Текст книги "Всё в моей голове"

Следующим космическим утром всех поднял по тревоге Ник. С Церерой что-то творилось. Планета испускала голубое свечение и, как оказалось, начала перемещаться. Корабль был приготовлен к уходу с орбиты. Оба овала на поверхности Цереры были открыты. Из одного неожиданно выплыл тот самый прямоугольный предмет (скорее всего модуль, или корабль). Он подошел довольно близко к борту корабля наших астронавтов. Открылась дверь, и из инопланетного корабля вышли две фигуры в скафандрах. Астронавты Земли услышали свистящие звуки в кабине своего звездолета, постепенно эти звуки стали различимы в слова. Язык был близок к китайскому и Ван Ли довольно быстро его понял.

– Нам высказывают огромную благодарность за помощь. И просят немедленно уходить минимум на орбиту Юпитера, чтобы не подвергнуть себя опасности. Церера будет разрушена. Времени очень мало.

Потом инопланетяне попросили, чтобы робот-модуль забрал у них сейчас важные предметы для землян. Робот был отправлен немедленно и через десять минут был втянут в корабль. Еще через пять минут Ник дал старт по направлению к Юпитеру. Корабль был почти на орбите Газового гиганта, когда приборы показали, что от Цереры отошли и мгновенно скрылись в сторону Альфа-Центавры два объекта – это были те самые корабли. А еще через час космического времени наши астронавты стали свидетелями разрушения Цереры. Она не взорвалась, нет – она просто разрушилась, как разрушается шар из глины. На несколько кусков, во всполохе синего огня, и через несколько минут все прекратилось, как будто ничего и не было.

Пришло время изучить то, что оставили им на память обитатели Цереры. Это был прибор, на котором было показано, как он работает и несколько продолговатых тонких пластин в чехлах. Астронавтам довольно быстро удалось расшифровать это хозяйство. И вот уже часа через два они собрались в кают-компании посмотреть «кино».

Пластины вставлялись в прибор, и возникало голографическое изображение. Перед нашими путешественниками Космоса открывался чужой, внеземной мир. Это был мир Фаэтона.

Письмо с Фаэтона продолжение

Астронавты почти трое суток с перерывом на отдых и прием пищи смотрели «кино» фаэтонцев. Земля не торопила, нужно было все переписать и сохранить минимум в трех экземплярах. Ценность этой информации была бесценна. По мере переписи и обработки записей все отправлялось на Землю, причем повтор был многоразовый. Постепенно все поняли, почему так резко умчались жители Фаэтона, и была уничтожена Церера. Во-первых, было подобрано время старта для их кораблей в тот момент, когда путь до их новой Родины был максимально открыт, и промедление было невозможным. А Церера была использована как средство для накопления энергии кораблями, и судьба ее была предрешена, тем более это космическое тело поздно или рано могло сойтись орбитами с Землей. Но астронавты Земли получили гарантию того, что в недалеком будущем фаэтонцы и земляне увидятся, ведь технологии, которые передали астронавтам, давали возможность совершать практически броски в любую точку Вселенной, но все это нужно было создать и понять. А на это, конечно, уйдет немало времени. А письмо, которое обнаружили первые астронавты-посетители Цереры, было действительно на языке близком к ассирийскому, а точнее к шумерскому.

И самое интересное было то, что имена богов шумеров были созвучны именам тех фаэтонцев, которые были отправлены на Землю. Возможно, это они и основали шумерскую цивилизацию. Впереди были огромный объем осознания полученной информации, изучение технологий, с которыми на Земле никогда не сталкивались и, конечно, все это пойдет на благо землянам нынешним и их потомкам. Через неделю Ник дал команду следовать домой и их корабль рванул через пространство к родной голубой планете.

Степь ковыльная

Степь ковыльная. (Спасибо моей маме Розе Львовнеза оставленные записки-воспоминания и моей бабушке Ксении Гавриловне за ее рассказы мне в детстве)

Часть 1

Кони летели что есть силы, ветер свистел в ушах всадников и, казалось, что нет конца и края этой степи, покрытой ковылем, как снегом. Солнце, устав греть степные просторы, постепенно закатывалось за горизонт, и жара постепенно спадала. Старшой казак Муха поднял руку, и все всадники перешли на рысь, а постепенно на иноходь. Муха остановил коня и развернул навстречу сотоварищам.

– Стой, нужно передохнуть и самим, и, главное, коням. – Он протянул руку с нагайкой в сторону видневшегося в вечерней мгле овражка. – Вот там и встанем.

