Текст книги "Василий Аксенов – одинокий бегун на длинные дистанции"

Олег Сакмаров[200]200
  Олег Адольфович Сакмаров (р. 1959), легендарный российский рок-музыкант, автор стихов и песен, музыковед. Играл в группах «Аквариум», «Наутилус Помпилиус», ныне участвует в спектаклях театра «Ленком». Известен также под прозвищем Дед Василий.


[Закрыть]

Василий Аксенов был удивительным жизнелюбом. Он ценил жизнь во всех ее проявлениях, любил ее фактуру, колорит. Великий писатель был гением дружбы, его романы насыщены удивительными историями, приключившимися с ним самим и его друзьями. И я горжусь, что несколько любимых им сюжетов связаны со мной, а шире – и с рок-н-роллом.

Наша дружба с Василием Павловичем началась с концерта «Аквариума» весной 1997-го в Вашингтоне, в старинном «Гастон-холле» Джорджтаунского университета. Здание это XVIII века, что для Америки очень ценно и исторично. Его усердно берегут, поэтому то, что произошло в этот вечер, ни в какие американские ворота не лезло.

Битком набитый зал, играем в акустике (то есть без барабанов). В середине концерта под очень высоким потолком начинает ритмично выть пожарная сигнализация. Заметим, что до этого момента концерт уже час как двигался довольно спокойно. Полиция попыталась начать эвакуацию, группа перестала играть, но зал не хотел уходить – много русских, хотя заметно меньше, чем на других концертах в Америке. Тупиковую ситуацию довелось разрешить мне. В тот момент я увлекался трансовой электронной музыкой, и ритмичные гудки сигнализации показались мне идеальной подкладкой для импровизации. Я начал играть на флейте, публика возбудилась, пустилась в пляс, меня поддержал Сережа Щураков на аккордеоне, все вместе это вылилось в какой-то кибер-фолк. Энтузиасты выстроили живую пирамиду высотой несколько метров и выключили сигнализацию под потолком. Концерт продолжился, Борис Гребенщиков запел. Играли еще часа два! Все это завершилось полным триумфом. На следующий день столичная пресса писала, что русская группа добилась успеха благодаря «домашней заготовке»: американцы подумали, что это было специально подготовленное шоу!

На том концерте был Василий Аксенов, который жил тогда в Вашингтоне. И на следующий вечер наш знакомый Илья Левин[201]201
  Советский диссидент, в эмиграции, с 70-х годов прошлого века, впоследствии американский госслужащий.


[Закрыть] – удивительный человек, достойный отдельного романа, – устроил у себя на квартире прием, куда пригласил и Аксенова.

Окна с видом на Капитолий, рядом с нами – великий писатель с маленькой собачкой на руках – ситуация головокружительная. Отношение к Василию Аксенову у меня с юности было особенное. Он, как и я, из Казани, моя мама чуть ли не в одной школе с ним училась, на одной улице жили. Много было разговоров с детства об этом. И книги его я читал не только как литературное произведение, но и как единую хронику жизни удивительного человека. А книга его матери Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» перевернула мировоззрение и стала настольной для меня. Трудно мне было запросто подойти к Аксенову, но когда осмелился – завязался интереснейший разговор. Я тогда был под впечатлением его романа «В поисках грустного бэби», а автор с таким жаром принялся комментировать мои слова о книге, что неловкость рассеялась мгновенно. Василий Павлович – я всегда его впоследствии так звал – оказался изумительным собеседником, замечательным рассказчиком, деликатнейшим человеком с тончайшим чувством юмора. А за этим была глубина, не позволявшая забыть, какой титан рядом с тобой так просто говорит, рассказывает свои интересные истории и слушает твои.

По его книгам я знал о любви Аксенова к джазу и недоверии к року. Но после вашингтонского концерта его отношение к нашей музыке изменилось, что имело серьезные последствия для моей судьбы. Василий Павлович увидел во мне благодарного читателя, интересовался моим мнением по поводу каждого своего нового романа, дарил книги с трогательными автографами. Спрашивал, что происходит в моей музыке, что нового у Гребенщикова. В 1999 году он серьезнейшим образом содействовал присуждению Гребенщикову премии «Триумф» и был на нашем лауреатском концерте в зале Чайковского в Москве.

