Текст книги "История Киева. Киев советский. Том 2 (1945—1991)"

Партфункционеры…

Нина из Закерзонья

Жена Никиты Хрущева Нина Петровна запомнилась народу как скромная женщина с заурядной внешностью. Особенно невыгодно советская «первая леди» смотрелась рядом с изысканной Жаклин Кеннеди. Однако эта украинская крестьянка была вовсе не так проста, как казалось на первый взгляд. Некоторые исследователи полагают, что благодаря ее инициативе Хрущев освободил из лагерей украинских патриотов, называемых «бендеровцами». Так ли это?

«Как-то Нина Петровна подняла телефонную трубку и услышала мелодичный женский голос: «Позовите Никиту Сергеевича…» – «А кто это?» После небольшой заминки послышалось: «Это его соученица». – «Повесьте трубку! И не морочьте голову: Никита Сергеевич нигде никогда не учился!»

Нина Петровна Кухарчук (04.04.1899—13.08.1984) родилась в селе Василив, в Люблинском воеводстве. Этот край, Холмщина, входил в Закерзонье – западную часта украинского этнического ареала. Будучи по происхождению крестьянкой, Нина Кухарчук получила хорошее образование и знала несколько языков (украинский, русский, польский, французский, английский), то есть была значительно образованнее своего знаменитого супруга.

Нина Петровна Кухарчук и Никита Сергеевич Хрущев. 1960 год.

Фото из архива автора. Публикуется впервые

После советско-польской войны она некоторое время занимала ответственную должность в ЦК Коммунистической партии Восточной Галиции. В 1922 году Нина Петровна отбыла на учебу в СССР, где познакомилась с молодым коммунистом Никитой Хрущевым. Вскоре девушка стала его спутницей жизни (хотя брак Хрущевы официально зарегистрировали лишь в 1965-м). Бытует утверждение, что в быту Никиту Сергеевича можно было даже назвать «подкаблучником». Сама Нина Хрущева во «Вдовьем дневнике» (опубликованном в книге Сергея Хрущева «Пенсионер союзного значения») признавалась, что до войны «знала обо всех планах и переживаниях» мужа. Вероятно, ее влияние на политическую деятельность Хрущева оставалось значительным и в последующие годы. В первую очередь «руку» Нины Петровны историки усматривают в тех вопросах, которые касались ее земляков с Западной Украины. В строках мемуаров Хрущева, посвященных украинским патриотам, чувствуется уважение к ним: «ОУНовцы не останавливались и перед самоуничтожением во имя достижения своих целей. (…) Мы вели борьбу с врагами не только арестами и судами, а и разъяснением пагубности такого пути. В то время Карпатские горы для коммунистов практически были недоступны. За каждой скалой, за каждым кустом можно было ожидать террористов».

Приход Хрущева к власти совпал с досрочным освобождением тех, кто был приговорен при Сталине к 25 годам лагерей. Речь идет о вышедшем в 1955 году указе Президиума Верховного Совета «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». Благодаря этой амнистии на родину вернулись 20 тысяч активных борцов, из которых около половины поселились во Львове. «Вполне возможно, что сама эта идея пришла к Н. С. Хрущёву через его вторую супругу Нину Петровну Кухарчук», – считает историк Евгений Спицын. Исследователь ссылается на то, что с самого начала супружеской жизни Нина Петровна «стала лепить из Никиты Сергеевича “щирого українця”»: с этого времени он стал пить горилку и ходить в вышиванке. В записках Нины Хрущевой нет напрямую высказываний, восхищения и симпатий к украинцам, но нужно понимать, что ей могли за это «поставить на вид». И конечно, она не хотела подставлять любимого супруга. Да и выдвижение Петра Шелеста на руководство Украины произошло не без влияния супруги главы государства. Хорошо сказал о Никите Сергеевиче кинорежиссер Михаил Ромм: «Пройдет совсем немного времени, и забудутся и Манеж, и кукуруза… А люди будут долго жить в его домах. Освобожденные им люди… И зла к нему никто не будет иметь ни завтра, ни послезавтра».

