Текст книги "Семь лет за колючей проволокой"

Однако об одном событии мне хотелось бы вам поведать.

Произошло оно через полгода после моего появления в камере. К этому времени в ней поменялось более трёх четвертей контингента, ушёл на этап и мой приятель Юрий: он был осуждён к шести годам лишения свободы в колонии усиленного режима. Незадолго до него выдернули на этап и Сашу Муромца. Судя по тому, что сообщили по «тюремным проводам», его повезли для опознания: вроде бы нашёлся новый свидетель происшествия.

Почему-то мне казалось, что он говорил правду, уверяя, что ему приходится отдуваться за кого-то другого…

Забегая вперед, замечу, что мои предположения оказались верными и Александр был освобождён вчистую, правда, отсидев свои три «условных» года. Статью за убийство с него сняли: один приятель, попавшись на более тяжком преступлении, решил очистить свою совесть и чистосердечно признался, что именно он и сбросил под колеса того несчастного, отомстив за то, что тот увёл его подругу. Доводы, приведённые им, были столь убедительны, что Александра освободили «в связи со вновь открывшимися обстоятельствами». К сожалению, освобождение несколько запоздало: Александр заразился туберкулезом и прожил на свободе лишь несколько месяцев…

Мир его праху! Пусть земля ему будет пухом! Честный был человек…

Где-то в январе – феврале, когда я «отпарился» в Бутырской тюрьме около девяти месяцев, наконец-то был назначен мой Суд, который длился целых два дня. Перед началом второго дня судебного заседания Лидия Васильевна Седова-Шмелёва сообщила мне, что только что переговорила с Председательствующей Судьей, которая заверила, что сегодня готова принять решение освободить меня из-под стражи прямо в зале Суда и предъявить обвинение моим «потерпевшим». После этого Лидия Васильевна вернулась в зал заседаний, заметив, что минут через десять туда приведут и меня.

Окрылённый радостной вестью, я с огромным нетерпением ожидал, когда меня поведут в зал заседаний. Однако время шло, а распоряжений никаких не поступало. Даже мои конвоиры с удивлением перешёптывались: почему меня не вызывают?

Прошло ещё более часа, когда меня, вконец измученного ожиданием, привели в зал заседаний.

Встаёт судья:

– Именем Российской Федерации…

О боже! Что я слышу? Казалось, на меня обрушился потолок…

– Доценко Виктора Николаевича, – продолжила судья, – обвиняемого по статье двести шестой, части второй, признать ВИНОВНЫМ. Учитывая характеристики, а также ходатайства… назначить ДВА ГОДА ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ с отбыванием наказания в колонии общего режима!..

Казалось, я ослышался! Казалось, что это мне просто снится и этого не может быть потому, что не может быть никогда! До чего же может дойти «правосудие», если выносит приговор пострадавшему?..

 
Мысли перед судом
 
 
Представляю тот зал заседаний,
Где вершится народный наш Суд.
Там не будузакован цепями,
Но и так никуда не сбегу…
 
 
Все присутствуют: стало быть, кворум.
Растопырю пошире глаза.
Начинается Суд: Прокурору
Слово веское надо сказать.
 
 
Но о чём? Вот загадка Фемиде!
Дело сляпано – будет «вина»!
Та – слепая, конечно, не видит:
Лоб хорош, да Закон как стена!
 
 
Доказать, что вины моей нету,
Адвокату совсем нелегко,
А судейское слово, что вето,
Заседателям будет дано.
 
 
Я не верю в слепую старуху,
У которой весы торгаша,
Да к томуже тугую наухо!
Меня воли, конечно, лишат…
 

Вполне естественно, тогда я не мог понять, что произошло. Почему столь круто – на сто восемьдесят градусов за какие-то час-полтора – поменялось мнение Председательствующего Судьи, заверившей до вынесения приговора моего адвоката, что она меня выпустит из зала суда? Наверняка что-то произошло, но что?

