеством Владимира Высоцкого.

Толпы стремящихся попасть на вечер брали штурмом билетные кассы. Но и с билетом проникнуть во Дворец спорта было нелегко. Преодолевший все препятствия счастливый обладатель билета получал право на приобретение в фойе только что вышедшей книги «Четыре четверти пути» и нагрудного знака, изготовленного по заказу Советского фонда культуры на комбинате «Дайле» в литовском городе Клайпеда (автор Йонас Бурокас). В зале, вмещавшем более десяти тысяч человек, негде было яблоку упасть.

Стихи, песни под гитару… Пожалуй, именно таким хотел бы видеть свой пятидесятилетний юбилей Владимир Высоцкий. И приглашенные были бы те же: актеры-таганцы, поэты, музыканты – люди, еще тогда гордившиеся дружбой с Высоцким, уже тогда звавшие его «наш Володя». Наверное, обрадовался бы поэт и пятнадцати тысячам гостей, и лужниковской сцене, о которой мечтал, на которой никогда не пел. И вот Лужники услышали его голос. Услышали, правда, с опозданием, и не было на сцене и в зале человека, который не понимал бы этого…

Среди приветствующих юбиляра не было Б. Окуджавы, но звучала его песня, записанная на пленку…

 
Как наш двор ни обижали – он в классической поре.
С ним теперь уже не справиться, хоть он и безоружен.
Там Володя во дворе, его струны в серебре,
его руки золотые, голос его нужен.
 
 
Как с гитарой ни боролись – распалялся струнный звон.
Как вино стихов ни портили – все крепче становилось.
А кто сначала вышел вон, а кто потом украл вагон —
все теперь перемешалось, все объединилось.
 
 
Может, кто и нынче снова хрипоте его не рад…
Может, кто намеревается подлить в стихи елея…
А ведь и песни не горят, они в воздухе парят,
чем им делают больнее, тем они сильнее.
 
 
Что ж печалиться напрасно? Нынче слезы – лей не лей,
Но запомним хорошенько и повод, и причину…
Ведь мы воспели королей от Таганки до Филей —
пусть они теперь поэту воздадут по чину!
 

Ведущий концерта А. Вознесенский призвал зал поприветствовать юбиляра: «Он имел аплодисменты стадионов других городов, но ни разу не имел наших с вами аплодисментов. И, я думаю, хорошо было бы, если бы мы – не как память, не как минута молчания – а вот мы бы все встали и похлопали бы ему сегодня в Лужниках». Более 10 000 зрителей почтили память Высоцкого, поднявшись со своих мест, и было ощущение, что он был рядом…

Затем А. Вознесенский обратился к Высоцкому как к живому:

– Твоя таганская семья поздравляет тебя: Алла Демидова, Валерий Золотухин, Юрий Медведев, Вениамин Смехов, Леонид Филатов, Давид Боровский – те, кто был с тобой в крутые времена, отнюдь не те, кого привлекла поздняя позолота признания, – а твои духовные братья и сестры. Родион Щедрин подарит тебе свою музыку; Юнна Мориц, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Петр Вегин подарят стихи. Споют Елена Камбурова, Юлий Ким, Александр Градский. Шестидесятые года протрубят саксом Алексея Козлова. Стихи отца «Маски» прочтет Никита Владимирович Высоцкий.

Тон вечеру задавали поэты. Свою песню-посвящение спел А. Градский:

 
Я совсем не был с ним знаком,
Но о друге мечтал таком,
Что меня не продаст тайком,
Хоть его жги огнем.
У дороги цветком таким
Он назло многим рос-таки.
Вы, вокальных дел мастаки,
Не споете о нем!
Совпадая с фамилией,
Наказуя и милуя,
Вверх стремился он с силою,
Что не выразить мне.
Но, как ведется в святой Руси,
Сколь поэта ни возноси
Его ввысь – иже в небеси, —
Ну а тело в земле!
Пусть он связки пересмыкал,
Пусть не всяк его стих смекал,
Но зато он не пресмыкал —
ся, как многие тут.
И, когда в зале смех стихал,
Начиналася мистика
Его песенного стиха —
То был каторжный труд!
Он из самых последних жил
Не для славы и пел, и жил,
Среди общей словесной лжи
Он себя сохранил!
И на круче – без удержи —
Все накручивал виражи…
Видно, мало нас учит жизнь —
Тот убит, кто раним!
 

