Текст книги "Заметки молодого человека"

Лучия

Археология – это не работа, это образ жизни, как известно. Основной костяк нашей команды обосновался на новом месте несколько дней назад. Остальные члены экспедиции подтягиваются по мере завершения своих дел в городе.

Не знаю, какой чёрт дёрнул меня отправиться в неблизкий путь не первым автобусом, а так – чуть погодя. Возможно, потому, что жизнь городская расслабляет, затягивает своей, часто мнимой, значимостью; ты забываешь, что за его пределами можно попасть в совершенно другое измерение. Измерение, где всё – по-настоящему.

Отмаявшись весь жаркий августовский день в автобусе и преодолев сотни четыре километров, я, разминая затёкшие члены, наконец, оказался где-то в глубинке. До места уже недалеко; но эти оставшиеся два десятка километров предстоит преодолеть просёлочными дорогами, замысловатая сеть которых даже на карте выглядит не очень внятно. Но перед отъездом мне сказали:

– Ничего, доберёшься. По компасу!

Эту «шутку» мне предстоит оценить по достоинству здесь, на местности. Компас, правда, я сроду с собой не ношу, полагаясь на давно выработанное чувство направления; даже попав впервые в большой, незнакомый город предпочитаю ориентироваться по странам света – не по названиям улиц, что время от времени ставит в тупик старожилов.

Солнце, окатив напоследок всё вокруг пучками алых лучей, нырнуло за ближайшую рощу. Горячий асфальт шоссе уносится куда-то за горизонт, приглашая продолжить путь в неведомое далёко. Но у меня впереди встреча с друзьями и самая интересная на свете работа.

Забросив за спину рюкзак и повесив на плечо этюдник, поворачиваю на грунтовую дорогу, зигзагами уходящую в луга. Минут через двадцать меня нагоняет грузовик. Лихо затормозив – да так, что гравий из под колёс полетел во все стороны, он встаёт поперёк дороги. Весёлые, озорные деревенские парни сами предложили подвезти, завидев идущего неведомо куда сверстника.

Быстро, с рёвом и грохотом, проскакиваем километров пять до очередного перекрёстка. Дальше – им направо, мне – прямо.

Благодарю их:

– Удачи! Чтобы колёса вашего «лимузина» вертелись только в нужную сторону.

Они хохочут:

– Давай-бывай! Встретимся, расскажешь, что там наковыряли, – не без сомнения говорят они мне.

Почему-то многие люди думают, что именно в их краях вряд ли можно найти что-либо интересное – им-то на глаза вроде бы ничего не попадало. Ну, может быть, какой-нибудь клад или горшок с монетами, зарытый лет сто или двести назад зажиточным человеком, в надежде на лучшие времена, которые для него так и не наступили. В лучшем случае.

Часто местные жители тех мест, куда заносит нашу команду, не понимают, что там, где они живут, кто-то жил до них и не только лет двести, а многие и долгие тысячелетия назад. И жизнь их даже отдалённо могла не напоминать современную.

Эти парни почему-то уверены, что мы ещё обязательно встретимся. Что ж – всё может быть. Земля, как говорится, круглая.

– Всего-всего! – Кричу им вслед. На секунду мелькает лёгкая зависть к их весёлой, разухабистой жизни. Ещё бы – носятся изо дня в день по полям-лугам от одного хозяйства к другому, хорошо едят, крепко спят, не «грузят» себя ничем отвлечённым. Что ещё нужно нормальному человеку?

Отлихачил своё, отбуянил, остепенился, вырастил детей, построил дом – это ведь тоже жизнь. Как жаль, что нельзя прожить несколько жизней сразу. Нельзя?! Но стремиться надо! Иначе скука и тоска – от бесконечных повторов того, что уже было. И не раз. Я и стараюсь прожить ту самую – вторую, третью и т. д. жизнь в своих картинах, стихах…

Августовский вечер довольно быстро превращается в густую, непроглядную летнюю ночь. Дорогу обступили деревья – она едва видна под ногами. Лес при несильном ветре тревожно шумит. Этот звук не спутаешь ни с чем. В нём и грозная мощь сотен и тысяч деревьев, и тайны его троп, известных немногим, и тишина его укромных мест, куда десятилетиями не ступает нога человека, где течёт своя, особенная жизнь. Здесь каждый стебель, каждая травинка, окружающие их кусты и деревья – это целый, отдельный мир со своими законами и порядками, это своя маленькая, обособленная от всего вселенная.

Лес шумит как орган. Орган, который исполняет музыку Вечности.