К большому огорчению, после оглашения приговора мне не удалось повидаться с адвокатом, и кассационную жалобу пришлось писать без её участия. И только когда я возвратился в Москву, отбыв наказание, всё и прояснилось.

Во-первых, оказывается, Лидии Васильевне было сказано, что я отказался от дальнейшего участия адвоката в моём деле. Учитывая вынесенный приговор, это нисколько её не удивило. Во-вторых, столь внезапная перемена отношения ко мне Председательствующей Судьи объяснялась тем, что за полчаса до вынесения приговора в совещательную комнату вошли двое в штатском (а это категорически запрещено Законом) и долго оттуда не выходили – именно поэтому более чем на час задержалось продолжение судебного заседания.

Лидия Васильевна, как порядочный человек, позднее добилась признания у Судьи, и та поведала, что её навестили сотрудники Комитета Госбезопасности, которые нашли соответствующие «аргументы» и «убедили» её признать меня виновным, а ослушаться их она конечно же никак не могла.

Тем не менее мне, оказывается, нужно было ещё и благодарить её: сотрудники КГБ заставляли вынести мне приговор по максимуму, то есть осудить меня на пять лет, но на сей раз Судья проявила твёрдость и осудила меня на минимальный срок лишения свободы по данной статье…

Почему-то с горечью вспомнилось, что во время гадания «на срок» на костяшках домино мне выпал дупель один-один, то есть два года лишения свободы. Вот и не верь после этого в мистические совпадения…

Написав эти строки, заглянул в пожелтевшие листки тетради, в которую в то время я записывал свои мысли и которую всеми правдами и неправдами мне удалось протащить через все «прогоны» и сохранить, несмотря ни на что! А это, можете мне поверить на слово, было дьявольски или, как говорил наш лысый Вождь, «Архислож-но, батенька!». И вот перед вами мои мысли из 1974 года…

Мне кажется, что и сейчас, по прошествии сорока пяти лет, они не утратили своей актуальности.

А как думаете вы?..

Мои мысли

…В истории всё бывало: бунты, восстания, революции… А что, в сущности, изменилось в нашей стране – в нашей великой Стране Советов? Господа остались господами, богатые – богатыми, а рабы – рабами… Разве что называться стали по-иному…

Да, так есть и так будет! Это связано с тем, что среди людей всегда существует (и будет существовать) неравенство: материальное, интеллектуальное, нравственное, социальное, физическое и так далее и тому подобное. И пока это неравенство сохраняется, слабые будут подминаться сильными! Глупые – управляться умными! Богатые – диктовать свою волю бедным. Небольшое количество таких людей всегда будет управлять толпами, людскими массами, точно также, как баран ведёт за собой всё стадо послушных овец, даже на бойне, когда все погибнут под ножом, сам же баран останется в живых…

Именно тогда и родилось у меня стихотворение, которое наиболее точно раскрывает моё состояние в то время:

 
Мысли о себе
 
 
С эшафота видно всё на свете,
Через годы, дали и туман…
У меня сегодня на примете
Бед моих глупейший караван.
 
 
Их причины прячутся куда-то,
А куда – я вижу только сам…
Вереницею мелькают годы, даты,
Сказочных воспоминаний хлам.
 
 
Жил, работал – тунеядцем не был,
Жопу сильным не привык лизать,
Коль за это покарало небо —
Нецензурно хочется сказать!
 
 
Видно, жил совсем не так, как надо,
Не успел от жизни много взять,
Поздно понял – жизнь не столь нарядна
И придётся посмотреть назад.
 
 
Ну а если оступился где-то
И ломают шпагу надо мной —
Значит, не бродить по белу свету
В лютый холод или летний зной!..
 

Как бы там ни было, но я отправил кассационную жалобу и принялся терпеливо ожидать ответа, уверенный, что успею получить его в Бутырской тюрьме. Но… человек предполагает, а Бог располагает! Через несколько дней рано утром раздался зубодробильный скрежет дверных петель камеры и мерзопакостный голос громко проблеял:

– Доценко! С вещами!..

