Текст книги "Русские диалоги с Гогеном"

Таитянские пасторали
(сюрреалистический мотив)

Мне приснился загадочный сон. Пёстрые таитянские пейзажи с пальмами, очертаниями гор, с дикими свиньями, подрывающими эти пальмы, с кокосовыми орехами и хорошенькими таитянками. Правда, едкий жёлтый цвет их кожи несколько смущал меня. А вот и хозяин хижины, вокруг которой собрались эти женщины, две коровы, козы и дети художника. Знакомьтесь, это знаменитость из Франции, самодеятельный, но, говорят, очень талантливый французский художник Поль Гоген. Он в широкополой шляпе, с горбинкой на носу, как будто этот нос сломанный. Наверное, он из бродяг-недоверков, или из бывших моряков, или боксёров, жизнь которых не сложилась в Европе, теперь он в Южных морях грезит о счастье. Здесь его ринг, и здесь его дом, похожий на бриг… Он живёт с 13-летней девчонкой, которая ему скоро родит ещё одного ребёнка.

Но к делу. Я давно хотел поговорить с этим странным человеком и загадочным художником, имя которого теперь знает весь мир. А вот меня не знает никто, да и вряд ли узнает… потому, что я сижу в тюрьме, верней, это очередной мой «Печор-лагерь», справа от меня параша, слева – нары, а впереди кованая дверь, в глазок которой глядит на меня мент, он просил меня написать лозунг «Слава КПСС!» или «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». Но я отказался, посему и засел за этот дневник, верней, это диалоги, что приснились мне вчера.

S.I.: Здравствуйте Поль Гоген, разрешите представиться – Иконников.

P.G.: Добрый день, У меня во рту сухо – теперь мой девиз: ни капли спиртного, поэтому, извините, отвечать буду сухо.

S.I.: Мой дорогой Гоген, ведь мы с вами родственники.

P.G.: Это по какой линии? По линии моей бывшей жены, датчанки?

S.I.: Берите северней, я из России.

P.G.: Россия… эта страна граничит с Полярным кругом, кажется, медведи у вас ходят по просёлкам круглый год и адски холодно…

S.I.: Холодно? Это преувеличение. Давайте поговорим о другом. Как это вас угораздило очутиться в отличной компании Поля Сезанна, Камилла Писсаро и Винсента Ван Гога? Ведь вы теперь такая же знаменитость, как и они.

P.G.: Это глупый вопрос. Но я отвечу на ваш глупый вопрос ещё более глупым вопросом: вы что, как ияи они, тоже художник?

S.I.: Немного… видите ли…

P.G.: Вижу! Настоящий художник всегда отвечает «да» или «нет». А вы, по-моему, только посредственность, вроде Шуффенекера, который сломался, не начав путь. Или я ошибаюсь?

S.I.: Это правда. Это жестокая правда.

P.G.: Чем обязан вашим визитом сюда? Если вы засланный шпион моей жены Мете Гад, то мне не о чём с вами говорить. А если вы действительно художник, то карты на стол! Покажите картины.

S.I.: Я привёз вам несколько этюдов.

P.G.: Этюды? Давайте посмотрим. Но это же перепевы Писсаро и моих мотивов Бретани. Пока это слабовато, но для начала неплохо. Вам, кажется, кое-что дано.

S.I.: Благодарю, ваша честь. Вы строгий судья. Но мне эти ваши слова дороже всей самой строгой и въедливой критики. Ведь теперь не достучаться до правды – теперь никому невдомёк, что и вы не первичны, дорогой Гоген. Увы, вы вторичны, верней, не вы и ваше экзотическое таитянское творчество вторично. Нет, ваша великая Муза вторична! Эта же Муза уже посещала нашу землю, и где бы вы думали? На Севере, в России. Наши великие русские иконописцы уже давно, ещё задолго до вас, тет-а-тет, дружили с этой капризницей Музой. И что, вы думаете, они оставили прекрасные образцы их творчества?

P.G.: Покажите. (Заглядывает в мой рюкзак, и мы оба вынимаем несколько репродукций русских икон: «Апостол Павел», «Макарий Египетский», «Богородица» из Деисусного чина Благовещенского собора и великую «Троицу» Андрея Рублёва.)