Стихотворения, посвященные Высоцкому, прочитал поэт П. Вегин:

 
Самородок —
Как мама точно назвала —
Владимиром.
Владейте миром не во власти, а в любви
И, обучаясь той любви,
пускай ее копируют
магнитофоны или соловьи.
Как называли хорошо друзья —
Володею.
Звала на ты заглазно вся страна.
Не обоюдная любовь, а всенародная.
Россия – лучшая во всей земле жена.
А что за таинство она —
любовь народная?
Она такое, где ни в чем не врут,
где не похмельные могильщики холодные
могилу вырыли,
а денег не берут.
Двужильная любовь…
Двойная тяга…
Ваганьковский народный мавзолей,
где девочка рябиновыми ягодами
выкладывает имя на земле.
Как хорошо лежать в объятьях Родины!
Она не в силах руки развести,
поняв, что здесь лежит
бесценный самородок,
который никогда ей в жизни не найти…
 
 
После перелома
Я знал его, когда еще он не был памятником.
Была тогда помолодевшая Москва,
как земляничины,
рукою мальчика
вдруг высыпанные из туеска.
Он пел про нас.
Его гитару свистнули,
когда он плыл во гробе над Москвой.
Наверно, вор считал – нельзя, чтоб тризна
была сильнее жизни
и немыслимо
молчанье для гитары гулевой.
Все мыслимо.
И с хохмами капустника
трагедию толпа соединит.
И гипсовыми копиями бюстика
торгует у «Таганки» троглодит.
Как жаден ты, наш век свободомыслия!
И буревестник ты, и бурелом,
и бюст из гипса —
словно Время в гипсе,
чтобы срастался страшный перелом…
 

На сцене Юлий Ким:

– В 78-м году у меня возникло острое желание как-то посидеть вместе с Владимиром Семеновичем и с Булатом Шалвовичем. Это желание было настолько острым, что я придумал песню «Приглашение». Для того чтобы она подействовала сильнее, я стащил почти всю музыку у Булата Шалвовича, а припев у Александра Сергеевича, и я сочинил это «Приглашение»:

 
Дорогой Булат Шалвович, а также Владимир Семенович!
Как живется, здоровится вам в ваши светлые дни?
Ничего, помаленечку, как говорится, бог в помочь…
Бог в помочь вам, друзья мои! Бог в помочь вам…
 
 
На гитаре играем, на сцене, на писчей машинке.
Вроде врозь, а с другой стороны, вроде как в унисон.
Все пытаемся, пробуем, ловим на слух по старинке
глагол времен, металла звон…
Бог в помочь вам, друзья мои! Бог в помочь вам!
 
 
Но мне все-таки жаль (извините, Булат, за цитату),
что никак мы не встретимся на перекрестках Москвы.
Пять минут на такси, две копеечки по автомату, но, увы…
Я ужасно жалею, не знаю, как вы…
 
 
Посидели бы, как бы попили! А как бы попели!
Но не вышло, не выйдет, поскольку по нашим часам —
слишком мы опоздали, приходится гнать на пределе.
Потому и не выйдет… Мне жаль, я не знаю, как вам…
 
 
Потому и спешу… И к тому все слова и мелодия,
что я очень спешу объясниться вам в нежной любви.
Я люблю вас, Булат! Я люблю вас, Володя!
Бог в помочь вам, друзья мои! Бог в помочь вам!
 

Роберт Рождественский:

– Вряд ли найдется на Земле зал, который мог бы вместить всех желающих попасть на юбилейный вечер Владимира Высоцкого сегодня, завтра, да и потом…

Высоцкий пел песни, которые были необходимы людям. Они необходимы людям и сегодня. Когда он пел, некоторые говорили – это мода, пройдет. Но вот не проходит и не пройдет, ибо он стал уже частью нашей жизни, частью нашей культуры, частью нашего огромнейшего сегодняшнего дела… Он лауреат, есть звезда Высоцкого… Я знаю, что очень скоро будет спущен на воду корабль «Владимир Высоцкий». Это очень серьезный настоящий рабочий корабль, океанский трудяга. Вот этот вечер и сотни таких же вечеров памяти Высоцкого и в Москве, и по всей нашей стране, выходят книги… Еще будут выходить пластинки – это прекрасно. И все-таки есть чувство обиды. Обидно, что жил человек, пел свои песни, и мы многие знали его, а уж слышали все. Но был он ершистым, негладким, и мы говорили: «Интересно! Очень интересно!» А потом он умер и, как обвал, – слава, статьи… Ну, в общем, обидно это… Не за сегодняшнюю славу его обидно – она заслуженна, а потому что как-то у нас получается так…

