Текст книги "Зеркало Иблиса"

4

Как вы не веруете в Аллаха? вы были мертвыми, и Он оживил вас, потом Он умертвит вас…

Коран. Корова 26 (28)

Ему дали вымыться и переодеться где-то под Берлином. Маленький уютный домик стоял метрах в пятистах от дороги, под огромными дубами Что это за место, Юлиус не знал.

Грязную лагерную одежду и разбитые башмаки он оставил в ванной, сменив их на теплый халат. Долго плавал в одуряюще горячей воде, высыпав туда горсть ароматической соли. Слава богу, хоть вшей нет – Юлиус был лыс, как колено, а против лобковых паразитов в лагере имелось на редкость едкое и вонючее средство, которым заключенным периодически обмазывали гениталии.

О том, зачем и куда его вытащили из лагеря, Юлиус пока не думал. Наслаждался свободой. Да и все было в принципе ясно: «Зеркало Иблиса», неоконченная рукопись отца, которая зачем-то понадобилась нацистам.

В комнате, где он переодевался, трещал камин, на стенах висели вполне приличные акварели, среди них, кажется, даже Кокошка[5]5
  Кокошка, Оскар – австрийский художник-экспрессионист, с 1937 года все его работы изъяты из картинных галерей Германии, а творчество объявлено декадентским.


[Закрыть] – Юлиус не слишком разбирался в живописи. Бюстик фюрера на камине, золоченые корешки книг в шкафу…

Фрисснер оставил его, удалившись вместе с плотным пожилым господином – то ли хозяином дома, то ли просто кем-то из обслуги. Повесив халат на спинку стула, Юлиус провел руками по бокам. Ребра… Килограммов пятнадцать, пожалуй, оставлено в Бельзене. То, чего не могли сделать утренние пробежки и гимнастический зал. «Смотри-ка, – подумал Юлиус, – я уже могу шутить! Сам с собой по крайней мере».

Облачившись в костюм, он аккуратно повязал галстук и поискал обувь. Ничего нет. Не босиком же ходить?

На столе стоял бронзовый колокольчик.

Позвонить?

«Нет, наверное, это будет неправильно Все же я тут не хозяин, – подумал Юлиус, – да и гость сомнительный. Лучше обожду».

Он подошел к книжному шкафу, открыл дверцу и провел рукой по корешкам книг. Кант… Тит Лукреций Кар… Томас Манн… О, даже Толстой! Интересно. Кто бы взялся хранить сегодня такие книги?

– Я смотрю, вы уже оделись?

Фрисснер стоял в дверях, держа в руке туфли.

– Сорок второй. Кажется, ваш, – сказал он и поставил их на пол.

– Благодарю, – Юлиус опустился на стул. Действительно, туфли сидели как влитые.

– Обещание насчет очков остается в силе, – добавил Фрисснер. – Как насчет обеда? У нас появилось два свободных часа, поэтому лучше перекусить. Солдатский принцип: как знать, когда придется пообедать в следующий раз?

Стол был накрыт на веранде. Свежий весенний воздух, солнце, и главное – свобода.

Никакой проволоки.

Никакой охраны.

Никакой работы, тяжелой и неблагодарной.

Юлиус внезапно почувствовал прилив необычайно теплых чувств к капитану, который невозмутимо намазывал ломтик хлеба маргарином. Вот достойный человек! Образован, учтив. Не то что комендант Бельзена или гестаповец, который допрашивал Юлиуса. Как его? Майгель, Мойдель?

– Суп, – сказал Фрисснер, поднимая тяжелую фаянсовую крышку супницы. – Поешьте горячего, господин Замке.

– Мне позволено будет узнать, с кем мы встретимся в Берлине? – спросил вконец расхрабрившийся Юлиус, расправляясь с овощным супом. Фрисснер посмотрел на него, задумчиво постучал ножом по краешку тарелки.

– Вы не знаете этого человека, но совершенно не вижу причин, по которым вам не нужно было бы знать его имя. Бригаденфюрер[6]6
  Бригаденфюрер – звание в СС, приравниваемое к армейскому званию генерал-майора.


[Закрыть] СС Теодор фон Лоос.

– Да, это имя ничего мне не говорит, – согласился Юлиус.

– Он координирует нашу операцию.

