Текст книги "Петька с Выселок. современная повесть"

Глава вторая

Автобус бежал навстречу восходящему солнцу, пассажиры дремали, свесив головы. В салоне играла тихая музыка.

Петька сидел сзади, Анка – на первом сиденье. Они заранее договорились ехать порознь: если кинутся их искать, то будут в первую очередь обращать внимание на парочку – мальчика и девочку. А так – мало ли кто и куда едет.

Дорога петляла, вскарабкивалась на пригорки, потом резко бежала вниз, двигатель урчал, убаюкивал. Посадки вдоль дороги чередовались с распаханными полями, с ползающими по ним тракторами; стада бродили в низинах, зеркалом отсвечивали блюдца небольших озерков с ранними рыбаками на берегу.

– Тетенька, – обратился Петя к сидящей впереди женщине с маленьким ребенком на руках. – Вы не подскажите, где будет Сосновка?

– А ты что, первый раз едешь? – вопросом на вопрос ответила та, повернувшись к нему.

– Да.

– Следи за нами. Как я буду сходить, то и ты выходи. Это и будет Сосновка.

– Спасибо, тетенька!

Откинувшись на спинку мягкого сиденья, Петька смотрел на дорогу, а мысли, одна мрачней другой вдруг стали приходить в голову. Их никто не ждет в Выселках. Все-таки за свои пятнадцать лет он привык, что о нем худо-бедно заботились, одевали, обували, была крыша над головой. А что впереди? Ладно бы один, а тут еще Аннушка. И за нее отвечать надо, обеспечить всем необходимым, ведь он – мужик, мужчина.

Все их рассуждения, планы в мечтах сводились к одному – уехать из интерната, добраться до Выселок. А дальше? Что есть? Что пить? Что одеть-обуть? А зима? Ну, ладно, дров каких-никаких можно найти. А где взять еду на всю зиму? Собирались сушить грибы-ягоды. А лес там есть? Мечтали работать. А где и кем? По сути, они же ничего не умеют делать. Все, чему учили на уроках труда, вряд ли пригодится в реальной жизни. И Петька, и Аннушка были хорошими учениками, их портреты несколько лет висели на Доске почета. А теперь кому нужна эта учеба – математика с физикой и химией?

От таких мыслей настроение испортилось, комок подкатил к горлу, не было желания смотреть по сторонам, наслаждаться свободой. Получается, всю жизнь мечтал об этой поездке, грезил ею, а случилась наяву – и все, не рад? Мальчик вздрогнул, отбросил эти мысли, как наваждение, опять улыбнулся взошедшему уже солнцу, бегущей навстречу дороге, мелькающим посадкам и полям.

– Хуже, чем в интернате, все равно не будет, – проговорил вслух и с опаской посмотрел вокруг – слышали или нет соседи?

– Вот по этой дороге прямо и прямо, – женщина с ребенком стояла на развилке и показывала Пете и Ане дорогу на Выселки. – Только я что-то не припомню, чтобы там кто-то жил.

– Живут, тетенька, уже живут, – весело ответил ей мальчик и направился в сторону заброшенной, забытой деревни, взвалив на плечи небольшой сверток с одеждой.

За ним, почти ступая след в след, шла небольшого роста, но крепенькая девчонка с удивительно рыжими волосами, что золотом горели в лучах полуденного солнца.

Бетонные опоры линии электропередач сиротливо, без проводов бежали ровной стрелой сквозь поля, уходили куда-то к горизонту, который сливался с темнеющим вдалеке лесом. Справа большой колесный трактор тащил за собой длинный плуг с прицепленными боронами, напоминая сказочное желтое огромное насекомое, по какой-то причине бегущее впереди собственных ног. Жаворонок застыл темной каплей в небесной лазури; грачи по-хозяйски проверяли работу пахаря, поругивались, важно расхаживая по свежему отвалу земли. Небольшие, чахлые кустики полыни и чернобыла стояли вдоль дороги. Между ними пытались пробиться к солнцу, цеплялись за жизнь полевые ромашки, одуванчики. Запахи вспаханной земли, разнотравья висели в воздухе, смешивались между собой, пьянили.

