Текст книги "Синдром самозванца"

– А детективам, которых нанял ПАР, вы говорили об этом? – спросил я.

– Говорил.

– И на судебном заседании, когда вас допрашивал прокурор, тоже говорили?

– Все верно.

– А когда апелляцию подавали, почему это не написали? – продолжал я, потому что точно помнил, что в апелляции вообще про свидетельские не было ни слова, там говорилось только о процессуальных нарушениях и неправильной оценке доказательств.

– Вы у меня спрашиваете?

– Действительно, – пробормотал я, записывая вопрос в блокнот.

Что за дичь. Тут алиби, блин, налицо, а о нем ни слова нигде нет. Дичь просто. Не может так быть. Надо было еще приговор суда захватить, потому что я в упор не помню, как там звучат свидетельские. Некоторые судьи перепечатывают протоколы целиком, а некоторые только суть выжимают, а дальше делают ссылку на лист дела такой-то. Оба способа позволяют судье обойти неудобные места, чтобы в тексте не было противоречия: если цитируют текст, то выборочно, а если пересказывают, то не упоминают. Однако это очень стремное место в итоговом тексте документа, ведь адвокат может в апелляции написать, что судом не исследованы свидетельские показания в полной мере, и вот этот аргумент из виду упущен. Если Туманов не лжет, то о совместном проживании с Отлучным он говорил не только следователю, но и судье, а значит, это есть и в протоколах судебного заседания. Как, интересно, этот момент обошла судья? Потому что она по-любому как-то должна была отреагировать: или объяснить, или признать за Отлучным алиби.

– Судя по моим данным, вы летали вместе с Отлучным в Лос-Анджелес и в Пекин, а вот в Иркутск нет, там был другой второй пилот. Почему так? Вы повздорили и решили вместе не работать? – спросил я.

Роман сначала нахмурился, а потом вздохнул с облегчением.

– Простите, я напрягся от вашего вывода, что мы поругались с Пашей. Нет, никаких ссор у нас не было. Это так работает: экипаж каждого рейса формирует авиакомпания, и у нас практически нет способов повлиять на это. Бывают истории, когда супружеские пары хотят вместе летать, и компания может пойти навстречу, но очень редко, и не факт, что получится, потому что графики могут не совпасть.

– Если расписание формирует компания, как же они не совпадут? – не понял я.

– Помимо летных рабочих часов есть еще всякие мероприятия, – объяснил Роман. – Например, обучение, экзамены, квалификация, медицинская комиссия. У пилотов и бортпроводников это разные мероприятия, в разное время. Пилоты чаще проходят обучение, чем бортпроводники, например. Мы отрабатываем и новые фичи в программном обеспечении, и по всяким чрезвычайным ситуациям учимся. Вот тут как раз бортпроводники с пилотами и могут разойтись в графиках, даже если компания всячески пытается сделать так, чтобы они летали вместе. Ну а пилоты дуэтом – почти невозможная ситуация, у нас девушек-пилотов раз-два и обчелся. И потом, это же геморрой – сводить графики. Там куча вводных: количество летных часов, время отдыха, разные нормативы. Прошение в компанию подать можно, но серьезно к этому подходят в исключительных случаях, когда речь о супругах опять-таки. Попроситься вместе, потому что мы приятели или нам нравится вместе работать, можно, конечно, но результат никто не гарантирует.

– Вы хотите сказать, что вы почти всегда летаете с незнакомым вторым пилотом? – удивился я.

– Ну, может, пару раз в году пересечемся, – рассмеялся Роман. – А вообще да. Компания огромная, штат гигантский. Если бы у нас не было профсоюза, мы бы вообще никогда не пересекались с большей частью коллег.

– А как профсоюз в этом помогает?

– Когда пришла Соня в руководители, там сразу стало интересно. Она же организовывала кружки по саморазвитию, нанимала коучей. Да вообще сама Соня потрясающий мотиватор! Она не раз мотивировала меня сделать то, к чему я никак не мог подступиться. Тот же детский сад: выбить место в группе – это же геморрой, но надо сделать! Или курсы повышения! Начать и кончить, как говорится, а сразу прибавка к зарплате. Она гениальный организатор.