– Как с вещами? Куда с вещами? – спросонья переспросил я, но тем не менее вскочил со шконки и принялся собирать свои нехитрые пожитки.

– Скорее всего, на пересылку, на Красную Пресню! – задумчиво проговорил мой сосед Сиплый, пожилой уголовник со стажем, занявший место Юрия после его ухода из камеры.

– Но мне же ответ на кассатку ещё не пришёл, – несколько растерянно напомнил я.

– Там и получишь… – пожал плечами Сиплый и стал помогать мне собираться.

Когда вещи были собраны, ко мне кто-то обратился:

– Слушай, Режиссёр…

Обернувшись, я увидел перед собой Фёдора, проживавшего в каком-то небольшом подмосковном городке, а попавшегося на краже на вокзале в Москве. Именно поэтому он и находился в Бутырской тюрьме – подмосковные жители обычно сидели в «Матросской тишине». О своём «преступлении» Фёдор рассказывал так: шёл как-то по Казанскому вокзалу, смотрит, стоит прямо посредине зала спортивная сумка, огляделся, никто за ней не приглядывает. Взял в руки, снова осмотрелся: никто вроде бы не возражает.

У него и в мыслях не было присвоить эту сумку. Просто пошёл в сторону дежурного администратора, чтобы отдать её, а тут крик какой-то бабы.

– Обокрали! Обокрали! Сумку украли… Держи вора! – во весь голос вопила она.

На несчастье Фёдора, в этот момент милиционер проходил мимо, и она указала на него. Скрутили, не слушая никаких его объяснений. А через пару дней пребывания в КПЗ отвезли в Бутырку.

Фёдор был один из немногих, кого почти никогда не было слышно, этакий молчун и похуист: никогда ничем не интересовавшийся и ни во что не вмешивающийся.

– Я тут «маляву» набросал кое-кому… – проговорил он, а в его глазах было столько смущения, что я даже решил подбодрить его.

– Написал, кому и куда закинуть? – спросил его.

– Написал…

– В таком случае не волнуйся: найду способ доставить по назначению. – Я подмигнул ему и дружески стукнул по плечу.

По его смущению я сразу догадался, что речь идёт о представительнице женского пола. И конечно же оказался прав, но об этом – в следующей главе…

Глава 6
Я – на пересылке

Если б я повстречался с тобой

Не в тюрьме, а на пляже, у моря,

Нас бы вместе водой голубой

Заливало б и лежа и стоя…

Я б тебя виноградом кормил,

Подавая ягодки в кубке,

И нарзаном с ладони поил,

Ощущая прохладные губки…

От Новослободской улицы, где стоит Бутырская тюрьма, до Красной Пресни, где находится знаменитая пересыльная тюрьма (знаменитая потому, что она единственная), полчаса ходу, а я добирался несколько часов. Дело в том, что меня захватили, как говорится, «по пути». Первым делом развезли тех, у кого в тот день был назначен Суд. А таких набралось человек десять. Затем отвезли двоих, сидящих в одиночных боксах автозака, или, как его называют в народе, «чёрном воронке» или «чёрной Маруси», в «Матросскую тишину», на тюремную больничку. И только потом дошла очередь и до меня.

Я заметил, что в «чёрном воронке», если в нём находятся те, кого везут на Суд, тем более на следственный эксперимент, редко стремятся к разговорам или душевным откровениям. Первые, скорее всего, оттого, что обдумывают систему защиты или готовятся к встрече с близкими людьми, которых долгое время не видели; вторые размышляют над будущим поведением во время следственного эксперимента. Есть и такие, кто готовит свою нервную систему к любой неожиданности или случайности, чтобы воспользоваться этим и уйти в побег…

В отличие от остальных меня везли на Краснопресненскую пересылку, и мои мысли были вполне свободны, они не осложнялись какими-либо душевными терзаниями конкретного характера, а потому я ударился в философские размышления. Так родилось одно из моих любимых стихотворений, которое мне хочется предложить вашему вниманию:

 
Рождение и смерть
 
 
Для нас расставляют по жизни
Такие рогатки порой,
Что волком становится ближний,
А сам – по-тигриному злой!
 