Я родился и вырос у такого вот леса. Сколько раз летом, зимой, весной, осенью, выйдя из дому, подолгу стоял, вслушивался в эту неповторимую симфонию. Как же прекрасна и немного печальна эта музыка. Печальна, возможно, потому, что каждый хорошо понимает – эта музыка будет звучать вечно; и только ты появился в этом мире на короткий миг и потому никогда не сможешь дослушать её до конца.

Особенно непередаваемо лес шумит влажными, тёмными вечерами и ночами поздней осенью и ранней весной. Почти все листья с деревьев уже облетели или ещё не успели народиться, они стоят нагие под мощными порывами ветра, напоминая изваяния, занесённые сюда неземным разумом – настолько необычно выглядят их стволы и ветви, устремлённые к небу; кажется, что они тянутся каждой своей клеточкой, каждой ветвью туда – к своей колыбели…

Небо чуть светится. Звёзды почти не видны – облака. Отыскать хоть какие-то ориентиры не так-то просто. Чувство неопределённости и какой-то покинутости закрадывается в душу. Похоже, пора искать место для ночлега – здесь, прямо в лесу. И всё же – не так в моих планах должен был завершиться этот день. Я рассчитывал, что произойдёт это в кругу друзей, а не у этой забытой всеми просёлочной дороги.

Неторопливо бреду дальше по обочине, пытаясь хоть что-то разглядеть вокруг себя. Впереди и немного слева блеснули и пропали какие-то огни. Ускоряю шаг. Пройдя около километра, натыкаюсь на ограду. За ней видны строения. Судя по всему это летний оздоровительный лагерь. Ура! Там люди. Мне подскажут и покажут – куда двигаться и где нахожусь.

Вхожу в служебное помещение, здороваюсь. Меня с интересом оглядывают, расспрашивают – любопытно всё же что за гость свалился, чуть ли не среди ночи. Знакомят с директором. Умная, милая женщина.

– Что вы, куда это можно идти в таких-то потёмках, – охлаждает она моё желание продолжить путь. – Заблудитесь в наших дебрях, потом отвечай за вас, – окончательно подводит она черту под дискуссией о том, что же делать дальше.

– Лучия, – обращается директор к одной из воспитательниц, – помоги «пану» археологу устроиться на ночь. Ну, например, в красном уголке. Места там много, никто не помешает отдохнуть с дороги. Ведь на ночь там мероприятия не запланированы, не так ли? – Шутя, уточняет она у неё.

– Что вы, мы и днём там не часто собираемся – в такую-то погоду, – вполне серьёзно отвечает ей Лучия. – Только если дождь. Да и то сказать – у нас достаточно других помещений, где можно провести время в ненастье – это секция настольного тенниса, игровые комнаты, секция умелых рук…

– Я вижу, ты готова оставить господина художника и археолога на более долгий срок – не только до утра? – Грозит ей пальцем директор.

– Елена Павловна, – отвечает ей Лучия, – а ведь в этом сезоне место оформителя у нас свободно. У нашего штатного художника творческий кризис, – добавляет она, постучав несколько раз по своему горлу пальцем.

– Всё-то ты знаешь. Ну ладно, художник нам нужен. Согласна. Но копать-то у нас совершенно нечего, – говорит директор, напоминая о второй моей специальности.

– Вы забыли, у нас запланировано провести новую ветку водопровода в секцию умелых рук. Там вечно перебои с водой.

– Ох, ну и девчонка, – рассмеялась Елена Павловна. – Не успел человек прийти в себя с дороги, а ему уже готовы вручить лопату в руки!

– Ну что, молодой человек, готовы ли вы к такому варианту? – Глаза директора слегка заискрились. Возможно, она вспомнила свои восемнадцать лет.

– Меня лопатой не испугать, – отвечаю я. – Перекопал в экспедициях столько земли, что какую-то канаву, пожалуй, и не замечу – как будет готова.

Елена Павловна громко рассмеялась:

– Не беспокойтесь, канаву будет копать трактор. – А вопрос о вашем трудоустройстве отложим до утра. Тем более что шутки шутить это одно, а работа в лагере – это другое.

– Как у вас, кстати, дела с педагогическим образованием? – Обратилась она ко мне уже чуть серьёзнее.

– Вполне успешно сдал зачёт по педагогике и психологии в университете, – отвечаю тут же я.

– Не человек, а клад, – заключает, улыбаясь, Елена Павловна. – Ну, Лучия, может, ты всё же устроишь на ночь нашего гостя.

– Идёмте, – Лучия кивает мне.

