Текст книги "Остров Бешеного"

Глава 3
Отчет генералу Джеймсу

После трагических событий, которые, благодаря показаниям симпатичной Окоталь и хитрости старого Киламбе, не имели никаких последствий для Савелия, ему уже никто не мог помешать посетить место, где когда-то располагалась лаборатория русских ученых, ради чего, собственно, он и прилетел в столь отдаленный уголок Земли…

* * *

Через несколько дней, после того как полицейские следователи оставили в покое место трагедии, старый Киламбе сам явился утром к Савелию в отель.

– Здравствуй, сынок! – проговорил он, едва войдя в номер Савелия; его глаза прочувствованно слезились. – Старый Киламбе еще раз приносит тебе свою благодарность за спасение внучки его старинного друга. – Старик с поклоном прижался лбом к руке Савелия.

– Мне кажется, каждый настоящий мужчина поступил бы точно так же! – скромно заметил Савелий.

– Каждый! – волнуясь, воскликнул Киламбе. – Уверен, что каждый, – с горячностью продолжил он, но, перехватив взгляд Савелия, тут же поправился: – Ну, почти каждый, ощутив опасность, которую ощутил ты, сынок, моментально сбежал бы прочь, бросив бедняжку умирать!

Савелий пожал плечами.

– По-моему, тебе, сынок, несмотря на то что ты тщательно это скрываешь, не терпится оказаться там, где работали твои соотечественники, или старый Киламбе ошибается? – Его глаза заискрились лукавым блеском.

– От старого Киламбе разве может что укрыться? – весело рассмеялся Савелий. – Готов хоть сейчас двинуться в путь!

– Вот и хорошо! – облегченно вздохнул старик. – В таком случае вперед!

– Как, сейчас? – удивился Савелий: он столько уже ждал, что для него предложение Киламбе оказалось неожиданным.

– Какие-то есть возражения?

– Никаких нет! – Савелий вскочил с кресла и резво двинулся к выходу, но вдруг остановился: – А как же полиция, следователи: они же там все оцепили? – спросил он.

– Вчера вечером все оцепление снято! – успокаивающе заметил хитрый старик.

– Так что же ты молчишь? – воскликнул Савелий.

– Я не молчу, я говорю! – спокойно заметил тот…

Не прошло и часа, как они вновь оказались в тех местах, где им пришлось «успокаивать» команду Тима Рота.

– Насколько я помню, это там. – Савелий уверенно показал рукой в сторону почти незаметной тропинки.

– Однако хорошая у тебя память, сынок! – кивнул старый Киламбе. – Еще пятьдесят метров – и мы у цели!

– Здорово! – Савелий ускорил шаг, и через несколько минут, выйдя из густых зарослей папоротника, они оказались перед огромной скалой. Внимательно осмотрев ее, Бешеный недовольно покачал головой и задумчиво проговорил: – Да, ломом здесь можно долбить до второго пришествия: метра три толщина цемента будет…

– Три метра шестьдесят сантиметров, – поправил старый Киламбе и тут же собрал в кучу морщины на лбу. – Откуда ты это знаешь, сынок?

– Показалось…

– Допустим, – кивнул старый Киламбе и задумчиво добавил: – Без специального оборудования и взрывных работ хороших профессионалов здесь вряд ли обойдешься…

– Ты, как всегда, прав, дорогой Киламбе, – в знак согласия кивнул Савелий и, неожиданно понизив голос, тихо спросил, продолжая смотреть в одну сторону: – Сзади, по правую руку от тебя, стоит какой-то человек и делает вид, что его совсем не интересует наше присутствие здесь… Скажи, он знаком тебе? Только не оборачивайся сразу… – попросил он.

Хитрый старик понял, чего хочет от него Савелий, а потому и подыграл ему: небрежно подошел к скале, склонил над ней свое ухо и осторожно постучал кулаком по камню, как бы прислушиваясь, а сам незаметно взглянул туда, куда указал Савелий.