 
Тогда, потеряв силу воли,
Прервав светлой жизни полёт
И зубы сцепивши до боли,
Кидаешься глупо вперёд!
 
 
Кидаешься в жизненный омут,
Попутно устои круша.
За это в дурдоме закроют,
Сказав, что болеет душа.
 
 
А там годы жизни умчатся.
Забудешь, что есть белый свет.
Нет в жизни ни капельки счастья,
Есть только РОЖДЕНИЕ и СМЕРТЬ!..
 

Не запомнил номера камеры, в которую меня закинули, но она находилась на третьем этаже. В отличие от Бутырской тюрьмы в пересыльной тюрьме было намного спокойнее: вполне вероятно, сказывалось то, что туда приходили не новички с улицы, впервые попавшие в места лишения свободы, над которыми людям бывалым можно было вдоволь постебаться. На «пересылке» оказывались люди относительно опытные, отсидевшие по меньшей мере по нескольку месяцев во время следствия, то есть те, кого просто так «на горбатой кобыле не объедешь».

Кроме того, в пересыльной тюрьме никто долго не задерживался, максимум две-три, реже четыре недели, до получения ответа на кассационную жалобу, и, как говорится, «гуляй, Вася», то есть отваливай на этап.

Вот и действует на пересылке, как я его называю, дорожный синдром, то есть синдром случайного попутчика:

«Мы с тобой случайно встретились, пообщаемся, побазарим о том-сём, разойдёмся, и наши пути более никогда не пересекутся…»

Сразу замечу: это неправильное и весьма опасное заблуждение, которое довольно сильно расслабляет человека. Он перестает следить за тем, что говорит, не держит в голове то, что говорил ранее, то есть забывает придерживаться той версии, которую сам и построил в «отстойнике» и во время следствия, иногда даже не задумывается над тем, что делает.

Кроме того, появляется своеобразное чувство пофигизма! Если раньше, до Суда, даже у самого отъявленного и закоренелого преступника теплился маленький лучик надежды, что всё для него закончится хорошо и он получит минимальный срок наказания, а то и вообще выйдет на свободу, как говорится, вчистую…

То после Суда, спустившись на грешную землю, в инерционном ожидании ответа на кассационную жалобу люди уже ни на что не надеются и во многом машут на себя рукой.

К этому моменту большинство настолько теряет веру в то, что правосудие всерьёз задумается о них, что даже отказывается писать кассационные жалобы, и за них это делает кто-нибудь из родных или близких. Человеческий организм гораздо сильнее, чем можно подумать. Он способен такое переносить, что остаётся только удивляться. К любым лишениям, к любым тяготам жизни он постепенно привыкает и начинает перестраиваться, приспосабливаться к новым условиям, даже к таким страшным, как жизнь в неволе. Тем не менее сначала, оказавшись в пересыльной тюрьме, человек ещё не успел смириться с утратой надежды выйти на свободу, но приходится настраиваться на существование «за колючей проволокой», на постоянные нудные проверки, лай собак, непременное унижение человеческого достоинства. Происходит кратковременный сбой системы жизнеобеспечения, и человеку становится всё безразлично.

Я очень хорошо помню, какой кризис пережил я, когда меня выдернули из Бутырской камеры и отправили в Краснопресненскую тюрьму. Тогда показалось, что вместе с надеждой обрести свободу вокруг меня рухнул весь мир. Казалось, что я уже никогда не увижу ни своих близких, ни своих знакомых. Не смогу пойти туда, куда хочется, не смогу пить и есть то, что мне хочется, никогда не увижу зелёной травы, деревьев, цветов, да просто никогда не вдохну вольного воздуха.

Я был сломлен морально и ничего не видел и никого не слышал. Нет, видел, конечно, но совершенно не соображал. Вокруг меня находились такие же, как и я, люди, они о чём-то спрашивали, что-то говорили, а я смотрел на них бессмысленным взглядом и не понимал, чего они все от меня хотят. Наконец от меня отстали, подумав, что я глухонемой.