Вот еще и операция какая-то появилась! Начинает понемногу проясняться. Бригаденфюрер… Кажется, это высокое звание. Соответствует генералу?

– Бригаденфюрер – это генерал?

– По армейским меркам – да.

– Я… Мне отводится роль научного консультанта?

– Можно и так сказать. Уверяю вас, – Фрисснер улыбнулся, – вам не придется делать ничего такого, чего бы вы не делали раньше. Научная экспедиция в Ливию. По маршруту 1935 года.

– Но мы ничего особенного… – начал было Юлиус, однако капитан покачал головой:

– Это и есть причина того, что экспедицию придется повторить. Жаль, что ваш отец не дожил до этого момента. Но я уверен, вы станете его достойной заменой. Правда, времени на подготовку очень мало.

– Это не страшно. Кто едет с нами? Я бы рекомендовал Кортена, он сейчас, кажется, профессорствует, но согласится с радостью… И Ганса фон Эрлаха, который…

– Господин Замке, – перебил Фрисснер, – я ценю ваши советы, но экспедицию формирую не я. Мало того, я убежден, что из ученых нам понадобитесь только вы. Это военная экспедиция, к тому же она носит секретный характер… И еще: в Северной Африке сейчас идет война. Поэтому к привычным вам факторам пустыни прибавятся и такие, как опасность со стороны английских войск.

– Но я не умею воевать!

– От вас этого и не потребуется. Воевать будем мы. Воевать, защищать вас. Об остальном вам расскажет бригаденфюрер. Прошу вас, передайте соус… А вот и отбивные.

К вечеру они были в Берлине, где-то на окраине. Юлиус не так хорошо знал столицу, чтобы из окна автомобиля определить точный маршрут. Остановившись возле каменного пятиэтажного дома постройки начала века, они вышли и поднялись по широкой лестнице к дверям.

Внутри их встретил какой-то нижний эсэсовский чин – Юлиус не разбирался в их нашивках и званиях – и предложил ему посидеть вот тут, в кресле, а капитана увел с собой.

Юлиус устроился поудобнее и взял со столика свежий номер «Фелькишер Беобахтер», просмотрел передовицу. Тут же лежали «Ангриф», «Берзен Цайтунг», несколько иллюстрированных журналов.

Вернулся Фрисснер в сопровождении все того же чина.

– Пойдемте, господин Замке, – сказал капитан. – Бригаденфюрер ждет нас.

Они поднялись на третий этаж, нижний чин открыл большую, обитую кожей дверь.

– Хайль Гитлер! – капитан выбросил руку в приветствии. Юлиус почувствовал себя несколько скованно. Что делать? Бригаденфюрер, кажется, почувствовал его замешательство и негромко засмеялся.

– Здравствуйте, господин Замке. Садитесь, прошу вас, – сказал он, указывая на кресла у стола.

Фон Лоос оказался довольно молодым человеком с проницательными, глубоко посаженными глазами и сломанным боксерским носом, который смотрелся на его утонченном лице несколько нелепо. Капитан сел поодаль на диван, показывая всем своим видом, что присутствует здесь исключительно в качестве слушателя.

– Прежде всего… – Бригаденфюрер сделал небольшую паузу. – Прежде всего я хотел бы принести извинения за то досадное недоразумение, которое привело вас в лагерь. Наверное, я выразился неверно: для вас это не недоразумение, а ужасная ошибка, катастрофа… К сожалению, такое случается. В гехайместатсполицай[7]7
  тайная полиция (нем.) – гестапо.


[Закрыть] тоже хватает неврастеников и портачей. Поверьте, при их работе это просто неизбежно.

– «На гестапо возлагается задача разоблачать все опасные для государства тенденции и бороться против них, собирать и использовать результаты расследований, информировать о них правительство, держать власти в курсе наиболее важных для них дел и давать им рекомендации к действию», – процитировал со своего дивана Фрисснер.

– Именно! – Бригаденфюрер поднял указательный палец, – Основной закон гестапо сформулирован еще в 1936 году Герингом[8]8
  Из указа, подписанного в 1936 году Герингом как премьер-министром Пруссии.


[Закрыть]. Без накладок здесь просто не обойтись, даже без таких трагических, как ваш случай. Но сейчас все в порядке, вы здесь, на свободе, с вашей семьей все хорошо. Гауптштурмфюрер Майгель будет строго наказан, уверяю вас.

