Текст книги "Цветы в огне войны"

Оказавшись в лесу, лишившись домов, мирные жители поначалу растерялись, но постарались быстро взять себя в руки, ведь это свойственно всем живым. Первым делом важно было иметь крышу над головой, место, где можно было спать, есть, расположить в тепле детишек. Нужно было обустраивать свой быт, этим люди и стали заниматься. Кругом застучали топоры, молотки, завизжали пилы, замелькали лопаты с землей, люди копали землянки.

Дед Гриша углубил загодя вырытую землянку, затем начал таскать из леса жерди. Идя с жердью из леса, он заметил Наталью, она сидела на пеньке и горестно плакала. Девчонки сидели рядом с матерью и грустно опустили свои головки. Только одна Танюша пошла к реке, ей хотелось осмотреть окрестности. Она любовалась увядающей осенней природой, подмечая каждый увядающий цветочек, растение, она могла себя взять в руки, когда это было необходимо и даже помогать в работе.

– Ну что же ты, Наталья, мокроту развела, слезы льешь, вместо того, чтобы помогать. Ведь мы должны с тобой обустроиться в короткое время, за нами старые и малые, и мы не должны быть слабыми, мы ведь сильные и преодолеем это все вместе, вот увидишь. Видишь, вон люди все копаются, работают, – успокаивал ее отец.

– Ты прав, отец, – засуетилась Наталья. – Скажи, что нам делать, с чего начинать работу?

– Для начала давайте наносим жердей, побольше. Аня пусть носит ивовых прутьев для связки. Таня будет носить мох, чтобы заткнуть щели, утеплить землянку, его много в сосновом бору.

Маленькая Маша промолвила: «Дедушка, а я что буду делать? Дай мне задание». За деда ответила мама:

– А ты, доченька, будешь ягодки, брусничку, клюкву, грибки собирать между деревьев. Видишь, они виднеются, только будь всегда рядом, далеко не уходи.

– А где наша Танюша? – забеспокоилась мать и послала Аню найти ее и дать ей задание.

Аня нашла Таню у реки, она рвала веточки калины. Увидев сестру, Таня проговорила:

– Смотри, Аня, какая красота!

Светило яркое солнце. Его блики ложились на кусты, деревья, речку и гроздья рябины. Трещали сороки, прыгали с дерева на дерево рыжие белочки, словно подсматривая за пришельцами. Река Нерусса несла свои быстрые и полноводные воды по лесу, то и дело делая повороты и красивые изгибы.

– Да, очень красива наша земля, богатые леса, реки. Мы теперь насладимся этим зрелищем в полной мере, – промолвила Таня.

– Ладно, хватит любоваться природой, нужно идти работать, да и дед Гриша об этом сказал нам.

К вечеру дед Гриша с помощью женщин установил укрытие от дождя над землянкой. Внутри соорудили стол из жердей, топчаны для сна, все это делалось без гвоздей. Дед Гриша был мастером своего дела. На топчаны сначала положили мох, накрыли его тряпьем, бросили сверху одеяла и получились спальные места. Вместо лампы приспособили гильзу от снаряда. Во всех палатках, землянках ненадолго забрезжили огоньки, потянулся дымок от костров, на которых люди готовили еду.

Дед Гриша вышел на середину поляны. Стало темнеть, небо было чистое, звездное. Он поднял руки к небу и воскликнул:

– Храни нас, Господи, от ненавистного врага, защити наши души, помоги нам выстоять, помоги пережить это трудное время. Мы все выдержим, выстоим, помоги только одолеть врага нашей доблестной Красной Армии.

Тут Наталья позвала его к столу, на ужин была похлебка. Наскоро поужинав, все быстро прибрались, умылись и легли по топчанам прямо в одежде. Дед задул фитилек и тоже улегся.