Другая любопытная история произошла летом 2004 года. На родительской даче под Казанью, на крутом берегу Волги, я взахлеб читал только что полученный в подарок от Аксенова его новый роман «Кесарево свечение». Книга так поразила меня, что я взял в руки мобильник и набрал номер Аксенова в Биаррице. Мы долго разговаривали о книге, а в конце он спросил, откуда я звоню. Услышав ответ: «Из деревни Ташевка Верхнеуслонского района Татарии», – Аксенов пришел в восторг. Оказывается, в этой заволжской глухомани он бывал мальчиком много раз и даже сейчас не может вообразить, что оттуда можно по телефону запросто позвонить в глухомань французскую. И я хорошо понял его изумление, ведь еще в 90-е годы оттуда дозвониться даже до Казани было невозможно. И понятно, что дело даже не в техническом прогрессе. Аксенов говорил как бы со своим страшным и прекрасным советским детством. Этот телефонный мост Верхний Услон – Биарриц он частенько вспоминал впоследствии.

В ходе этой упоительной беседы возникла идея подготовить совместный творческий проект, где писатель читал бы стихи из своих романов, а я – создавал импровизированный музыкальный контрапункт на флейте и саксофоне. Уже через месяц мы встретились в Москве, у него дома, в знаменитой сталинской высотке на Котельнической набережной.

Репетиции были своеобразными: Аксенов угощал нас с женой Кирой привезенными из Франции деликатесами и рассказывал удивительные истории про этот легендарный дом. И эпиграфом к повествованию служила обнаруженная им на оконном стекле малюсенькая надпись: «Сделано зэками».

Результатом такого репетиционного процесса стало первое наше совместное выступление. Случилось это в сентябре 2004-го на моем бенефисе в большом московском рок-клубе «Б2»[202]202
  Клуб «Б2» вырос из «Бункера» (отсюда двойка в названии), давно вышел за рамки классического клубного формата и приобрел статус одного из самых популярных культурно-развлекательных центров Москвы. В октябре 2011 г. клуб отметил 10-летие.


[Закрыть]. По сути это был большой рок-фестиваль, где я играл со многими своими друзьями и выступал со своей группой. По плану мы с Аксеновым должны были выступить после моего дуэта с Борисом Гребенщиковым. Но за полчаса до выхода на сцену БГ попросил меня: «Давай сыграем перед Аксеновым!». Борису явно захотелось, чтобы Василий Павлович послушал его песни. А потом он сам послушал наше с Аксеновым выступление. И это было так символично и трогательно – два гениальных творца, символы разных эпох и поколений вместе, рядом на одном концерте… Я не знал, как молодая аудитория примет выход Аксенова со стихами и волновался из-за этого. Все получилось просто замечательно: великий писатель оказался прекрасным артистом, очень ритмичным и чутким к музыкальному сопровождению. Мы с барабанщиком Валерием Грошевым старались подчеркнуть музыкой тонкие психологические нюансы стихов. В результате получился интересный фри-джаз. После концерта я спросил у Василия Павловича: «Как вам удалось не стушеваться перед рок-аудиторией и так быстро овладеть ею?». Он ответил своей характерной улыбкой: «А у меня большой опыт преподавательской работы в американских университетах!».

Я очень рад, что весь этот концерт был снят на видео и впоследствии выпущен отдельным фильмом на лейбле «Геометрия».