Из отдела 4А[9]9
  Отдел 4А занимался борьбой с противниками нацизма.


[Закрыть] его переведут в 4Д[10]10
  Занимался делами оккупированных территорий.


[Закрыть], пусть оставит свой теплый кабинет и займется поляками и чехами. Но перейдем к делу.

Фон Лоос выдвинул ящик стола и достал оттуда толстую коричневую папку.

– Это – рукопись вашего отца, господин Замке. «Зеркало Иблиса и другие мистические артефакты».

– «Мифические», – поправил Юлиус – Что? – не понял бригаденфюрер.

– «Мифические артефакты». Не мистические.

– Извините… Пожалуйста, можете ее взять. Разумеется, это копия, оригинал слишком ценен, чтобы я держал его в столе.

Юлиус взял протянутую папку, положил перед собой, раскрыл, развязав плетеные шнурочки.

Почерк отца.

Росчерк точки над «i», более напоминающий галочку, округлые аккуратные «о» и «а»… Интересно, почему он не печатал это на машинке? Или писал исключительно для себя, не собираясь публиковать, не был уверен окончательно в своих домыслах?

Юлиус мельком пробежал несколько первых строчек.

– У вас будет достаточно времени, чтобы ознакомиться с текстом, – вежливо сказал бригаденфюрер. – Капитан Фрисснер ввел вас в курс дела, не так ли?

– В общих чертах, – заметил Фрисснер.

– Да, я знаю, что мы планируем повторить неудавшуюся экспедицию тридцать пятого года, – кивнул Юлиус. – Я не представляю, какую ценность может иметь эта экспедиция для военных.

– Очень большую. Дело в том, что ваш отец был убежден: Зеркало Иблиса существует на самом деле.

Юлиус поморгал, пытаясь понять, не шутит ли бригаденфюрер. Потом грустно улыбнулся:

– Значит, отец так и не изменил своего мнения… Что ж, он всегда был очень упрям. Зеркало Иблиса…

– Для вас это не новость?

– Нет, разумеется. Мы в свое время крупно поспорили из-за этого. Отец даже крикнул в сердцах, что лучше бы отдал меня в священники или в ученики к лавочнику. Обвинил меня в слепоте, недостойной настоящего археолога…

– То есть вы утверждаете, что данный артефакт не существует? – спросил бригаденфюрер.

– Именно так.

– А если я предложу вам описание Зеркала Иблиса, сделанное вашим отцом?

– Но… Этого не может быть! – вскрикнул Юлиус. Поерзал в кресле и еще более решительно сказал: – Нет, это… это бред, извините, господин бригаденфюрер… Этого не может быть. Когда он мог его видеть?

– Экспедиция 1938 года, господин Замке. Вы о ней не знали.

– Но в тридцать восьмом отец ездил в Палестину!

– Это вам он так сказал. Вам и друзьям. На самом деле он был в Триполитании, вместе с известным вам Карлом Хайнцем Тилоном, и они двинулись по старому маршруту. С ними был проводник… Хотя зачем я вам все это пересказываю, прочтите рукопись. Там все описано более чем подробно. Местами очень путано, иногда вообще непонятно, но подробно Ваш отец, господин Замке, многое вынес в этой экспедиции. Он вернулся один…

– Тилон умер от лихорадки в Дамаске, – слабо возразил Юлиус.

– Да, со слов вашего отца. Но рукопись говорит, что он не вернулся с нагорья Тибести.

– Я не понимаю… – Юлиус был раздавлен. Отец переиграл его. Он даже не взял его в эту чертову экспедицию, оставив корпеть в университете над никчемным трактатом по арабистике, глупой компиляцией, не несшей почти ничего нового! Он не доверял ему!

Почему?

Может быть, я и в самом деле не археолог, не ученый?

Лавочник… Библиотекарь… Архивная крыса…

– Ваш отец, господин Замке, хотел иметь весомые доказательства своего открытия. Поэтому, я полагаю, он планировал завершить рукопись и только потом все обнародовать. Вот почему он ничего не сказал вам, зная вашу жесткую позицию. Теперь у вас есть отличный шанс завершить дело отца и принести рейху неоценимую пользу.

Юлиус бездумно вертел в пальцах шнурок от папки.