Все семеро всадников спешились и повели коней под уздцы к овражку. Разговаривать не хотелось, все были измучены скачкой и мыслью, что могут их настигнуть казаки Суворова и тогда конец. Все эти люди были разные. Пятеро донских казаков, когда-то примкнувшие к войску Пугачева, а двое – крестьяне, которые недавно решили пойти с отрядом пугачевцев, так как несколько раз промышляли разбоем и боялись, что их сдадут свои же соседи. Отношение казаков к крестьянам было плохое. Для казака они были людьми второго, если не третьего сорта. И коней они плохо взнуздали, и седло не так крепили, и в седле сидели как бабы. Но теперь они были вместе, они вместе с боем прорвались из окружения, которое им устроили верные донские казаки. Из тридцати пяти человек отряда, который квартировал в…н-ске, осталось их восемь. Один умер по дороге от ран и его схоронили ночью в степи. Семеро с боем прорубились к лесу и ушли полянами и кустарником краем леса в степь. А там их уже не догнали ни пули, ни кони дончан. А ночь помогла еще лучше. Вот теперь все вместе – и казаки, и крестьяне – уходили от погони дальше в степь. Старшим единогласно признали казака Муху – здоровенного детину, отличившегося не раз в боях с регулярными войсками, особенно с «панинцами». Жесток он и беспощаден к врагу, но справедлив и заботлив о своих. Так и порешили – Муха – атаман.

В овражке, куда спустились казаки с конями, тек небольшой ручеек с чистой водой, скорее всего родничок. Кони и люди жадно пили прохладную воду, утоляя жажду. Настроение постепенно повышалось. Коней пустили, спутав на траву, а сами разожгли небольшой костерок из сухой травы и кустарника. Достали снедь, что у кого было. Оказалось, что крестьяне более запасливы – хлеб есть, и сало, и чеснок, и бутыль бражки. Поделились по-братски и подкрепились. Муха оставил дежурить казака Семена, приказал почистить оружие и спать. Все улеглись на коцавейки у костра и почти мгновенно заснули, молодость и прохлада овражка убаюкали беглецов. Утро не заставило себя ждать. Муха поднял всех с рассветом. Нужно было уходить как можно быстрее, ведь кто знает, как близко «суворовцы». Где-то далеко слышно было пение петухов, видимо хутор. Его нужно обойти, чтобы никто не знал, куда путь держит отряд. Бодрые, отдохнувшие кони легко понесли всадников дальше в степь. Муха знал, что где-то там, далеко отсюда, живут калмыки, и там можно затеряться, и они не выдадут, а там как Бог даст. Путь предстоял долгий. Семен спал на холке коня, периодически просыпаясь и опять падая в сон. И снилось ему, что он дома у себя, в родной станице. Мать с отцом собираются в церковь на Пасхальное богослужение, а их берут с собой. Сестру старшую Нюшу и его. Все нарядно одеты, а по станице идет колокольный пасхальный звон колоколов.

Холка коня жестко толкнула голову казака, и он проснулся. Степь все та же, и уже горячее солнце.

– Эй, Муха, – спросил Семен вожака, – а что делать-то будем далее? Как жить? И баб у нас нет, и домов.

Казаки и крестьяне рассмеялись такому вопросу. Семен был самый молодой, не было и 18 лет. Муха поднял опять руку, и кони пошли рысью. Поравнявшись с Семеном, атаман сказал громко, чтобы все слышали:

– А так и будем жить, баб найдем в соседних поселениях, а нет, так и калмычки подойдут, чем не бабы, а то, что по-нашему ни бельмеса, так это даже лучше, чо с бабами лясы точить, они для другого!

Грянул хохот.

– А делать будем то, что и делали – набеги, может и торговать будем, казна-то у нас не маленькая.

Да, все знали – Муха со своим сотоварищем Липой Антоном вовремя забрали котомку с деньгами и золотом из избы атамана Касьяна, убитого «суворовцами».

– Не робей, паря! Бог поможет и счастье казацкое.

– А говорят, калмычки страшные и корявые, – не унимался Семен.

Компания снова пустилась в хохот.

– А тебе чо, Сема, нужна графиня или царица? Ты себя-то в зеркало давно видел?

Хохот снова грохнул над отрядом. Сема сконфужено замолчал, проронив:

– Вот вы балбесы, лишь бы посмеяться, а дело сурьезное.