На удивление Таня спала крепким сном и даже видела сон. Ей снился отец в красивой свадебной рубашке, которую Таня спасла от огня. Папа мило улыбался и благодарил ее за рубаху. Он долго махал ей рукой, отдаляясь все дальше и дальше.

Утром она проснулась от шумного пения птиц, стрекота сорок, которые не на шутку расшумелись. Стояло пока бабье лето, солнце светило ярко и тепло. Начинался новый день, работы было очень много. Таня встала, вышла из шалаша и увидела мать, которая возилась у костра, что-то готовила поесть. После завтрака от деда Гриши все получили новые задания. Наталье он велел сходить в село и принести продукты, спрятанные в погребах.

Наталья взяла с собой Таню, ведь вдвоем они смогут принести больше. По дороге они догнали отца Александра с дочерью Ольгой. Отец Александр был немногословен, сказал только то, что будем молиться и просить Господа о помощи. Подойдя к сожженному селу, отец Александр с Ольгой пошли в другую сторону, в сторону церкви. Таня попросила мать отпустить ее с Олей.

Они решили собрать у церкви разную утварь, которая могла сохраниться после пожара. Первое, что бросилось в глаза, был колокол, одиноко стоявший на земле. При падении он раскололся, дал трещину и от пожара почернел. Отец Александр подошел к нему и стал осматривать его со всех сторон. Он погладил его рукой и перекрестил. Рядом лежало паникадило. От удара оно потеряло свою форму, раскололись многие его части. Они нашли купель, иконы, кадило, подсвечники. Среди груды упавшего черного хлама, обнаружили и главную икону Николая Чудотворца, икону Пресвятой Девы Марии, как особо почитаемую. Именно, в ее честь была названа церковь прихода.

Девушки вытащили их, аккуратно протерли чистыми тряпицами. Лики святых ожили, засветились особой благодарностью. Тане показалось, что икона Божьей Матери замироточила. При виде этого у Тани тоже покатились слезы. Оля, заметив ее слезы, подошла к ней. Таня рассказала, что видела слезу из глаз Божьей Матери. Оля не поверила и сказала, что ей это просто показалось. Но отец Александр, невольно услышав их разговор, сказал:

– Нет, Оля, Таня права, это слезы святые, и вы не стесняйтесь их, поплачьте и вы. Вам после этого будет легче, на душе будет чище и светлее.

Они продолжили собирать церковную утварь. К ним присоединился нищий странник, невесть откуда взявшийся Яшка Вздруженский, весь обгорелый, одежда свисала с неголохмотьями. Как он выжил, только ему было известно. Сначала он был угрюм, неразговорчив, но, найдя церковную утварь, стал неистово молиться, встал на колени и прижался к земле.

Но тут все увидели, что в направлении к бывшей церкви, идут два полицая. В одном они признали Никиту Комаря, другой был незнакомым. Подойдя к сгоревшей церкви, полицаи увидели кучу собранной церковной утвари. Полицай Никита протянул руки к святым вещам. Отец Александр остановил его строгим спокойным голосом:

– Не берите святыни, я прошу вас! Народ и церковь итак пострадали, оставьте нас в покое хотя бы сейчас.

– Мы тоже хотим принять участие в поиске ценных вещей, чем мы хуже остальных? – они указали рукой на девушек и нищего, Яшку.

– Вам нельзя прикасаться к святыням, вы служите дьяволу! А они богоугодные люди, им разрешено принимать участие в поиске святынь сожженной церкви, – спокойно сказал батюшка

Полицаи не на шутку разозлились. Оля решила поговорить с ними:

– Никита, я прошу тебя, послушай отца Александра, ведь пострадали все мирные жители, они лишились всего и сразу. Все сгорело, но важно собрать те святыни, которые уцелели. Не берите грех на душу, оставьте нас в покое.

Никита хмуро уставился на Ольгу, потом на отца Александра, подумав, он махнул второму полицаю, и они пошли от церкви. Все с облегчением вздохнули и стали продолжать поиски.