S.I.: Дорогой Гоген, я вижу, ваши глаза стали ещё более выпуклыми… вы сразу всё поняли. Теперь удостоверьте вашей рукой и вашей подписью, что я вовсе не му… с зашибленным мозгом, что я вовсе не «наезжаю» на нашу икону. Я теперь совершенно в идиотском положении, я не знаю, как из него выбраться. Но ваша одна подпись решила бы всё… Поставьте здесь подпись, что они и вы ближайшие родственники. Разумеется, родственники по добыче красок.

Заминка. Поль Гоген исчезает, потом появляется вновь. Его тонкие губы не могут разомкнуться, они действительно, будто склеенные, он удивлён, он ошарашен. Гоген снимает широкополую шляпу, надевает очки, наклоняется ближе к репродукциям. На невысоком, даже узком его лбу появляется испарина. Молчание затягивается и тяготит нас обоих. Я понимаю, что мне лучше убраться подобру-поздорову. Видно по всему, что этот человек, этот дикарь, это «волк без ошейника» страшен в гневе. Но неужели он понял всё? Да, конечно, он всё сразу понял! Но Поль Гоген – великий человек и великий, благородный характер. Посему он, наверно, решит не проронить ни одного лишнего слова, чтобы его не схватили за руку историки искусства. Он понял всё, и насколько он сильней и мощней предшественников и насколько он хуже их и уже их по мысли, насколько его опередили наши русские! Сон внезапно оборвался. Я проснулся в поту. Но, о чудо, на страницах моей рукописи каким-то загадочным образом оказались таитянский рисунок Поля Гогена и его несколько витиеватая подпись, которая гласила:

«Удостоверяю, P. Gauguin».

Только рисунок пером и подпись Гогена. Разве вам этого не достаточно?

Отпечаток души

Теперь редко, редко когда услышишь о шедевре живописи или о настоящих и великих стихах, что художник, написав это, так это чувствует. П. Сезанн говорил о себе и о своём видении: «У меня хорошее чувствование». А П. Гоген мог бы сказать о своей живописи, как об отпечатке души. Поспорьте со мной, но даже великая и недосягаемая «Троица» Рублёва – это есть отпечаток его души. Разве это не слайд воображения поэта? Разве это не сведённая воедино сумма знаний о Боге? А вместе с тем это отпечаток души.

Но современное европейское искусствоведение об этом молчит, цивилизация молчит. Вот почему спустя день или два меня снова настиг загадочный и, если хотите, сюрреалистический сон о Таити, как наваждение, и мы с Гогеном снова продолжили приватный разговор.

Теперь мы уже говорили как старые знакомые, но мы говорили больше не о нашем искусстве, о проблемах его: о синтетизме или символизме или о родственности. Нет, мы говорили о другом, о «цивилизованном варварстве» белых людей, о так называемом золотом миллиарде. Поль Гоген больше молчал, его лицо хмурилось, а глаза сверкали пророческим светом: его тяжёлый взгляд будто приковывал меня к стенке его таитянской хижины, он будто всем нам говорил: я это предвидел, я это предсказал своим «дикарским» искусством, я всё это предчувствовал и бежал на край земли, я написал одну из моих самых глубоких, философских вещей

«Откуда мы? Кто мы? Куда мы идём?».

S.I.: Дорогой Поль, мы теперь немного освоились с вами, для вас мой визит в Южные моря уже не такая неожиданность. Прошлый раз, в прошлый мой визит, вы отделались молчанием. Но в моих рукописях каким-то загадочным образом появились ваш рисунок таитянки, играющей на дудочке, и ваша подпись «Удостоверяю». Что вы хотели этим сказать?

P.G.: То, что уже сказал: Ф. Грек, А. Рублёв, П. Гоген – да, похоже, и вы, Серж… мы действительно близкие родственники. Мы особым образом добываем краски из области воображения, для нас секретов в нашем методе нет. И с этим уже ничего не поделаешь: миру придётся мириться с этим. Честно сказать, для меня это неожиданность.

S.I.: Для меня тоже… я опасался, что вы пошлёте меня ко всем чертям! Но вы оказались прозорливцем. Вы гораздо умней, чем о вас думали ваши современники.

P.G.: Это несмотря на мой узкий лоб?

S.I.: Ваш лоб прекрасен! Ваш лоб и ваш будто сломанный нос, они прекрасны своей упёртостью бетона! У вас сильный характер.