Родион Щедрин:

– Когда было начало, а начало было, я помню, как я доставал контрамарки Володе Высоцкому в Большой зал консерватории на концерты. И каждый раз просьбу подобную он сопровождал шуткой, он говорил: «Я хочу послушать одного композитора, только одного, который лучше меня, – Моцарта». Я хочу сегодня сыграть маленькую пьесу в честь Володи Высоцкого и одно свое небольшое произведение.

Андрей Вознесенский:

– Я хочу сказать для юных сердец и умов, которые здесь находятся, которые сейчас купили и не понимают, как это просто сейчас купить книгу. Даже в первый год после смерти его не называли поэтом. Его бардом называли. Поэт – это относилось для другой категории. Я прочитаю стихи, которые тогда были написаны, в 80-м году…

 
Не называйте его бардом.
Он был поэтом по природе.
Меньшого потеряли брата —
всенародного Володю.
 
 
Остались улицы Высоцкого,
осталось племя в леви-страус,
от Черного и до Охотского
страна не спетая осталась.
 
 
Вокруг тебя за свежим дерном
растет толпа вечноживая.
Ты так хотел, чтоб не актером —
чтобы поэтом называли.
 
 
Правее входа на Ваганьково
могила вырыта вакантная.
Покрыла Гамлета таганского
землей есенинской лопата.
 
 
Дождь тушит свечи восковые…
Все, что осталось от Высоцкого,
магнитофонной расфасовкою
уносят, как бинты живые.
 
 
Ты жил, играл и пел с усмешкою,
любовь российская и рана.
Ты в черной рамке не уместишься.
Тесны тебе людские рамки.
 
 
С какой душевной перегрузкой
ты пел Хлопушу и Шекспира —
ты говорил о нашем, русском,
так, что щемило и щепило!
 
 
Писцы останутся писцами
в бумагах тленных и мелованных.
Певцы останутся певцами
в народном вздохе миллионном.
 
 
Еще остался от Высоцкого
судьбы неукротимый статус
и эхо страшного вопроса
«А кто остался?»
 

Еще хочется, чтобы мы не забывали добра, которое люди сделали Володе при жизни. Вот здесь на этой трибуне сидит Левон Боделян, профессор, который впервые – у Высоцкого было несколько реанимаций, но первую реанимацию, возвращение его к жизни в 70-м году, сделал Левон Боделян. Потом другие его спасали, но первый был он. (Вознесенский ошибается – Левон Аганесович Бадалян, детский нейрохирург, встречался профессионально с Высоцким, но к случившемуся 17 июля 1969 года отношения не имел. – В. Б.) Я написал стихи тогда. Высоцкий любил эти стихи. В то время ни одна газета, ни один журнал эти стихи не брали, и только журнал «Дружба народов», который тогда был смелее, чем остальные, эти стихи напечатал.

Оптимистический реквием по Владимиру Высоцкому

 
За упокой Высоцкого Владимира
коленопреклоненная Москва,
разгладивши битловки, заводила
его потусторонние слова.
 
 
Владимир умер в 2 часа.
И бездыханно
стояли полные глаза,
как два стакана.
А над губой росли усы
пустой утехой,
резинкой врезались трусы,
разит аптекой.
 
 
Спи, шансонье Всея Руси,
отпетый.
Ушел твой ангел в небеси
обедать.
 
 
Володька,
если горлом кровь,
Володька,
когда от умных докторов
воротит,
а баба, русый журавель,
в отлете,
орет за тридевять земель:
«Володя!»
 
 
Ты шел закатною Москвой,
как богомаз мастеровой,
чуть выпив,
шел популярней, чем Пеле,
с беспечной челкой на челе,
носил гитару на плече,
как пару нимбов.
 