Беглецы не знали, что преследование их было прекращено. Основные силы Пугачева были разгромлены, и сам атаман (батюшка), преданный уральскими казаками, уже едет в телеге в клетке в Петербург. Тысячи захваченных бунтовщиков гнали колоннами на суд к губернаторам. Разрозненные небольшие отряды войска Пугачева еще прятались в лесах и предгорьях Урала. Но уже скоро их переловят и многих казнят регулярные войска. Но многие «пугачевцы» избегут судьбы атамана и рассеются по бескрайним степям и лесам России. Так и наши герои ушли от наказания.

На пятые сутки этот небольшой отряд подошел к речушке, бегущей то в овражках, то по голой степи, а где-то недалеко виднелось небольшое озеро. Встали на отдых, да и порешили – хватит бегать, пора и остановиться.

Никто из отряда не был женат, все были молоды и полны сил. Старшему – Мухе – тогда было лет 27. Конечно, были у многих уже женщины в судьбе, но это были редкие и ничему не обязывающие встречи. А вот такого семейного опыта, как было в их семьях в детстве, конечно не было. Совсем молодыми они ушли с Пугачевым, и в головах был только разбой, лихость, да сабельная рубка. Несколько иначе дело обстояло с крестьянами, что увязались с казаками в степи. Ануфрий – тот постарше, лет 25 крепостной у барина, он с утра до ночи работал в поле. А зимой на скотном дворе. Там и познакомился с девкой-дояркой. Нравилась она ему, и он ей, но барин так и дал им жениться, а потом сам над девкой надругался. Вот за это-то Ануфрий его и лишил жизни при подходе Пугачевских войск. Лишил не только его, но и всю его семью: и двоих детей, и жену барина. Такие деяния Пугачев не приветствовал. За барина-то Бог с ним, а вот малых он не разрешал казнить. Ануфрий как-то ушел от ответственности, хотя на него сосед донес атаману. Второй крестьянин был парень лет 20 – Иван. Этот щуплый на вид, небольшого росточка, обладал рыжими, как огонь, волосами. И кличку ему дали казаки – Рудый. Иван ушел вместе с Ануфрием, потому что помогал тому расправиться с семейством барина. Он первым барина-то и ударил батогом по башке. Опыт конечно и у него, и у Ануфрия в хозяйстве был, и жилка крестьянская в них имелась. И как бы не издевались над ними незлобно казаки, эти оба цену себе знали. Да ведь и казаки-то не были лыком шиты – с детства их приучали к хозяйству, всяким работам, не только рубить саблей и стрельбе.

Муха лихо спрыгнул с каурого и похлопал его по шее.

– Ну что, робята, думаю, далее нам нет надобности. Остаемся здесь. Смотри, какая красота – река, болотца, а там далече еще речка есть, и калмыки недалеко ходят – есть чем поживиться.

Казаки и крестьяне окружили атамана, и все соглашались остаться. Пошли в разведку Степан и Федор, Муха приказал осмотреть все по кругу версты две-три. Те на коней и умчались. Остальные начали обустраиваться.

Так как лесов поблизу не было, то Ануфрий предложил копать землю, как для погреба, а сверху стелить камышом. Лопаты было две, вот и пошла работа. Земля было хорошая, чернозем и на два штыка. Казаки и Ануфрий были довольны, можно по весне и зерно посадить, если семенами разжиться, да пару сох заиметь. Пока копали, уже и вечер наступил; пока получилась одна землянка, но просторная. У реки нашли несколько палок, принесенных видимо течением – они пошли на перекрытие, а на них увязали камыш. Вход сделали со ступеньками, и даже дверь из палок и камыша вышла. Постелили внутри камышом – вот и постель готова. Но вот беда – голод не тетка. А из еды-то ничего больше не осталось. Благо возле речки нашли родничок и воды набрали. Кони-то что – пошли к речке и там и водица, и трава есть неплохая, не вся выгорела на жарком степном солнышке. А вот людям есть-то нечего. А тут подъезжают Степан с Федором, довольны, рожи красные.

– Эй, атаман, принимай подарки! – и на постеленную свитку ложатся лепешки, кумыс в кувшине большом и куски баранины. А в маленьком мешочке соль и сахар.

– Откуда такое лакомство? – загалдели все.