Наталья тем временем направилась к своему дому. Перед ее глазами предстала печальная картина. Кругом она увидела разрушение, опустошение, черноту, обгорелые балки, да печную трубу.

– Что натворили, ироды проклятые! – запричитала Наталья. – Ох, Господи, да что же это такое!

Вокруг была такая же картина. Обернувшись, Наталья не увидела ни одного уцелевшего дома. Село полностью было сожжено. Кое-где можно было заметить, копошившихся у своих домов людей. Хотя цель была у всех одна – найти что– то из запасов, посмотреть, все ли имущество сгорело, не осталось ли чего-нибудь из утвари, что могло пригодиться в новых жизненных условиях. Подойдя к погребу, Наталья опешила. Около погреба стоял мешок с картошкой, но погреб был открыт и внутри явно кто-то был. Наталья решила проверить, и громко закричала:

– Кто, интересно, орудует в моем погребе? Или перепутали и зашли в чужой? Эй, кто здесь есть, немедленно выметайся отсюда. А то я возьму вилы и встречу тебя по закону военного времени.

Кто-то, кряхтя, стал вылезать оттуда, а когда вылез, Наталья увидела полицая Окуня Василия.

– Да, это я, тетка Наталья, решил картошки набрать. Ведь все равно пропадет, я думал, вы не придете больше сюда, – стал оправдываться Васька.

– Думал он! Мародер несчастный, оставляй картошку и вон отсюда. Мало того, что нас домов лишили, так и последнее ходят, забирают.

Окунь взвалил на плечи мешок картошки и со словами: «Разоралась тут, картошки ей мало, здесь можно месяц всю деревню кормить», – и, согнувшись, взвалил на плечо мешок и ушел.

Наталья подумала про себя, что картошку придется перетаскать отсюда. Если дорожку узнали Окуни, то в следующий приход картошки может уже и не быть. Она прикрыла погреб горелыми бревнами, и стала искать около обгоревшего дома, остатки своих пожитков. На месте сарая, в уголке, она увидела обгоревшего поросенка, несколько валявшихся кур. Она все это отложила в сторону, все сгодится в пищу. Издали Наталья заметила Таню, которая подходила к дому, осматривая место своего бывшего дома.

– Ничего, доченька, все будет хорошо! Вернемся, построим новый дом, посадим все цветы, какие ты пожелаешь. Вот только дождемся окончания войны.

Вместе с дедом Гришей, перетаскали картошку, поросенка разделали и припрятали в холодное место. Собрали продуктов, кухонную утварь, которую нашли во дворах, и отправились на свое новое поселение в лес.

К Покрову люди построили себе жилище, утеплились к зиме, поставили буржуйки для обогрева землянок. Люди приготовились к зимовке, прорезали маленькие оконца, чтобы солнечный свет днем освящал землянки, так как фитили были на вес золота.

На Покров решили посидеть и отметить, как полагается. По русскому обычаю, напекли картошки, сварили щи, достали соленые грибочки, пожарили сало, напекли оладушек из муки, заварили ароматного чая из лесных трав, засушенных летом. Была у них сушеная брусника, черника, земляника, благо лес эти дары, им давал, только бери. Для детей нашли немного сахара из особых припасов деда Гриши.

Не успели они поесть, на улице послышались голоса. Дед Гриша вышел и увидел полицаев, которые осматривали жилища людей.

– Небось, партизан здесь прячете?

– Зачем они будут здесь прятаться, они воюют, они на войне, – заговорил дед Гриша.

– А ты, старый, помолчал бы, а то мы быстро с тобой разберемся. Постояв несколько минут, они свалили. Но место, где расположились мирные жители, они усекли.

– Ничего, доживем мы и до того времени, когда вы, полицаи, будете бегать и прятаться! Посмотрим, поживем, – парировал дед.