Красный уголок красноречиво отразил в себе все зигзаги новейшеё истории страны, все этапы её перерождения. Тут и старые оформительские щиты с «наглядной агитацией», которые ещё не нашли другого применения (а, возможно, мудрый завхоз, повидавший на своём веку всякое, решил не торопиться с их уничтожением – мало ли какой фортель выкинет очередная власть), в дальнем, пыльном углу спокойно тянут свой век несколько бюстов вождей и тут же, в двух шагах, на новеньких столах компьютеры со всеми прибамбасами, пара принтеров и прочие чудеса современных технологий, позволяющие скоротать время в ненастную погоду.

Нашлось место и для раскладушки. Свежие простыни аккуратно уложены заботливыми руками девушки.

– Вам принести что-нибудь поесть? – Спросила она и, не успев получить мой ответ, убегает на кухню.

Не дожидаясь возвращения девушки, выхожу на улицу и окатываю себя несколькими вёдрами воды. Хорошо!

Через некоторое время Лучия приносит огромную порцию каши, чай и хлеб:

– Извините, у нас только манная каша.

– Не беспокойтесь, я могу вообще не есть. Мне бы только до утра «перекантоваться». А там – в путь. Меня ждут.

– А как же предложение Елены Павловны? – Говорит она.

– Я подумал, что это шутка, – отвечаю ей, принимаясь за кашу.

Такой каши я не ел давно. Густая, на настоящем молоке. Ты её ешь, ешь – и не можешь остановиться. Только мама так вкусно её готовит.

– Спасибо. Выше всяких похвал, – благодарю за еду.

– А у нас не только каша – выше похвал, – говорит мне Лучия. – Спокойной ночи.

Не успеваю ответить, как она уходит.

Мелькает мысль: «Задержись Лучия ещё минут на пять-десять и ночь могла бы быть совсем не спокойной. Какая девчонка!»

Едва коснувшись постели, проваливаюсь в сон. Так, наверное, спят только дети – когда знаешь, что ждёт тебя только хорошее, что есть кому и накормить тебя и напоить…

Утро. Такое ощущение, что я тут уже когда-то был. Иду вместе со всеми в столовую на завтрак, знакомлюсь с другими воспитателями и с некоторыми детьми. На меня иногда поглядывают так, будто не я археолог, а именно меня эти достойные люди освободили совсем недавно из земного плена. Ну и ну, работает быстро местное «радио».

Лучия за соседним столиком. Иногда наши взгляды пересекаются. В её глазах я читаю вопрос.

На завтрак подают невыразимо вкусную рисовую кашу на молоке, с изюмом, сырники, несколько вариантов компота, соки, фрукты. Желающие могут рассчитывать ещё и на творожную запеканку нескольких видов и не только её. Но таковых – не очень много, так как всё предшествовавшее ей не только затмило прочие желания, но и заполнило все реальные и мнимые пустоты желудка.

Из-за стола не рекомендовалось резко вскакивать, чтобы не расплескаться и не развалиться на части от количества съеденного.

Я нахожу её в толпе детей и мы молча бредём в сторону наших отрядов, точнее, пока только её. Но мне никак не удаётся отделаться от мысли, что я здесь на своём месте.

Августовское солнце щедро дарит своё тепло, детвора вокруг сходит с ума просто от избытка энергии и радости жизни, резвится от души, куда-то пытается утащить «мою» Лучию. Она их едва сдерживает.

К нам подходит Елена Павловна:

– Ну как, молодой человек, вам понравилось у нас? Вы что-то надумали?

Пауза.

Все замолчали.

– Я остаюсь. На неделю-полторы.

Лучия слегка подпрыгивает на месте. Елена Павловна мудро улыбается:

– Вот и замечательно. Закроете кое-какие прорехи и недоделки в художественном оформлении лагеря, оставленные нам нашим «приболевшим» тружеником кисти и карандаша. Так, кажется, вас называют в прессе.

– Нам нужно, – уже деловым тоном продолжает она, – закончить декорации к двум спектаклям, кое-что расписать в зале для танцев; есть и другие мелкие работы. Оплата стандартная. По договору. А канаву будет копать трактор – по этому поводу можете не волноваться, – добавляет она. – Справиться бы со всем запланированным.

– Надо потихоньку готовиться уже к следующему сезону, – говорит она негромко, как бы про себя, уже отходя от нас.

И я с головой окунаюсь в лагерную жизнь. Не забыв, правда, отзвониться, что задерживаюсь недели на две в связи со срочными делами.