А история с первым просмотром этого фильма дома у Аксенова до сих пор в моей коллекции самых дорогих воспоминаний. Мы с супругами разместились за красиво сервированным столом, пятым человеком в компании оказался старый друг семьи Аксеновых поэт и писатель Владимир Мощенко, автор романа «Блюз для Агнешки» с предисловием Василия Аксенова («Рожденный в джазе»). После чудесного ужина, приготовленного женой Аксенова Майей – о ней можно говорить бесконечно, – мы разместились на диване и начали смотреть и слушать концерт. В фильме перед выходом Аксенова я представляю писателя рок-аудитории, говорю о нем много хороших слов. В этот момент Аксенов встрепенулся, вскочил с дивана и произнес прямо-таки по-мальчишески: «Майя, Володя! Смотрите, как про меня люди говорят! А вы все – Вася да Вася!». И после этого внимательно послушал все выступление и долго потом восхищался получившейся поэтическо-музыкальной симфонией…

Таким образом, мы с 2004 года стали регулярно вместе выходить на сцену, где он великолепно читал свои стихи из романов, а я один (на флейте и саксофоне) или с друзьями аккомпанировал ему. Мы играли в Москве и Питере, выступали вместе на презентациях всех его новых книг, в том числе и книги «Вольтерьянцы и вольтерьянки» в московском клубе «Билингва». Василий Павлович сказал тогда, что у его сына Алексея есть фото – мы на сцене, а за нами Белла Ахмадулина и Борис Мессерер сидят. А на презентации романа «Редкие земли» Аксенов доверил мне не только на флейте поиграть, но и мои песни попеть. Я был счастлив, что он признал меня не только как музыканта, но и как автора, как поэта.

Незабываемый праздник Аксенов устроил 7 ноября 2007 года в ЦДЛ, где праздновал свое 75-летие… Там со сцены зала ЦДЛ он снова читал свои стихи под музыку, снова мне довелось попеть для него, выступали великие писатели, блистателен был Михаил Козаков. А потом Василий Павлович пригласил самых близких в легендарный ресторан ЦДЛ – культовое место всей нашей литературной истории последних десятилетий. И там я на секунду почувствовал себя персонажем какого-то его еще ненаписанного романа.

А в декабре 2007-го, совсем незадолго до его инсульта, мы выступили вместе на презентации книги его стихов «Край недоступных Фудзиям». Аксенов почти полтора часа читал, а мы с друзьями – Лешей Кравченко на гитаре и Валерой Грошевым на перкуссии – ему аккомпанировали. Какое счастье, что я организовал видеозапись этого концерта и многоканально записал звук на свой компьютер. «Материал получился очень интересный, можно будет сделать из этого уникальный поэтико-музыкальный фильм», – думал я тогда. А теперь понимаю, что это было, наверное, последнее концертное выступление в жизни великого писателя… От самих этих слов не по себе, невозможно представить, что Василия Аксенова уже нет рядом. А на экране он живой, гениальный, светящийся. Красивый, любимый всеми, навсегда молодой… В марте 2008 года мы должны были вместе поехать в целое концертное турне по Украине. Организаторы говорили, что все билеты проданы. Но Василий Павлович оказался в больнице… Борис Гребенщиков написал мне в день смерти Василия Аксенова: «Он был титаном старой закалки; таких больше не делают». Лучше не скажешь.

Мария Ремизова[203]203
  Мария Станиславовна Ремизова (р. 1960), критик, прозаик.


[Закрыть]

На самом деле это было совсем-совсем недавно – каких-нибудь двадцать, ну двадцать пять лет назад. А кажется, что прошла вечность – так сильно все изменилось, почти до неузнаваемости. Тем, кто не жил тогда, и не объяснишь, как это было. «Как дешево стоили книжки!» – удивляется мой младший ребенок, заметив на обратной стороне обложки цену в какие-нибудь 37 коп. «Да, – говорю я, – дешево. Только ни фига не купишь» – «Ну да, понимаю, – с важным видом кивает он. – Вы тогда были бедные, у вас не было денег».

Вспомним, как же тогда было…

Бедные? Ну да, правда, мы были бедные. Мы были жутко молодые, мы были свободные, мы были идеалисты до мозга кос-тей. Мы свято верили, что мир можно изменить к лучшему, если мы сами задерем для себя планку выше небес, и карабкались к этой планке, сами себе выстругивая следующую ступеньку на своей лестнице в небо…

И еще мы читали. Читали как сумасшедшие, днями и ночами напролет. Истина сияла нам, как Вифлеемская звезда, указывая путь прямиком к вратам рая. В каждой книге мы искали знаки этой истины, умудряясь вычитывать ее отовсюду – начиная с древних греков и заканчивая «Метрополем».