В сторонке, у двух березок, отец Александр зажег свечи и служил молебен в честь Покрова Пресвятой Девы Марии. Рядом стояли люди и молились вместе с отцом Александром. Ольга, Таня, матушка и другие женщины пели церковные песнопения. Так встретили Покров мирные жители, находившиеся в убежищах в 1942 году.

В конце ноября пришли первые заморозки. Первое, что ощущалось по утрам после пробуждения – холодный топчан, под тряпьем было зябко и неуютно, а изо рта изо рта шел легкий пар. Детей старались класть по двое, чтобы им было теплее вместе. Первыми вставали взрослые, зажигали фитилек, растапливали буржуйку, чтобы согреть землянку. Затем приступали к приготовлению пищи.

Танюша, как всегда проснулась, встала, оделась, причесала волосы и вышла на улицу. Вокруг стояли высокие сосны, на их развесистых ветках лежал снег. Вдоль сосен из-под белого снега виднелись черные земляные крыши. Это было жилье мирных жителей. Из труб струился дымок и плавно уходил ручейком в небо. Кругом стояла тишина. Только изредка был слышен стук дятла, да стрекот сороки. Кое-где обваливался снег с ветки, да вороны с шумом перелетали с ветки на ветку. Они привыкли к жителям и ждали угощение от детишек.

По тропинке со стороны реки вышагивал дед Гриша с ведром воды. Первым делом он таскал воду для своей семьи. Их землянка с бабой Хворой была по соседству с Натальей. Он следил за порядком не только у себя, но и помогал дочерям в обустройстве быта. Люди стали привыкать к новой жизни. Все понимали, что это временно и закончится вместе с войной, они ждали освобождения своей области от немцев. Питались однообразно, но к столу всегда была горячая похлебка, картошка, оладьи. Научились делать муку из травы, веточек, добавляя тертой картошки. Мама говорила дочерям: «Не до жиру – быть бы живым!».

Особенно люди страдали из-за отсутствия соли, это сказывалось на их здоровье. Хлеба не было вовсе. Картошку, до сих пор носили из сгоревшей деревни, но часто уже подмерзшую. Помогали выживать мирным жителям в убежище партизаны. Они забивали то лося, то кабана, пристреливали, бывало, и раненых лошадей, разделывали тушу и щедро делились с жителями, помня о том, какую неоценимую помощь они оказывали в начале войны.

Дед Гриша проявлял очень много смекалки и мудрости, как бывший солдат первой мировой. Он помнил, как умели выживать русские солдаты в трудных условиях, проявляя изворотливость и ум. Дед иногда приносил рыбу, выловленную в речке. Однажды принес ведро лежабов, которых выловил подо льдом. Вот был для всех сытный день!

По вечерам в землянке тихо, вполголоса, пели песни: «В низенькой светелке огонек горит, молодая пряха у окна сидит. Молода красива, карие глаза, ты о чем вздыхаешь, пряха ты моя…». Наталья начинала, девочки подхватывали, и пели очень красиво на два голоса. Песни скрашивали длинные, темные, холодные вечера.

То там, то здесь – везде были слышны разрывы снарядов, стрельба, взрывы. Шла война.

Однажды под вечер все люди были на улице, дети бегали и играли в снежки и в прятки. На небе появились немецкие самолеты, летели они очень низко, проверяя лес. Вдруг, откуда не возьмись, в небе появился русский истребитель со звездами на крыльях. По-видимому, он хотел сбить немецкие самолеты. Завязался бой в небе, в результате которого наш самолет был сбит, задымился и стал падать. Был слышен треск деревьев и грохот падающего самолета. Дед Гриша, наблюдавший за боем в небе, с грустью произнес:

– Да, наш самолет героически сражался, но силы были неравные, слабы мы. Надо пойти поискать этого отважного летчика, может быть, он жив, оказать ему помощь.