– Ты довольна, Аннушка? – мальчик остановился, подождал девочку, взял из ее рук пакет. – Вот мы и дома! – сказал он, с восторгом оглядываясь вокруг.

– Ой, не спеши, Петя! – Аня явно не разделяла оптимизм своего друга. – Дома-то еще и не видно!

– Выше голову, Анютка! Смотри! – указал рукой в направлении убегающих к лесу столбов. – Видишь, виднеются крыши домов?

Девчонка остановилась, вглядываясь вдаль.

– Да, теперь вижу! Но это не обман зрения?

– А кто тебя должен был обмануть? – мальчик взял за плечи подругу, повернул к себе, заглянул в глаза. – Я, что ли?

– Нет, Петенька, что ты! Не о тебе речь, – она прижалась к нему, задрожала всем телом.

– Не бойся, родная моя! – мальчишка гладил ее по голове, целовал в душистые, шелковистые волосы. – Сейчас на земле есть только ты и я! И этот солнечный день – наш! И жаворонок в небе – наш! И все вокруг наше, наше, Анютка, Анечка моя любимая!

– Говори, говори, Петя, любимый, говори, не останавливайся, говори! Мне так приятно, легко, хорошо, как еще никогда не было! – исступленно шептала девочка, все сильней и сильней прижималась к парню, а слезы уже бежали, туманили глаза, но почему-то она не стеснялась их. Со слезами уходили тревоги, опасения, страхи за себя и ее любимого и ненаглядного Петю, самого близкого, самого родного человека на этой прекрасной весенней земле. На душе становилось легко, покойно, хотелось парить вместе с жаворонком, и оттуда, из небесной выси, поделиться со всеми, со всей землей своей радостью, своими чувствами!

К деревне подходили с опаской, осторожно ступая по почти заросшей травой улице. Слишком мрачной, грустной показалась она им. Некстати ворона раскаркалась на высокой старой березе, что стоит почти у самой дороги у развалин дома. Остовы печей, как часовые, выглядывали сквозь заросли бурьянов, одичавшей малины, крапивы. Журавель заброшенного колодца одиноко уставился в небо, поскрипывая куском оборванной цепи. Шелест листьев, как шепот из потустороннего мира, нарушал эту тягостную, больно бьющую по нервам тишину. Внезапно раздавшиеся весенние крики одичавших котов вспугнули ее, разорвали, напомнив, что и здесь когда-то бурлила жизнь.

– Мне страшно, Петя, я боюсь, – девчонка ухватилась за руку мальчика, тесно прижалась к нему.

– Ну, что ты, трусиха, – Петя старался подбадривать ее и себя, но ему это плохо удавалось, голос подрагивал, срывался. – Не бойся, мы уже дома. Надо привыкать, – говорил отрывисто, с придыханием. – Сейчас пойдем на тот край деревни – там стоят еще целые дома. Все будет хорошо, вот увидишь.

И правда, несколько домов на этом краю еще можно было назвать домами, особенно вот этот, в начале улицы, обложенный кирпичом, с сохранившимися надворными постройками и без единого стекла в оконных рамах, со ставнями с облезлой краской. Шифер на крыше позеленел, в некоторых местах потрескался, готовый вот-вот упасть. Сорванная с петель калитка валялась тут же на входе во двор. В углу сквозь заросли травы выглядывало корыто, колесо от телеги торчало почти посреди двора. Вдоль стены лежала деревянная лестница. Ржавые ведра и тазики были разбросаны по всей территории. Сквозь густую траву еле проглядывала тропинка к дому. Дверь в дом была открыта, манила к себе и, одновременно, пугала.

Парень вдруг остановился, взволнованно закрутил головой, что-то отыскивая, как будто что-то вспомнив.

– Аня, – дрожащим голосом проговорил он. – Если вон за тем углом дома будет стоять качелька, то у нас все будет хорошо, очень хорошо, Аннушка!

– Ты это откуда знаешь? – его волнение передалось и ей. – Ты был здесь?