P.G.: Вы думаете?

S.I.: Убеждён. Но давайте поговорим о другом. Поговорим о «прогнившей Европе» (это ваши слова), поговорим о Юге, о Южных морях и о Севере, поговорим о России.

Теперь на наших глазах происходит закат Европы, она в нравственном и религиозном отношении прогнила! Вы, наверное, не догадываетесь, что на атолле Муруа, где вы искали и нашли свой рай, теперь французские власти взрывают и испытывают фантастической мощи заряды – это бомбы, взрыв которых эквивалентен взрыву вулкана на Везувии…(Поль Гоген на мгновение останавливает на мне свой тяжёлый взгляд, его плотно сжатые губы «расклеиваются».)

P.G.: Я всегда опасался этого, что и сюда докатятся, как волны цунами, волны европейской цивилизации. И они, похоже, уже докатились… худшие мои опасения сбылись. Белая раса людей, этот «высосанный из пальца», по вашим словам, золотой миллиард, вот что угрожает человечеству! Сначала они вторглись в Америку, они сожгли её огненной водой, они уничтожили индейцев, а вы знаете, что и во мне есть индейская кровь, Потом они покорили Австралию, оставив аборигенам резервации. Теперь они добрались и сюда и готовы взорвать атолл Муруа! Скажите, чем теперь европейцы отличаются так сильно от макак с ядерной бомбой? Это безумие! Я ещё 100 лет назад предсказал это: цивилизация прогнила! Куда теперь поэту бежать от столь жестокосердных и беспринципных людей? Это ведь похоже на блокаду поэзии.

S.I.: Это вы хорошо сказали – «блокада поэзии». Блокада правды, чистоты и духовности, блокада Евангелия и христианства, блокада совести, как главной химеры людей, – вот что теперь больше всего обсуждают в России.

P.G.: Похоже, что ваш Русский Север не так уж и плох, как о нём пишут. Похоже, что у вас в Росси ещё есть острова, которые необитаемы, или есть такие глухие места, где ещё можно укрыться художнику?

S.I.: Разумеется, есть. Например, Валаам, или Соловки. А недавно в неприступной тайге на Алтае нашли семью староверов, которая прожила вдали от людей 50 лет…

P.G.: 50 лет изгнания… 50 лет заточения или пустыни. А ведь по сути дела и я был обречён на это…Я такой же пустынник, как и ваши иконописцы. Как и ваш Рублёв и Феофан Грек, я искал ответы на вопросы своего времени.

S.I.: Поговорим ещё о Рублёве и о его «Троице». Вот ещё один великий поэт и художник, который задолго до вас пытался достучаться до мировой совести в одичавшем человечестве. Я вам уже говорил о нём и показывал его знаменитую «Троицу». Вы тогда в первый раз пришли в изумление… Что теперь, немного подумав, вы могли бы сказать современным европейцам и их ведущим специалистам по живописи.

P.G.: Для меня, как и тогда, так и теперь, ясно одно: великие и гениальные поэты (и художники в одном лице) как появлялись на земле, так они и будут появляться.

И это не зависит от их времени, эпохи, их философских воззрений, мироощущения и от Академий. Да, я теперь вижу, что и до меня моё поэтическое видение ваши иконописцы использовали! Они его направили совсем в другое русло, но от этого их иконы не стали менее художественными и поэтичными. Более того, они стали даже более выразительными, с глубоким философским подтекстом! Одна ваша «Троица» вобрала в себя и Византию, и раннее христианство, и раннее Возрождение! Рублёв умел забираться высоко в облака и обобщать! Пойди я этим путём, я бы не прошёл мимо Эль Греко. Для меня это ясно как дважды два. Я не подозревал, что так в древности можно было пользоваться цветом, его почти акварельной прозрачностью, графичностью, гармоничностью, философским подтекстом и насыщенностью. По-моему, яичные темперы Рублёва по звучности цвета больше даже ближе Винсенту Ван Гогу, чем мне. Но ближайший родственник Рублёву и Феофану Греку, разумеется, я. И это не обсуждается! Это же самое обо мне бы сказал и Рублёв! Он бы так же задумался, как и я, и так же, как и я, только развёл руками. Ответ на всё это сближение надо искать не у нас, а на небе. Это нам обоим дано, даже для нас это загадка… Наслаждайтесь этой загадкой, сближайте нас или разделяйте, но вы от этого уже не уйдёте никуда! Потому что наше художественно поэтическое видение нас породнило навсегда. И с этим уже ничего не поделаешь. Как там говорится в Библии:

у Отца Моего обителей много…

Вот и у нас, как художников, много таинственного, поэтического, общего. Это трудно понять разумом, это надо просто чувствовать.