Ну да, Соня не раз говорила, что у ПАР обширные связи и они могут многое. Хорошо, что у них есть Соня!

– А бортпроводники? Они тоже в реальной жизни не пересекаются?

– Аналогично. Экипаж чаще всего встречается и знакомится на брифинге.

– Брифинг – это вроде совещания перед полетом? – уточнил я.

– Верно, – ответил Роман. – Там обсуждаются задание на полет, погода, технические особенности самолета, детали по эшелону, зонам, какие-то нюансы по рейсу. Там же знакомимся с бригадой бортпроводников. У них своя планерка, так сказать, у нас своя. Потом совместная, сверяем часы и идем на борт.

– И бортпроводники там же знакомятся?

– Ну их штат больше, чем штат пилотов, – сказал Роман. – Понятное дело, что они вообще годами могут не пересекаться.

– А как же работать, если не доверяешь человеку? – спросил я.

Нет, ну не странно ли? Я не представляю, как, например, выйти в судебное заседание с напарником-юристом, с которым познакомился перед самим заседанием. Что он будет говорить? Как он подготовлен? Не накосячит ли? Так это суд, там дело может касаться одного, максимум – десятка человек. А тут полет гигантского борта с сотнями пассажиров.

– Именно для этого созданы стандарты и экзамены. Если человек пришел на рейс, то компания гарантирует, что он профи. Он знает то же самое, что и ты. Так это работает. Не только в России, по всему миру, – объяснил Роман.

– Это гарантия гарантий?

– Абсолютно.

– Хорошо, я понял, – ответил я. – А как же так получилось, что вы с Павлом летели вместе сначала в марте, а потом в мае? Вы сказали, что пару раз можно совпасть… Не слишком ли частые совпадения?

Роман пожал плечами.

– Да нет. Совмещали графики, и так получилось. Ничего особенного. В моей практике не случалось, что летаешь с кем-то подряд несколько командировок, а вот через небольшое время – да, случалось. Ничего необычного.

– Почему вас не смутило заселение в один номер? – спросил я.

– Потому что мы с Пашей давно знакомы, учились вместе, в общаге жили в одной комнате. Даже прикольно было вспомнить студенческие годы!

– Вы друзья?

– Мы коллеги, – осторожно ответил Роман.

– И даже в университете?

Роман кивнул. Я ждал, что он скажет что-то больше, но он почему-то не стал.

– Роман, можете чуть подробнее рассказать о ваших отношениях с Павлом во время учебы? – спросила Диана.

Я не ожидал, что она задаст вопрос, тем более обещала молчать. Однако вопрос я поддержал. Если люди живут в общаге в одной комнате, а потом устраиваются в одну авиакомпанию при наличии большой конкуренции на рынке, где за пилотов бьются, то какова вероятность, что ребята были просто соседями? Как минимум хорошими приятелями, а то и больше – друзьями. И отрицать это сейчас Роман мог по понятным причинам: ПАР хоть и объявляет Павла Отлучного невиновным, все понимают, что, даже если Павла оправдают, осадок останется. А кому охота иметь в близких друзьях сумасшедшего маньяка, травящего своих любовниц?

– Поначалу мы реально часто проводили вместе время. Гуляли, с девчонками тусовались, – сказал Роман. – А где-то на втором курсе я стал встречаться с Леной, и все время свое отныне я посвящал ей. Обычная история.

– И тем не менее вы продолжали вместе жить, учиться. Неужели дело было только в том, что все ваше свободное время стало принадлежать Лене? – спросила Диана, и вновь ее вопрос мне понравился.

– Ну да.

– Роман, это не похоже на правду.

– Ну, говорю как есть, – ответил парень, пожал плечами и снова скрестил руки на груди, как бы выстраивая преграду между нами.

