Текст книги "Рука-хлыст"

Глава 4
У него будет новый хозяин

Однажды я уже был там с Мэнстоном. Они не просят тебя позвонить им в офис. Мне даже кажется, они и сами не уверены в том, что у них вообще где-то есть офис. Это была квартира в Ковент-Градене, и я даже знал его имя, или, по крайней мере, то имя, которое было указано рядом с телефонным номером. Плащ не поднимался вместе со мной. Он остался снаружи, сидел на заднем сиденье машины и позевывал, а меня встретил его слуга. Не знаю его имени, но он был такой же сноб, как и Уилкинс. Он не стал тратить на меня много времени, потому что сразу понял, что я не постоянный сотрудник, как плащ.

Сатклифф полулежал в своем кресле и курил сигарету, небрежно закутавшись в старый вельветовый халат и поставив ноги на низенькую скамеечку. Сатклифф был маленьким и жирным коротышкой, но стоило поглядеть на его физиономию, как сразу становилось ясно, что он всегда был и будет важной шишкой. По брюкам и белой жилетке было нетрудно догадаться, что он только что вернулся с «приватного» обеда где-нибудь в Уайтхолле, где за портвейном они решали судьбу наций, не тратя на это так уж много времени, чтобы затем можно было быстро перейти к обсуждению шансов Англии в следующей серии испытаний. Но это не значит, что я недооценивал его.

Он приветливо улыбнулся мне и махнул рукой в сторону буфета. Я подошел и налил себе выпивки.

– Сигару?

Я покачал головой и закурил сигарету. У меня было предчувствие, что он молчит «по причине преступных намерений», а значит, должен вскоре расколоться.

Он обратился ко мне уже более холодно:

– Садись и не ерзай, Карвер.

– У меня аллергия на бюрократические проволочки. А где-то здесь точно лежит целый моток.

Он улыбнулся и спросил:

– Твой паспорт еще действителен?

– Он всегда действителен.

– А югославская виза у тебя есть?

– Нет.

– Отправишься за ней завтра. Заплатишь шиллингов пятнадцать. Или, может, семь шиллингов и шесть пенсов.

– Как скажете.

– Скажу. Но это не приказ.

– Когда же будет приказ?

– Никогда. Ты свободный гражданин, занимающийся частным бизнесом. И это свободная страна.

Я взглянул на него через край стакана. Казалось, он говорил совершенно искренне, и я ответил:

– Так вот ради чего была развязана Столетняя война, а также многие другие. Но если бы я потребовал восстановления лицензии, или что там у вас, это вызвало бы определенные затруднения. Полиция взяла себе за привычку нанимать меня, чтобы двадцативосьмимильный лимит превратить в тридцатимильный. Честному человеку тяжело зарабатывать на жизнь. Я могу отказаться от всего этого и найти себе другую работу.

Сатклифф хихикнул:

– Ты должен был последовать совету Мэнстона и начать работать с нами.

– Нет уж, спасибо.

– Но ты не можешь винить нас в том, что мы иногда используем тебя – человека с такими талантами. На этот раз мы увеличим гонорар.

– Я бы предпочел поехать домой.

– Нет, – сказал он, уныло покачав головой, – ты останешься.

Упорствовать не имело смысла. Когда меня привезли сюда впервые, я попытался было спорить, но ничего не вышло. На этот раз я не стал даже пытаться.

– В чем суть дела?

Сатклифф встал и отправился за водой; проходя мимо меня, он взял мой стакан и налил мне виски.

– Ганс Стебелсон и Кэтрин Саксманн. Они нас интересуют.

Вот так история. Я подумал, знает ли он, что меня тоже очень сильно интересует один из перечисленных людей. И решил, что нет.

– И чем я могу быть полезен?

– Ганс Стебелсон собирался дать тебе особое задание. Это доказывает, что у него хорошее чутье. Он не мог бы найти лучшего человека для своего дела.

– Это что, комплимент?

– Нет, я действительно так думаю. Ты умен. В тебе есть жажда наживы.

– А в ком ее нет?

– И ты не можешь устоять при виде красивого лица и вертлявых ягодиц.

– Слава Богу.

– И ты становишься упрямым как осел, когда тебе пытаются противоречить.