Потом, не теряя сосредоточенности и внимания к скале, ответил:

– Однако старый Киламбе знает этого человека: это Рауль! Единственный оставшийся на острове человек, который непосредственно работал с русскими учеными. – Заметив, как заблестели глаза Савелия, он тут же, словно догадываясь, о чем подумал его собеседник, добавил: – Познакомить с ним старый Киламбе конечно же может без проблем, однако это знакомство, даже если оно и состоится, вряд ли принесет тебе, сынок, пользу: после того как прогнали с острова русских, все уверены, что Рауль умом сдвинулся…

– И ты тоже так думаешь? – спросил Савелий, почувствовав в голосе собеседника некоторую неуверенность.

– Старый Киламбе давно живет на земле и знает, что так просто ум и память невозможно потерять, – разговаривая как бы с самим собой, с некоторым напевом проговорил старик, продолжая исследовать каменную поверхность, потом тихо добавил: – Впрочем, если и случилось что-то с его головой, то это ему самому так захотелось… – Он оставил в покое скалу, повернулся к тому, о ком шла речь, и громко крикнул: – Рауль! Иди к нам! Чего ты мнешься в стороне?

Рауль, одетый в какое-то немыслимое тряпье, грязный, без какой бы то ни было обуви на ногах, внезапно замер и горделиво выпрямился. Если до этого ему можно было дать все семьдесят лет, а то и больше, то теперь Савелию показалось, что на самом деле ему вряд ли больше пятидесяти.

– Иди, я познакомлю тебя! – снова позвал старый Киламбе. – Он тоже из русских…

Если до этих слов Рауль стоял неподвижно, с любопытством разглядывая Савелия, то едва старый Киламбе сообщил о его национальности, как Рауль тут же вздрогнул, испуганно оглянулся по сторонам, словно ему угрожала опасность, потом бросил взгляд на Савелия и стремительно прыгнул в сторону, в буквальном смысле растворившись в воздухе.

«Интересно, чем это ему так насолили русские, что одно упоминание о них вызвало у него такую странную реакцию?» – промелькнуло в голове Савелия.

– Наверное, твои соотечественники не выплатили ему причитавшуюся зарплату, – не без юмора заметил старый Киламбе, пряча улыбку.

– Наверное… – задумчиво отозвался Савелий. Ему почему-то захотелось броситься вслед за незнакомцем, поэтому он и сказал Киламбе: – Ты извини меня, отец, но мне очень хотелось бы поговорить с этим Раулем!

– Сейчас?

– Если можно…

– Без проблем, – хитро улыбнулся Киламбе. – Если ты сейчас пройдешь в этом направлении метров двести, – указал он в сторону, противоположную той, в которой скрылся Рауль, – то наткнешься на него…

– Откуда… – начал Савелий, но старик его перебил:

– Киламбе слишком долго живет на этом острове, много видит и много чего оседает в его голове, а Рауль из тех людей, поведение которых даже предсказывать неинтересно: настолько он прост. – Старик поморщился, махнул рукой и медленно пошел прочь, как бы ставя точку в разговоре своим ответом.

Савелию ничего не оставалось, как последовать его совету. Как ни удивительно, но старый Киламбе оказался прав: вскоре Савелий, выйдя из зарослей на небольшую поляну, едва не столкнулся нос к носу с Раулем. Увидев Савелия, тот нисколько не изумился, даже не насторожился, как мог того ожидать Бешеный, учитывая его предыдущее поведение. Он лишь неподвижно замер, рассматривая незнакомца.

Перед Савелием стоял человек, сильно напоминающий бродягу или даже юродивого: длинные немытые волосы, одежда, давно превратившаяся в лохмотья. Однако глаза этого старика не соответствовали его внешнему затрапезному виду – они были настороженно-внимательные, зоркие, пронзительные и отнюдь не глупые.

Савелий сделал несколько шагов в его сторону и попытался «прочитать» его мысли. В голове Рауля в мешанине слов и тем чаще всего появлялись слова «Москва» и «предатели». Это насторожило Савелия.