– Капитан сказал мне, что у вас был ряд предложений по составу экспедиции, – продолжал фон Лоос. – К сожалению, мы вынуждены ограничиться только одним ученым – вами. Остальные члены экспедиции будут военными. Вы понимаете: если Зеркало Иблиса существует и представляет собой именно то, о чем говорят легенды…

– Но… Вы сами верите в это, господин бригаденфюрер?

– Верю. Хочу верить. И вы поверите, господин Замке, потому что вы – ученый. Да и в чем беда, если вы не найдете артефакт, или же найдете его совсем иным? Давайте так: мы будем думать о хозяйственной части, вы – о научной. Рукопись можете взять с собой, она ваша по праву, И еще. предвидя вопрос ваша семья будет здесь завтра утром.

Бригаденфюрер поднялся, давая понять, что беседа завершена. Встали и Юлиус с капитаном, попрощались.

У дверей фон Лоос окликнул их.

Юлиус обернулся.

– Извините, – улыбнулся бригаденфюрер. – Совсем забыл.

Он вышел из-за стола, приблизился и подал Юлиусу замшевый черный очешник.

5

И склоняй свои крылья перед тем, кто следует за тобой из верующих.

Коран Поэты 215 (215)

СОРОК ЛЕТ НАЗАД

Они сидят на коленях.

Их много.

Их двадцать.

Два десятка мальчиков, отобранных специально. Их лица старательно маскируют любопытство, их лица не выражают ничего, кроме внимания. Хотя хочется… Много чего хочется. Например, инжира. Или погнаться за проворной ящерицей. Или… Много всяких «или» крутится в головах.

Но глаза выражают только внимание. Они тут далеко не первый год. Фактически они не помнят ничего, кроме этого помещения, учителей…

Им вбивают в головы священные тексты. Их учат мудрости Аллаха. Их обучают подчинению и благочестию.

Перед ними сменяются учителя, наставники. Люди, которых наивное детское сознание превращает в пророков. Пророков жестоких и не прощающих ошибок.

Поэтому мальчики старательно маскируют чувства, их глаза выражают только внимание.

Часы текут… Мимо… Время делает свое дело… Время всегда идет вперед вместе с мальчиками.

Их два десятка.

Мальчишеские головы смотрят перед собой, на учителя. Одна неотличима от другой. Для учителя они все сейчас на одно лицо. Как стадо баранов.

«В сущности, они и есть стадо баранов, – подумал учитель, в молчании обдумывая крамольную мысль. – В этом цель их жизни. Которая вот-вот подойдет к концу…»

Он встает. Мальчики вытянулись.

– Последний день вашего ученичества настал. Сегодня оборвется та дорога, по которой вы шли все это время. И я счастлив, что мне перед смертью удастся лицезреть тот свет, к которому я вел вас через тьму. Я увижу избранников. Самых достойных, самых подготовленных из вас. – Учитель внимательно вглядывается в удивленные лица мальчиков, словно стараясь что-то угадать. Затем низко кланяется им. – Я хочу попросить у вас прощения заранее. Потом не будет времени. Простите меня, мальчики.

Он выпрямился и, уже не глядя на расширившиеся до предела детские глаза, произнес Слово.

В тот же миг пятеро из двадцати дико закричали. Их тела как будто сломались в позвоночнике, ноги засучили от невероятной боли, руки словно крылья пытались унести несчастное тело… Пятеро упали на землю, разбрасывая пену в разные стороны.

Трудно снова обретать плоть. Трудно и больно.

– Приветствую вас, Хранители. Примите запретную жертву. – Учитель зажмурился. Он был добрым человеком… Он не хотел видеть того, что будет дальше.

В дверях показались другие учителя с ятаганами в руках.

Кровь… Крики… Стоны…

Минуты текут мимо… Время идет вперед. Но теперь уже в одиночестве.

Пятерым избранным, как только они оправились, учителя надели каждому на палец по перстню и удалились из помещения, где Хранители вновь, после долгих веков, посмотрели друг другу в глаза.

Таких глаз не бывает у мальчиков в возрасте десяти лет.

В соседней комнате учителя упали на свои ножи, ибо совершили недостойное не по доброй воле, но по велению долга. Их дорога также подошла к концу.