– Прекрасная рекомендация. Я отпечатаю ее, а вы подпишете.

Сатклифф водрузил ноги на скамеечку и уставился на одну из модернистских картин, висевших на стене. Не глядя на меня, он произнес:

– Ты примешь его предложение и будешь работать на него с полной отдачей, держа с нами связь и сообщая обо всем.

– Работать на двух хозяев?

– И за два гонорара и возмещение двух статей расходов. Ты сможешь неплохо заработать, если только у тебя, Карвер, не появятся собственные идеи относительно твоего финансового благополучия. Впрочем, хотел бы предупредить тебя, что немало людей переломало себе пальцы, пытаясь запихнуть в свой бумажник слишком много денег.

– И вы ничего не скажете мне об этой загадочной истории? Вы могли бы, по крайней мере, намекнуть, что это в интересах государства, а может быть, всего мира или служб безопасности?

– Я думал, тебе все известно, – ответил Сатклифф, улыбаясь. – Так или иначе, но пока мы играем свои роли, не советую тебе недооценивать Стебелсона. Не придавай слишком много значения тем ошибкам, которые он совершает. Стебелсон делает это для того, чтобы ты пребывал в уверенности, что его легко одурачить.

– И как мне передавать вам информацию, если я буду в другом месте?

Сатклифф встал, и я понял, что беседа подошла к концу. Он поднял руку и приложил пухлые пальцы ко рту, деликатно прикрывая зевок:

– Возле тебя всегда будет кто-нибудь из наших людей.

– А если у меня возникнут сомнения?

– Спроси пароль.

– Какой еще пароль?

– Придумай сам. Такой, чтобы ты был уверен в его надежности.

– Ладно. Тогда – «мамаша Джамбо».

– Отлично. «Мамаша Джамбо». Он объявится сегодня в три часа в Брайтоне.

– Это хорошо. Я питаю слабость к лошадям и Брайтону.

К Брайтону особенно.

Мы направились к двери, и, остановившись в проходе, я вынул из кармана «беретту» – пистолет, который тайком вытащил из сумочки Кэтрин после обеда, поглаживая ее колено.

– А это? – Я показал «беретту». – Какое у меня будет прикрытие? Я имею в виду тот момент, когда я склонюсь над своим бумажником, пытаясь засунуть в него слишком много денег, и кто-то нападет на меня.

– У тебя есть право защищать себя и свое имущество, – ответил Сатклифф. – Но не этим. – Он взял у меня «беретту». – Мы дадим тебе другой. Нам нужно проверить этот пистолет, просто чтобы узнать, как он попал к Кэтрин Саксманн.

Я вернулся в машину, и плащ молчал до тех пор, пока мы не проехали здание парламента. Затем он спросил:

– Наняли на работу?

– Да, – ответил я.

Он хмыкнул, ясно давая понять, что не собирается тратить много времени на человека, постоянно на них не работающего.

В глубине души он был сторонником профсоюзов.

Я поднялся в свою пустую квартиру, к раковине, полной грязной посуды, и пустил горячую воду, удивляясь тому, почему они не приставили следить за Кэтрин кого-то из своих сотрудников. Может, сейчас у них слишком много работы или просто не хватает людей? Временный наемный работник, вот я кто.

Специальный посыльный доставил мне пистолет на следующее утро, в девять тридцать. Я расписался в получении и нераспакованным положил его на буфет. «Автоматический пистолет, один, Рексу Карверу для работы». Я позвонил Стебелсону и назначил ему встречу. По дороге в отель я вспомнил то, что сказал мне Сатклифф перед моим уходом. «Ты работаешь на двух хозяев, но в последний момент ты будешь выполнять наши приказания». «Последний момент». Это ни о чем не говорило.

Мне подумалось – хорошо бы, если бы Стебелсон хотя бы чуть-чуть удовлетворил мое любопытство – не обязательно правдой, но хотя бы такими словами, выслушав которые я перестал бы волноваться перед сном.

Когда я поднялся к нему в комнату, на подносе уже стояла бутылка шампанского. Пока я говорил, Стебелсон открыл ее. Прежде чем прийти сюда, я сделал короткий телефонный звонок.