– Вы русский? – неожиданно чисто, без какого-то акцента спросил Рауль.

– Да, – ответил Савелий кратко.

– Из Москвы?

– Да. – Савелий не видел смысла лгать и притворяться. – Я хотел бы с вами поговорить.

Но Рауль, казалось, не слышал его.

– Из Москвы? Из Москвы теперь не летают сюда самолеты. – Он вопросительно и хитро взглянул на Савелия.

– Сюда я прилетел из Нью-Йорка.

– Значит, из Америки, – с каким-то непонятным, но заметным удовлетворением произнес Рауль.

– Я хотел бы с вами немного поговорить, – вежливо, но настойчиво повторил Савелий.

– О чем?

– Насколько мне известно, вы когда-то работали в лаборатории с русскими учеными… А я…

Рауль как-то по-звериному хрюкнул и громко сказал:

– О какой работе вы говорите? Здесь меня никто не берет на работу, и я никак не могу добыть денег, чтобы уехать наконец-то домой. – Взгляд его стал тусклым и безразличным.

– Откуда вы так хорошо знаете русский? – не отставал упрямый Савелий.

– Я учил его у себя на родине, на Кубе. Советский Союз всегда служил для кубинцев ярким примером в строительстве социализма. И я выучил русский, чтобы побывать в Москве. Однако моя мечта так и осталась мечтой. – Рауль вяло и безнадежно махнул рукой и, низко опустив голову, пошел прочь.

Почему-то Савелию не захотелось последовать за ним…

От Автора:

«Рауль, мягко говоря, очень сильно уклонился от истины, утверждая, что никогда не был в Москве. История его жизни, в сущности весьма фантастическая, была по-своему типична для бурного и коварного двадцатого века, причудливо и жестоко распоряжавшегося судьбами многих людей. Дед Рауля, по имени Хосе, происходивший из древней испанской аристократической семьи, с юности увлекся идеями всеобщего равенства и братства, что, естественно, привело его в ряды испанских республиканцев и коммунистов.

От природы умный, обаятельный, артистичный, с детства владевший несколькими европейскими языками, Хосе был одним из секретнейших и ценнейших агентов Коминтерна, на редкость удачливым и абсолютно безжалостным. Опытный конспиратор, никогда не искавший всеобщего признания и каких-либо наград, он был одним из непосредственных организаторов убийства Троцкого и принимал активное участие в ликвидации всевозможных уклонистов и предателей.

Поверив в юности в идеи коммунизма и дело партии Ленина – Сталина, Хосе до конца своих дней сохранил верность идеалам. Он был из тех несгибаемых коминтерновцев, которые на всех праздниках, включая свадьбы своих детей и дни рождения внуков, поют „Интернационал“ и „Бандьера росса“: с этой песней испанские республиканцы шли в бой.

Как Хосе уцелел в период всеобщих чисток и репрессий? Почему его не объявили парагвайским или, на худой конец, японским шпионом? Похоже, потому, что он всегда безупречно выполнял любые приказы своего партийного руководства, не пускаясь в рассуждения и не задавая лишних вопросов.

Хосе скончался в Москве в конце семидесятых годов, успев повидать и обнять выпущенного из мексиканской тюрьмы ликвидатора Троцкого – Района Мерка-дера. Будучи членом Союза журналистов СССР, Хосе переводил на испанский и португальский книги для издательств „Новости“ и „Прогресс“. Но это было для него официальным прикрытием. На деле же он индивидуально обучал всем премудростям тайной разведки и подрывной деятельности советских разведчиков-нелегалов.

И лучшим учеником его был собственный внук, любимый Рауль. Отец Рауля, юный Карлос, названный, естественно, в честь Карла Маркса, посланный отцом воевать с немецкими фашистами, геройски погиб под Сталинградом. Рауль родился в результате недолгой любовной интриги Карлоса с такой же юной и беззаботной девчонкой, которая только рада была отдать ребенка деду с бабкой.