И Степан рассказал:

– Объехали мы, значит, по кругу в две версты, как было наказано, ничего нет. Правда, небольшой лесок у реки нашли. И уже домой собрались, как видим, дымок над степью. Ну, мы туда. Но близко не подошли – коней оставили в овражке, а сами ползком к дымку. А там видим, калмыки костры жгут и, видно, к ужину готовятся. У нас с Федором аж слюна потекла – так жрать захотелось. Пошли мы к ним смело. Те сначала перепуганные были, а потом поняли, что нас двое и мы им ничего плохого не хотим. Старший калмык нас пригласил отужинать с ними. Ну, мы конечно согласились. Оказывается, они тоже скрываются от царских нукеров, те их на службу рекрутируют. А их уже много в страну Китай ушло от этого рекрутства. А эти остались, боязно так далеко на чужбину. Мы-то с Федей тоже им нашу жизнь рассказали. Проводили они нас и дали с собой еды. Я им дал свои два пятака и спросил можно ли у них чего купить. Сказали: «Всегда пожалуйста. Особенно скот и коней».

Пока рассказ шел, два казака уже зажарили на костре баранину и кипятку согрели и всех пригласили на полянку к ужину.

– Вот так удача! – атаман с ухмылкой поглядывал на свой люд и уже мыслил, как с калмыками дружить далее. Деньги-то были и немалые.

– В речку мыться и спать теперь, – сказал Муха и караульным поставил казака Антона.

После такого ужина и тяжелой работы, чистые и сытые беглецы уснули как убитые, и ночь пролетела как мгновение. Снилось-то всем разное. Кому родная станица, кому бабы, кому война. Муха спал и ничего не видел. Лишь под утро к нему во сне пришел батя и надавал вожжами по заднице, за какую-то провинность, а за какую, Муха так и не понял. Утро было яркое, теплое. Прыгали кузнечики, летали у речки стрижи, и плескалась рыбка. С утра решили отправить делегацию к калмыкам, просить продать зерно для посадки, фураж для лошадей, может через них и закупить на хуторах телегу и соху и другие разные мелочи для жизни, рыбалки и охоты.

Поехал Степан и Ануфрий. Остальных Муха организовал рыть новую землянку и погреб для продуктов. А сам пошел в поле отмерить для посадки озимых кусок землицы. Полных шагов двести на двести – то для пшенички и еще одно поле – для овса. А недалеко и под огород разметил несколько делянок. Муха мерил, а сам был далеко отсюда – все мысли были о своей станице, отце и матери, и сестричке. Сердце сжималось от того, что ведь не сможет он их повидать, а ежели объявиться, то сами же казаки и замордуют, и сдадут. А еще вот о чем думал Муха, устав от шагов по степи и упав на ковыль отдохнуть – думал он о той девице, которая жила на окраине станицы в семье бедного казака Антонова. Виделся с ней Муха всего-то два раза (накануне его ухода с Пугачевым). Чернявая, тонкая как тростинка, с большими темными глазами, девушка очень понравилась казаку. Первый раз у речки она даже говорить с ним не захотела. Он спросил, как ее зовут, и хотел за руку подержать, но та руку вырвала, одарив его сверкающим взглядом своих черный глаз, и быстро ушла с ведрами к дому.

Степан разузнал, что девушка не родная дочь Антоновых, а приемная. Привез старший казак ее с похода, когда были на Кавказе. Совсем молодой девчушкой бежала она из дома, потому что отец – богатый грузинский князь – хотел выдать ее за старого богатого своего товарища. Девушку тогда звали Нино. Отец и слушать не хотел протестов дочери, а ее желание выйти замуж за бедного коновала Томаза – считал глупостью и блажью. С его желания и отправили Томаза в армию Ираклия (тот был в союзе с Екатериной «против турок»), и провели сватовство со старым князем. Нино были противны слезящиеся глаза старика и его прикосновения к ней. Узнав, что недалеко стоит часть казаков и что они отправляются на войну, девушка решила уйти к ним и с ними на войну сестрой милосердия, а там найти своего любимого. Так и сделала. Ночью она взяла с собой немного еды, пару платьев и верхнюю одежду, обувь и свои драгоценности, да небольшие портреты отца, матери и сестры, забрав своего любимого коня Марко, ускакала к казакам. В стан она попала под утро. Ее остановили дежурившие верховые и провели к полковнику. Тот удивился такому поступку, но так как сам был очень большим демократом, то решил оставить девицу в обозе с санитарами, а приглядывать за ней казаку Антонову пожилому, но очень добропорядочному, которого полковник знал по многим совместным походам. В обозе Нино научили перевязывать раны, ухаживать за ранеными и больными, жить она была определена в палатку к двум девушкам-санитаркам. Так началась ее новая жизнь. На фронте девушка искала своего Томаза несколько месяцев, но все безуспешно, хоть и полковник помогал, и другие офицеры. Один из них попытался ухаживать, но Нино его отшила, да и Антонов нажаловался полковнику. Тот вызвал хорунжего и отчитал, мол нечего разводить шашни, неровен час отец ее найдет, и тогда скандал. И надо сказать многим в полку она нравилась – гибкий стан, красота лица, движения быстрые и отточенные.