К счастью, этот психологический надлом продолжался лишь во время следования в Краснопресненскую тюрьму. Своеобразное переключение произошло в момент лязганья запоров захлопнувшихся за спиной ворот. Эти мерзопакостные звуки, словно магическое слово колдуна, вывели меня из летаргического сна, заставили очнуться.

Я огляделся вполне осмысленно, вспомнил наглые рожи тех, кто подставил меня, и тут я осознал, что если не возьму себя в руки и сломаюсь, то эти наглые рожи вообразят, что они добились своего. От этой мысли «моё говно» настолько закипело, что я взял себя в руки и стал думать, как мне жить дальше.

Мне кажется, что в такой ситуации каждому человеку нужно на кого-то разозлиться, чтобы встряхнуться и собраться. В противном случае «похуизм» по отношению к себе самому может привести к серьёзным проблемам.

Затянувшееся безразличие к своей судьбе очень часто приводит к печальным последствиям. Спускается такой человек на зону, приходит в себя и вспоминает о ранее состроенной им легенде, но неожиданно сталкивается там с тем, с кем «кентовался» на пересылке и кому по простоте душевной в момент дикого стресса наплёл то, что до этого тщательно скрывал.

Ах, вот ты какой, оказывается?!! Предъявляются претензии, начинаются «крутые разборки». А ещё чаще всё печально заканчивается прямо на пересылке. И тут уж пощады не жди – срабатывает стадное чувство. Бьют, и бьют беспощадно, даже те, кто никогда в жизни не поднимал руку на человека.

Однако в пересыльной тюрьме зэк, ожидающий отправки на этап, как бы перерождается, возвращается к самому себе. Начинает запоем читать книги, писать стихи, рисовать или что-то мастерить. И это связано, мне думается, с тем, что закончилась наконец неизвестность, которая наиболее всего тяготит и опустошает душу. Какие таланты неожиданно открываются в человеке на пересылке! Какие поделки буквально из ничего там мастерятся! Сколько фантазии, какой полёт мысли!

Кому на воле придёт в голову, что при помощи обыкновенного полиэтиленового пакета и зубного порошка или пасты можно сотворить игральные кости, которые будут выглядеть не хуже фабричных?

А в каких фантазиях на воле возникнет желание использовать обыкновенный хлеб, чтобы вылепить из него фишки для шашек и шахматные фигурки? Да что там шахматные фигурки! Вы даже представить не можете, какие мини-скульптуры создаются в неволе – иногда даже профессиональный скульптор-миниатюрист может отдыхать: настоящие нэцкэ! Непосвящённому и в голову не придёт, что в качестве материала использовался самый обыкновенный хлеб.

А сколько фантазии и шуток?! К примеру, получает неискушённый человек в подарок фигурку монаха, сидящего на корточках и читающего Священное Писание. Человек поднимает со стола фигурку, а из-под сутаны монаха выскакивают голые ноги с вздыбившейся плотью. Вероятно, вы без труда сможете представить выражение лица неподготовленных дамочек, застывших в смущении от шока…

Или взять, к примеру, обыкновенные синтетические носки – особо ценятся яркие, многоцветные. Казалось бы, как можно оригинально их использовать? Оказывается, если их распустить, то из ниток и обыкновенной бумаги с клейстером можно сплести такие уникальные авторучки, что в осадок выпадают даже самые прожжённые вертухаи, отработавшие за решёткой не один десяток лет! Иногда, если не удаётся просто отобрать этот предмет «искусства», идут даже на то, чтобы его выкупить.

Я уверен, что, пока в России не переведутся самородки и «Кулибины с золотыми руками», что вряд ли произойдёт, нашу страну победить невозможно!

Чтобы закончить тему «Кулибиных» в неволе, приведу характерный пример, произошедший в одной из колоний, куда забрасывала судьба моего приятеля. Возглавлял ту зону некий полковник Петров, к которому не без уважения относились криминальные «Авторитеты»-. этот полковник слыл среди заключённых справедливым «Хозяином» и никогда не наказывал без вины.