– Мы снова вернулись… – наконец сказал один из пяти, тот, которого потом назовут Ибрахимом, и на его лице шрамов будет больше, нежели морщин.

– Да, – ответил другой. Черный как ночь Саммад, хотя это не нуждалось в подтверждении. – До дня суда…

Остальные промолчали.

6

Мы испытываем вас кое-чем из страха, голода и одиночества.

Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 150(149)

Что было потом?

То же, что и всегда.

Их было пятеро. Хранителей, избранных, проклятых, святых, демонов… с какой стороны посмотреть.

Хотя скорее всего ни одно из этих слов не подходило к ним.

Кто-то сказал, что в начале было слово. Вранье. Слова появились значительно позднее…

Уже не осталось существ, которые бы помнили ту голую, беспощадную правду без шелухи слов, без уютного покрова условных определений. Уже некому вспомнить то, как все выглядело. Без слов. Как можно было посмотреть и увидеть суть.

Ангелы, демоны, избранные, проклятые… с какой стороны посмотреть… Шелуха слов, ложных или правдивых – хотя не бывает правдивых слов и правды в словах, – надежно укрывает смысл, который заключается в том, что смотреть уже некому. И судить тоже. Они остались одни. Пятеро ангелов в одиночестве Вселенной.

И никого больше. Может быть, до поры?..

Сначала это было непонятно, потом страшно, а затем как-то примелькалось, обросло уютными и мягкими словами… И они приняли, просто приняли для себя, не для остальных, что их только пятеро. Других больше нет. Никого нет. Только люди и эти пятеро.

Избранные, проклятые, ангелы, демоны… Правды в словах нет.

7

Они пожирают в свои животы только огонь.

Коран. Корова. 169(174)

«Губернатор, тупой макаронник!» – зло подумал Людвиг, рассматривая просыпающийся город с крыши новой городской комендатуры, помещавшейся в здании, которое располагалось на горке и занимало стратегически более выгодное положение, нежели прежняя запыленная контора. – Вылитый дуче. Такая же сытая морда. Только гораздо более глупая».

Ягер презрительно дернул верхней губой, короткие, почти как у фюрера, усики забавно встопорщились. Впрочем, то, что это забавно, Ягер узнал только вчера ночью. В местном борделе. Разумеется, шлюха, которая ему это поведала, никаких денег не получила. С нее достаточно и того, что офицер с идеальной родословной снизошел до такой замарашки, как она.

Людвиг задумчиво провел ладонью по свежевыбритому подбородку. Замарашка была, впрочем, не так уж и плоха. По крайней мере, стонала она вполне натурально. Может быть, он и зайдет туда снова, может быть, снова к ней же… Пусть только заживет ее разбитая морда – будет впредь знать, как распускать свой язык.

Ягером снова овладело раздражение. Если бы не этот осел итальяшка-губернатор, он бы наведался в тот бордель сегодня же. А теперь ему, человеку, выполняющему в Триполи особую миссию, придется ковыряться в бумажках, разбирать какие-то дела и вообще заниматься черт знает чем.

Ягер числился в администрации генерал-губернатора Триполи на правах координатора по делам военнопленных. Должность эта была настолько искусственной, насколько вообще могла быть. Подобные вакансии существовали в различных административных системах, прикрытые сложными словесными фортификациями. Консультанты, советники, атташе, представители и тому подобные звери бюрократических джунглей.

К сожалению, генерал-губернатор Триполи довольно негативно воспринял идею немецкого специалиста в собственном управленческом аппарате. И в общем-то не зря – генералу было что прятать. Поскольку проявить свою нелюбовь явно губернатор не мог, он избрал иной, действенный и совершенно легальный метод борьбы. Из губернаторской канцелярии приходили кипы бумаг, дел, требующих рассмотрения, заявок и просто ошибочно присланных папок. В основном вздор, отписки, крысиная работа. Однако именно это-то и раздражало Ягера. Бесило. До дрожи. Он был специалист, а не канцелярская крыса.

Город медленно просыпался. Солнце окрашивало крыши в розовый цвет. Жарким дыханием коснулось лица. Людвиг поморщился, одернул щегольски сидящий на нем офицерский мундир и спустился вниз. Уже на лестнице его догнал первый крик муэдзина.