И снова. Вот оно – он снова сделал это. Судя по глазодвигательным реакциям, Роман не лгал, когда рассказывал про студенчество, его взгляд бегал влево. Если бы он придумывал, то поглядывал бы вправо. Во внутренней картинке жизнь идет слева направо, все прошлое слева, будущее, в том числе вымышленное, – справа. И при этом языком тела он явно демонстрирует, что неверие Дианы его обижает. С чего бы? Ну, не верит тебе девчонка, расслабься, чувак. Экие мы ранимые.

– Хорошо, спасибо. У меня есть вопрос про полет в Пекин, – сказал я. – Когда вы и Павел узнали, что бортпроводнице стало плохо?

– Сразу же, – ответил Роман, – Ольга была старшим бортпроводником, и она сама сообщила, что ей очень плохо. Мы к этому моменту уже оторвались от земли, набирали высоту. Я сообщил диспетчеру, мы стали готовиться к посадке. Прошло, может быть, минут пять, не больше, и другая бортпроводница, которая с ней была, сообщила, что Оля умерла.

– И какие действия вы предприняли?

– Решили лететь дальше, – ответил Роман. – Потом было расследование, нас с Пашей вызывали на допрос, туда же пригласили диспетчера, вместе с которым это решение было принято. Аэропорт был сильно загружен, погода плохая, много рейсов задержали. Мы могли вернуться на посадку, но очередь была огромная. Комиссия все это учла и согласилась с нами.

– А вы не боялись, что могли чего-то не учесть? Что Ольга могла быть жива?

Вопрос Роману не понравился, он выпрямился, подобрал ноги и закинул одну на другую. Ранее он уже скрестил руки, а теперь еще и ногами закрылся. Абсолютный блок. Наверное, ему показалось, что я его обвиняю. Я слегка наклонил голову набок, как бы показывая, что это не допрос, а любопытства ради. Это сработало, Роман вдохнул и ответил:

– Конечно, мы об этом думали. У нас есть специальная служба, они консультируют в подобных случаях. Ольгу спасала вторая бортпроводница, она была с ними постоянно на связи. Они тоже сказали, что помочь уже нечем, и если есть на борту врач, то стоит попросить его взглянуть на пациентку. Так и поступили, нашли на борту врача, та подтвердила, что Оля мертва, спасти ее не удалось. Та же врач, кстати, через какое-то время заподозрила, что смерть наступила не от инфаркта или инсульта, а именно из-за отравления. Что-то учуяла.

– Запах, – подсказал я. – При отравлении цианидом выделяется характерный запах, горький, миндальный. Странно, что она не почувствовала этого сразу.

– Вот не знаю, не подскажу.

Диана шмыгнула носом. Роман немного отодвинулся от нее.

– Вы болеете? – спросил он.

– Аллергия, – ответила Диана, достала платок и с шумом высморкалась. – На пыль. Тут пыльно.

Ничего подобного, кстати. Несмотря на то что я сидел как на иголках – из-за напряжения, а не из-за геморроя, у меня его нет, если это кому-то интересно, – я не мог не признать, что зона отдыха действительно чистая и уютная. А нос Дианы течет потому, что у нее омикрон, приход которого я теперь ожидаю не позднее завтрашнего утра. Надо заехать в аптеку и купить убойную дозу витамина С, а заодно D3 и весь комплекс группы В.

– Роман, а Павел влюбчивый? – спросил я.

– Не знаю.

– Вы знали его еще до того, как он встретил будущую жену, верно?

– Ну да.

– И пока вы учились вместе, Павел встречался с кем-то? Были постоянные девушки?

– Кажется, он встречался с какой-то женщиной, – ответил Роман. – Это было на первом курсе еще. Я видел его один раз в ресторане с какой-то дамой, спросил потом, но он не признался. Все, больше в обществе девушек я его не встречал.

– Вы говорили, что часто тусовались с девчонками, – напомнила Диана и отпила чай. Я видел, что она всеми силами держит сопли в ноздрях с помощью магии, не позволяя себе как следует шмыгнуть.