– Понимаешь, я всем говорил, что помню, как сквозь сон, бабушку, которая держала меня на руках, когда пришла милиция с тетеньками забирать меня в детский дом. Так вот, перед этим я качался на качелях и очень плакал, когда меня сняли с них. Я не помнил о них, а тут…

– Выходит … – девочка не договорила, замолчала.

– Да, да, ты права, – продолжил мальчик. – Я плакал не потому, что меня забирали, а потому, что не дали покачаться на качелях. Они у нас стояли за домом. Если они там, то мы – дома! Я только сейчас вспомнил это, Аннушка!

– Я боюсь, – Аня замерла, прижав руки к груди, кулачками закрыв рот.

Глаза со страхом и ожиданием смотрели на Петю, который крадучись подходил к углу дома. На секунду замер, остановился, выглянул из-за угла и тихо опустился на землю. Девочка бросилась к нему, стала рядом на колени, прижалась всем телом. Счастливая улыбка озаряла лицо мальчика, он обнял девчонку, прижал к себе, и они вместе покатились по траве.

– Мы дома, дома, дома! – кричал Петя, осыпая поцелуями подругу. – Ура-а! Мы дома, дома!

На входе слева стояла русская печка. Напротив – стол-шкафчик с открытыми дверцами, выдвинутыми ящиками. Перевернутая сломанная табуретка сиротливо приткнулась к двери, что вела в переднюю хату. Отодвинув ее в сторону, Петя осторожно открыл дверь: печка-голландка вместе с перегородкой из фанеры разделяла избу на две половины. За печкой стояла поломанная детская кроватка.

– Это твоя? – тихо спросила Анка, прикоснувшись к ней.

– Наверно, – так же тихо ответил Петя.

– Я даже не верю своим глазам, – девочка качнула кроватку и она отозвалась, закачалась на своих ногах-качалках. – Это как в сказке!

– Не качай пустую кроватку – дети болеть будут, – мальчик остановил ее, заглянул за печку.

В углу стояла кровать, спинка к спинке прижималась еще одна. Большой зал был пуст, только клочки бумаги да пыль на некогда крашеном полу говорили о том, что дом брошен давно и, кроме грабителей, ни одна живая душа не заходила сюда. С потолка свисали электрические провода без патронов, из стен вырваны все розетки. Только счетчик остался целым и невредимым, зарос густой пыльной паутиной.

– Петя, смотри, что я нашла, – Аня держала в руках небольшую рамку с черно-белой фотографией. На ней застыли пожилая женщина в светлом платье, сидящая на стуле, и мужчина с буденовскими усами, стоящий с ней рядом, положивший руку ей на плечо.

– Нет, я не помню, не могу вспомнить, – мальчик долго всматривался в застывшие лица, пытаясь хоть что-то воскресить в памяти. – Нет, не помню, – с досадой ответил он и вернул фотографию обратно. – Но ты ее не выбрасывай, сохрани, Аннушка. Раз она в нашем доме, значит, это наши родственники.

– Чьи наши, ты о чьих родственниках говоришь? – переспросила Аня. – Моих точно здесь нет.

– Наши, наши, твои и мои, значит – наши! – мальчик обнял ее, прижал к себе. – Отныне все наше – твое и мое!

– Ты как будто делаешь мне предложение? – кокетливо глянула на парня девчонка.

– Да я тебе давно его сделал, ты что, забыла?

– Это когда же?

– А помнишь первый класс, когда ты, стоя на парте, объявила нас братом и сестрой?

– Да, помню, но и что из того?

– Вот с этого времени все наше – твое и мое! – повторил Петя и еще сильнее прижал к себе девчонку. – И не спорь со мной.

Потом он ходил по заброшенной деревне, разыскивая стекла, вставлял их в рамы, убирал во дворе. Аня отыскала где-то грязные чашки, кружки, ложки, чугунки, и теперь мыла их, оттирала песком, приводила в нормальный вид. Воду дырявым ведром доставали из колодца, приспособив к колодезному журавлю кусок толстой проволоки. Правда, до дома донести воду не получалось, пока мальчик не сообразил глиной заделать дырки в ведре.

На чердаке отыскали какое-то тряпье, вытряхнули пыль, положили на кровать – хоть не голая сетка.