Старый Хосе вложил во внука все, что знал сам, а знал он немало, – сумел передать свободное владение несколькими языками, отлично научил скрывать свои эмоции, он привил мальчику хладнокровие и уважение к дисциплине, безжалостность к врагам революции и готовность к самопожертвованию. А самое главное, Рауль впитал верность идеалам коммунизма и мировой революции. Столь же убежденно он ненавидел международный империализм и его цитадель – США.

Рауль обожал деда и безгранично верил ему. Только внуку рассказывал старый Хосе о своих фантастических приключениях – экспроприациях и ликвидациях, государственных переворотах, вербовке президентов и парламентариев. И все это служило на благо грядущей мировой революции.

Подлинные свидетельства подвигов деда Хосе хранились в самых секретных закрытых архивах. В этих документах дед Хосе проходил как „Сеньор X“, а его настоящее имя было тайной даже для самых доверенных и информированных сотрудников внешней разведки. Так что мало кому могло прийти в голову, о чем беседуют красивый, породистый старик с отличной военной выправкой и строгий смуглый юноша, гуляющие воскресным днем по Нескучному саду, тем более что часто они говорили на кастильском диалекте.

Рауль без труда и блата поступил на филологический факультет МГУ, где укрепил свои познания испанского и португальского, а также играючи выучил французский и итальянский. На филологическом факультете учились потомки „испанских детей“, вывезенных из фашистской Испании, в частности очаровательная Консуэлла Сегура, супруга известного российского телеведущего Владимира Молчанова.

После университета Рауль успешно занялся переводами с русского на другие языки, а с них на русский. А в свободное время до седьмого пота учился у собственного деда: органы с детства присматривались к юноше и планировали всерьез подготовить его к долгой и полной неожиданных опасностей карьере закордонного разведчика-нелегала. После окончания всестороннего обучения юношу, с подачи кубинских секретных служб, направили на Кубу. По легенде, его родителями были погибшие в застенках диктатора Батисты революционеры по фамилии Родригес, а сам Рауль якобы воспитывался в доме крупного кубинского партийного деятеля, убежденного холостяка.

Несмотря на достаточно настороженное отношение кубинских спецслужб к их советским коллегам, Рауль быстро добился их доверия и расположения: в этом ему помогли не только блистательное владение несколькими европейскими языками, но и острый ум, удивительная для молодого человека выдержка и конечно же глубокая ненависть ко всему американскому.

По заданиям своих кубинских командиров с кубинским дипломатическим паспортом Рауль побывал во многих странах Латинской Америки и на родине предков в Испании. Он уже как-то сроднился со своей кубинской легендой, превратившейся в его собственную жизнь, и даже перестал ожидать приказов из Москвы, как неожиданно его пригласили на прием в советское посольство. Подобные приглашения были для Рауля делом обычным, и он нисколько не удивился, когда атташе по науке представил ему дружелюбного, улыбчивого человека, назвавшегося Алексеем Сергеевичем. В ходе какого-то ничего не значащего разговора Алексей Сергеевич предложил встретиться. На следующий день они несколько часов гуляли по Марикону, знаменитой набережной Гаваны, и серьезный Рауль слушал и запоминал все, о чем ему говорил новый знакомый. Его задание было одновременно и простым, и сложным: обеспечить секретность и безопасность советской научной лаборатории, которую строили на никарагуанском острове Маис.

Чем конкретно там будут заниматься советские ученые, ему не сообщили, да это его нисколько и не занимало. Ему вменялось в обязанность осуществление связи с представителями сандинистов, что при самых добрых отношениях революционных Кубы и Никарагуа было не так уж и трудно. В подчинение ему было выделено двадцать настоящих кубинцев-боевиков, прошедших специальную подготовку в военных действиях.

Работа была спокойной и рутинной: ученые занимались своими делами, Рауль – своими. Опять-таки по легенде, Рауль почти не знал русского языка и иногда пытался понять, кто из русских ученых информирован о том, кем он сам является на самом деле. Рауль никогда не подслушивал разговоров ученых, но они, уверенные, что он почти не понимает русского, нисколько не стесняясь, обсуждали свои проблемы, и Рауль, сам того не желая, понял, что он и его люди охраняют лабораторию, в которой осуществляются разработки какого-то совершенно нового, невиданного доселе рода энергии. Рауль нисколько не сомневался в том, что обнаруженную энергию поставят на службу делу мировой революции.