По правде сказать, «шестидесятники», почти годившиеся нам в отцы (в младшие братья наших отцов), не были для нас серьезным авторитетом. Их идеалы, порожденные хрущевской оттепелью, казались нам слишком ограниченными. Мы ориентировались на другие 60-е – на Великий Карнавал, охвативший Америку и Европу, как раз когда мы появлялись на свет, и потому волей-неволей уловили и впитали отголоски необъяснимой энергии, хлынувшей тогда в мир, а потом почему-то столь же необъяснимо отпрянувшей. Здесь, в этом наглухо отгороженном от остального мира палисаднике за железным забором, мы были последними хилыми бутонами Flower Power и со скрупулезностью нищих собирали вокруг себя чудом залетевшие сюда крохи нашей Великой Идеи.

Под этим углом зрения были освоены аксеновские «Поиски жанра», где странноватый чувак без какой-либо внятной прагматической цели колесил по дорогам на своих новеньких «Жигулях» и брал стопщиков… Ух, это был, кажется, самый первый раз (72-й год!), когда на страницы отечественной прозы нелегально проскочило слово хиппи. Да мало того, что этот (ну такой похожий на битника! И от джаза он, кажется, тащился…) рассекал по нашим вожделенным трассам, он еще взял на борт («Возьми попутный груз!» – на все лады мусолили мы любимый лозунг, украшавший обочины нашей все более и более застойной родины) нашего – нашего! – брата, позволив ему сочинить стихи про четырнадцать каких-то там чокнутых, и возил его с собой в своих вольных странствиях, позволяя нам любоваться одним из нас, таким красивым, с копной такого правильного, длинного хаера…

Так старшее поколение протягивало руку нам. И мы эту руку с благодарностью пожали. Потом (в 1976-м) появился «Круглые сутки нон-стоп» – про Америку, про то, как автор читал лекции студентам и все хотел выяснить, «как из ничего получается нечто?» – но так, помнится, ничего конкретного и не узнал, потому как творчество – дело таинственное и ни прямой, ни кривой линейкой его не померяешь. Проблемы творчества нас тогда волновали в наименьшей степени, но про Америку было интересно.

А потом… Потом были уже только ксеры. Потому что Аксенов сказал родине good-bye, и мы от всей души, честное слово, пожелали ему самого счастливого пути (потому как и сами тогда для себя подобного поворота судьбы отнюдь не исключали).

«Ожог», «Скажи изюм» читать было обязательно. Но самым козырным был, конечно же, «Остров Крым». Картинка, нарисованная Аксеновым, больше завораживала своей удивительной, прямо-таки бросающейся в глаза простотой. Видимо, и правда – все гениальное просто. Можно было год за годом, пункт за пунктом разоблачать совок – и вдруг оказалось, что можно разделаться с ним одним махом, сочинив удивительно смешную утопию с плохим концом, легким движением пера не допустив наступающую Красную Армию на последний плацдарм Белых (если чуда нет, его приходится выдумать – ну просто взял Сиваш и не замерз – всего и делов-то!) и изобразив нашу страну, какой она могла быть, если вычесть из мирозданья ненавистный совок.

И как же мы любили эту подаренную нам несуществующую родину, где все были свободны, веселы, счастливы – и были такими (похожими на нас дураками-идеалистами), что сами своими руками отдали свой обманом добытый у истории рай. Военно-патриотический праздник «Весна»… Даже сейчас вспомнишь, и до боли обидно – ведь как могло быть хорошо (теперь-то мы ученые, знаем, что в одну реку нельзя войти дважды). Но было там, в обидном печальном финале, еще одно маленькое чудо – когда советские летчики, получив приказ дать залп по лодочке, на которой пытались спастись от тяжелых объятий большой и страшной родины непокорные граждане республики Крым, взяли да выстрелили мимо. Ну не в людей же стрелять, спокойно объяснил придуманный Аксеновым персонаж, и в русской литературе занялась новая заря гуманизма…

Между прочим (но это, конечно, факт уже моей сугубо личной биографии), именно по поводу «Острова Крым» я написала свою первую критическую статью. Очень уж меня проняло, значит. Хотела было посмотреть, что я там тогда написала, искала-искала ту старенькую тетрадочку, так и не нашла. Жалко…

Виктор Есипов[205]205
  Виктор Михайлович Есипов (р. 1939), литературовед, пушкинист, поэт.