Вторая попытка украинизации…

Украина – великая, плодородная, щедрая на таланты и личности страна! Особого расцвета в советское время она достигла при Петре Ефимовиче Шелесте (14.02.1908—22.01.1996), которого уважительно называли «директором Украины». Крепкий хозяйственник, он руководил Украиной в течение десяти лет – с 1963-го по 1972 год и поднял ее экономику, оставив позади остальные советские республики. В этом человеке в концентрированном виде предстали все национальные черты – природная смекалка, цепкий ум, хитрость, изворотливость и практичность. Могу заверить: если я не напишу о нем, то больше никто не скажет о Петре Ефимовиче ни доброго, ни плохого слова. Сейчас пытаются всячески стереть советское прошлое. Я вспоминаю, что, когда моему сыну Гене не нравились оценки в дневнике, он их стирал чернильной резинкой… и получалась дырка, вместе со словами уходила бумага. Вот так в нашей истории убирают имена и события, на их месте – дырка, пустота…

П.Е. Шелест

Родился Шелест на Слобожанщине в семье крестьянина, полного Георгиевского кавалера русско-турецкой войны Ефима Дмитриевича. Окончил земскую четырехлетнюю школу. Батрачил, работал почтальоном, с 1922 года – рабочим на железной дороге. С октября 1923-го не расставался с комсомолом, но, в отличие от Кобзона, «вечно молодым не стал» и парик не носил, хотя полностью облысел после перенесенной малярии. С 1926 года – на комсомольской работе. Далее обычный рост партийного функционера сочетался с руководящей деятельностью в оборонной промышленности: секретарь Харьковского горкома партии в 1940–1941 годах; завотдел Челябинского обкома партии; в 1942—1943-м – инструктор отдела оборонной промышленности Управления кадров ЦК ВКП(б), с 1943-го – парторг Саратовского завода № 306.

Перенесемся в наш город. В 1950–1954 годах Петр Шелест – директор Киевского завода № 473. Под его руководством было налажено серийное производство самолетов Ан-2 и Ил-8. В 1953-м одновременно был первым заместителем председателя Киевского горсовета. Наголо брил голову, имел могучий борцовский затылок, в минуты гнева наливавшийся кровью. В отношениях с подчиненными мог быть довольно грубым и авторитарным.

С 1954 года Петр Шелест вновь на партийной работе: второй секретарь Киевского горкома Компартии Украины (1954), второй, а потом и первый секретарь Киевского обкома КПУ (1954–1957 и 1957–1962 соответственно), председатель Бюро ЦК КПУ по промышленности и строительству (1962). 2 июля 1963 года, минуя должности второго секретаря ЦК КПУ и Председателя Совета Министров республики, по прямому указанию Н. С. Хрущева был избран первым секретарем ЦК КПУ вместо Н. В. Подгорного, переведенного на работу в ЦК КПСС.

После XX съезда КПСС Петр Шелест возглавил Комиссию Верховного Совета СССР по реабилитации незаконно репрессированных граждан на территории Киевской и Винницкой областей. За 8 месяцев комиссия рассмотрела дела на 150 350 заключенных, из них 8500 человек были освобождены немедленно, остальным сокращен срок лишения свободы. В 1958-м Киевская область, руководимая им, была награждена орденом Ленина, который вручил Хрущев.

Петр Ефимович недолго помнил поддержку своего друга Хрущева. В 1964 году отдыхавший в Крыму Л. И. Брежнев провел с Шелестом первую зондажную беседу об отношении к Никите Сергеевичу и сообщил конфиденциальную информацию о настроениях в Президиуме ЦК КПСС на этот счет. Шелест активно включился в подготовку заговора против своего покровителя. 12 октября по сигналу Н. В. Подгорного он вылетел в Москву, отдав указание обеспечить прибытие туда, по первому зову, всех членов, кандидатов в члены ЦК КПСС от Украинской парторганизации. В Москве с ним вели длительные беседы Н. В. Подгорный, Л. И. Брежнев, А. П. Кириленко, А. Н. Шелепин и другие о том, под каким предлогом выманить Н. С. Хрущева из Пицунды на заседание Президиума ЦК КПСС, где коллегиально объявить решение о его смещении. В ночь с 12-го на 13 октября в особняке № 7 на Ленинских горах Шелест готовил тезисы своего сообщения на Президиуме, где выступил после Брежнева. Хрущев несколько раз подавал реплики, Шелест их парировал, а под конец оборвал: «Никита Сергеевич, мы Вас слушали много раз – послушайте один раз нас». Как вспоминал сын Шелеста: «Его впоследствии мучило то, что он выступил против Хрущёва, которого считал человеком талантливым и преданным делу. В 1977 г., когда уже ушёл в отставку и Николай Подгорный, они встретились с отцом. «Ошиблись мы, Петро», – говорил Подгорный, на что отец разводил руками, мол, «это же ты мне присоветовал». Перед смертью, в последние недели жизни, он часто вспоминал об этом. Я был возле него в больнице в последние дни и он, уже в бреду, повторял: “Не трогайте Никиту Сергеевича”».