Зазеркалье
(иронические заметки)

Мне приснился странный сон: яркий, красочный.

У меня захватывало дух от увиденного: вчера весь день я наслаждался книгой о Сезанне, я наслаждался его живописью. А ныне во сне мне всё повторилось, как в зазеркалье.

Мне приснился Прованс, городок Экс, гора Св. Виктории, мастерская Сезанна и, разумеется, его чудо-полотна. Мне приснились поля и прекрасные слова, принадлежащие, кажется, Амбруазу Воллару: «Когда едешь в городок Экс на юге Франции, начинает казаться, что ты едешь по полотнам Сезанна». Прекрасно!

Но мне в моём поразительном сновидении приснилась ещё одна вещь. Мастерская Сезанна с широкими окнами, его фигура (почему-то в берете), два или три яблока, неподвижно лежащие, как мумии, на белой скатерти, небольшой кофейник и какой-то слишком болтливый человек, неприятный голос которого нарушил тишину. Это был Альфред де Вильи, он вёл опрос знаменитого художника (а я почему-то присутствовал здесь и записывал). Есть у меня одна большая слабость: не надеясь на память, я всегда и всюду записываю… Теперь я стал записывать даже во сне! Но я рад, я почти счастлив тем, что мне пришлось увидеть Поля Сезанна хоть и во сне. Я хотел его обнять и объясниться в любви. Но Сезанн избегал всякого прикосновения к себе… Я совсем забыл об этой странности гения, отошёл, сел в уголке и продолжил записывать. Вскоре вопросы к Сезанну перешли в вопросы ко мне (к этому моменту я снова сидел в мастерской в Москве, в руках у меня была всё та же книга «Сезанн», и в конце её были те самые вопросы де Вильи и мои ответы на них…).Вот так накладка! Но чего только не бывает с нами во сне! (Не привожу ответы Сезанна, потому что они общеизвестны.)

1. В: Какой Ваш любимый цвет?

О: Синий. Но теперь я всё более склоняюсь к красному.

2. В: Ваш любимый запах?

О: Запах розы или лаванды, когда ими наполнена ванна…

3. В: Какой цветок вы находите самым прекрасным?

О: Розу, это самый благородный и самый отзывчивый на заботу рук, прекрасный цветок.

4. В: Какое животное вызывает у вас наибольшие симпатии?

О: Собака, но теперь я всё более склоняюсь к кошке, которая спит.

5. В: Какой цвет глаз и волос вы предпочитаете?

О: Чёрные, очень тёмные (светлые волосы и голубые глаза мне напоминают о предательстве).

6. В: Какая добродетель, на ваш взгляд, самая главная?

О: Преданность, благородство.

7. В: Какой порок вы ненавидите больше всего?

О: Мещанство, жадность, тупость.

8. В: Какое ваше любимое занятие?

О: Срезание мозолей или выдёргивание волос из ноздрей (другое пока не приходит в голову).

9. В: Какой способ расслабиться для вас приятней всего?

О: Прогулка на природе, дальняя прогулка, например в Серебряный бор.

10. В: Ваш идеал земного счастья?

О: Любовь, дружба, гармония.

11. В: Какая участь кажется вам наиболее плачевной?

О: Неизлечимая болезнь, типа лейкемии…

12. В: Позвольте спросить, сколько вам лет?

О: Я несоверш…(Без ответа.)

13. В: Какое имя вы стали бы носить, если бы вам предоставили возможность выбора?

О: Я его уже ношу, Виктор.

14. В: Какой момент вашей жизни самый прекрасный?

О: Детство.

15. В: Какой момент вашей жизни был самым трудным?

О: «Геморроиада» – период болезни после неквалифицированного вмешательства врачей с 1987 г., этот поэтический период в моей жизни, сравнимый с поэмой.

16. В: С чем вы связываете вашу главную надежду?

О: Надежда на Бога.

17. В: Верите ли вы в дружбу?