К вечеру в доме было самое необходимое для жизни: колченогий стол, прижатый к стенке; лавка, несколько табуреток, требующих небольшого ремонта, кое-какая посуда, чугунки и кровать. Ухваты девочка заботливо прислонила к печи. Сама печь, освобожденная от пыли и грязи, смотрелась если не ново, то вполне сносно. Так считали новые хозяева и были безумно счастливы их первому в жизни жилищу.

Проснулись от холода и дождя. Окна без стекол тепло не держали, а ночной дождь принес с собой свежую прохладу, сырость. Мальчик и девочка укрывались тряпьем, но все сильнее и сильнее дрожали от холода. А тут еще вода просочилась где-то в зале, и капли на удивление громко застучали по полу, постепенно переходя в струйки, мешали спать. Но всего сильней хотелось есть, хотя до утра еще было далеко.

Небо на востоке только-только начало розоветь, солнце зацепилось где-то за лесом, все никак не хотело принести на землю свет и тепло. Предрассветный сумрак ещё цеплялся за ночь, никак не мог исчезнуть сквозь дырки в окнах.

Сыро. Темно. Голодно.

– Может, попробуем вскипятить чай? – Аня зябко ежилась от холода, сидела на кровати, свесив ноги. – Я чайник вчера вымыла в первую очередь.

– А чай есть? – Петя никак не решался скинуть с себя тряпьё, тем более пойти на улицу за водой. – Еще чуть-чуть поспим, а?

– Нет, милый! Надо вставать! – девчонка соскочила с кровати и решительно направилась к печке. – За нас это никто не сделает, и никто нас жалеть не будет! Вставай, хозяин!

– И-и-э-э-эх! – Петя уже стоял посреди хаты на холодном полу, махал руками и ногами, пытаясь делать зарядку.

– Сбегай за водой и насобирай в печку дров, – распорядилась Аннушка. – А я буду думать, что приготовить на завтрак.

– Слушаюсь и повинуюсь, о, мой повелитель! – Петя раскланялся.

Анка поддержала парня, включилась в игру.

– Петр Сергеич! Вы будете бутерброд с черной икрой или с красной? Яйцо любите всмятку или вкрутую? Ветчину? Колбасу?

– Вы знаете, Анна Ильинична, что по утрам я ем только овсянку!

– А куда же бутерброды?

– Бутерброды отдайте прислуге!

И разразились звонким хохотом, то пританцовывая, то обнимаясь, то гоняясь по хате друг за другом.

Первые солнечные лучи осветили сначала верхушки деревьев, заблестели в капельках дождя на листочках и только потом упали на землю, стали согревать ее, легким парком удаляя остатки влаги из песка на улице, засеребрились, заискрились в мельчайших частичках пыли, что подняли мальчик и девочка в доме.

– Как это я мыла полы, что такая пыль осталась? – солнечный луч упал на Анку, отчего ее волосы отдавали золотом, блестели, переливались.

– Какая ты у меня! – восторженно воскликнул Петя.

– Какая такая?

– Золотая! – выдохнул мальчик.

Дрова никак не хотели разгораться, дымили, а потом и вовсе гасли.

– Все! У меня уже кончилось терпение! – весь в саже, Петька устало опустился на край лавки.

Он уже был готов отказаться от чая, как вдруг увидел, что в печке разгорается огонь, густой дым потянуло в дымоход.

– Ура-а-а! Получилось, получилось! – довольный, мальчик прыгал по хате.

– А если серьезно, – Аня смотрела на огонь, сложив руки на груди, горестно качала головой. – Ох, и многому нам предстоит научиться, Петенька! От самого простого, элементарного до работы на земле.

– Научимся, Аннушка! Вот увидишь, научимся! – уверенно произнес Петя, прижав к себе девчонку. – Нам бы только не ссориться, не обижаться друг на друга. И не отчаиваться. Я верю!

– И я верю!

Глава третья

– Ну, что, жена, встречай нового безработного, – с этими словами Андрей Крюков зашел в комнату, опустился на стул.

Снял шапку, подержал немного в руках и положил на стол.

– Пожалуйста, не переживай! Проживем как-нибудь, – жена Людмила не удивилась словам мужа.