Придя к власти на волне послевоенной «украинизации» партийно-государственного аппарата УССР, Шелест отстаивал экономические интересы Украины перед «центром», выступал за предоставление ей бóльших прав в экономической политике. 2 августа 1965 года он предложил Политбюро предоставить УССР возможность выступать самостоятельно на внешнем рынке, ссылаясь на то, что на международных форумах многие страны, не торговавшие с СССР, обращались напрямую к представителям республики с предложением заключения торговых отношений с Украиной, исходя из того, что она – член-учредитель ООН. Письмо было получено в отсутствие Л. И. Брежнева, находившегося в отпуске в Крыму. Замещавший его Подгорный поручил ряду ведомств высказать свои соображения. Они были отрицательные. 21 октября на заседании Президиума ЦК КПСС, проходившем под председательством возвратившегося из отпуска Брежнева, Шелест признал ошибочность своего предложения. В постановлении «О записке первого секретаря ЦК КП Украины т. Шелеста П. Е. от 2 августа 1965 г.» было сказано: «Президиум ЦК КПСС считает, что предложение т. Шелеста П. Е., изложенное в его записке об организации непосредственных внешнеэкономических связей Украины с зарубежными странами, является неправильным и политическим ошибочным. Президиум ЦК отклоняет это предложение. Принять к сведению заявление т. Шелеста П. Е. о том, что он признает неправильным внесенное им предложение и осуждает его. Ограничиться обсуждением этого вопроса на Президиуме ЦК».

Шелест принимал активное участие в организации ввода войск в Чехословакию в 1968 году, проводил линию на замену чехословацкого руководства, во главе с А. Дубчеком, более лояльной к Москве группой руководителей. Любивший шутить Петр Ефимович говорил: «Дуб убрать – чека оставить!» – будучи сторонником «твердой руки», непримиримым борцом с «буржуазным влиянием».

Любил Украину и родной язык, что воспринималось в Москве настороженно. Весомыми были его выступления в защиту прав украинского языка в школьном и высшем образовании, в газетах, журналах и книгах. Защищал от обвинения в национализме деятелей культуры (в частности, О. Гончара, И. Дзюбу, И. Драча, М. Винграновского). Считается, что появление работы Дзюбы «Интернационализм или русификация?» было инспирировано самим Шелестом и отражало его взгляды и позицию украинского советского руководства. Сын Шелеста Виталий вспоминал: «Интересная ситуация с книгой Ивана Дзюбы «Интернационализм или русификация?» Она была у отца почти настольной. Он её читал, плевался, говорил, что так нельзя, я отвечал, что есть факты, их надо осмысливать. Его позиция по Дзюбе в наших разговорах многократно прокручивалась и постепенно формировалась». В книге «Україно наша Радянська» много внимания Петр Ефимович уделял важности изучения истории Украины, акцентировал самобытность украинского народа и его истории. А как может быть будущее – без прошлого?!

Книга П. Е. Шелеста «Україно наша Радянська».

Из архива автора

Такой курс Шелеста не удовлетворял московское руководство, решившее убрать Шелеста из Украины. 10 мая 1972 года его сняли с должности первого секретаря ЦК КПУ «в связи с переходом на должность заместителя Председателя Совмина СССР», где он не проработал и года.

После отъезда Шелеста в Москву в Украине развернулась кампания критики за допущенные Петром Ефимовичем ошибки в руководстве республикой. Объявили националистической его книгу «Україно наша Радянська», изданную в 1970 году тиражом 100 тысяч экземпляров, и изъяли из продажи и библиотек. Через три года после ее выхода в республиканском партийном журнале «Коммунист Украины» была опубликована статья «О серьезных недостатках и ошибках одной книги», где говорилось, что в книге П. Е. Шелеста допущены «методологические и идейные ошибки», «серьезные недостатки», «односторонние оценки важных исторических явлений», «немало нечетких формулировок».

17 апреля 1973 года на Пленуме ЦК Компартии Украины в докладе В. В. Щербицкого была подвергнута резкой критике деятельность П. Е. Шелеста на посту руководителя республики. Из передовицы в газете «Правда»: «Участники пленума остро осудили проявление национального чванства и ограниченности у отдельных руководящих работников, их беспринципность и зазнайство, нетерпимое отношение к мнению других, склонность к саморекламе». Сразу же после этого Шелеста вывели из состава Политбюро ЦК КПСС «по состоянию здоровья» и отправили на пенсию.