О: Нет. Но я её буду ждать до конца дней. Я также буду всегда жаждать любви. Я человек не злой, способный глубоко и верно любить.

18. В: Какое время суток для вас наиболее приятно?

О: Я – сова, ночь.

19. В: Какой из исторических персонажей наиболее симпатичен вам?

О: Если поэт, то Пушкин, если полководец – Суворов, а если художник – Рублёв.

20. В: А среди литературных или сценических героев?

О: Гринёв, Печорин, старосветские помещики.

21. В: В какой местности вы предпочли бы жить?

О: В Москве или на Кубани (в станице).

22. В: Ваш любимый писатель?

О: Пушкин, Гоголь, Лермонтов, я их одинаково люблю.

23. В: Ваш любимый художник?

О: Леонардо да Винчи, Веласкес, Гойя, Ван Гог.

24. В: Ваш любимый композитор?

О: Моцарт, Бетховен, Вивальди, Рахманинов.

25. В: Какой девиз вы бы себе взяли, возникни в этом необходимость?

О: Надо сделать себя! (Сделать в Боге, в природе.)

26. В: Что, по-вашему, является шедевром природы?

О: Если конечная цель, то это мозг человека, если качества – справедливость.

27. В: О каком месте вы храните наиболее приятные воспоминания?

О: О полях на Кубани, близ двух курганов.

28. В: Какое ваше любимое блюдо?

О: Жареная картошка с растительным кубанским маслом. Смотрите, мы в единственном пункте сходимся с Сезанном!

29. В: На чём вы предпочитаете спать, на жёстком или на мягком?

О: Люблю жёсткое, люблю спать на полу (в жаркие дни) без простыней и покрывала.

30. В: К какому из иностранных народов вы относитесь с наибольшей симпатией?

О: К испанцам. Испания как страна меня притягивает больше всего.

31. В: Как вы относитесь к своему характеру?

О: Плохо. Это характер скорей «фомушки-сыча» и затворника, а не великого человека и философа.

32. В: Вы счастливый человек?

О: Счастливым или сильно несчастным человеком я себя назвать не могу. В этом смысле я что-то среднее между самым плохим и самым хорошим.

33. В: Вы бы могли выпрыгнуть с 5-го этажа, чтобы доказать что-нибудь Москве или московской элите?

О: Нет, ломать мне ноги незачем. И потом, глупо доказывать что-то, например слепому, если он этого не видит, или глухому, если он не слышит.

34. В: Вы верите, что ваше эссе «Прежде и потом» написано в здравом уме?

О: Верю. Это самая главная правда, на которую меня сподобил Бог.

35. В: Вы справедливый человек?

О: Да, я думаю, что это так. Но у каждого человека правда своя, и я не берусь это утверждать.

36. В: Самая большая утрата в вашей жизни?

О: Утрата цвета в живописи.

37. В: Вы пробовали покончить с собой?

О: Нет, это глупо.

38. В: Если бы можно начать свою жизнь заново, что бы вы изменили в ней?

О: Всё: я несовершенный человек, грешный, я многое упустил в этом смысле, формула П. Иванова: «Надо сделать себя!» – это теперь и моя формула (сделать в Боге, природе).

39. В: Вы верующий человек?

О: Да, я верующий.

40. В: Для вас Бог – это абстрактное понятие или очень близкое, даже родное?

О: Во-первых, Бог знает и видит меня, и этого мне достаточно.

41. В: Вы бы хотели, как и Сезанн, перебраться снова на юг, на Кубань? Это ассоциируется у вас с Провансом?

О: Кубань – это не Прованс, хотя мне приятно об этом думать. А я далеко не Сезанн, особенно теперь, когда мой цвет в мозгу и на палитре загублен…

42. В: ?

О: ?

43. В: Ваш любимый транспорт?

О: Велосипед.

В: Ваша любимая обувь?

О: Сандалии на босу ногу, как в детстве.

44. В: Вам печально, что некоторых родственников уже нет?

О: Да, мне грустно. С моим братом Петром мы не успели сказать что-то важное. А с моим пьющим отцом я бы с удовольствием выпил, даже теперь, когда я вовсе не пью…

45. В: Вы жалеете, что у вас нет детей?

О: Нет, не жалею. Хотя … когда в д. Кутузово я встретил Наташу Богомолову, я немного пожалел, что это не моя дочь такая одухотворённая и талантливая…

46. В: Москва – это жестокий город по отношению к вам?