«Ненавижу, – пронеслось в голове у Ягера. – Все ненавижу! Особенно этих…»

Легко ощутимая, кислотно-жгучая ненависть знакомо всплеснула за лобной костью. Опасно напряглись мышцы, болью отозвались возбужденные нервы. Людвиг ухватился за перила, привалился к стене, пережидая приступ, боясь упасть на этой источенной веками лестнице.

Африканская жара давила на него. Каждый день, каждый час он ощущал на себе удушающие объятия этого чужого солнца. Даже в комнате с закрытыми ставнями, даже в подвале, даже ночью… Солнце всегда пряталось где-то сзади, за шторами, за дверями, за ставнями. Пряталось, давило, душило! Сжимая скользкие от пота, горячие руки на горле у штурмбаннфюрера[11]11
  Штурмбаннфюрер – звание в СС, соответствующее армейскому званию майора.


[Закрыть] Ягера, выполняющего особую миссию в этом ненавидимом им Триполи.

Дыхание со свистом вырывалось из перехваченного судорогой горла. «Как же я их всех ненавижу…»

И почудилось, вспыхнуло на внутренней поверхности глаз… Кровавый снег. Раскаленный пулемет. Люди, валящиеся на снег. Бесшумно…

Ягер расстегнул верхнюю пуговичку на кителе и судорожно вдохнул пыльный воздух. Приступ бешенства прошел, и теперь в теле чувствовалась особенная расслабленность, приятная после сумасшедшего напряжения. Как тогда, зимой…

Он распрямил спину, слегка помассировал сведенные мышцы рук. Минуту назад казалось, что именно этими руками он сжимает чье-то горло. Какого-нибудь араба или лучше – еврея. Или губернатора-макаронника… Прошло. Сейчас настала минута покоя. Минута расслабленности.

Снизу донесся обеспокоенный голос секретаря:

– Господин майор… Господин майор…

«Боится… – удовлетворенно подумал Людвиг. – Тоже мне, пруссак. Две зуботычины, и гонору как не бывало».

– Господин майор?.. – Голос секретаря выражал высшую степень обеспокоенности. Он и в самом деле боялся за Людвига. Случись что с бешеным координатором, с кого будут спрашивать?

– Да! – рявкнул Людвиг. – Я уже иду. Что там у вас?!

Он стремительным шагом преодолел последние ступеньки, на ходу застегивая китель.

– Разве это не может обождать?!

– Осмелюсь доложить… Никак нет… Дела… Они… Вы приказали… – Секретарь начал мямлить, чуть-чуть наклонившись вперед. Он был выше Ягера и всячески стремился этот факт скрыть, сутулился, наклонялся. Людвиг это знал, что не добавляло плюсов секретарю.

– Как вы стоите?! Мокрица! Немедленно встаньте как положено! Смирно!

Секретарь заткнулся и вытянулся в струнку. Теперь весь его богатырский рост был полностью на виду, и это доставляло ему тяжелейшие мучения.

Ягер удовлетворенно сел за стол. Небрежно махнул рукой в сторону открытого окна. Встающее солнце забросило свое щупальце внутрь. Плотные шторы были мгновенно закрыты, хлопнули ставни.

– Что там у тебя? – спросил Людвиг, небрежно отодвигая в сторону пустой графин с двумя стаканами, покрывшимися белесым налетом. Надо бы выбросить, но руки не доходят.

Секретарь метнулся к столу. Услужливо подсунул какие-то бумажки на подпись.

Ягер бегло просмотрел каждую. Мелькнули знакомые имена, даты, цифры. Но детально вникать не хотелось. Он царапнул бумагу своей подписью и нетерпеливо оттолкнул документы в руки секретаря.

– Что еще?

– В акватории порта совершил посадку гидроплан с пассажирами на борту. В их числе…

– Какой сегодня день? – Ягер вскочил.

– Среда… – не задумываясь отрапортовал секретарь.

Людвиг на мгновение обмяк, покачал опущенной головой.

Его губы искривила усмешка, от которой у некоторых допрашиваемых стыла кровь в жилах.

– Что ж ты молчал, животное?! Я же тебя расстреляю, если… – Людвиг говорил медленно и нежно, как с той проституткой. Он выдержал паузу, а затем заорал: – Машину мне! Быстро!

Штурмбаннфюрер СС Людвиг Ягер всегда считал себя неплохим актером.