Но в результате очередных выборов сандинисты потеряли власть, а пришедшее им на смену правительство потребовало немедленной эвакуации лаборатории – им не верилось, что советские ученые изучают климат и прибрежный шельф острова.

Конечно, новым властям страны безумно хотелось выяснить, чем у них на острове занимаются русские вкупе с кубинцами – не иначе как подготовкой мировой революции, – но на территорию лаборатории они вторгнуться не посмели, прежде всего, благодаря твердости и хладнокровию Рауля. Он сослался на межправительственное соглашение, гарантировавшее лаборатории особый статус, и пригрозил не только ожесточенным сопротивлением (кубинская охрана была вооружена до зубов), но и грандиозным международным скандалом.

Когда наиболее громоздкая часть оборудования была уже вывезена, самые экстремистки настроенные представители новой власти добились-таки права участвовать в ликвидации русской лаборатории. К счастью, за несколько часов до начала ликвидации об этом стало известно офицеру по фамилии Павлов, отвечавшему за безопасность лаборатории с советской стороны. Он понимал, что ему со своим малочисленным отрядом вряд ли удастся выстоять против многочисленных экстремистов, на этот раз вооруженных не хуже его боевиков. И Павлов решил не испытывать судьбу и, не мешкая ни секунды, собрал самих ученых и тех, кому доверял, быстро перенес из лаборатории все, что успел, в заранее подготовленный тайник и залил его бетоном…»

Ворвавшейся группе экстремистов, среди которых находился и Тим Рот, оставалось довольствоваться лишь тем, что не успели спрятать советские специалисты.

Тем временем Павлов, великолепно говоривший по-испански, очень вежливый, но довольно угрюмый и немногословный, дождавшись, когда закончится, как он сказал, «проправительственная вакханалия», выбрал момент, остался наедине с Раулем и неожиданно проговорил по-русски:

«А я ведь у вашего деда учился!»

Эта фраза была для Рауля паролем, после чего Павлов показал Раулю, где спрятана та часть оборудования, которую не удалось вывезти, и попросил, не приказал, а попросил ее сберечь. Этого для исполнительного Рауля было вполне достаточно.

Все русские и кубинцы были выгнаны с острова. И только для Рауля сделали исключение: скорее всего, потому, что он смог убедительно доказать, что для новой власти он не только не представляет никакой опасности, но и даже может принести пользу. Так Рауль остался один. С теми местными, кто работал у русских, он поддерживал добрые, но официальные отношения. Он шел на любые уловки, чтобы сберечь то, что ему было поручено охранять.

Из никарагуанских газет Рауль узнавал все новости в мире: и о Перестройке, потом и о развале Советского Союза – эти вести не только глубоко взволновали, но и взбесили его. Все, ради чего жил и подвергал себя смертельному риску его дед и погиб его отец, было в одночасье поругано и уничтожено какими-то жалкими карьеристами и властолюбцами – именно так он в своем глухом одиночестве воспринимал Горбачева и Ельцина.

Несмотря на то что деньги, оставленные Павловым, давно закончились, Рауль продолжал оставаться на вверенном ему посту, сберегая тайну, достойно исполняя до конца свой долг и ожидая посланцев партии, которая, он был твердо уверен в этом, не могла забыть о нем, своем верном солдате.

Задавая Савелию вопрос:

«Вы из Москвы?»

Рауль страстно желал услышать согласованный с Павловым пароль:

«Да, и хорошо помню сеньора Хосе!».

Но Савелий не знал этих слов. И хотя этот русский парень ему чем-то понравился, Рауль отогнал возникшее чувство симпатии. Русский из современной Москвы, да еще прилетевший из Нью-Йорка, из главного логова врага, никак не мог быть ему соратником и другом.