– Кэтрин приехала в Лондон, – сказал я. – Она сказала, что остановилась в «Клэридже», но это не правда. Она мастерски умеет осложнять жизнь. На самом деле она остановилась в «Камберленд-пэлис» – со своим новым работодателем.

– Работодателем?

Он поднял свой стакан и держал его, уставившись на меня, словно обдумывал тост. Большая его рука немного дрожала, и я вдруг понял, что он нервничает или чего-то боится.

– Миссис Вадарчи, – сказал я и посмотрел на него. Но догадаться о том, значило ли что-нибудь для него это имя, было невозможно. Я продолжал:

– Она будет работать секретарем миссис Вадарчи. Это старая богачка с рыжими волосами. Они обе утром отправились в Париж.

Он отхлебнул шампанского и, не глядя на меня, спросил:

– Как она познакомилась с этой женщиной?

– В «Бутик Барбара». Кэтрин ей понравилась. А теперь вот они уехали из страны. Моя работа на этом закончена.

Он взял бутылку шампанского и подошел ко мне. Наполнил мой бокал, а затем остановился, глядя на меня, поджав губы. И я без труда догадался, что он собирается сказать. Иначе не могло быть – не стал бы Сатклифф просто так посылать за мной.

Он не разочаровал меня.

– Ваша работа будет окончена только в том случае, если вы откажетесь от путешествия за границу и значительного гонорара.

– Я не отказываюсь, но сначала мне хотелось бы узнать, что от меня требуется, а также получить разумное объяснение происходящему.

Он не торопился с ответом. У меня создалось впечатление, что он разгуливает по острию бритвы, не желая ни терять меня, ни рассказывать всего.

– Думаю, – ответил он, – что могу сказать: от вас требуется, чтобы вы последовали за Кэтрин. Вы же понимаете, не я главный во всем этом деле.

– Вы хотите сказать, что ваша история о нежной братской любви к Кэтрин не правда?

– Не совсем правда.

Похоже, он был довольно откровенен и испытывал даже некоторое облегчение.

– А как насчет разумного объяснения происходящему, на этот раз правдивого? Что все это значит?

– Это зависит от моего нанимателя. Думаю, я сумею уговорить его проинформировать вас. Или, по крайней мере, предоставить вам достаточно сведений, чтобы вы не беспокоились о законности моей просьбы.

– Вам не кажется, что мы зашли уже чертовски далеко, а вы все бродите вокруг да около? Или вы просто пытаетесь для начала прощупать меня, посмотреть, как я мыслю, и проверить на деле?

Он улыбнулся, и его крупное лицо на мгновение исказилось, затем взял блокнот и начал что-то писать.

– Вот адрес. Приходите завтра вечером, в шесть, спросите меня.

Стебелсон вырвал листок и протянул мне.

Сунув листок в карман, я сказал:

– Кэтрин знает, кто я. Она вытащила у меня из кармана визитку. Она сказала, что вы хотите жениться на ней. Или, если быть откровенным, что вы преследуете ее.

Он покачал головой:

– Это не правда. Я просто к ней привязан. Много лет назад ее семья сделала мне много хорошего. Кэтрин, как вы, возможно, уже поняли, скажет все, что может сыграть ей на руку. Я увижу вас завтра?

В его вопросе послышалась тревога.

– Да.

Когда я уже взялся за ручку двери, Стебелсон сказал:

– Хочу дать вам небольшой совет, мистер Карвер. Не влюбляйтесь в Кэтрин. Простите меня, если это звучит нахально.

Но, ради вашего же блага, вы должны устоять против этого соблазна.

Я успокоил его, слегка пожав плечами, но, спускаясь в вестибюль, подумал, что совет несколько запоздал. Тем не менее, как хороший мальчик, я сделал себе в мозгу пометку – соблазн, устоять. У конторки администратора я раздал бесчисленное множество обезоруживающих улыбок затем, чтобы просмотреть записи в книге посетителей, и дежурная закрыла глаза на мои не вполне законные действия.

Придя в офис, я не застал Уилкинс, она ушла на обед; на столе лежала записка.

"Мисс Кэтрин Саксманн звонила в 10.00.

Сообщение. Дать определенный ответ на вопрос по-прежнему не могу.

Если хочешь получить точный ответ, то мой адрес: Париж, Бальзака, 35-30".