И вот однажды во время утренней проверки на плацу к нему обратился пожилой зэк:

– Гражданин полковник, я могу выйти из строя и обратиться к вам лично?

– Да, слушаю вас, осуждённый! – с некоторым удивлением ответил полковник.

Пожилой зэк вышел из строя, держа в своих мощных жилистых руках внушительную коробку, красиво перевязанную двухцветной красно-синей лентой:

– Гражданин полковник, разрешите от имени всех зэков нашей колонии поздравить вас с днём рождения, пожелать вам здоровья и вручить от всех нас этот скромный подарок… – Старый зэк протянул ему коробку.

– Даже и не знаю, – несколько смутился полковник, – могу ли я принять от вас подарок? – Он чуть замешкался, не зная, как ему поступить.

– ЭТОТ подарок вы обязательно примете, – многозначительно произнёс старый зэк.

Видно, его интонация заинтриговала полковника настолько, что, переборов неуверенность, он развязал ленту, открыл коробку и вытащил из неё сверкающий никелированной поверхностью настоящий автомат Калашникова!..

– Да-а-а… – только и смог произнести полковник, в его голосе слышалось явное восхищение…

Позднее даже появилась легенда, будто бы никелированный рожок был забит под завязку настоящими боевыми патронами…

В камере на Красной Пресне, куда меня вкинули, я не обнаружил никого из знакомых, тем не менее, неизвестно с чьей подачи: Лёвы-Жида или кого-то из моих бутырских сокамерников, – меня встретили как старого знакомого. Определили на вполне «блатное» место: хоть и на втором ярусе, но у самого окна. Уже ближе к вечеру я понял, что это место действительно почётное и его обычно занимает только тот, кому доверяют.

Дело в том, что с этого места осуществлялась связь нашей камеры с прекрасной половиной Краснопресненской тюрьмы. Каким образом? При помощи так называемого «коня».

«Конь» – это небольшой мешочек, прикреплённый к обыкновенной верёвке определенной длины, либо специально сплетённый из ниток, добытых из распущенных носков, либо сшитой из тонких полосок, нарванных из матрасовки. С помощью такой верёвки пересылается письменное послание, или «дачка», то есть что-нибудь из еды или вещей, а то и собственные поделки (всё зависит не только от возможностей посылаемого, но в основном от ширины щели в решётке].

Чтобы послать «коня», нужно осуществить целый комплекс подготовительных мер. Во-первых, чтобы не «спалить коня», то есть чтобы его не заметили и не отшмонали менты, кто-то должен прикрыть своим телом глазок «кормушки», то есть стоять «на атасе». Затем при помощи отопительной системы, соединяющей все камеры тюрьмы, подается условный стук, то есть в какую камеру посылается «конь» и какая камера его посылает, затем выжидается, когда в ответ прозвучит другой условный стук. После чего «конь» просовывается в щель решётки, снова подаётся условный стук, уже для встречи «коня», и только после этого «конь» отправляется в путь.

Поначалу я был уверен, что посылать «коня» можно только вниз и только в камеру, находящуюся под нами. Но в тот же вечер я понял, что посылать «коня» можно практически в любую камеру Краснопресненской тюрьмы. Только, если камера находится где-нибудь сбоку, времени будет тратиться больше.

Послание в камеру над тобой – условный стук:

«Камера такая-то ждёт „коня" из камеры такой-то».

Вниз и того проще:

«Посылаем„коня“ – встречайте!»

В боковую камеру несколько сложнее: для того чтобы перехватить «коня», нужно соорудить своеобразный «багор». Конечно, если бы была проволока или на худой конец длинная палка с гвоздиком, нет проблем, но всё это запрещено и отбирается при первом же шмоне.

Однако «голь на выдумки хитра». Газеты, слава богу, не запрещены. Из хлеба делается клейстер, газета сворачивается в длинную трубку и для жёсткости проклеивается клейстером. Трубку можно сделать практически любой длины, на конце при помощи той же газеты и клейстера делается крюк, которым и подтягивается верёвка из боковой камеры.