Он взял самодельные санки и решительно зашагал в лес, в сторону Коломена, на помощь летчику. Под вечер он вернулся расстроенный и злой, потому что дед совсем немного не успел – его опередили полицаи на лошадях. Рядом с Коломеном он встретил две подводы. На одной из них везли раненого летчика в окружении полицаев, среди которых дед заметил Ваську Окуня, важно погонявшего лошадей. Он знал, что за голову летчика получит награду. Заметив у дороги деда Гришу, Окунь притормозил лошадей и крикнул:

– Ну что, дед, болтаешься по лесу, чего рыщешь?

– Да вот, дров решил поискать, – крикнул как ни в чем небывало дед.

– А возле убежища тебе мало дров? Зачем здесь ходишь, старик?

Признавайся.

Сидевший рядом полицай заорал:

– А может, грохнуть этого деда? Нечего ходить, вынюхивать за нами.

– Не трогай ты его, сам помрет, время придет, поехали, – заорал Окунь, погоняя лошадей.

Позже дед узнал, что замучили немцы летчика в Брасово, в лагере, но он погиб, как герой.

Аккурат перед новым годом мирные жители решили нарядить елку, растущую неподалеку от убежища. Украшали, как могли, вырезали фигуры из бумаги, набросали снежков, кисти калины, рябины. Дед Гриша вырезал из картона ножом большую пятиконечную звезду, покрасил ее в красный цвет и водрузил на макушку ели. Дети были настолько рады елке, что их невозможно было оторвать от нее. На следующий день мороз был небольшой, и дети стали лепить снеговика. На голову ему поставили старое ведро, вместо носа – сучок, вставили черные глаза, рот. Все получилось на славу.

В новогоднюю ночь устроили чаепитие, нашлось по кусочку сахара для детишек. Мирные жители пожелали друг другу скорейшего освобождения родной земли, мира, счастья. Поводили хоровод вокруг елки, спели новогодние песенки и разошлись по землянкам.

Беда пришла нежданно, сразу после нового года, в Рождество. Как-то в полдень дети, как всегда, бегали у елки, играли в снежки, прячась за снежную бабу и елку. Вдруг в небе закружил немецкий самолет и стал низко летать вокруг лагеря беженцев. Люди и раньше видели этот самолет, он часто пролетал над их лагерем, но не стрелял в мирных жителей. В это день он опустился очень низко и стал стрелять в сторону елки. Все сразу поняли, что немцев привлекла красная звезда, и они решили ее расстрелять. Услышав выстрелы, люди стали разбегаться врассыпную в свои убежища.

Вдруг на поляну выбежала женщина с растрепанными волосами и истошно закричала: «Ваня, Ванечка, сыночек, где же ты?»

В это время самолет раз за разом разворачивался и остервенело продолжал стрелять. От вида красной звезды, немцы ожесточились и решили все сокрушить. Сломалась и упала елка, пулями скосило и разбросало вокруг снег. Женщина подбежала к елке, и увидела своего сыночка, распростертого и окровавленного. Ваня не успел убежать со всеми ребятишками, спрятался за снеговиком, но пули нашли и убили мальчика. Ему было шесть лет. Мама подбежала к Ванечке, взяла на руки, прижала к себе, и горько-горько запричитала:

– Это я виновата, не уберегла сыночка, что же я наделала!..

Мать понесла его к землянке, смотрела на его личико, закрытые глазки и повторяла: «Прости меня, сынок, прости». Три дня она не выходила из землянки и никого не пускала к себе, обезумев от горя. Матушка Настасья решила поговорить с ней. Она объяснила ей, что Ванечку нужно предать земле, чтобы его душа обрела покой. Значит, так было угодно Господу. Выкопали могилку и похоронили Ваню. Отец Александр прочитал молитву за упокой его души. Мать упала на могилку сына и долго рыдала, простирая руки к небу.