Внизу Уилкинс приписала карандашом: "Бальзака, 35-30 – это адрес отеля «Георг V». Какое-то время я не мог сообразить, что Кэтрин имела в виду, в частности, что значит «ответ на вопрос». Затем вспомнил, что она обещала сообщить, если поймет, что любит меня.

В этот момент зазвонил телефон.

Я поднял трубку и услышал:

– "Мамаша Джамбо".

– Завтра уезжаю в Париж, – сказал я, – чтобы поболтать с одним человеком, который живет… – Я сунул руку в карман, вытащил листок и медленно прочел адрес.

Голос в трубке повторил его, а затем трубку положили.

* * *

Они проделали все очень грамотно, уложившись почти в тридцать секунд. Вечером, после десяти, я спустился вниз, чтобы отправить сестре в Гонитон письмо (я писал ей раз в три месяца), в котором сообщал, что на какое-то время уеду. Затем направился обратно, спокойно куря и раздумывая над тем, какого черта я вдруг решил рвануть завтра в Париж, и тут-то это и произошло.

Двое вынырнули со стороны входа миссис Мелд и втащили меня в тень. На голову мне накинули что-то вроде мешка, который плотно затянули вокруг шеи. Я внезапно оказался лежащим на спине, и сигарета, вылетевшая у меня изо рта, прижгла мне горло. Я взревел, подскочил, ухватил кого-то за лодыжку, но чья-то рука через мешок зажала мне рот. Затем меня уложили на землю и принялись обшаривать, и по тому, как они это делали, мне стало ясно, что работают профессионалы. Я чувствовал их ловкие пальцы, которые не пропускали ничего.

Ровно тридцать секунд. Я услышал, как они побежали, сел, быстро справился с мешком и через несколько секунд уже был свободен. Поднявшись, увидел машину, поворачивающую в дальнем конце улицы, и милую парочку, проходящую мимо, – они держались за руки так, словно катались на коньках. В двери показался мистер Мелд, он улыбнулся, выдохнув мощные пары пива.

– Хороший вечер, – сказал он.

– Да, приятный.

– Очень, очень хороший. – Он взглянул на пурпурное небо и улыбнулся. – Да, для Лондона это очень хороший вечер. – Посмотрев на меня, добавил:

– Вы знаете, что сигарета прожгла вам воротник?

Я отряхнул воротник, отказался от предложения зайти к мистеру Мелду, чтобы разделить с ним поздний ужин и посмотреть телевизор, а затем поднялся к себе, держа в руке мешок, который оказался моим мешком для обуви. Благодаря этому я узнал, что они у меня побывали. Я бы никогда не догадался об этом, если бы не мешок, который сестра подарила мне на Рождество. На нем маленькими голубыми цветочками было вышито слово «обувь».

Я налил себе выпивки, сел и стал медленно осматривать карманы. Они забрали парижский адрес и записку, которую оставила Уилкинс, а я положил их в карман. Я сидел, удивляясь всему случившемуся и раздумывая над тем, были ли пятнадцать процентов, которые добавил мне Сатклифф, достаточной компенсацией, учитывая тот факт, что слово, произнесенное типом, которого я ухватил за лодыжку, было единственным из четырех слов этого языка, известных мне.

Глава 5
Милый ребенок с подушкой

Уилкинс не одобряла моих поступков. Иногда я удивлялся, как она рискнула вложить деньги в дело, которое явно оскорбляло ее моральные принципы и коммерческое чутье. Я не верил, что она не уходит только ради удовольствия быть рядом со мной. Вся личная жизнь Уилкинс состояла из встреч с летчиком (он был финном), который остался работать у Насера после суэцкого кризиса. Она виделась с ним примерно раз в год. Может, подобная романтика была вполне по ней.

– Ваша беда в том, что вы надеетесь, что ваша жизнь будет более длинной, яркой и более волнующей, чем жизнь обычного человека, – сказала Уилкинс.

– Вы сравниваете меня с раскрашенным двухпенсовиком?

– Вы хуже. Неужели вы не знаете, что половина жизни обязательно бывает серой и скучной? Вы неисправимый романтик.

– Я с этим не согласен.