– Что значит как-нибудь? Я не хочу как-нибудь! Я хочу так, как надо! – Андрей вспылил, занервничал. – Я хочу нормально работать, прости за высокие слова, приносить пользу обществу, обеспечивать семью, обеспечивать достойно! Понятно тебе или нет?

– Я что-то не так сказала?

– То, что ты сказала – глупость.

– Тогда объясни мне, глупой, ты чего так разошелся? Что, наконец, случилось?

– Два часа назад в администрации района было объявлено о банкротстве нашего совхоза, – Крюков перешел на официальный тон, – а его имущество и земельные угодья переходят в собственность аппаратурно-механического завода. Теперь тебе понятно?

– Да, понятно. Но ты причем? Насколько я понимаю, агроном нужен и новому хозяину.

– В том-то и дело, что нет. Я подходил к представителю завода, спрашивал по поводу себя. Знаешь, что он мне ответил? «В услугах бывших специалистов совхоза мы не нуждаемся!»

Андрей наклонился над столом и обхватил голову руками.

– Прости, муженек, но мне кажется, что голову ты повесил зря, – жена подошла к мужу, встала рядом.

– Неужели с развалом совхоза жизнь тоже развалилась? Или твои руки, ноги, голова перешли в собственность завода?

– Она еще шутит! Тут в пору плакать! Семью надо содержать, тебе это понятно? Нужны деньги, а их я уже не заработаю. Дочь оканчивает школу, ей надо поступать в институт. А я не способен содержать дочь-студентку! Вот что страшно! Всего страшнее то, что я, понимаешь, я – Андрей Николаевич Крюков, преданный профессии агронома, крестьянин в нескольких поколениях, разлучен с землёй, ты это понимаешь?

Людмила села на колени мужу, прижала его голову к груди и заговорила, как с маленьким или больным:

– Мы не одни такие. Закрываются заводы, фабрики. Миллионы людей теряют работу. Важно найти себя в этой новой жизни, не отчаиваться. А ты у нас сильный, мужественный, умный. Ты все сможешь! И мы тебе будем помощниками. Мы тебе верим!

Гладила его волосы, убаюкивающим голосом успокаивала мужа, а у самой в глазах накапливались слезы, душила обида, что именно по их семье проходит катком новая жизнь.

Андрей отстранился от жены, встал посреди комнаты.

– Что ты собираешься делать? – Людмила пристально смотрела на мужа. – У тебя есть какие-нибудь планы?

– Нет. Планов пока никаких нет. Но то, что я буду заниматься землей – это точно!

Взяв шапку, Крюков направился к выходу.

– Ты куда?

– Проеду по полям, попрощаюсь, – наклонив голову, стремительно вышел из комнаты.

– Будь внимателен, Андрюша! – Людмила с материнской жалостью смотрела вслед ушедшему мужу.

Объехав поля трех бригад бывшего совхоза, Крюков остановил мотоцикл на краю последнего поля, что раскинулось между дорогой и длинным глубоким логом. В самом углу поля, ближе к логу, стоял березовый колок. Одна березка отделилась от своих белогрудых сестер, шагнула к краю обрыва, замерла над ним.

Сколько себя помнит Андрей, столько помнит и эту строптивицу: сначала молодой, тоненькой и хрупкой, а теперь заматеревшей, сильной, гордой! Как не пытается вода вымыть почву из-под неё, а все никак не получается: стоит березка, крепко и надежно вцепившись в землю корнями. Видно, решает: шагнуть прямо в обрыв или обойти лог слева, или справа, или перепрыгнуть его? Никак не решит.

Крюкову нравилось это место всегда. Особенно береза на краю обрыва. Вот и сегодня он приехал к ней последней, оставил её на десерт, на сладкое. Почему-то часто себя ассоциировал вот с этим деревцом, что так крепко стоит на земле.

Подошел к березе, прижался спиной к стволу. Хорошо! Длинный широкий лог, озерцо на его дне, колок на той стороне и огромная ширь полей! Как без этого жить? Эта мысль вернула Андрея к действительности.