Таня сбегала к Неруссе, нарвала зимний букетик из ягод калины и положила на могилку со словами: «Дай, Боже, ему покоя и спокойствия, а нам мира на земле». Ночью она долго не могла заснуть. Таня не плакала, характер у нее

был твердый, а сердце ее заледенело. Под утро ей приснился сон: Ванечка стоял, весь в солнечном свете, в окружении светлых ангелов, и издалека махал ручкой…

Сразу после Нового года в лагерь беженцев подъехали подводы с полицаями. Впереди, на козырях, в красивой зимней пролетке красовался старший полицай, бывший председатель, коммунист Давыдов. Рядом с ним восседал немец, молодой унтер-офицер, весело наигрывая мелодию на губной гармошке. Все они были слегка навеселе. Сзади восседали их прихлебатели из местных, служивших немцам: Митроха, Окунь и другие. Митроха наигрывал на гармошке: «Имел бы я златые горы и реки полные вина…».

Таня вспомнила, как он пел ту же песню в начале войны на сборах, но, говорят, что Митроха быстро сбежал с призывного пункта и перешел к немцам. Подъехав к убежищу беженцев Давыдов отдал приказ, чтобы люди, желающие отметить новый год с ними, собрались на поляне.

– Если есть вшивые партизаны, пусть выходят к нам, не боятся. Говорят, что они бывают у вас в лагере. Чем быстрее мы их переловим, тем быстрее и вы заживете нормальной жизнью, построите себе дома, не будете жить в лесах, где нет условий! Подумайте, ведь у вас есть дети.

– Что, бабка Стеха, смотришь на меня, так есть здесь партизаны или нам обыскать?

Стеха злобно взглянула на него и выпалила:

– Никто тебя, Давыдов, не боится! Время наступит и вас наши партизаны прикончат, можешь не пыжиться перед нами.

Давыдов сделал вид, что не услышал эту фразу от бабки Стехы, и добавил:

– Эй, парни, несите из пролетки самогонку и закуску, угостим людей, давайте, подходите ближе, не бойтесь нас.

Полицаи кинулись к людям, прикладами стали сгонять их в кучу, пинали, толкали, стреляли в воздух. Люди с неохотой плелись, лица у всех были мрачные и растерянные. Они только вчера похоронили Ванечку, и все переживали, вспоминая варварское нападение немцев на мирных жителей. И сейчас, праздник с полицаями им был совсем не по душе. Один только дьякон Никон, заметно оживился, стал более разговорчивым.

– Тихо, народ, – прокричал Давыдов, – послушаем пана офицера!

Немецкий офицер на корявом русском языке рассказал о доблестной немецкой армии, о величайших победах, о скором окончании войны и прекрасной жизни с новой властью.

Давыдов один поаплодировал ему и потер руки, призывая принести горячительное, подавая знак полицаям. Они мигом принесли большую бутыль самогона, хлеб, сало, консервы. Пили сами, смачно заедая закусью, затем наливали в кружки и силой толкали людям в руки. Люди отказывались пить за победу фюрера, многие выливали невзначай, делая вид, что выпили.

Унтер-офицер обратил внимание на молодых девушек, стоявших в сторонке. Затем подошел и стал говорить на ломаном языке Ане и Тане, что они красивые девушки, и он может помочь им выбраться отсюда. Он устроит их в штабе, девушки будут убирать, варить. Унтер-офицер предложил подумать, прежде чем отвечать. Девушки сказали, что подумают, а сами засмеялись и убежали в землянку, от греха подальше.

На поляне шло веселье, полицаи пили сами и предлагали всем желающим. На середину вышла Акулина и молвила:

– Что ж, налей и мне, а почему ж не выпить, коль повод есть, а выпью я за вашу погибель.

Они были пьяны и не расслышали ее речь, иначе бы пристрелили Акулину за дерзкий тост, налили ей стакан с криком:

– На, пей, бабка, пока мы добрые, мы не всегда будем такими.