Она проигнорировала мое замечание и продолжала:

– Я проверяла ваш чемодан. Вы не положили туда запасного белья. Вам придется купить его в Париже.

Плащ ожидал меня в лондонском аэропорту, и мне, как важной персоне, был обеспечен самый заботливый уход. С пистолетом проблем не было. Но я бы предпочел что-то вроде «уэбли» – полицейскую модель с коротким четырехдюймовым барабаном калибра 8,0 или 9,5 миллиметров, который остановил бы даже слона, решившего подойти слишком близко. Мой же пистолет был изготовлен оружейной корпорацией «Винфилд» по лицензии «МАВ» во Франции и имел смешное название – «Le Chasseur»[4]4
  Охотник (фр.).


[Закрыть], выштампованное на барабане: калибр 5,5 миллиметров с магазином на девять патронов, еще один набор патронов в патроннике и автоматическое предохранительное устройство, которое при извлеченном магазине не позволит вам случайно выстрелить в себя или кого-то еще, если в патроннике остались патроны. Эта модель не была такой уж новинкой, и я решил, что человек, ведающий оружием у Сатклиффа, вытащил из своего запасника первый попавшийся ему пистолет. Впрочем, я не работаю на них постоянно, поэтому мне не стоит артачиться.

– Там тебя встретят. Они сняли тебе комнату. Отели все забиты, – сказал плащ.

Мне не понравилось то, что я услышал.

– Прошлой ночью на меня напали два советских ублюдка.

– Я знаю, – ответил он. – Мы видели.

– Ну спасибо.

– Что они забрали?

– Парижский адрес.

– Так мы и думали.

– Вы поднимете крик, если я потребую заплатить за воротник, прожженный сигаретой?

Он зевнул и ничего не ответил.

Самолет оказался наполовину пустым. Стюардессы были хорошенькие, но не вступали в разговоры, поэтому я, выпив большую порцию мартини, завалился спать.

В Ле-Бурже меня встретил человек по имени Роберт Казалис. Ему было около сорока, выглядел он молодо, но был непомерно раздут от мышечной массы, что обычно случается с бывшими гребцами. У него были рыжие волосы и честные карие глаза, которые, как я знал, ничему никогда не удивлялись. Я встречал его прежде один раз, у Мэнстона. Он не принадлежал к числу плащей. У него был гораздо более высокий статус.

Он отвез меня на квартиру возле Пале-Ройяль и, когда мы сидели в гостиной, бросил мне ключи.

– Не думаю, что ты пробудешь здесь долго. Но пока ты здесь, это все твое. Еда в холодильнике. Все работает. В отеле «Флорида» мы забронировали номер на твое имя – двухзвездочный отель на бульваре Малерб, на тот случай, если кто-то попросит тебя дать адрес. Содержание всех писем и сообщений, которые для тебя оставят, будут передавать каждое утро, в восемь, по телефону. Я припас тут немного виски. – Он направился к двери, а затем добавил:

– У нас нет на то четких правил, но я бы не стал приводить сюда без надобности случайных посетителей. Ну а если к тебе зайдут незваные гости, имей в виду, что комнаты звукоизолированны.

Я кивнул и спросил, не надеясь, впрочем, получить правдивый ответ:

– А где в эти дни будет Мэнстон?

– Бог его знает, к тому же это строжайший секрет. Но я не сомневаюсь, что он, будучи тихим провинциалом, неплохо проведет время. Всего хорошего! – И исчез.

Я принял душ. Стоял июнь, было жарко и влажно. Надев симпатичный легкий костюм, я вышел. Зашел в магазин, где купил шесть пар белья, а затем отправился в отель «Георг V» и, развалившись в шезлонге, постукивая пальцами по свертку, принялся наблюдать за жизнью отеля. До встречи оставалось три часа.