[Закрыть]

С Василием Аксеновым я познакомился летом 1980 года в Малеевке у Гали Балтер. Ну, не совсем в Малеевке, а в деревне Вертошино, что находится рядом с бывшим писательским домом отдыха. В этой деревне в начале 1970-х Галя и ее второй муж Борис Балтер, автор замечательной повести «До свидания, мальчики», построили дом, который повидал в своих бревенчатых стенах множество поэтов, писателей, художников, композиторов и просто хороших людей, друживших с Балтерами. Василий вместе с Майей, уже ставшей к тому времени его женой, приехали к Гале проститься перед отъездом за границу. Они уезжали с советскими паспортами, но было ясно – это очень надолго, если не навсегда. Накануне Олимпиады власти старались очистить Москву от нежелательных элементов, в категорию которых, помимо уголовников и проституток, включались за свое инакомыслие такие известные и весьма уважаемые граждане, как Александр Солженицын, Василий Аксенов, Владимир Войнович.

Между тем настроение у Аксеновых было вполне приличным (во всяком случае, при взгляде со стороны), разговор оживленным, застолье достаточно по тем временам обильным. Я тоже присутствовал за тем столом, но запомнилось немного. Василий восхищался каким-то дальневосточным капитаном рыболовецкого сейнера: «Представляете, – смаковал он, – на лету поймал за ножку пущенный в него стул, когда в ресторане завязалась драка!»… Запомнилось, что Вася и Майя были молоды и красивы и очень подходили друг другу, а на дворе стояло лето и уже зацветала липа.

* * *

Следующая моя встреча с ними произошла ровно через девять лет в Париже – кто бы мог подумать в 80-м, что Союзу «нерушимому» (как пелось в советско-михалковском гимне) оставалось так мало! Мы с моей женой Ирой, дочерью Гали Балтер, впервые выехали за границу по приглашению – перестройка уже давала о себе знать. Жили в центре, у Марсова поля и Эйфелевой башни, у Ириных подруг детства, замечательных сестричек Сони и Флоранс. Они познакомились с Ирой много лет назад путем, как это сформулировано в названии одной из ранних повестей Владимира Войновича, «взаимной переписки». Такие игры допускались в советское время: девочки из московской школы переписывались с парижскими школьницами. Потом парижанки однажды приехали в Москву, знакомство закрепилось и протянулось через всю жизнь. К тому же Соня и Флоранс унаследовали от отца любовь к России и неплохо усвоили русский язык.

Мы жили непосредственно у Сони на улице Федерасьон, но бывали и у Флоранс чуть ли не ежедневно, она жила в соседнем квартале на улице генерала де Лармината. В то же время, в июле 1989, в Париже были и Аксеновы, и Майя посчитала своим долгом опекать нас. В частности, справедливо полагая, что у советских граждан материальные возможности весьма ограничены (меняли по 170 рублей на нос), несколько раз водила нас в ресторан, например, в «Дары моря». Там подали каждому какое-то громадное металлическое двухъярусное блюдо, заполненное всяческими моллюсками, в том числе известными мне по русской литературе устрицами. На верхнем ярусе красовался доселе не виданный мною настоящий ярко-красный омар. Съесть все это было невозможно, Ира быстро сдалась, а я еще долго продолжал мужественно поглощать моллюсков…

Бывали мы и у Аксеновых: они остановились у их парижской подруги, известной переводчицы русской литературы Лили Дени[207]207
  Лили Дени, основательница Ассоциации литературных переводчиков Франции. Была удостоена почетной премии за перевод романа В.Аксенова «Москва-ква-ква».