Самое сложное, когда «коня» нужно загнать не в соседнюю камеру, а расположенную где-нибудь совсем в отдалении, да ещё и на другом этаже. Можно только догадываться, сколько людей участвует в прокладывании пути данному «коню»! Теперь вы понимаете, каким ответственным оказалось то место, на которое меня положили! Правда, не только ответственным, но и довольно хлопотным и опасным: стоит ментам застукать тебя при посылке «коня», моментально последует наказание. Либо лишат свидания, либо «магазина», либо, если дежурит наиболее свирепая смена, можно и в карцере «на сутках» оказаться.

Едва ли не в первый вечер на меня «клюнула» одна из «красавиц» камеры сверху. Здесь нужно заметить, что «любовные страсти» разгорались нешуточные, со всевозможными вариациями. Иногда доходило даже до настоящего мордобоя. Сейчас, вспоминая о тех любовных перипетиях, я думаю, что это был своеобразный прообраз современного Интернета. Переписываясь с «заочницами», ни дама, ни её адресат никогда не видели друг друга и довольствовались лишь собственными описаниями. И уж конечно, эти описания были столь выразительными, что их обладатели вполне могли бы участвовать в конкурсе красоты, если бы они соответствовали истине.

Правда, находились и «счастливчики», которым удавалось переговариваться по «телефону». Тюремный телефон – это действительно сказка: общение происходит с помощью отопительной системы и кружки. Условным стуком, обговорённым при помощи «коня», вызываешь свою «любовь», а когда она отзывается, подаёшь сигнал «слушай». Затем приставляешь кружку дном к трубе и говоришь прямо в кружку. Закончив говорить, подаёшь сигнал «слушаю», после чего переворачиваешь кружку дном кверху и приставляешь к нему ухо. Надо заметить, что слышимость не хуже, чем по обыкновенному телефону.

Страсти действительно разгорались нешуточные. И связано это было не только с ревностью, но и с меркантильными соображениями. Как ни странно, но женские камеры снабжались гораздо лучше и питанием, и нитками, и канцелярскими товарами. И естественно, если тебе удалось заморочить голову какой-то «невесте», то рано или поздно на тебя начинали сыпаться подарки. Лично мне с помощью складных историй и собственных стихов удалось получить несколько авторучек, пару симпатичных кисетов, связанных собственноручно моими «любимыми», а иногда доставались и настоящая копчёная колбаска, сыр, лук, чеснок, то есть то, что особенно ценится «в местах лишения свободы».

Самое интересное, что тогда всерьёз думалось, что пройдёт время – и мы действительно встретимся. От этой мысли кровь приливала к голове и стучала в висках, настолько живописно расписывала «любимая», как она будет тебя ласкать и к каким местам станет прикасаться своими «прохладными, нетерпеливыми губами». Конечно, иногда приходило в голову, что, вполне возможно, твоя «любимая» – настоящая уродина или старуха лет за пятьдесят, но эти мысли гнались прочь: каждому хотелось сказки…

Кстати, едва не забыл… Благодаря своему «почётному» положению у окна мне удалось едва ли не в первый день выполнить просьбу Фёдора, попросившего переправить его послание некой Светлане Марченко, с которой, как оказалось, он познакомился ещё в КПЗ и закрутил настоящий роман.

Получив весточку от Фёдора, Светлана прислала ответ – на случай, если удастся повидаться с Фёдором, а ещё она написала письмо для меня. В нём подробно поведала о том, как познакомилась с Фёдором, как он, заплатив довольно большую сумму вертухаю КПЗ, сумел выторговать у него два раза по два часа личного свидания в свободной камере, где они трахались до самозабвения.