 
(Один для матери – большой,
золотенький,
под ним для мальчиков – меньшой…)
Володя!..
 
 
За этот голос с хрипотцой,
дрожь сводит,
отравленная хлеб-соль
мелодий,
купил в валютке шарф цветной,
да не походишь.
 
 
Спи, русской песни крепостной, —
свободен.
О златоустом блатаре
рыдай, Россия!
Какое время на дворе —
таков мессия.
 
 
А в Склифосовке филиал
Евангелия.
И Воскрешающий сказал:
«Закрыть едальники!»
 
 
Твоею песенкой ревя
под маскою,
врачи произвели реа —
нимацию.
 
 
Ввернули серые твои,
как в новоселье.
Сказали: «Топай. Чти ГАИ.
Пой веселее».
 
 
Вернулась снова жизнь в тебя.
И ты, отудобев,
нам говоришь: «Вы все – туда.
А я – оттуда!..»
 
 
Гремите, оркестры.
Козыри – крести.
Высоцкий воскресе,
Воистину воскресе!
 

В заключительной части вечера артисты Театра на Таганке читали стихи Высоцкого, которые вошли в альбом «…хоть немного еще постою на краю…», выпущенный накануне. В итоге – и артисты, и поэты как бы проголосовали за присвоение Высоцкому звания ПОЭТА, в котором ему было отказано при жизни чиновниками от литературы.

Когда после благотворительного вечера тысячные толпы зрителей покидали Дворец спорта, из динамиков над их головами, над Москвой, над всей страной хрипел голос Высоцкого: «Спасите наши души!»

Весь сбор – 60 000 рублей – благотворительного вечера поступил в Фонд культуры. Был учрежден специальный счет – № 702, на который можно было посылать деньги и после этого вечера. Уже к июню на этот счет поступило около 100 000 рублей. Один из членов оргкомитета и ведущий вечера А. Вознесенский сказал: «Но и здесь мы столкнулись с уродством, маскирующимся под нравственность. Финансовые стражи не дают разрешения на подписной лист, на сбор пожертвований во время вечера. Они считают, видно, поклонников поэта потенциальными преступниками, предлагают выписывать квитанцию на каждую пожертвованную пятерку, предлагают поставить у сейфа милиционера. Как могут поучать нас нравственности люди, не верящие в честность других людей».

Театр на таганке – «Владимир Высоцкий»

Высоцкий, конечно, был лучше всех нас, работавших в этом театре. Конечно, лучше. Порядочнее, честнее, отважнее…

Леонид Филатов

25 января 1988 года Театр на Таганке показывает зрителям возрожденный спектакль «Владимир Высоцкий». Почти тот самый, который Ю. Любимов поставил семь лет назад. В память об ушедшем товарище. Как дань уважения таланту поэта, актера, певца. Как выражение признательности и восхищения смелостью, честностью, прямотой человека и гражданина.

Это был спектакль о погибшем поэте, и это был спектакль о театре, который осуществлял свое право на память. Сыгранный в кругу коллег и друзей артиста, он так и не вышел на широкого зрителя. Чему удивляться, если сами песни Высоцкого, при всей огромной популярности автора, отнюдь не поощрялись.

Теперь спектакль-мемориал занял законное и давно заслуженное место на репертуарной афише театра. Он играется в маленьком и уютном зале старой сцены «Таганки». На этой сцене Высоцкий сыграл своего знаменитого Гамлета – лучшую из всех его театральных ролей.

Были и противники восстановления спектакля.

В. Золотухин: «Спектакль-панихида – теперь, в ситуации полной легализации имени и творчества, – вовсе ни в какие художественные ворота не лезет. А нового создать не смогли. Так и не надо».

Спектакль был задуман Любимовым как диалог актеров на сцене и голоса Высоцкого на пленке. В представление вошли песни, написанные поэтом в разное время и относящиеся к разным «циклам». Это и песни о войне, юмористические песни, о жизни, о любви. Сцена наполнялась персонажами его песен: алкаши, солдаты, зэки, кэгэбэшники, циркачи, актеры.