[Закрыть] на бульваре Пастер. Из окон ее квартиры видна была эстакада с пробегающими по ней в обе стороны поездами парижского метро. Однажды Ира сопровождала Майю к ветеринару: аксеновский спаниель Ушик недавно захромал, и Майя решила выяснить, в чем дело, но не знала французского. Ира выполнила роль переводчицы. Результаты были неутешительны: у аксеновского питомца выявили перелом задней лапы, который в те годы не подлежал лечению. Майя была очень расстроена тем, что их любимец обречен. Вася отсутствовал: была какая-то конференция в Европе, кажется в Швеции. Мы увиделись лишь перед отъездом, и потом он провожал нас вместе с Майей: в машине, взятой напрокат, подвез до Северного вокзала, откуда уходил поезд в Москву. У самого вокзала он совершил какой-то не очень ловкий маневр, чем вызвал возмущение ехавшего сзади француза. Француз просигналил на полную мощь и промчался мимо. От этих проводов осталась надпись на титульном листе нью-йоркского издания книги «В поисках грустного бэби» (1987): «Ире и Вите, Gare Du Nord, все ищем Г.Б. Привет Москве».

* * *

В Москве Аксеновы начали появляться вскоре. Первый раз мы были у них в гостинице «Минск» на улице Горького, там в их номере была постоянная суета и столпотворение. В то же время был вечер Аксенова в Доме архитектора (в ЦДЛ, видимо, было еще нельзя), запомнившийся своей очень домашней, искренней атмосферой. Я в первый раз обратил внимание на то, как естественно и просто он держится на публике.

В августе 1991-го, во время путча, Василия в Москве не было, Майя была одна. Она остановилась у Войновичей в Астраханском переулке – им квартира недавно была выделена новыми властями взамен отобранной после отъезда в эмиграцию. За событиями, происходившими в ночь на 21 августа, Майя следила с балкона дома на углу Садовой и Нового Арбата, где до сих пор живет ее младшая сестра. 22-го вечером мы с Ирой, отоспавшись после бессонной ночи, которую провели в толпе у Белого дома, поехали к ней, в Астраханский переулок, праздновать победу. Квартира оказалась прекрасной планировки и очень большая. Войновичей не было в России. Мы с Майей обсуждали происшедшее, пили вино, восхищались Ельциным, радовались падению коммунистической диктатуры…

В следующий приезд из Америки Майе вернули квартиру в сталинской высотке на Котельнической набережной взамен отнятой во время их с Василием отсутствия в стране. Та квартира досталась ей в наследство после смерти предыдущего мужа, известного советского кинодокументалиста Романа Кармена. Новую дали в том же доме в соседнем подъезде.

А в августе 1996-го мы поселились в 15–20 минутах пешего хода от их дома, в Лялине переулке, вблизи Покровки. Квартира, бывшая коммуналка, требовала ремонта. Мы не располагали особенными деньгами, поэтому ремонт включал в себя лишь самые необходимые работы и длился около месяца. Весь этот месяц ночевали у Майи – это было ее предложение, от которого мы не смогли отказаться. Майя теперь не расставалась с пекинесообразным песиком, которого они с Васей купили с рук на Арбате в один из приездов в Москву. В профиль щеночек якобы напоминал Пушкина, за что и удостоился столь почетного имени. Василий утверждал, что их Пушкин ведет свою родословную от тибетских терьеров, что эти маленькие собачки несут охрану буддийских монастырей, прогуливаясь по высоким стенам обители, а заметив что-то подозрительное, поднимают отчаянный лай, чем привлекают внимание здоровенных мастифов, несущих охрану монастырских стен внизу, на земле…

С этого времени началось постоянное общение с Аксеновыми: мы часто бывали у них, посещали Васины вечера, участвовали в домашних торжествах. Пришедших всегда бывало больше, чем можно было бы усадить за стол. Поэтому Майя устраивала фуршеты. Среди гостей неизменно присутствовали Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, Александр Кабаков, Евгений Попов, Светлана Васильева, Таня Бек, Алексей и Ляля Козловы…

Сквозь толщу лет вижу здесь и ненадолго прилетевшего из Америки Майиного внука Ивана, широкоплечего обаятельного великана, увлеченно разговаривающего с дочерью Беллы Ахмадулиной Лизой. Это было его последнее посещение Москвы. В 1999 году случилась беда, от которой Майе никогда уже не суждено было оправиться: Иван то ли упал с крыши, то ли выпал из окна дома, в котором жил в Америке. Свидетелей не оказалось, что с ним произошло, осталось невыясненным.