Наиболее весомыми примерами вклада в культуру Украинской ССР при непосредственном участии П. Е. Шелеста являются: историко-культурный заповедник на Хортице, Музей народной архитектуры и быта Украины в Пирогово, многотомная «История городов и сел Украинской ССР», дворец культуры «Україна».

После 10 лет хлопот по созданию Музея Государственного строительства и Независимости Украины я – собиратель этой самой крупной коллекции, пришел к мнению, что коммунист П. Е. Шелест его бы уже создал. Он, в отличие от нынешних руководителей, был человек дела, а не пустого слова!

Его вдова рассказывала, что в их семье всегда говорили на русском языке, но перед кончиной Петр Ефимович вдруг стал бредить на украинском. Умер в Подмосковье, 13 июня 1996 года перезахоронен в Киеве на Байковом кладбище. Первая его жена – Любовь Банна, вторая Ираида Павловна Мозговая, сыновья – старший Борис и младший Виталий. Дочь моего лучшего друга Миши Грузова – Оля, была замужем за внуком Шелеста – Петром. Их дочке Юлии уже больше 30 лет. Время бежит!

В 1995 году увидела свет книга П. Шелеста «Да не судимы будете: Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС», в которой во вступлении автор написал: «Перед читателем не мемуары. И этим я горд. И это меня тревожит, волнует. Ведь мемуары – особый жанр. В них все можно переписать задним числом – даже свою жизнь. А в данной книге – дневники, записи разных лет. Неправленые, неподстриженные. Они говорят о времени, о людях и обо мне так, как видел я в те годы, когда писал. В таком виде они и вошли в книгу. Поскольку уверен я – ни моя молодость буйная, подчас бесшабашная, ни зрелость не заслужили того, чтобы я сам вдруг начал чего-то стесняться, от чего-то захотел отказаться».

П. Е. Шелест достойно прожил 88 лет и сдержал данное самому себе слово – пережить всех своих недоброжелателей.

Владимир Гусев

Прочитал я о Владимире Гусеве (23.07.1927– 01.07.2014) статью его внука Глеба, живо показывающую деятельность руководителя города глазами моего современника. Материал называется «Как к мэру Киева аферист Нимкус приходил». С этим аферистом мне пришлось познакомиться, но несколько позднее. Его фамилия была Минкус, но это не меняло сути дела. Он появился в Киеве в феврале 1989 года вместе с И. С. Глазуновым, где у Ильи Сергеевича проходила большая выставка картин. В его свите был и Минкус. Имя его запамятовал, да что имя, когда он требовал и отчества. Это был высокий холеный и представительный красавец из Ленинграда. Мне поведали фрагмент его биографии. Он сидел за многие махинации, а главное за то, как формировал подарки для очередного съезда КПСС. Ездил по крупным организациям, которые рады были одарить ценным подношением высший партийный орган страны. И они не скупились, что радовало «курьера», сколотившего на дарах целое состояние. Как его разоблачили и сколько он сидел, я не знаю, да и моим читателям неважно… Вот о В. Гусеве вспомнить нужно! А Нимкус-Минкус – так, для оживления рассказа!

Виктор Некрасов (слева) и Владимир Гусев

«Владимир Гусев был мэром Киева с 1968-го по 1979-й. Он пережил пять генсеков и стал свидетелем краха советской утопии. Для простоты я буду называть его «Дед». На великом комбинаторе не было фуражки с белым верхом. Зато был дорогой импортный костюм с металлическим отливом по тогдашней моде. По-другому выглядел и кабинет председателя горисполкома. Ныне эту должность называют мэрской, но в те годы Дед представлялся мэром, только когда в город наведывались иностранцы вроде Ричарда Никсона. У дальней стены – рабочий стол. По левую руку – стол для телефонов: «вертушки», ВЧ-связи и аппаратов попроще. Встык – стол для совещаний. Несколько стульев и диван у стены. Окна выходят на Крещатик, и с высоты девятого этажа можно взглянуть на советскую идиллию, какой она предстаёт в кинохронике, на молочно-чернильных фотографиях и в памяти, которая так ловко умеет навести ретушь: цветут каштаны, троллейбусы с янтарными спинами и красными боками идут по центральному проспекту, не знающему пробок, клумбы засажены маками, рядом в киосках торгуют мороженым – полдень, ХХ век.