«Работы нет. Что делать, как содержать семью? Да, жена права. Как-нибудь проживем. Есть свое хозяйство – корова, две свиньи, поросята, куры, гуси. Все это так. Но нет любимой работы. Правда, глава администрации района сегодня сказал, что землю выделят без проблем. А как я её буду обрабатывать? Нужны семена, техника. На это нужны деньги. А где их взять? В долг никто не даст. Да и откуда у людей такие деньги? Банк кредит не выдаст – нужны гарантии. Замкнутый круг!»

От этих мыслей у Крюкова разболелась голова. Он вдруг вспомнил, как учила его бабушка лечить головную боль в березовом лесу. Андрей прижался лбом к шершавому прохладному стволу березы и замер в таком положении, стараясь ни о чем не думать. Через несколько минут боль на самом деле прошла, голова стала чистой, ясной.

– Спасибо тебе, бабушка! – как молитву шептал он. – Ты мне всегда помогала, помоги и сегодня! Что мне делать, как быть? Я сам себе напоминаю вот эту березку на краю обрыва: тоже стою над пропастью и не знаю – прыгнуть, а вдруг сорвусь с обрыва, не достану того берега, или обойти, тогда сколько идти надо? Дойду ли? А может, остаться стоять, как вот эта берёзка? Что делать? Ты же всегда учила меня, бабушка, что если и падать, то только с белого коня. Да где ж найти мне его, как оседлать?

На следующий день Крюкова пригласили в район на передачу дел бывшего совхоза. Во время перерыва в коридоре администрации района к нему подошел его хороший товарищ, председатель комитета по имуществу Володя Храмцов.

– Привет безработным, – пошутил он, здороваясь с Андреем. – Пойдем ко мне в кабинет, поговорим.

Усадив гостя за стол напротив себя, Володя спросил:

– Чем заниматься собираешься?

– Пока не знаю. Нахожусь в поиске, – попытался перевести разговор в шутку Крюков. – Хотя если серьезно, то моя работа – земля. Она для меня все! А здесь, как видишь, полнейший тупик.

– Знаю.

– А раз знаешь, зачем спрашивать?

– Спрашиваю, значит надо! У вас в Сосновке закрывается райповский магазин.

– Ну и что, какое это имеет отношение ко мне?

– Имеет. Притом, самое непосредственное. Здание магазина находится в собственности района. Бери его в аренду, открывай магазин, и – вперед!

– Ты шутишь? Или ты хочешь сделать мне еще больнее? – Андрей не скрывал обиды. – Тебе это удалось, гордись.

Крюков встал и направился к выходу.

– Сядь, торопыга! Ему предлагаешь как лучше, а он как мальчишка.

Андрей вернулся за стол.

– Я знаю, что ты не мыслишь себя без земли. Но я знаю и то, что на нее с голой задницей идти не стоит, ибо с этой же задницей и останешься, тебе это понятно?

– Куда как понятно. И без тебя знаю.

– А раз знаешь, так бери магазин.

– Что ты пристал ко мне с этим магазином? Какая связь между торговой точкой и землей? – Андрей начал злиться. – И потом, какой из меня торгаш? Я агроном, понимаешь – аг-ро-ном!

– Объясняю последний раз для особо одаренных и очень умных: чтобы взять землю, надо иметь технику, семена. Ты это имеешь?

– Что глупости спрашивать?

– Нужны деньги. Так? А где ты их возьмешь? Кто тебе их даст? Вот поэтому я предлагаю тебе открыть магазин, заработать те же деньги и потихоньку двигаться к своей цели – к земле. Теперь понятно?

– Так я же ни малейшего понятия в торговле, – до Андрея, наконец, дошел смысл предложения Володи. – Я не смогу!

– Сможешь, я больше чем уверен – сможешь! Иначе бы не предлагал.

– Но на открытие магазина тоже нужны деньги, – не сдавался Крюков.

– Не столько же, как на трактор. Продай что-нибудь. Начни с малого. Вообще, не мне тебя учить. Езжай домой, обговорите с Людмилой. Кстати, ей привет от меня не забудь передать.

Володя выпроводил из кабинета озадаченного друга.