– Ну, не в романтическом плане же, – ответил Роман. – Просто в летном универе одни мужики, хочется женского общества. Мы знакомились с девчонками, ездили вместе по клубам. Но я не помню, чтобы Паша с кем-то уезжал или кого-то приводил. Учеба была напряженная, как раз в то время менялась нормативка, и нам надо было перезубривать то, что проходили полгода назад. Нечасто удавалось выбираться…

О, это мне как раз очень хорошо знакомо. Когда я был студентом, мы тоже попали на самое страшное, что может случиться в жизни: ты три года подряд учишь гражданское право, а перед государственными экзаменами Госдума принимает новый Гражданский кодекс. И все, что ты изучал три года, надо переучить за месяц.

– Может быть, у Павла не было романтических отношений с девушками, потому что он казался им каким-то странным? – спросил я.

Роман задумался.

– Знаете, я бы так ответил на ваш вопрос: рубахой-парнем Павел не был, балагуром, который врывался в женское общество и резвился там, – тоже нет. Он очень интеллигентно вел себя с девчонками, не позволял себе похабных шуток, даже если выпьет. Дамы к нему тянулись, но он очень вежливо их посылал.

– Как вы думаете: почему?

– Ну, я думаю, что он был влюблен в ту женщину, с которой я его видел. Так, во всяком случае, я считал.

– А сейчас так не думаете? – уточнил я.

– Не знаю, если честно. Тогда это было важно, а сейчас уже как-то нет.

Все-таки хорошо, что мы уселись в коридоре, хоть это и было мне некомфортно. Здесь не было предметов, на которые можно легально переводить взгляд, не мешали посторонние, не ходила где-то его жена. Его глаза сотрудничали только с тем, что он говорил.

А сейчас Роман наврал. Взгляд влево и вниз означает, что человек договаривается с собой и тщательно выбирает слова. Значит, что-то не так с той женщиной из прошлого и это актуально по сей день, иначе чего бы о ней лгать? О ком речь? О бортпроводнице? Явно не о жене. Нет, тут другая женщина. Совсем другая.

– Ну, это выглядит странно. Студенчество – самое время для романтических отношений, – сказала Диана. – И если парень это упускает, то хотелось бы понять почему.

– Паша не один такой был, – сказал Роман. – Я точно такой же. Меня мало интересовали девушки в первые годы учебы, потому что было тяжело. Ты и так придурок с утра до вечера, ничего не понимаешь и пытаешься во всем разобраться. Все силы на это уходили. Гулянья, даже в пятницу, подкашивали, потом болеешь, сосредоточиться не можешь. Летное дело как врачебное: ты должен быть всегда отдохнувшим, с ясной головой. Мы с Леной сошлись, потому что она врач и у нее тоже не было особо времени бегать по свиданкам. Она тяжело училась, а потом строила карьеру. Мы в этом плане с ней очень похожи. Поэтому, когда познакомились, нам как-то сразу комфортно стало. Времени свободного мало, все четко и по делу: сегодня гуляем – значит, гуляем до десяти, потом домой спать. Если решили романтик – значит, романтик, но в десять отбой. Никаких долгоиграющих вечеров с неожиданным финалом. Мы просто себе этого позволить не могли.

– Разумное планирование, – похвалил я. – Редко среди молодых людей такое встретишь. Чтобы и от жизни брать все, что хочется, и при этом учиться прилежно.

– Когда учишься на дело мечты, других вариантов нет, – ответил Роман. – Мы с Леной смеемся, что наш брак сам собой случился, пока я отращивал крылья, а она – скальпели на пальцах.

В целом характеристика, данная Павлу Тумановым, подтверждала, что Отлучный по психотипу – параноидальный радикал, в отличие от самого Романа, который скорее шизоидный. Бьюсь об заклад, Роман обожает рюкзаки и большие сумки, как любой приличный шизоид.

– Спасибо вам, Роман, – сказал я. – Я попросил Соню из ПАР организовать мне экскурсию в тот самолет, где погибла Ольга Спиридонова. Был бы благодарен, если бы вы смогли присоединиться ко мне.

– Как раз завтра я лечу на нем. Может быть, сразу и посмотрите? Чтобы не откладывать?

– Во сколько у вас рейс?