Ай да Фёдор! Ай да молчун! Я позавидовал ему белой завистью, даже если это была выдумка Светланы…

На этой фразе пришлось прервать повествование, несколько дней я просто не в силах был писать. Случилось то, что невозможно было себе представить. Америку взорвал международный терроризм. Я включил телевизор, чтобы немного отвлечься от работы над рукописью, и вдруг увидел кадры, типичные для американского фильма-катастрофы. Подумалось, что нечто подобное я то ли видел, то ли читал. Как-то в голове не укладывалось, что это происходит наяву, и особенно одновременно с самой телетрансляцией. Услышав взволнованный голос диктора и осознав, что это происходит в действительности, я был потрясён.

Несколько лет назад мы с Наташей, моей женой, летали в Америку и побывали на самом верху одной из башен-близнецов. И сейчас видеть, как в них врезаются огромные воздушные лайнеры, видеть, как испуганно машут из окон люди, было невыносимо больно и до животного страха жутко. Представились те несчастные, которые погибли при столкновении самолёта с башней. Через несколько минут второй самолёт врезался во вторую башню. Куда уж больше? Даже на мгновение не приходило в голову, что может случиться что-то ещё более страшное.

Я, не мигая, уставился в экран и молился всем богам, чтобы оставшихся несчастных спасли. Но прошло совсем немного времени, и вдруг одна из огромных башен-близнецов начала складываться, словно была слеплена из картона. Я подумал о несчастных людях, только что махавших из окон башни, призывая спасти их. Помнится, промелькнула мысль: неужели и вторая башня рухнет? Не успел я подумать об этом, как и вторая рухнула в считаные секунды.

Говорят, если из жизни уходит один близнец, второй долго не задерживается и следует за своим братом или сестрой. Вот и не верь народным предсказаниям! Судьба этих башен, прозванных в народе «близнецами», подтвердила народную истину…

Господи, какими же нужно быть недочеловеками, чтобы пойти на такую бессмысленную жестокость? И я нисколько не удивлюсь, более того, всем сердцем поддержу, если Америка решит наказать этих подонков, совершивших такое страшное злодеяние. Мне кажется, это не месть, это будет справедливое наказание, возмездие за совершенное зло.

Может быть, и кощунственно так говорить, но когда в нашей стране под взрывами домов погибли люди, Америка рьяно защищала чеченских террористов и сетовала по поводу нарушения прав человека в России. Нужен был такой страшный урок самой Америке, чтобы американский народ понял, что терроризм не имеет ни национальности, ни границ, терроризм – международное понятие, и с ним нужно бороться всем миром.

Прошло несколько дней, и вдруг я понял, почему кадры рушащихся башен-близнецов мне показались знакомыми. Я бросился к своим архивным записям и довольно быстро отыскал то, что искал. В записях, датированных маем 1999 года, то есть более двух лет назад, я сфантазировал сюжет одной из будущих книг, написал, что мой герой Бешеный во сне увидел, как от взрыва рушатся башни-близнецы, как из окон, спасаясь от пламени, выпрыгивают обезумевшие люди и как газеты всего мира пестрят заголовками:

«Чеченские террористы добрались до Америки!»

В придуманном мною сюжете чеченские террористы при помощи нескольких тонн бензина, завезённого в башни-близнецы Нью-Йорка, взрывают их.

Этот сон, по моему замыслу, был послан Савелию его Учителем, и Савелий оповестил об этом американские спецслужбы. Ему никто не верил до тех пор, пока в одной из башен не обнаружили бензин, залитый в ёмкости для красок…

Этот сюжет уместился на одном листочке, и о нём я рассказывал нескольким людям. Но все едва ли не в один голос твердили, что я слишком уж закрутил и подобная ситуация абсолютно неправдоподобна. Я отложил этот сюжет на потом. И теперь, после случившейся трагедии, те, кто знал о моём замысле, говорят:

«Хорошо, что ты не воплотил его, а то могли бы и привлечь…»

В ненаписанной книге с предполагаемым названием «Ад и рай Бешеного» всё заканчивалось благополучно: Бешеному удалось в очередной раз спасти Америку от страшной катастрофы. Но произошло это лишь в моём воображении. К сожалению, жизнь оказалась более беспощадной, чем я…