И Рауль опять замкнулся в своем гордом одиночестве, снова набираясь терпения для бесконечного ожидания связного…

* * *

Наткнувшись на непреодолимое препятствие в виде многометровой бетонной подушки и не добившись ничего путного от Рауля, Савелий понял, что дальнейшее его пребывание на острове в данных обстоятельствах лишено всякого смысла. Щедро заплатив старому Киламбе и тепло попрощавшись с Око-таль, Савелий решил вернуться в Нью-Йорк. Когда он прилетел в международный аэропорт Манагуа, Самсон встретил его радостно-счастливой белозубой улыбкой. По всей видимости, этот сюрприз устроил ему старый Киламбе.

– Очень рад видеть тебя, Самсон! – радушно проговорил Савелий.

– Нет, это я рад видеть уважаемого гостя моей страны! – с важностью произнес тот, продолжая улыбаться, потом протянул Савелию какой-то внушительный пакет.

– Что это?

– Подарок для вашей любимой!

– Но что это? – повторил Савелий.

– Игуана! – произнес он с таким видом, словно вручал ему действительно царский подарок.

– Игуана? – растерялся Савелий.

– Да, царская игуана! – кивнул тот и тут же поправил сам себя: – Царица среди игуан! – Самсон подцепил кусок плотной бумаги и приоткрыл Савелию одну сторону клетки, в которой действительно сидела живая игуана какой-то удивительной расцветки. – Такая расцветка бывает только у этой разновидности, – пояснил он. – А царской ее прозвали за эту вот корону вокруг головы… Видите?

– Да, действительно очень похоже на корону, – проговорил Савелий, размышляя о том, как бы отказаться от такого лестного подарка. – Спасибо, конечно, но я не могу принять столь ценный подарок…

– Если бы вы сами собрались его купить, то он действительно обошелся бы вам в тысячу баксов, а мне он стоил всего семьдесят пять долларов. – Самсон гордо выпрямился.

– Но я все равно не могу его принять!

– Почему? – насторожился парень.

– На таможне не пропустят, – ляпнул Савелий первое, что пришло в голову.

– Таможенную пошлину я уже оплатил, а для американских таможенников наша эпидемстанция выдала официальный сертификат, который признают ваши власти, вот! – Он вытащил из-за пазухи документ и вручил Савелию. – Можете не беспокоиться: мной и моими приятелями уже был запущен пробный шар месяца три назад, и все прошло как надо.

– Надеюсь, что и мой сын будет доволен, – вздохнул Савелий…

– И не сомневайтесь! – обрадованно воскликнул тот. – А теперь пошли к машине…

– Зачем? – нахмурился Савелий.

– Как зачем? Помнится, вы вроде бы хотели взглянуть на мои картины, или раздумали?

– Ни в коем случае! – возразил Савелий, а про себя чертыхнулся: и как это он мог забыть о своем обещании? – Просто я не ожидал, что ты их привезешь сюда… – пояснил он.

Когда Самсон открыл багажник, Савелий даже присвистнул от удивления: на него смотрело его собственное изображение! Картина была написана в столь необычной манере, что Савелий несколько минут стоял, молчаливо рассматривая ее, и никак не мог понять, каким образом художник добился того, что изображение казалось объемным. Кроме того, сам сюжет картины был настолько оригинален, что ее можно было рассматривать сколь угодно долгое время и все равно находились все новые и новые неожиданные детали. Казалось, что все нарисованное на этой картине живет своей собственной, особой жизнью. Это впечатление усиливалось еще и тогда, когда ты начинаешь, как бы играть с ней: застыл ты – застывает и картина, начинаешь двигаться – оживает и она.

Центром композиции был сам Савелий, чуть сбоку от него раскинулось море. В первый момент кажется, что изображенный на картине Савелий смотрит на тебя, но стоит вглядеться – и начинаешь понимать, что взгляд Савелия направлен в море, на одинокий, затерявшийся среди вздымающихся волн белый парус. Но когда зритель утверждается наконец в этой мысли, его вдруг начинают обуревать сомнения: прав ли он? И как только появляются эти сомнения, то его внутреннему взору открываются бескрайние просторы Великого Космоса, и становится понятно, что взгляд Савелия направлен именно в этот Космос, несущий в себе заботу обо всей Вселенной.