На следующий год в издательстве «Изограф», где печатались тогда аксеновские романы, удалось выпустить книгу стихотворений Ивана (Иван Трунин «Буря сознания», М., 2000). Она открывалась Васиным воспоминанием о нем «Иван» и начиналась следующей фразой: «Летом 1988 года подобралась неплохая компания на острове Шелтер у побережья штата Нью-Йорк: Нисневичи Лев и Тамара, Эрик Неизвестный, Вася Аксенов, его спаниель Ушик, жена Васи Майя и ее внук, калифорниец Иван Трунин».

Переводы стихов (Иван писал на английском) выполнили студенты Литинститута из семинара Тани Бек, сама Таня, Михаил Генделев, Анатолий Найман, четыре стихотворения перевел я. Один мой перевод, о чем я узнал только через восемь лет, очень понравился матери Ивана Алене:

ХОТ-ДОГ

 
Не смерть страшна сама по себе —
Боюсь ощутить как прервется дыхание
Боюсь осознать интеллекта моего угасание
Боюсь театральности последнего жеста
Боюсь оказаться в руках незнакомых людей
Или испытать равнодушье друзей —
Так тоже бывает
Вообще я не смерти боюсь
А всего что ее окружает.
 

Пунктуация? Иван принципиально избегал знаков препинания, полагая, видимо, что фразы в стихах отделяются одна от другой (как и отдельные выкрики или словесные жесты) интонационно.

По случаю выхода книги осенью в Доме художника на Крымской набережной был устроен вечер его памяти. Помню Беллу Ахмадулину с Борисом Мессерером, Андрея Вознесенского с Зоей Богуславской, Михаила Генделева, Васю с Майей. Читали стихи Ивана, вспоминали автора, Алексей Козлов со своими ребятами играл джаз.

* * *

Осенью 2001 года вышла новая книга Аксенова «Кесарево свечение», которую он потом неизменно, с каким-то внутренним вызовом называл лучшей своей вещью. Я, к сожалению, не мог разделить с ним этой его убежденности, но никогда не сказал ему об этом: не отважился. Презентация проходила в Доме журналиста на Суворовском бульваре. Среди приглашенных запомнился Константин Боровой – фигура, весьма известная тогда и в мире бизнеса, и на политических подмостках. Василий читал отрывки из книги, отвечал на вопросы. Потом на него роем набросились журналисты, а публика отправилась на фуршет в соседнее помещение, где стол был густо уставлен закусками и выпивкой.

На подаренной нам книге автограф Василия без даты:

«Ирочке, Вите, Мише и Тилю от Васи, Майи и Пушкина.

В. Аксенов».

Миша – это наш сын, а Тиль – красавец зенненхунд, к тому же еще разноглазый: один глаз у него в нарушение генетики был голубой, что приводило в восторг знакомых. Тогда ему было два года…

В начале 2003 г. Василий предложил нам с Ирой вести его дела с издательствами – его литературный агент Тамара Васильевна стала его чем-то раздражать, что-то у них не сложилось. Ира поначалу хотела отказаться, считая, что деловые отношения с близкими людьми ни к чему хорошему не приводят, но в конце концов мы приняли предложение Василия. Он объяснял нам, что дел будет немного, что большинство его книг выходит в издательстве «Изограф», что директор издательства С.А. хороший парень. В завершение разговоров передал папку с договорами за предыдущие годы. К этому времени, по настоянию Василия, мы уже перешли с ним на ты и я называл его по имени.