Глава шестая

Витя

Москва, сентябрь 2022 года

Как я и предполагал, Диана оказалась махровой совой. Разъезжаясь вчера ночью по домам, мы договорились встретиться в офисе ПАР в восемь утра. Без двадцати я уже торчал на парковке, курил и читал новости в телеграме, а Диана с прискорбием сообщила, что еще не вылезла из постели.

– Не начинай без меня, пожалуйста, – сказала она сонным голосом.

– Еще чего, – фыркнул я и отключился.

Тоже мне, хедлайнер нашего концерта нашлась. Хедлайнер тут я!

Александра припарковалась возле моей машины в 07:55.

– Мне нужен ключ от офиса, – сказал я вместо приветствия. – Я думал, в полвосьмого здесь уже кто-то есть.

– Мы работаем с девяти, – сказала Александра с милой улыбкой. Она ездила на свеженькой «Ауди» и, вероятнее всего, уже ненавидела меня за душноту.

– Тогда тем более мне нужен ключ, – сказал я.

– Вы можете взять на ресепшен.

– Могу?

– Я вам парковку выделила. Вы VIP. Конечно.

Мы вошли в офисный центр. Александра подошла к стойке, за которой сидел бодрый охранник и листал журнал. Завидев Александру, он расплылся в улыбке, быстро закрыл журнал, пожелал ей доброго утра и выдал два белых пластиковых прямоугольника, один из которых достался мне.

В конференц-зале, который теперь был моим штабом, царил полнейший беспорядок: тома с копиями материалов уголовного дела неровными стопками лежали на столе, на полу и подоконниках. Белая доска была исписана вопросами: «Параноял. тип?», «Откуда у него белье жертв?», «Что с гостиницей в Иркутске?», «Почему не искали сосуд для жид. цианида?», «Ручка Паркер?». Все было не системно, так не получилось бы работать.

На уборку ушел час. Вот бы мне и дома с такой же тщательностью убираться: давеча опять обнаружил какую-то труху под подушкой, как и позапрошлой ночью. Я был после душа, руки влажные, долго вертел в пальцах эту штуку, она даже разбухла. Видимо, так увлекся мыслительным процессом, что вытащил в первый раз не все. Так и не понял, что это было и откуда там взялось. Скоро и тараканы заведутся.

Когда в комнату вошла Диана, я был удовлетворен на сто процентов. Александра притащила еще два флипчарта – доски с закрепленными листами А1. На один я переписал вопросы, которые у меня были, а на втором составил сводную таблицу по наиболее значимым фактам, что мы исследовали в деле. На оставшейся части доски маркером можно было расписать профиль преступника.

– Ого, какой порядок! – сказала Диана и даже присвистнула.

Она окинула взглядом стройные ряды папок, расставленных по порядку на подоконниках. На каждом корешке красным маркером я вывел номер тома, а один из листов с флипчарта расчертил под оглавление (в каком томе какие материалы дела находятся) и повесил его на стену на булавки с красными флажками на кончиках.

– Круто, да? – спросил я. – Порядок всегда вдохновляет. Ну, по крайней мере меня.

– Не то слово. А почему ты не написал вчерашний вопрос? Про то, что Отлучный жил с Тумановым в одном номере в Лос-Анджелесе.

– А, об этом… Я уже выяснил, в чем дело. Посмотри на столе, в приговоре выделено розовым маркером.

– Судья не просто так замяла эту историю? – спросила Диана и взяла бумаги со стола. Это был не весь приговор, а лишь его часть. Полный текст документа занимал целый том уголовного дела. – Подожди, я не очень понимаю, что это значит… «Суд расценивает показания свидетеля Р. Туманова о факте совместного проживания в номере отеля в городе Лос-Анджелес, штат Калифорния, в указанный период как попытку предоставить подсудимому алиби из чувства ложного товарищества, поскольку защитой не предоставлено доказательств этому факту…»

– Согласен, формулировка кривоватая, – сказал я. – Если коротко, то Роману суд не поверил. Адвокат притащил в суд бумагу из отеля с отказом предоставить информацию о проживании пилотов. Авиакомпания в пух и прах поругалась с этой сетью отелей из-за долгов, и те теперь не предоставляют вообще ничего. А в кадровых документах не сохранилось доказательств, что ребят поселили вместе. Вот такая странность.