Из полуденного сияния и материализовался великий комбинатор. У здания мэрии он высадился из чёрной «Волги» с блатными номерами гаража ЦК Компартии, поднялся в кабинет Деда. Он был подтянут, холён и сразу располагал к себе. Комбинатор улыбнулся и сообщил, что его фамилия Нимкус, что он член-корреспондент Академии наук СССР. Откуда? Из Ленинграда. Чем занимается? У него «закрытая тематика». Незнакомые люди просачивались в кабинет Деда каждый день, и он взял за правило спрашивать удостоверение личности у всех просителей. Униженным просителем Нимкус не выглядел, и Дед попросил показать корочку скорее по привычке, чем из подозрительности. Нисколько не смутившись, Нимкус пошарил наманикюренными пальцами во внутреннем кармане пиджака. Не найдя того, чего там никогда не было, насмешливым тоном сказал, что переменил в гостинице костюм: «Понимаете, летел из Москвы в дорожном костюме, помял его. У меня номер в гостинице ЦК, там погладить некому, предлагают самому, а я к такому не привык… Кстати, Непорожний Пётр Степаныч передаёт вам привет и наилучшие пожелания».

Есть ли лучший способ быстро завоевать доверие, чем сослаться на общих знакомых? С союзным министром Непорожним Деда связывали двадцать лет работы – в 1950-х они строили Каховскую ГЭС и Новую Каховку, Дед был прорабом, а Непорожний – главным инженером. Знали они друг друга неплохо, и по странному стечению обстоятельств Дед как раз собирался ему позвонить. Так что он кивнул Нимкусу, снял трубку аппарата ВЧ-связи и набрал московский номер.

– Я наслышан о вас от моих друзей, Владимир Алексеевич, – продолжал «академик», – о вас очень хорошо отзываются… Кому это вы звоните так срочно?

Будучи уже на седьмом десятке, Дед поражал меня тем, что без запинки называл имена и фамилии людей, с которыми виделся полвека назад, легко вспоминал содержание разговоров, даты и какие-то уж совсем мелкие детали своей юности.

В стране победивших казённых аббревиатур, первых и вторых секретарей бесчисленных обкомов и горкомов, в стране, которая пыталась вогнать жизнь в забетонированное русло пятилеток и планов, в стране, которая строила утопию, расчленяя экономику на монструозные Госпланы, Госснабы, Госцены и Госстрои, карьеру можно было сделать в партии или на производстве. В партии следовало делать оловянные глаза, колебаться вместе с генеральной линией, иметь правильную анкету и ловчее других подмахивать начальству. На производстве нужно было давать план.

Дед был молод, полон комсомольского задора и плевать хотел на капризы начальства. Пока строилась Каховская ГЭС, он стремительно взлетел вверх: от прораба в Новой Каховке до главы строительного треста в Херсоне. Конечно, Дед искренне верил в коммунизм, конечно, вступил в партию, но из-за строптивости так бы и остался в Херсоне на годы. Однако вышло вот что: в девять двадцать утра 13.03.1961 на киевскую Куренёвку обрушилась волна воды с песком. Она снесла несколько сот частных домов, залила стадион, трамвайное депо и заживо похоронила до полутора тысяч жителей. В Сети легко найти рассекреченные отчёты: песок был из карьеров кирпичного завода, им десять лет замывали отроги Бабьего Яра, – этот песок с водой прорвал дамбочки и устремился вниз, на Куренёвку.

Киевских строителей перетряхнули, кого-то осудили, кого-то сослали, а из провинции в столицу перевели инженеров, работавших на «великих стройках коммунизма». На тогдашнем новоязыке это называлось «укреплять кадры». Дедом укрепили один из захудалых трестов Главкиевгорстроя. В 60-х годах главк представлял собой махину, где работали сорок тысяч человек. О лучшем Дед, кажется, не мог и мечтать. В мемуарах он ни разу не упоминает о том, как встретил и полюбил бабушку, но целыми страницами описывает, как возводил панельный дом или прокладывал линию скоростного трамвая. Через год он стал главным инженером. Ещё через год – начальником главка. Ему исполнилось тридцать шесть лет. Кажется, больше, чем строить, Дед любил только перечить партийному начальству. И когда его однажды поставили пред светлые очи Никиты Хрущёва, бывшего в Киеве проездом, Дед осмелился возражать товарищу генеральному секретарю – тот вздумал учить его класть плитку. Подробности разговора сохранились, но, пожалуй, никому не интересны. Повелитель СССР был одарён от природы, но, судя по его биографии американского историка Уильяма Таубмана, слишком влюблён в звук собственного голоса, вечно пребывал в восторге от собственных идей и не терпел возражений.