Однако этим не закончились странно удивительные откровения художника: Савелию вдруг показалось, что в причудливых хитросплетениях облаков он увидел едва заметное изображение Розочки. Это было столь неожиданно, что Говорков даже вздрогнул.

– Ну как? Нравится? – чуть слышно поинтересовался Самсон, боясь нарушить состояние Савелия.

– Нравится? – недовольно переспросил Савелий. – Еще ни разу я не испытывал такого волнения, рассматривая картину! – с искренним восторгом воскликнул он. – Скажи, как тебе удалось так точно угадать ее лицо?

– Разглядели все-таки? – Самсон довольно улыбнулся во весь свой рот, обнажив жемчуг зубов. – Я так старался спрятать ее в облаках, а вы отыскали…

– Ты не ответил.

– Как можно ответить на вопрос: чем пахнет небо? Какой запах у Космоса? Вот вы, например, можете сказать, какого цвета счастье? – проникновенно спросил художник. – Просто я почувствовал ее лицо в ваших счастливых глазах! Поверьте, это действительно так! Я ответил на ваш вопрос?

– Кажется, да… – неуверенно ответил Савелий и вытащил портмоне.

– Как можно, сеньор? – чуть обиженно заметил Самсон и прикрыл ладонью руку Савелия. – Такой оплате, какой вы только что одарили меня, я имею в виду ваше внимание, может позавидовать любой художник. – Его глаза просто сияли от удовольствия.

– Хорошо, не хочешь взять деньги за свою работу, прими их на подарки своей семье, – сказал Савелий и вытащил из портмоне триста долларов.

– Хотя вы и хитрите, я возьму эти деньги, – смущенно проговорил он и с искренним восторгом добавил: – Я очень рад, что судьба свела нас, и очень завидую тем людям, которые имеют возможность постоянно общаться с вами.

– Общение со мной иногда таит в себе и опасность, – тяжело вздохнул Савелий.

– Лучше с одним потерять, чем с другим приобрести, – философски заметил Самсон…

Савелий знал, что они расстаются с Самсоном ненадолго, и, тем не менее, ощутил некоторую грусть…

* * *

Как и обещал Самсон, никаких сложностей с царской игуаной не было ни со стороны никарагуанских властей, ни со стороны американских.

Нужно было видеть реакцию маленького Савушки при первом знакомстве с этим экзотическим животным. Реакция была столь неоднозначна, что Савелий тут же бросился запечатлеть их на видео. Сначала страх, потом настороженность, любопытство, снисходительность, а потом и взятие игуаны под свое покровительство. Маленький Савушка настолько сдружился с этим необычным животным, что иногда просто бесцеремонно таскал его за хвост.

Нужно заметить, что игуана безоговорочно приняла покровительство нового хозяина и спокойно реагировала на все его вольности. Но стоило кому-то другому повторить эти фамильярности, как она тут же принималась шипеть, недовольно постукивая по полу мощным хвостом…

* * *

Когда Савелий появился перед домом Розочки, он еще не успел позвонить у ворот, а она уже спешила ему навстречу и радостно бросилась на шею, словно они не виделись долгие месяцы.

– Почему ты не сообщил о своем приезде? – недовольно шептала Розочка ему на ухо. – Я тут вся извелась и совершенно замучила звонками Майкла. Он конечно же успокаивал меня, говорил, что все время поддерживает с тобой связь и что у тебя все хорошо, но я-то чувствовала, что он меня обманывает, ведь так?

– И так и не так, – виновато ответил Савелий, – постоянной связи у нас действительно не было, но если бы мне понадобилась помощь, то ему тут же сообщили бы, и помощь не заставила бы себя ждать, – решился соврать он.