Одна из самых известных его ролей – Гамлет, отрывки из этой пьесы Шекспира рефреном проходят через весь спектакль. Реплики из «Гамлета» дают ощущение невероятного совпадения образа принца Датского и Владимира Высоцкого. Темы «Гамлета» становятся темами жизни самого поэта. На сцене Гертруда и Клавдий, Офелия и Полоний, Горацио и могильщики – все здесь. А принца нет. Но с ним говорят, к нему обращаются, и он отвечает… В. Шаповалов поет песню «Дом», обрывает ее на середине и говорит: «Володь, помоги» – и идет фонограмма Высоцкого. Или А. Демидова говорит: «Что ты задумал? Ответь» – и Высоцкий поет «Охоту на волков». В конце спектакля Л. Филатов прямо обращается к Высоцкому: «Послушай, ведь мы же знаем, что ты – здесь! Выходи! Заговори!..»

Это, конечно, было главным в спектакле – эффект присутствия самого Высоцкого. Каждый из актеров и зрителей, читая его стихи, слушая его записи, представлял его буквально, видел перед глазами. Возникало ощущение, что Высоцкий находится рядом со всеми ними и со всеми, сидящими в зале. Только артисты – на сцене, а он – где-то на галерке или на небе, в раю, и они смотрят туда, задирая вверх головы, и видят его, а он смотрит на них оттуда и видит их и всю Таганку. И они переговариваются с ним. Казалось, еще секунда – и он сам выйдет на подмостки, в свитере и с гитарой. И он «выходит» и поет своих знаменитых «Коней»…

Ю. Любимов очень точно и тонко выстроил драматургию спектакля: от настроя и ритмов предвоенных лет, через суровые, грозные, горькие лики войны, бесшабашную юность в пьянящем угаре победы к неустроенности быта, показухе, воспитываемой с детских лет. Сам поэт как бы рассказывает о себе своими стихами и песнями. А за этой страстной исповедью – биография поколения, страны, времени, неразрывная связь поэта и гражданина с Россией, Родиной.

В спектакль, который готовил Ю. Любимов, были внесены некоторые изменения, поправки на время: какие-то песни и стихи заменены другими, введены новые мизансцены, появился детский хор, был введен голос Любимова и его присутствие на сцене. Спектакль начинала песня «Он начал робко с ноты “до”». Провидческая песня-автопортрет поэта и певца.

Восстановление и новую редакцию спектакля осуществил только что назначенный главным режиссером театра Н. Губенко, он же был одним из главных исполнителей.

Н. Губенко: «Порой мы словно вступаем в диалог с ним, подпеваем ему, или он – нам, порой ведем довольно, я бы сказал, исповедальный разговор между собой, ибо, как выяснилось, Володя сумел написать на бумаге, прохрипеть голосом и о том, что с нами произойдет за эти годы уже без него. Словом, как у Окуджавы: «Ну а мы вместе с ним посмеемся и вместе поплачем». Смерть не только разъединяет, но и объединяет. К сожалению, только смерть дала возможность собрать воедино все то, что было сделано этим человеком. И когда даже близкие ему люди были потрясены всем объемом каторжной работы, проделанной за столь короткую жизнь, имя Высоцкого обрело для многих иной смысл. И для театра в частности. Спектакль «Владимир Высоцкий», сделанный по его стихам и песням, объединил труппу театра. Объединил он и чиновничество, которое сделало все для того, чтобы спектакль был запрещен. Цель запрещения была одна – оставить Высоцкого в памяти народа как приблатненного барда, не имеющего отношения к серьезному осмыслению нашей действительности. А между тем лучшие образцы его поэзии – это сгустки крови и боли за происходящее с народом».

Д. Боровский придумал простое сценическое решение без каких-либо эффектов. Обнаженная сцена, в центре которой подвешено на тросах несколько рядов сцепленных между собой простых деревянных кресел с откидными сидениями, какими обставлялись еще в довоенное время залы окраинных кинотеатров. При всей внешней скупости декорации были очень выразительны.

Боровскому было важно, чтобы вещь была из того времени, из жизни. Реальная вещь из жизни концентрирует память. Стулья на сцене были из реального кинотеатра бывшего клуба И. Русакова, построенного в 1929 году для работников Союза коммунальников по проекту выдающегося архитектора К. Мельникова. Боровский нашел эти стулья, театр их купил.