Они появились примерно через полчаса, и, увидев их, я понял, что они были в магазинах, возможно, на Риволи. Обе были обвешаны вешалками и тонкими квадратными пакетами, которые легко можно раздавить мизинцем. На Кэтрин был скромный костюм, который, очевидно, стоил безумных денег, и шляпка, приковавшая внимание всех, кто сидел рядом со мной. Она словно внезапно покинула бесприметную серость Брайтона и оказалась в другом мире: среди блестящей, на все плюющей толпы, которую интересовало лишь то, куда бы пойти поразвлечься. Пожилая женщина, шедшая рядом с Кэтрин, выглядела так, будто она покупала вещи в лавке старьевщика, и, лишь когда они подошли ближе, я понял, насколько ее одежда была дорогой. На миссис Вадарчи была черная фетровая шляпа, похожая на те, что носят римские католические священники. Шляпа гордо возвышалась на копне мелко завитых рыжих волос. Ее квадратное, мужеподобное лицо было покрыто морщинами, а под выщипанными бровями поблескивали голубые глаза. Зеленое, немного устаревшего фасона платье висело на ней так, словно она завернулась в театральный занавес, украшенный бахромой и припорошенный пылью на складках. Объемистую грудь украшали мощные бусы из жемчуга, а в правой руке она держала длинную черную трость с костяным набалдашником. Миссис Вадарчи выглядела как довольная жизнью, богатая старушенция, но у меня создалось совершенно четкое ощущение, что она при желании могла быть жесткой, упрямой и энергичной. Я слышал каждое слово из ее указаний клерку. Она велела поскорее прислать кого-нибудь, чтобы он заплатил таксисту. Говоря с клерком, она постукивала тростью по полу. Они с Кэтрин вызвали лифт, и у миссис Вадарчи был такой вид, словно она – бонна, сопровождающая испанскую инфанту. Если бы я знал, как близок был тогда к истине, я бы немедленно взял билет на ближайший самолет в Лондон.

Они вошли в лифт, и тут Кэтрин обернулась и увидела меня.

Она посмотрела прямо на меня, и лишь на секунду ее губы тронула слабая улыбка.

Затем я полчаса проверял свой французский, читая «Пари суар». Кэтрин спустилась вниз именно в тот момент, когда я собирался подняться наверх.

Она прошла через зал, села рядом и, сделав рукой легкий приветственный жест, который снова словно втянул меня в некий магический круг, взяла мою руку и принялась поглаживать ее.

– Милый, – сказала она, – это великолепно. Но я могу побыть с тобой лишь несколько минут. А то миссис Вадарчи рассердится.

– Кто она тебе? Тюремщица?

– Нет. Но одно из условий моего контракта говорит о том, что у меня не должно быть, как бы это сказать?..

– Ухажеров? Да, я твой ухажер.

– Поэтому, если увидишь меня с ней, не жди, что я поздороваюсь с тобой.

– Ладно, но я хотел бы обсудить с тобой чертову уйму вопросов.

– Хочешь получить ответ? Но ты мог бы просто позвонить мне.

– Ответ? Ну да. Конечно, я хочу получить его. Но у меня к тебе много других вопросов. Понимаешь, я должен поговорить с тобой.

Кэтрин улыбнулась, наклонилась и быстро поцеловала меня в щеку.

– Где ты остановился?

– В отеле «Флорида».

– Сейчас я спешу, я тебе позвоню. Мне пора. Она хочет, чтобы я помассировала ей лопатки.

– Что сделала?

– У нее опухоль. Я делаю ей массаж утром, днем и вечером.

Знаешь, я выучилась шведскому массажу.

– Я не могу ждать, пока меня как следует продует и у меня появится опухоль, – сказал я. – Можно ее просто засунуть в лопатку?

– Рекс, милый, это гадко.

– Она встала и ушла.

Я ничего не мог поделать – просто сидел, околдованный, и смотрел, как от меня удаляются ее прелестная спина, ноги и быстро мелькающие лодыжки. Я ни на миг не поверил, что она училась шведскому массажу. За свою жизнь я встречал множество лгунов – как мужчин, так и женщин, – но никогда еще не влюблялся в лгунью.

Я вернулся к себе на квартиру, переоделся и выпил большую порцию виски. Затем спустился вниз и взял такси. С криками и руганью мы пробивались сквозь вечерние пробки к Триумфальной арке, пистолет мягко терся о мои ребра, а сам я все удивлялся, какого черта я ношу его.

Маленькая бакалейная лавка располагалась на дальнем конце проспекта Великой армии, на Порте-Малло, улице с зелеными деревьями и истоптанным лугом Булонского леса за углом. До угла мне оставалась сотня ярдов, и я не мог сказать, просматривалось ли это место и была ли за мной слежка.