Жена была шокирована предложением Храмцова. Однако, поразмыслив и здраво рассудив, пришли к выводу, что надо брать магазин! Другого выхода просто не было.

Пришлось продать мотоцикл, восстановить некогда приобретенный УАЗ-санитарку: отремонтировать двигатель, ходовую, купить резину. На это ушли почти все деньги от мотоцикла.

Первый раз в качестве продавца Крюковы выехали на центральный рынок краевой столицы продавать поросят и несколько мешков картошки. Все это было загружено в машину, заранее обговорено, что и по какой цене продавать. Однако, когда заехали на рынок, все оказалось не так уж и просто: и поросят, и картошки там было навалом! Пришлось перестраиваться по ходу торговли: цены ниже, чем хотелось Крюковым. А тут и Людмила с дочерью начали убеждать Андрея, что им край как надо срочно посмотреть на вещевом рынке какие-то тряпки! Короче, папа, торгуй без нас! Крюков понимал эту наивную хитрость родных ему людей: они просто стеснялись и боялись вот так, сразу, стать лицом к покупателю. Ему тоже было не очень удобно, но он прекрасно понимал, что самому прятаться не за кого, да и незачем. Надо начинать, чего бы это ни стоило его самолюбию!

Однако первый блин комом не оказался: поросят продал быстро, правда, цену пришлось немножко скинуть, картошка к концу дня тоже ушла. Несколько раз Андрей видел, как жена и дочь тайком наблюдали за ним. Но он сделал вид, что не заметил. Пускай знают, что мужу и отцу все по плечу! Он же для них старается! Зато какой восторг, какая радость была на их лицах, когда Андрей похвастал вырученными от продажи деньгами!

Там же, на базаре, Крюков получил и первый урок от своих знакомых.

В середине дня Андрей увидел бывших инженера и зоотехника совхоза, с которыми не один год проработали вместе. Они пробирались вдоль торговых рядов и должны были вот-вот встретиться с Андреем. Он уже готов был с ними поздороваться, как вдруг они, увидев Крюкова, сделали вид, что его не знают и обошли стороной. Этот эпизод сразу больно задел его, но, поразмыслив, Андрей пришел к выводу, что переживать не стоит. Он продавал своё, не воровал, не убивал никого. Наконец, у него есть цель, и он к ней придет наперекор всему! А там посмотрим, кто был прав, а кто виноват. Но вывод был сделан: не всем будет нравиться его новое занятие. «Аплодисментов, переходящих в овации, ждать не стоит», – решил для себя Андрей.

Сначала за прилавком в магазине стоял тоже сам хозяин. Постепенно в работу продавца втянулись и жена, и дочь. Стало немножко легче. Андрей ездил за товаром, решал другие организационные вопросы, иногда подменял своих девушек в магазине.

Односельчане восприняли семейную торговлю неоднозначно: с одной стороны, магазин нужен, они шли в него, делали покупки. Но, с другой стороны, вроде как злились на Крюковых, были недовольны их начинанием и, как ни странно, завидовали. Хотя завидовать, по сути, было нечему: Андрей и его семья работали на износ. Все деньги уходили в развитие бизнеса, на себя оставались самые крохи. Рабочий день начинался затемно и заканчивался так же в темноте. О выходных и отпусках речь вообще не шла! Но сельчане видели только то, что им хотелось видеть, – магазин, полный товара, и деньги, которые проходили через руки предпринимателя. Значит, богач! Еще в самом начале Крюков пытался объяснить, что для него деньги, как для токаря токарный станок, – средство производства. Убери от токаря станок, а от предпринимателя деньги, – и тот, и другой просто лишатся работы.

Несколько раз Андрею пришлось отказать дать взаймы соседям, знакомым. Это еще больше настраивало жителей Сосновки против Крюковых. Дело дошло до открытого столкновения.

В один из дней, оставив машину у магазина, Андрей пошел домой на обед пешком. Проходя мимо дома соседа Потапова Ивана, он вдруг услышал, как тот кому-то сказал:

– Крохобор, на наши деньги жирует, сволочь, все ему мало! Прибрал деревню к рукам.