Но вот однажды пришел приказ полку уходить на отдых, их сменили на войне. И перед самой передислокацией Полковнику сообщили, что тот самый Томаз давно убит в стычке с турками. Вот эту весть и сообщил ей полковой командир, вызвав к себе. Девушка упала в обморок, ее откачали водичкой. «Что делать-то будешь, несчастная? Может обратно к отцу-матери тебя отправить?» Но Нино попросилась уйти с полком, а Антонов побожился взять ее к себе в семью. Так ее при полку и удочерили, и бумагу выправил полковник.

Антонова семья жила на околице станицы и жила небогато. Жена и трое деток. Старшему восемь лет, а девочке и мальчику двойняшкам по пять. Поздно женился казак – все в походах и походах. Девушку взял в жены молодую, но добрую и умелую, из тоже небогатой казацкой семьи. Жена Аксинья поначалу недолюбливала Нино, но после одного случая прониклась к ней уважением и даже любовью. Гуляли казаки на Пасху, песни, пляски, закуска и пьянка. Нино не пошла со всеми в церковь, готовила дома разные блюда, а готовить она умела еще как. Ушло все семейство гулять, и дети с ними. А тут воды нужно было, и Нино пошла по воду на реку. Дети резвились отдельно от взрослых, им надавали разные сладости и теперь они бегали в догонялки на берегу речки, пачкая песком и грязью свою чистую одежду. Веселые крики и кувырканья по склонам. Вдруг крики стали громче, и они были испуганные – дети звали взрослых на помощь. А те пьяненькие и не сразу поняли, что там случилось. Нино бросила ведра и понеслась к детям. А там, в воде реки тонул младшенький Антонов. Река несла его на середину, и мальчик то погружался с головой, то всплывал. Девушка с берега бросилась в воду, доплыла до мальчика и выволокла его на берег. Мальчишка откашлялся от попавшей в него воды и весь дрожал. Тут подбежали и взрослые. Аксинья схватила малыша и отнесла в дом. Горячий чай, мед и теплое одеяло помогло избежать болезни. Вот тогда-то Аксинья и обняла Нино первый раз и назвала ее доченькой.

Крестили девушку Антоновы в Церкви Святого Апостола Павла (крестика на ней не было, когда она у них появилась, а сама она не помнила) и назвали Марфой.

Второй раз Петр встретился с Марфой случайно на базаре, он покупал зимой хомут для лошади, а та пришла купить шерсти для вязания. Издалека увидев девушку, Петя подошел и представился:

– Меня, красавица, Петром кличут. Скажи, будь добра, как твое имя?

И девушка улыбнулась и произнесла:

– Меня Марфой зовут.

Проводил ее Петр до ее дома, и это видело полстаницы, и Антонов казак тоже видел. Петрово семейство было зажиточным. В семье два брата, старший на службе царской – офицер, вот и Петя собирается служить. Хозяйство у них большое: и коров несколько, и козы, и бараны, волы и лошадей семь. А еще и куры, гуси. Две крестьянских семьи им помогали все это содержать: и пасти, и кормить, и убирать. Сноха была беременна и не сильно помогала, а Петр был незаменим во всем. И коней на подковку вести, и чистить их, и ремонт дома и сараев, подготовка к пахоте и сама пахота, и уборка зерна, и косьба сена. Угодья были большие. Петр решил свататься к Антоновым и посватался. Но девушка его предупредила, что не готова к семье, нужно подождать. И сами Антоновы, нет, не отказали, но просили обождать до весны. А потому подождать, что не было у них на что приданное приобрести и надеялись на весну, когда продадут сено и двух коней.

А тут смутили казака Петра пугачевские агитаторы, понаехали в станицу, и атаман не смог их выгнать, многие казаки верили, что Пугачев – это Петр Третий. В основном ушли с пугачевцами бедные казаки, но были и такие, как Петр. Прискакал он к дому Марфы, позвал ее, но старый Антонов прогнал его и проклял. Проклял его и его отец и сказал, чтоб он домой и не вертался. Нет у него младшего сыночка и все. Так проклятым и ушел Петр. И было всякое, и женщины попадались на его пути, но помнил он Марфу и всегда мечтал о ней.