О: Да, жестокий. Но я разлюбить Москву не могу.

47. В: Вы очень русский человек или немного француз или испанец?

О: Я слишком русский (слишком широкий, грешный, искренний, дерзкий, задиристый, гордый, глупый, смешной, доверчивый, умный). От одного смешения такого множества черт иной француз просто лопнул бы, как шарик…(шутка!).

48. В: Вы уверенный и удачливый человек или вас постигла всё-таки неудача?

О: Неудача? Вы что, полагаете, что я неудачник? В таком случае я А. Шилова как творческую единицу сочту скорей неудачником, чем себя!

49. В: Вы что, полагаете, что галерея А. Шилова на Знаменке – это неудача!?

О: Это вселенская неудача! И она касается прежде всего нашей огромной страны и культуры.

50. В: ? (Удивление.)

51. О: ? (Непонимание.)

52. В: Хорошо. Как и в опросе П. Сезанна, я хочу напоследок вам задать один и тот же вопрос. Напишите одну из ваших мыслей или произнесите цитату, которую вы цените.

О: Мне Бог дал очень одинокий, сомнительный путь. И этот путь был усеян скорее шипами, а не розами.

Реплика

В ГМИИ им. А. С. Пушкина имеется замечательная коллекция картин П. Гогена. Я все его картины из этого собрания знаю наперечёт. Но я ни разу ещё (ни разу за 30 лет!) не видел его знаменитый автопортрет в Бретани, который он назвал на манер Г. Курбе «Здравствуйте, господин Гоген». Да, это похоже на реплику с картины знаменитого реалиста. Но какая это совсем-совсем другая живопись, смею сказать, что это самая мистическая вещь раннего Гогена и, наверное, самая странная. Она гораздо загадочней многих его таитянских картин – эта картина так близка к чистой поэзии, что в моём восприятии этот странный пейзаж: высокие деревья и кусты, ветви которых распространяются вширь и вглубь как щупальца, или воспалённые нервы во время поэтического экстаза поэта! «Человек, идущий издалека», – говорил о Гогене Винсент Ван Гог. Таков Гоген и на своём автопортрете, он – путник.

Поль Гоген по своему дарованию – это действительно великий поэт, в этом вся его суть, вся его яркость, тайна и неповторимость его судьбы.

Гоген своей жизнью и своей личностью и грозным преображением своей жизни и судьбы, ещё раз нам показал, как велика жизнь духа поэта и как велика по своим древним изначальным корням и смыслам поэзия!

Смею говорить, что судьба П. Гогена, с его взлётами и падениями, с его страстью к учительству и преданностью Искре Божией в себе, мне иногда напоминает какой-то кусок из библейского апокрифа, а личность Гогена – даже какого-то пророка современной живописи…

Гоген религиозным человеком никогда не был, но, как ни странно, в его искусстве больше мистики и религии (или постоянных намёков на неё), чем в искусстве Сезанна или Ван Гога. Такое искусство, как его, могла лишь дать древность, и она дала, например Византия! Оттуда от Византии ближе к началу времён. А искусство Гогена – это искусство начала времён или какого-то язычества, накануне прихода Христа, о чём он и грезил всегда…

Но как этот неофит с гитарой или мандолиной, этот прирождённый вождь и бунтарь, этот крутой, сильный, горбоносый и длинноволосый парень, не очень книжный и образованный, стал одним из самых умных, органичных и изящных художников Нового времени? Тут можно поставить двадцать два вопроса, и всё равно мы ответа не найдём. Этот ответ надо искать на небе, откуда Гоген и вторгся на землю, как инородное тело или даже как инопланетный болид, огнём своего творческого духа и воображения он, «как беззаконная комета», оставил на земле такой след, который и теперь будоражит наше воображение! Лично для меня явление такой личности, как Гоген, сравнимо лишь с тунгусским метеоритом! До сих пор всех поражает этот взрыв в тунгусской тайге, и до сих пор для всех это тайна: что это было?

Никто ничего не может сказать вразумительного, таков и Гоген, он тайна. И эта тайна космическая, эта тайна у Бога. Бог дал, и Бог взял это уникальное явление, эту мистическую личность, как Гоген. И лично я более всего дивлюсь не таинственности этой личности, а таинственности решения Бога.