На что получаю в ответ:

– Знаем мы твои «дела». Передавай привет «Джоконде»!..

Кроме художественно-оформительских работ, я занимаюсь с младшими группами рисованием и живописью акварелью, а так же иногда замещаю физрука, который не в состоянии разорваться между различными соревнованиями, идущими сразу на нескольких площадках. Стоило мне сыграть несколько раз в футбол с группами среднего возраста, как мой авторитет возрос почти до небес. И не мудрено. С физкультурой и спортом я дружил всегда. В школьные годы играл в основной команде в футбол, ручной мяч и баскетбол. В университете играю за факультет в гандбол, а так же гоняю на спортивном велосипеде.

Я и здесь, в лагере, выбираю в течение дня время, чтобы пробежать по лесу кросс километров в пять.

День расписан чуть ли не по минутам. И только в тихий час и поздно вечером можно без лишней суеты сходить на ближайший пруд. Какое же это счастье рухнуть с крутого берега в прозрачную, прохладную воду, долго плыть в глубине и лишь несколько минут спустя медленно подняться к верху, как субмарина. Лучия к этому времени уже растерянно озирается вокруг – не случилось ли чего.

У неё смуглое тело, весёлые, озорные глаза, волосы, выцветшие на солнце, обветренное лицо. И невозможная, летящая улыбка на губах. Такую я не видел ни у кого. И пахнет она солнцем, небом и длинным, длинным летом. И – счастьем. Счастьем жить, быть частицей этого замечательного мира.

Нам хорошо вдвоём. Мы нечасто о чём-то говорим, прекрасно понимая друга без слов…

Незаметно пролетело время. Подходит к концу вторая неделя моего здесь пребывания. Вот-вот закончится и летний отдых у детей, отдельные отряды уже разъехались.

Поздний вечер. Редкие огни. Как тогда – в день моего появления здесь. Мы сидим на стволе дерева, когда-то поваленного грозой.

Её рука рядом с моей.

– Витя, – говорит она тихо, – ты можешь остаться здесь надолго.

Знаешь, а ведь тебя полюбили дети. Особенно мальчишки. Для них ты непревзойдённый авторитет в футболе. Жаль, я не умею обращаться с мячом ногами. Даже немного завидую тебе. Да-да, – она прижимает свою голову к моему плечу. – А девчонки только шушукаются на счёт тебя. И меня.

– Витя, ты можешь остаться здесь навсегда, – говорит она, коротко посмотрев мне в лицо.

– Лучия, милая, – у меня ком в горле. Я замолкаю.

В голове моей который раз проносятся одни и те же мысли – милая, светлая девчонка. Что я могу ей дать? Кто я – вольный художник-археолог, недоучившийся студент. Моё будущее – в тумане. Я понятия не имею – куда меня вышвырнет та сумасшедшая река, каковой представляется мне моя жизнь. Она, эта жизнь – сплошная авантюра; без ясного сценария, где совершенно не прописаны не только отдалённые перспективы, но и ближайшие планы. Имею ли я право вовлекать в неё, в такую вот жизнь эту девочку?

Чтобы я, своими руками, этой ненормальной, суматошной круговертью погасил, вдруг, эту замечательную, скользящую как по ветру улыбку на лице? Да никогда! Что я – сволочь что ли, какая? – проносится у меня в голове.

Она всё понимает, моя Лучия. Без слов – всё понимает.

– Подари мне свою картину. Ту – с маками. На память. О нас, – произносит она и отворачивается. Плечи её слегка вздрагивают.

Я целую её. В шею у затылка, в эти самые нежные на свете завитки волос:

– Луча, я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Я хочу тебе счастья, поверь.

Она молча качает головой…

Этюд «Маки» написан мной здесь, в лагере. Урывками, между делом. На грунтованном картоне изображён букет алых маков в гранёном стакане, стоящем на подоконнике обычного, деревенского дома.

Нежные лепестки цветов в лучах заходящего солнца звучно горят рубиново-красным и ярко-алым. То там, то здесь по всему фону картины мелькают ноты малинового цвета. Кажется, что это маки роняют красные слёзы. По мне и тебе – Лучия.

Рано утром мы прощаемся. Молча. Я касаюсь её руки.

По обильной росе, в косых лучах только что показавшегося из-за горизонта солнца медленно поднимаюсь на ближайший холм.

И сколько я не оглядывался – всё стояла и стояла у распахнутых ворот девичья фигура в светлом платье.

Эти распахнутые ворота, эта фигурка девушки будто говорили мне вслед:

– Тебя здесь ждут. Всегда, всегда…