В это время Окунь разглядел Ольгу, поповскую дочку, пробегавшую вдалеке, и быстрым шагом пошел ей наперерез. Ольга и здесь выделялась среди всех

– в красном стеганом пальто, меховой шапочке, была очень хороша собой. Окунь попытался объясниться с ней в своем пьяном угаре, но она резко отшатнулась от него и вместе с отцом Александром вошла в свою землянку, закрывшись изнутри. Разозлившись и в миг протрезвев, Окунь выстрелил в воздух с криком:

– Погодите, вы у меня еще посмотрите, как нос воротить, как бы поздно не было!

Еще долго доносились пьяные голоса и гармошка, но через некоторое время холод заставил их сесть и уехать, люди вздохнули с облегчением:

– Слава богу, обошлось без жертв.

Трудно было жителям выживать в лесу в сильные морозы. В землянках было холодно и голодно, но, сплотившись, они решили выстоять, во что бы это не стало, дожить до весны, а там будет намного легче.

Давыдов, увидев среди женщин Наталью Григорьевну, быстро зашагал к ее землянке, был он совсем не пьян. Наталья не хотела, чтобы он подходил к их жилищу, и сказала девочкам, чтобы закрыли дверь.

– Что тебе нужно от меня, Кузьма?

– Поговорить надо.

– Ну, о чем нам с тобой говорить? – Наталья смотрела на него сердито и сурово.

– Наталья, ты уже давно знаешь мое отношение к тебе. Ты всегда была мила моему сердцу.

– А ты мне совсем не нравишься! Наоборот, вражина ты, Кузьма! Мужа у меня отнял, сослал на каторгу, это ведь твоих рук дело, не так ли? Видеть тебя не могу.

– Ошибаешься, Наталья, не я в этом виноват. Это Советская власть, Сталин, такие были времена, все друг на друга доносили. Сейчас наше время наступает, и мы прикончим всех коммунистов со Сталиным вместе. Разберемся, наведем порядок. Я хочу начать жизнь только с тобой, мила ты мне с молодости, завидовал я твоему Ивану. Хочешь, я буду тебе помогать и твоим дочкам, снабжать вас продуктами, заберу вас всех к себе в Брасово, а ты будешь жить, не зная горя и забот? – разгорячился Кузьма.

Наталья, гневно глядя ему в глаза, промолвила:

– Не надо мне ни твоих продуктов, ни, тем более, тебя и твоей любви. Ты сгубил моего мужа, которого я всегда любила. Все, что у меня осталось – это мои дочери и светлая память о муже. Уходи и больше не подходи ко мне!

– Смотри, Наталья, не ошибись, я имею большой вес, могу сделать тебя счастливой, поверь мне.

Грудь Натальи всколыхнулась, глаза зло сузились:

– Вижу, начальник, ты везде пристроишься, оборотень. Нашим – вашим, знаем мы таких! Еще немало наших русских душ истребишь. Да… Бог тебе судья, Кузьма. Она повернулась и твердым шагом направилась к своей землянке, где ее ждали дочки.

Давыдов не стал ее преследовать, только крикнул вдогонку:

– Ты подумай над моими словами, позовешь– я сразу приду за тобой. Никуда ты от меня не денешься, все равно будешь моей, другого пути я тебе просто не дам.

– По коням! – крикнул Давыдов и вскочил на ходу в сани, лошади рванули и укатили.

Дед Гриша, наблюдавший за этим балаганом приехавших полицаев, заметил:

– Не солоно хлебавши отвалили, людей не тронули, и то хорошо. Праздник тут устроили, веселиться решили, понаехали тут! За женщинами приехали, любовь, видите ли, у них. Ничего, поживем, увидим, на чьей улице будет праздник! Чья возьмет пока неизвестно еще! Но, дай Бог, выживем и победим врага, будете бежать отсюда, как пришли, – ворчал дед Гриша, войдя в свою землянку.