Лавка была освещена плохо, но зато я чувствовал приятный запах молотого кофе. На стене висел большой рекламный плакат шоколадных конфет, у прилавка стояла коробка артишоков; здесь было ужасно тесно. Пожилая женщина с пухлыми красными щеками и пучком волос, собранным на макушке, слушала орущую по радио современную музыку. Я посмотрел на нее, и она чуть уменьшила громкость. Но мне все равно пришлось почти кричать.

– Мсье Стебелсон?

Она кивнула, снова увеличила громкость и указала пальцем на забранную стеклом дверь за прилавком.

Я вошел в гостиную, такую же захламленную и тускло освещенную, как и сама лавка. Стебелсон стоял спиной к окну, выходившему в маленький дворик. На нем была черная немецкая шляпа и легкий летний костюм серого цвета. Он курил сигару.

Он бегло окинул своими пластмассовыми глазами мой костюм, а затем протянул руку. Она выглядела мягкой, безвольной, будто сделанная из резины.

– Хорошо, – сказал он. – Идемте со мной. – Повернулся и открыл дверь, ведущую на двор.

Мы быстро миновали двор, аллею, черный ход и оказались на маленькой улице. Стебелсон открыл дверцу машины и пригласил меня сесть. Я старался запомнить маршрут. В Лондоне я мог бы тягаться с самыми лучшими таксистами, но Париж оказался мне не по зубам. Какое-то время мы двигались на юг вдоль Бойса, затем повернули направо и, миновав проспект Виктора Гюго, вновь оказались в лабиринте улиц, и тут я перестал следить за дорогой.

– Чисто сработано, – сказал я. – Если кто-то и следит за вами, вы уже наверняка избавились от них.

Стебелсон кивнул, но промолчал.

Машина внезапно остановилась на узкой глухой улочке, названия которой я так и не разглядел. Перед нами была голубая дверь с цифрой восемь. Мы вошли внутрь, миновали маленький садик и оказались в небольшом темном зале. Здесь мы обнаружили служебный лифт. Стебелсон отворил решетчатую дверь и жестом пригласил меня зайти туда.

– Вы подниметесь один, – сказал он. – Четвертый этаж.

Вас там встретят.

Я вошел в лифт. Когда он остановился на четвертом этаже, я увидел ожидающую меня девушку.

– Мсье Карвер?

Я кивнул, и она повела меня по коридору, устланному коврами. Девушка была высокой, стройной, из тех, на ком даже обычное дешевое платье смотрится как одеяние из коллекции самого знаменитого кутюрье. У нее были гладкие черные волосы, и рядом с ней в воздухе витало некое noli me tangere[5]5
  Не трогай меня (лит.).


[Закрыть].

Она постучала в дверь, распахнула ее и, сделав прелестный жест кистью, пригласила войти. Я прошел в комнату, она за мной. Это был кабинет. В нем стоял большой старинный стол, обтянутый золоченой кожей, с позолоченными ножками и украшенный резьбой. Сверху на него лился тусклый зеленый свет. За столом сидел человек, про которого, наверное, можно было сказать, что это один из самых крошечных людей в мире. Бледное лицо, крючковатый нос и грустные серые глаза, два взлохмаченных пучка тонких волос торчали по бокам куполообразной лысой головы. На нем был смокинг; чтобы положить локти на стол, ему пришлось сесть на пару подушек. Из уголка рта свисала огромная сигара, и я начал опасаться, как бы она своим весом не переломила пополам его хрупкую шейку.

Тонким пальцем он указал на кресло, и я сел. Девушка устроилась где-то позади меня и принялась шуршать страницами блокнота. Шорох подействовал на меня успокаивающе. Я услышал слабый, под стать габаритам, голос хозяина кабинета:

– Я рад, что вы пришли, мистер Карвер, и постараюсь быть с вами по возможности откровенным. Мое имя Авраам Малакод. От Стебелсона я узнал, что вы в принципе согласились на его предложение, но с какими-то оговорками?

– Я лишь хотел, чтобы мне рассказали, во что меня втягивают. Я так понял, что Стебелсон – ваш агент?

– Да.