На первых репетициях актеры с некоторой неуверенностью приближались к декорации – они помнили, что в 1971 году гамлетовский занавес рухнул на сцену и лишь благодаря случаю никто серьезно не пострадал. Эта конструкция, как и знаменитый гамлетовский занавес, все время в движении. Ее можно было поднимать и опускать, вертеть вдоль и поперек, устанавливать по горизонтали, вертикали и диагонали. Огромное полотнище белой ткани, скользя по дереву кресел, напоминало то саван, то поминальный стол, то снег, все время как бы аккомпанируя смыслу и действию. Вот конструкция качается, наклоняется, напрягается, подобно канату, «натянутому, как нерв», по которому «нужно пройти четыре четверти пути». Опустевшие стулья, точно сами, пришли в движение, точно искали Высоцкого и повсюду наталкивались на пустоту, подчеркивая метафору осиротевшего театра… Актеры-мужчины – все в темном, женщины – в черном, только на Губенко светлым пятном белеет простая рубаха да на спинки кресел наброшено холщовое полотнище.

Песней «Кони привередливые» кончался спектакль, и это была его последняя роль. Кресла-декорации под белым полотнищем медленно уплывут ввысь, открывая все пространство сцены, в глубине которой по обе стороны от прислоненной к стене гитары – его, Высоцкого, гитары – расположатся участники представления – товарищи, коллеги в глубоком молчании…

Теперь, когда смерть поэта несколько отдалилась, этот спектакль будет идти не как тризна, а как обычный поэтический спектакль без траурности и возложения цветов к гитаре.

Когда спектакль ставили в 81-м, вход был по пригласительным билетам. Теперь театр берет деньги и отдает их в фонд музея Высоцкого.

24 января 1988 года во внутреннем дворике нового здания Театра на Таганке была установлена скульптура Геннадия Распопова – «Высоцкий-Гамлет». Памятник очень удачно вписался в ансамбль дворика. Грустного бронзового Гамлета можно увидеть из фойе «Содружества актеров Таганки». Создавалось впечатление, что его установка была заложена в проекте еще 20 лет назад. При освещении памятника на стену здания театра проецируется тень, создающая эффект живого Высоцкого, вышедшего из «Гамлета».

Это был дар Театру на Таганке от Марины Влади, которая присутствовала на открытии памятника. Эту скульптуру она отметила еще во время конкурсной выставки проектов памятника в 82-м году. Когда не осуществилось ее желание установить на могиле памятник по собственному вкусу, она вспомнила о скульптуре Распопова и заказала ее исполнение в бронзе. По словам Влади, памятник изготовлен на средства, полученные от гонораров за ее книгу воспоминаний о Высоцком. 29 декабря 1989 года этому событию был посвящен выпуск почтового конверта с изображением скульптуры Г. Распопова.

25 января на доме № 28 по Малой Грузинской, где жил и работал последние годы поэт и артист, по заказу Главного управления культуры Мосгорисполкома установлена мемориальная доска. Авторы проекта – А. Рукавишников и И. Вознесенский – создатели памятника на Ваганьковском кладбище. Изготовили памятную доску в бронзе там же, где памятник на могиле, – на Мытищинском заводе художественного литья им. Е. Балашовой.

На барельефе Высоцкий изображен в профиль. Открытый ворот рубашки, сосредоточенное лицо, напряженная шея – именно таким его помнят те, кто видел его на сцене во время исполнения песен. Кажется, от звука его голоса пришел в движение колокол-набат. Расколотый, но продолжающий звонить колокол, по замыслу авторов, символизирует очищающую силу творчества Высоцкого и его трагическую судьбу. На ободе колокола, где принято отливать имя мастера, надпись: «Владимир Высоцкий». В нижней части памятной доски слова: «Поэт и артист жил в этом доме с 1975 года по 1980 год».

На митинге выступили заместитель председателя Мосгорисполкома И. Писарев, поэты Р. Рождественский и А. Вознесенский, рабочий «Трехгорной мануфактуры» Г. Данилкин, Ст. Говорухин… От имени театра и от себя лично В. Золотухин увязал 50-летие Высоцкого с годом 1000-летия крещения Руси и выразил надежду, что «если мы будем следовать примеру духовного подвига поэта, то к 2000-летию крещения Руси она действительно станет “могучей и обильной”». Несмотря на пророчество такой отдаленной перспективы, речь, по мнению самого оратора, «имела успех у народа».