– Ну, это можно проверить!

– Конечно, можно. Даже нужно, вот пусть детективы этим займутся.

– Мне кажется, мы быстрее и эффективнее это сделаем.

Я постучал маркером по белой доске, на которой было написано: «Профиль преступника».

– Вот что мы должны сделать быстро и эффективно, Диана, – сказал я. – Если по ходу дела мы будем находить дыры, то покажем на них. Но расследовать это преступление я не нанимался. Я не следователь. Для этого существуют следственные органы и частные детективы. За что они получают зарплату? Насколько я знаю, у ПАР имеются детективы в штате. Вот пусть они и работают.

– Но тут делов-то…

– Именно. Проще пареной репы. И сделать это можно было прямо в ходе защиты в суде. Кто прошляпил? Точно не я. И не мне это подчищать. Вчерашняя встреча с Тумановым только подтвердила, что работа сделана плохо. Там не просто исправлять, там переделывать все надо. Но, еще раз повторюсь, меня наняли не для этого. Я свое дело должен сделать хорошо, а не заниматься чужим.

– Ладно, какой у нас план?

– Мы будем искать отражение преступника в его деяниях.

Я написал на доске:

Общая характеристика:

сильная нервная система, возможны органические изменения в мозге

склонность к лидерству

целеустремленность, энергичность

Базовое поведение: протестное, несогласное

Базовая эмоция: презрение, отвращение

Внешний вид:

Обеспечен

Статусный: стабильные люксовые марки, классический стиль (одежда, аксессуары, автомобиль)

Практичная, удобная одежда; возможно, одинаковые футболки, джинсы, свитера – чтобы не мучиться с выбором

Напряжен, собран

Направляющая и ритмообразующая жестикуляция

Стремится сократить дистанцию между собой и собеседником

Качества поведения:

Настойчивый, уверенный в себе

Высокая работоспособность

Упорство в преодолении препятствий

Лидерство

Всегда доводит дело до конца

– Это ты откуда все узнал? – спросила Диана, когда я закончил писать.

– Это то немногое, что удалось выжать из описания преступлений, – ответил я. – С очень высокой вероятностью у убийцы преобладает паранойяльный психотип личности. Собственно, все, что я написал на доске, – характеристика этого типа.

– С чего ты взял?

Скепсис Дианы я понимал. С ним сталкиваются все профайлеры, когда выдают на-гора первую характеристику преступника. На самом деле здесь ничего сложного нет, поскольку определение психотипа личности – нормальная практика работы криминальных психологов. Однако есть разница: криминологическое исследование преступников базируется на изучении личности уже известных и пойманных злодеев, в результате получается психологический профиль. А криминалистическое профилирование придумано, чтобы составить поисковый профиль. Но да, в какой-то момент один-единственный вывод о характеристике преступника дает очень много информации. Однако относиться к ней стоит скептически, поскольку каждый вывод требует проверки.

– Если основываться на семи радикалах: истероидный, эпилептоидный, паранойяльный, шизоидный, гипертимный, эмотивный и тревожно-мнительный, – то последние три относятся к неагрессивным, их мы сразу отметаем. Среди первых четырех уверенность в себе – а это очень яркая черта всех преступлений – присуща истероиду и параноику. Но у истероидного, как и у эпилептоидного, слабенькая нервная система, такое планирование и реализацию просто не вывезет. Истероиды обычно террористы. Эпилептоиды совершают тяжкие и особо тяжкие преступления, но редко убийства.

– А шизоид?

– Эти вообще не от мира сего, – ответил я, – тонкие, творческие натуры, замкнутые в себе и своем мирке. Такие обычно ритуальные преступления делают, особо изощренные, тщательно продуманные в исполнении, но небрежные по оставленным следам. Что они внутри себя наворотили, то в мир и выносят. Они не планировщики, не стратеги. И чаще сексуальные убийцы, нежели миссионеры.