Он сурово уставился на меня, не отводя взгляда, и я не мог понять: то ли он ждет, что я начну говорить, то ли о чем-то размышляет. Я решил, что, вероятнее всего, второе, и тоже стал ждать. Спустя несколько минут он вынул изо рта сигару и осторожно положил ее на серебряный поднос. Затем улыбнулся, и тут случилось чудо. Он больше не казался мне гротескным гномом. Это была ободряющая улыбка, которой, я был в этом совершенно убежден, поверил бы любой от Парижа до Тимбукту. Может быть, он почувствовал, что я ему доверяю, а может, просто знал о воздействии на людей своей улыбки. Так или иначе, но он заговорил:

– До вашего прихода, мистер Карвер, я решил, что буду лгать вам. Не потому, что я хочу, чтобы вы сделали для меня что-то незаконное, а просто потому, что это дело представляет для меня и многих других людей огромную важность. Я собирался рассказать вам некую историю, выдуманную, конечно, которая удовлетворила бы ваше любопытство, после чего вы продолжили бы работать на меня. Однако сейчас я переменил решение.

– За последние три минуты?

– Да.

– Почему же?

Он снова улыбнулся:

– Мистер Карвер, вам уже известно мое имя. Когда вы уйдете отсюда, вам не составит труда навести обо мне справки и узнать, кто я такой. Один из факторов, благодаря которым я поднялся до своей высоты, это моя способность быстро оценивать человека. Я оценил вас.

Мне понравилось то, что он сказал. И почему-то стало приятно. Еще мне понравилось, как он это сказал, – Малакод произносил слова мягким, низким голосом, и хотя было заметно, что английский не был его родным языком, он относился к нему с уважением.

– И какой же вывод вы для себя сделали, мистер Малакод?

Что мне можно сказать правду? Или вы намерены, не раскрывая карт, просить меня работать на вас, просто положившись на вашу порядочность?

– Правду, – ответил он, беря в руки сигару, – пока рассказать невозможно. Но я не хочу и лгать. Поэтому я прошу вас работать на меня и довольствоваться тем, что со временем вы все узнаете, а сейчас поверить на слово, что я человек честный.

Я улыбнулся:

– Вы многого просите. В моей профессии мне все реже приходится полагаться на честное слово людей.

– Это везде так. Но я бы хотел, чтобы наши отношения были по возможности честными. Что касается оплаты, то вы можете сами установить ее. Доверие, в конце концов, тоже должно быть вознаграждено. – Он снова улыбнулся, но на этот раз это была улыбка искушенного человека, знающего, что люди должны есть, пить и оплачивать счета. – Я, в свою очередь, прошу вас лишь последить за миссис Вадарчи и той девушкой, Кэтрин. Просто следить за ними и сообщать мне об их передвижениях.

– А кто такая миссис Вадарчи?

– Человек, который собирается использовать Кэтрин Саксманн, думаю, что пока девушка об этом не догадывается. Я хочу знать, где это произойдет и как – Вы хотите, чтобы я повсюду следовал за ними?

– Да. И еще я уверен, что это случится в каком-то отдаленном месте, там, где не жалуют незваных визитеров.

– Думаю, вы хотите, чтобы я следил за ними незаметно.

Увы. Кэтрин знает меня. Если я буду повсюду следовать за ними, она может сказать что-нибудь миссис Вадарчи.

Он снова изобразил на лице улыбку искушенного человека.

– Думаю, что не скажет, если вы найдете к ней правильный подход. Кэтрин необычная девушка. Она и сама прекрасно умеет использовать людей. Думаю, вам будет не так уж сложно договориться с ней. Если понадобится, можете заключить с Кэтрин финансовое соглашение. Все, что мне требуется: чтобы миссис Вадарчи не знала о слежке? Итак?

Я понял, что больше он ничего мне не скажет.

У меня за спиной шелестели страницы блокнота: девушка записывала нашу беседу. Что мне было делать? Раньше, если я решался поверить кому-нибудь, это обычно заканчивалось превышением кредита в банке. Но в этом крошечном человечке с куполообразной головкой и тонкими, как спички, руками, в его улыбке и мягком голосе было что-то такое, что поразило меня, и я услышал, как где-то в моей душе зазвенел звоночек, который подавал голос только тогда, когда я сталкивался с искренним отношением.