Все переговоры поначалу вела Ира, потому что я днем был на работе. Переговоры, собственно, на первых порах заключались в том, что «хороший парень» С.А. в течение года не мог отдать небольшую сумму, которую задолжал от предыдущих изданий. Когда я возмущенно советовал Ире говорить с ним строже, она возражала, что не может так, потому что С.А., мол, ведет себя очень интеллигентно, каждый раз очень извиняется и обещает отдать долг в ближайший месяц, затем – в следующий месяц, затем – еще раз те же обещания…

* * *

Разумеется, мы стали бывать у Аксеновых еще чаще. Ходили пешком: через Казарменный переулок на Покровский бульвар, потом на Яузский бульвар, потом через Яузскую площадь. Однажды, когда уходили домой, Вася вышел с нами. На мосту через Яузу его узнал незнакомый парень-прохожий, остановил нас каким-то приветствием и попросил автограф. Но книги у него не было – он шел с концерта какой-то певицы. Поэтому он попросил Василия оставить подпись на программке концерта, где уже имелся автограф певицы. Получив желаемое, стал приглашать нас посидеть где-нибудь и «выпить по маленькой». Конечно, его приглашение не было принято, а после его ухода я сказал Васе пушкинское (из письма Наталье Николаевне): «Это слава!».

Первая аксеновская рукопись, которую он предложил мне прочесть до сдачи в издательство, была книга «Десятилетие клеветы», в которой были собраны все его выступления на американском отделении «Радио Свобода» во время эмиграции. Эти его выступления, конечно, расценивались в Советском Союзе как клеветнические. Отсюда и заглавие! Открывалась книга описанием встречи в Вашингтоне с очень известным советским литератором, бывшим близким товарищем, который был назван «Игреком». Шикарно одетый «Игрек», ввалившийся в дом Аксеновых около полуночи, устроил хозяину разнос за то, что он, Аксенов, отправился в эмиграцию, бросив друзей, наплевав на судьбу родины и т. п. Как признается Аксенов на этих страницах, он один из всей эмиграции не верил до этого момента в слух о том, что «Игрек» сотрудничает с ГБ. Но после этой встречи поверил. Такова суть эпизода, на котором я сейчас остановил внимание. Я не сразу понял, кто стоит за обозначением «Игрек». Спросил, Василий удивился моей недогадливости, но отказался назвать имя: «Он поймет!», – ответил с суровой усмешкой. Правда, через некоторое время сообщил мне, что решил назвать своего приятеля «Игреком Игрековичем»: «Так будет понятнее», – пояснил он. Я к тому времени уже догадался, о ком идет речь, и сказал об этом. Василию не удалось скрыть довольной улыбки, он попытался было что-то возразить, но очень вяло.

* * *

В 2003 году мы с Ирой по очереди побывали у Аксеновых в Биаррице, где они обосновались года за два до этого. Ира посетила их летом, я в конце сентября. Вместе уехать из дома мы не могли, потому что, кроме сына (к тому времени уже достаточно взрослого и в летнее время, как правило, дома отсутствовавшего), у нас ведь был еще зенненхунд Тиль, ощущавший долгое (в течение дня) отсутствие хозяев как трагедию. Поэтому об отъезде вдвоем на неделю и больше не могло быть речи.

Ира вернулась в восторге от Биаррица и с массой фотографий. Она пробыла в Биаррице дней восемь. Уезжала в Париж вместе с Аксеновыми. Встречалась с ними и в Париже. В частности, есть фотография, сделанная ею в одном из парижских ресторанов, на которой за столиком запечатлены четверо: Василий с Майей и Анатолий Гладилин со своей женой Машей.

Вслед за Ирой через какое-то время отправился я. Несколько дней провел в Париже у Ириных подруг, а потом с вокзала Монпарнас скоростным поездом уехал на юг, к Аксеновым. В поезде, рассекающем сельские просторы Иль-де-Франса, сразу же стало холодно от ледяного ветра, исторгаемого кондиционерами, пришлось достать из чемодана куртку. А через четыре с половиной часа на перроне ослепительно солнечного и знойного Биаррица меня встречал Василий. Мы обнялись, спустились к машине, и он повез меня на виллу Argol Ederra. Это их довольно скромный одноэтажный (но, правда, с подземным гаражом) дом. Здесь все дома называются виллами и имеют замысловатые для приехавшего из России названия, которые красуются на специальных табличках, установленных у входа во владение.