– Получается, наш убийца паранойяльный миссионер?

– Да, – протянул я, – и тут есть одно очень смущающее меня обстоятельство.

Я смотрел на доску. Не сходится.

– Кажется, я поняла, – сказала Диана, – у этого психотипа стремление к лидерству. Дай угадаю: параноики – отличные организаторы, лидеры преступных сообщества, банд и террористических организаций.

– Соображаешь, – ответил я.

– Почему же тогда смущает? Очень даже сходится. Где ты видел, чтобы руководитель или лидер сам руки марал? Преступную банду наш убийца не создал, отсюда вывод – смог же найти какой-то способ и дело сделать, и руки не замарать. Но как?

– Не знаю, – ответил я.

Выйти на взлетно-посадочную полосу оказалось не так просто. Самолет летел во Владивосток и никаких таможенных процедур не полагалось, однако досмотр мы с Дианой все же прошли. Когда мой ремень был возвращен на место, нас встретил улыбчивый паренек в кепке, отряженный Соней нам всячески содействовать. Он провел нас к гейту 16 и далее по «рукаву».

Пилоты и бригада бортпроводников уже были там, готовили самолет к рейсу. Девушки суетились и совершенно не обращали на нас внимания. Наш провожатый кратко рассказал, кто что делает, пока пилоты были заняты чем-то важным в кабине.

– Бортпроводники – не официанты на борту, – нравоучительным тоном сказал паренек и даже указательный палец вверх поднял, подчеркивая важность мысли. – Они обеспечивают безопасность полета. Сейчас коллеги заняты важной и ответственной работой: проверяют наличие и состояние аварийно-спасательного оборудования, принимают еду, готовят салон к приему пассажиров. Надо убедиться, что все кресла исправны, там не осталось посторонних вещей от других людей. Крайне важно проверить, что спасательное оборудование находится именно в тех местах, которые указаны в документации, поскольку в случае чрезвычайной ситуации у бортпроводника не будет времени искать нужное, он должен точно знать, где что лежит. Например…

– Может быть, не будем ждать, пока Роман освободится? – спросил я. – Меня, собственно, интересует место, на котором умерла бортпроводница.

Мне не хотелось прерывать интересный экскурс в особенности работы бортпроводников, но я здесь был совершенно не для этого. Особенно учитывая, что скоро на борт придут пассажиры и нас выгонят. Хотя я говорил очень тихо, меня, по всей видимости, все же услышали. Одна из стюардесс, деловито пересчитывающая касалетки, замерла с планшетом в руках.

– Кто умер? – спросила она громко, и торопливая суета совсем стихла. Все остановились и уставились на нас.

– Так, спокойно, – сказал наш провожатый и посмотрел на меня укоризненно, – здесь и сейчас никто не умер. Несколько лет назад в этом самолете произошел несчастный случай, и с нами коллеги, которые расследуют это дело.

– Боже мой, – охнула другая бортпроводница, милая рыжеволосая девушка, – вы про Ольгу?

– А вы знали Ольгу? – спросил я. – Летели тем рейсом с ней?

– Нет, тем рейсом не летела, но Олю знала. Мы вместе учились.

– А можно нам ваши данные? Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Не сейчас, а после рейса. Когда вы возвращаетесь?

– Сегодня ночью…

Девушка побледнела и взялась за спинку кожаного кресла в салоне бизнес-класса. Диана подошла к ней и записала ее номер телефона. Другие бортпроводники – среди них были и мужчины – еще немного постояли, а потом вернулись к своим делам.

Бортпроводница, разоблачившая наше небольшое расследование, передала коллеге планшет и велела досчитать касалетки, а сама подошла к нам и спросила:

– Чем я могу вам помочь?

– В этом «Боинге» есть специальное место для отдыха экипажа, верно? – спросил я.

– Да, каюта на два места. Вот она, прямо позади меня.

Она указала за своей спиной на маленькую дверь напротив туалета.

– Спасибо. Можете ее открыть, пожалуйста?