– Не хитри, Савушка! – оборвала Розочка, строго глядя в его глаза. – Никарагуа не ближний свет, чтобы в любой момент могла прийти помощь…

– Но ты же видишь, я в полном порядке, даже царапины нигде нет, – сказал он и тут же пожалел об этом.

– Нет? Значит, могли быть не только царапины, но и что-то серьезнее? – мгновенно подхватила она.

– Ну, что ты, Розочка, это говорится просто так, как бы для красного словца, – смутился вконец Савелий.

– Савушка, никогда не смей мне врать! Никогда не щади меня и мои нервы! Мне гораздо спокойнее перенести правду, любую, даже самую страшную, чем, не зная правды, придумывать всякие ужасы. – Она печально посмотрела на него, как бы ожидая ответа.

– Хорошо, милая, твердо обещаю: никаких недомолвок! – Савелий поднял перед ней правую руку и, как в американских фильмах клянутся актеры перед судьей, торжественно произнес: – Только правду и ничего, кроме правды! Клянусь! Во всяком случае, в тот момент, когда мы с тобой с глазу на глаз!

– Снова хитришь?

– Ни в коем случае! – возразил Савелий. – Иногда бывают ситуации, когда сообщить правду через посторонних людей или говорить ее по телефону означает подставить себя самого, а может быть, и ценных людей, – пояснил Савелий.

– Ладно, будем считать, что отговорился, – со вздохом согласилась Розочка, но глаза ее продолжали оставаться печальными и странно грустными. – Когда свадьбу будем справлять? Ты же обещал: после твоего возвращения.

– Я всегда выполняю свои обещания, ты же знаешь!

– Знаю, потому и спрашиваю: когда?

– Можно я отвечу после того, как переговорю с Майклом?

– Извини, ты прав: сначала нужно отчитаться в выполнении задания, – рассудительно согласилась она. – Хочешь, я отвезу тебя к генералу сама?

– Не стоит, милая, за мной уже послана машина. Родная, ничего не случилось такого, о чем бы я должен был знать?

– Надолго ты к нему? – не отвечая на его вопрос, спросила Розочка.

– Как получится… – сказал он и как бы про себя проговорил: – Такое впечатление, что ты, девочка моя, о чем-то недоговариваешь…

И вновь Розочка уклонилась от ответа, словно и не слыша вопроса:

– Ладно, будешь выезжать от него, позвони: хочу, чтобы мы с тобой где-нибудь посидели вдвоем.

– Замечательная мысль! – постарался улыбнуться Савелий, затем пристально посмотрел ей в глаза, которые Розочка не отвела в сторону, чмокнул ее в губы и добавил: – Картина – мой подарок тебе: сама реши, куда ее повесить! А клетку с драконом пока припрячь и не показывай Савушке: сам хочу ему вручить…

– С драконом? – удивилась Розочка.

– Нет, конечно, – улыбнулся он, – но очень похоже. Ладно, милая, пока! – Савелий еще раз чмокнул Розочку и быстро пошел к выходу.

– Думаешь, машина приехала? – спросила она.

– Не думаю, знаю!

– Шутишь! – Розочка бросилась к окну, из которого можно было увидеть останавливающийся у дома транспорт. – Надо же, действительно стоит машина Майкла! – удивилась она. – И как ты ее только услышал?

– Не услышал – почувствовал! – многозначительно проговорил Савелий, подняв кверху указательный палец, потом не выдержал и рассмеялся: – Господи, да я ее в окно увидел!

– Ух, ты какой! – Она игриво погрозила ему пальчиком.

А Савелий помахал ей на прощанье рукой и через полчаса уже входил в просторный кабинет генерала Джеймса.

– Привет, дорогой Савелий! – обрадованно воскликнул тот, поднимаясь ему навстречу.

Они обнялись, похлопывая друг друга по спине и не скрывая радости от встречи.

– Ну, какие новости? – спросил Савелий, усаживаясь в кресло.

– Новости? – В глазах генерала промелькнула некая тревога. – Ты имеешь в виду Америку или Россию?