– Петуха пустить козлу надо, чтобы от земли не отрывался! – по голосу Крюков узнал своего другого соседа Артюхина Павла.

Андрей понял, что все это сказано специально для него, чтобы он услышал. Первым желанием было вернуться, избить, разорвать на части говоривших. Усилием воли заставил себя успокоиться и зашел во двор соседа уже спокойным, невозмутимым человеком. Павел и Иван сидели за столом под яблоней и распивали купленную в магазине Андрея бутылку водки, на закуску было сало и хлеб. Ровесники Крюкова с развалом совхоза тоже в одночасье лишились работы, сейчас нигде не работали, однако на водку деньги у них были.

– По какому случаю праздник? – Андрей присел за стол.

– А тебе какое дело? – лицо Ивана пылало злобой. – Для нас сейчас каждый день праздник. Может, хочешь испортить?

– Совхоз профукали, себе урвать успели и думаете, что хозяева жизни стали? – Павел смотрел на Андрея с вызовом.

– Вы это о ком, соседи? – Крюков сделал вид, что не понимает, о чем идет речь.

– О тебе и тебе подобных, – Иван не скрывал своего отношения к Андрею.

– Та-а-к! Это уже интересно! – Обида и злость опять затмили голову. – А вот с этого места поподробней! – Андрей встал из-за стола, поочередно окидывая взглядом то одного соседа, то другого. – Это я профукал совхоз, это я себе урвал что-то из него? Ну, Паша, я слушаю тебя!

– Не нукай, не запряг! – Павел отвел взгляд. – Не ты, так такие, как ты, не лучше тебя. А уазик-«таблетку» ты урвал. И не оправдывайся!

– Ты что скажешь, Иван? Не тебе ли предлагали на совещании списанный уазик? А ты что сказал? Ответь, чтобы Павел слышал.

– Что я? Отказался по глупости. Сейчас жалею, да поздно.

– Ты слышишь, Павел? Ему сначала, но Ванька отказался, а потом я взял. Металлоломом взял. Вы оба видели. На ваших глазах не один год ржавел во дворе. Не было денег на ремонт. Да и руки не доходили.

Крюков распалялся: душили обида и злость, его упрекают в развале совхоза, в том, что он якобы незаконно присвоил себе уазик.

– А что я еще урвал? Что я еще плохого вам сделал? – он схватил за ворот Павла, приподнял за столом. – Кто тут крохобор? Кому ты собираешься петуха пустить? Ну, отвечай!

Павел схватил со стола бутылку и замахнулся на Андрея. Иван успел перехватить, вырвать из рук. Крюков с силой отбросил от себя Павла. Споткнувшись на опрокинутой скамейке, Артюхин грохнулся на землю. Поднявшись, схватил со стола нож и пошел на Андрея. Иван стал между ними, ухватив каждого за грудь, пытаясь разнять соседей.

– Всё, всё! Пошумели и будет! Не смешите народ, нам вместе жить! Паша! Успокойся! – потом накинулся на Крюкова. – Ладно, он выпивший – дурак. А ты тоже хорош – сдержать себя не можешь!

Ему удалось, наконец, развести соседей по разные стороны стола.

– Успокоились? А сейчас давайте выпьем мировую! – Потапов на правах хозяина разлил оставшуюся водку по стопочкам и пододвинул соседям.

Андрей и Павел взяли водку, не сразу, но все же чокнулись сначала с Иваном, а потом и друг с другом. Дождавшись, когда Иван и Павел выпили, Андрей поставил свою порцию на стол.

– Не могу. Мне после обеда опять за руль садиться. А вам я вот что скажу, соседи, – встав из-за стола, Крюков заговорил. Злость и обида прошли, поэтому голос был спокойным, уверенным. – Будем считать, что этого инцидента не было. И я ничего о козле и петухе не слышал.

– А мы ничего и не говорили, – перебил его Иван.

– Согласен! – продолжил Андрей. – Кто старое помянет, дальше сами знаете. Но помнить о сегодняшнем разговоре я все же буду.

– Зачем зло держать за пазухой? – Иван недоуменно смотрел на Крюкова. – Соседи все же!

– Так, на всякий случай!