– Да, конечно…

Она открыла дверь и показала нам. Это было купе, две полки – одна над другой, обтянутые темно-серой плотной тканью, похожей на рогожку. У изголовья лампа. Забраться на вторую полку можно только при условии открытой двери, потому что при закрытой даже встать не получится. Самый настоящий гроб.

Это помещение меня интересовало не так остро, как то место, где погибла стюардесса. А оно было прямо возле меня, я некоторое время даже стоял возле кресла бортпроводника, сиденье которого было откинуто к стене, чтобы не мешать проходу. Здесь, возле двери, она закончила свои дела, убедилась, что пассажиры расселись по местам, все пристегнуты, багажные полки закрыты, спинки кресел в исходном положении, шторки иллюминаторов подняты…

– А почему шторки иллюминаторов надо поднимать при взлете и посадке? – спросил я. – Я где-то читал об этом, но забыл.

Стюардесса посмотрела на меня как на дебила.

– Только так мы можем видеть, что происходит с крыльями самолета, – ответила она. – Взлет и посадка потенциально самые аварийно опасные части полета, поэтому важно контролировать обстановку визуально. Я еще чем-то вам помочь могу?

– Нет, спасибо, мы еще немного здесь осмотримся. Понимаю, что мешаем, но буквально пару минут.

Итак, она все сделала. Прочла инструкцию по безопасности, другие стюардессы продемонстрировали, как пользоваться спасательным оборудованием, командир корабля объявил подготовку ко взлету. Она вынимает из кармана нафтизин, делает это сейчас, чтобы предотвратить заложенность носа. Если «заправиться» после взлета, когда нос уже заложен, могут начаться проблемы со слухом. Поэтому надо успеть «до». И потом, если самолет взлетает, капать в нос неудобно. Возможно, она идет в уборную? Нет, едва ли. Туалеты закрыты, если она зайдет, пассажиры увидят и тоже захотят. Проще отвернуться, зайти в зону кухни и закапать капли в нос.

Убийца хочет это видеть? Ему важно видеть, как Ольга себя убивает?

– А здесь камеры есть? – спросил я у нашего провожатого, который, кажется, заскучал стоя в проходе.

Он показал на маленькую камеру, установленную в углу кухни.

– На этой камере видно меня? – спросил я.

– Да. Здесь в каждом салоне есть камера, а также еще одна, как раз вот эта, она смотрит на вход, что позади вас.

Итак, допустим, что наш убийца пилот.

Значит, он видит, как она это делает. Видит, что она закапала в нос. У него есть пять минут, и все будет кончено. А если бы она сделала это при подготовке самолета к вылету? Или когда заходили пассажиры? Или пока они рассаживались? Тогда она бы не улетела вместе с ним, не была бы мертвым грузом на борту.

Ему на это плевать. Нет цели лететь с ней. Цель только в том, чтобы убить, а что будет дальше – неважно. Она умрет при любом исходе, хоть успеют они взлететь, хоть не успеют, – это главное. Остальное ему безразлично.

Доставило ли убийце дополнительное удовольствие видеть, как она умирает? И когда она уже умерла, ему приятно было лететь с ней в самолете?

– Могу я посмотреть на монитор, куда транслируется картинка? – спросил я у паренька в кепке. Он кивнул и пошел в кабину пилотов.

– Виктор, идите сюда!

– Стой на моем месте, – сказал я Диане. – Когда я попрошу, ляг на пол, ладно?

– Чего?

– Делай, как я говорю.

Я протиснулся к кабине пилотов. Роман сидел справа, на месте второго пилота. А слева сидел усатый недовольный дядька. Оба были в форме.

– Добрый день, джентльмены, – сказал я. – Я буквально на минуту…

Монитор был крохотный, примерно в два экрана айфона. Картинка черно-белая, зернистая. Но можно разглядеть, как стоит Диана там, где я ее оставил.

– Диана, ложись! – скомандовал я.

Диана скорчила рожицу и села на пол, а потом легла. Я видел все ее тело, от пяток до макушки. Обзор отличный. Если он хотел наблюдать, то вполне мог.