В 1964-м Хрущёва сняли, его место занял Брежнев. Хозяин Украины Пётр Шелест сыграл в этом дворцовом перевороте не последнюю роль, и когда пришла пора менять мэра столицы, вспомнил, как Дед дал отпор опальному повелителю страны. В 1968-м Шелест поставил Деда председателем горисполкома. А через несколько лет сбросили уже Шелеста – на его место Брежнев посадил «своего» Щербицкого. Так Дед занял мэрский кабинет, с тремя столами, «вертушкой» и окнами на советскую идиллию. Сам он по этому поводу говорил, что из главного строителя города стал главным дворником. Дед немного лукавил – к дворнику едва ли набивался бы в знакомые великий комбинатор…

Министра, которому звонил Дед, не оказалось на месте. «Академик» Нимкус тепло попрощался, сел в «Волгу» и уехал. В следующий раз он появился в кабинете Деда через месяц, под руку с новоназначенным генеральным директором киевского завода «Кристалл». «Академик» попросил, чтобы генеральному побыстрей дали квартиру в центре города. Взамен Нимкус обещал дружбу и содействие в делах. Так в СССР выглядел рынок, который строители советской утопии отменили, но только на бумаге. Торговались повсюду и обо всём. Киев торговался с Москвой, мэр торговался с министром, глава стройтреста торговался с директором завода. Предметом торга были люди, должности, премии, поездки за границу, возможность скостить план, войти в нужный кабинет, блатные номера на чёрной «Волге» и «цековская» бронь в гостинице, импортный костюм с металлическим отливом и служебная квартира в центре города. Вместо денег ходила вполне реальная субстанция, которую российский учёный Симон Кордонский назвал «административной валютой» – резолюции, постановления, подписи. Формально подобный торг запрещали. Неформально – полуслепая неповоротливая махина плановой экономики без него не могла выполнять план. Удивительно ли, что нашёлся человек, который освоил искусство кататься на её шестерёнках в своё удовольствие на кураже, на личном обаянии и голой интуиции? Когда Нимкус ушёл, сославшись на важную встречу, Дед принялся расспрашивать о нём генерального. Директор «Кристалла» познакомился с Нимкусом в Москве. После совещания в министерстве он ужинал в ресторане гостиницы. «Академика» ему представил коллега из Ленинграда. Нимкуса сопровождал генерал таинственных войск, и когда тот на минуту отлучился из-за стола, «академик» пожаловался генеральному: мол, его всё время охраняют и это чертовски мешает. В Киев «академик» приехал к новоназначенному генеральному «Кристалла», чтобы «посмотреть образцы».

– Так как насчёт квартиры, Владимир Алексеич?

Великий комбинатор спалился на любви к казённому транспорту – на мелочи, на ерунде. В Ленинградском обкоме Нимкус истребовал машину с водителем и уехал отдыхать на озёра. Прошло три дня – ни машины, ни «академика». Управделами навёл справки, позвонил знакомому из КГБ, и после этого Нимкуса разоблачили. С подложными документами он приехал в Ленинград из Прибалтики. На обаянии, на кураже, на жонглировании именами министров и председателей, туманными намёками на таинственную «закрытую тематику» выбил себе квартиру, а вслед за ней – брони, билеты, гостиницы, машины. Великий комбинатор гастролировал по всему Союзу, селился по звонку в блатных гостиницах, его кормили и поили директора оборонных заводов. За годы гастролей всего два человека спросили у него удостоверение – телефонистка Кремлёвского дворца съездов и Дед. По запросу «академик Нимкус» Google выдаёт пустую страницу. Дед выдумал это имя. Когда он сочинял свои мемуары, великий комбинатор был ещё жив – удивительный реликт, призрак из другой эпохи. Эту эпоху и сейчас ещё можно разглядеть вокруг – так сквозь евроремонт иногда просвечивают старые советские обои.

Дед умер 1.07.2014, когда в центре столицы всё потушили, но уже вовсю пылало на востоке. Остался архив – несколько тысяч снимков. Почти все выглядят одинаково: на них толпятся первые и вторые секретари бесчисленных обкомов и горкомов, завы и замы, ответственные работники. Полноватые мужчинки за пятьдесят с крестьянскими лицами в костюмах и пальто, в каракулевых шапках и с непокрытыми сединами, со значками на лацканах и без – они несут венки, перерезают ленточки, машут с трибун, рукоплещут. Дед обычно где-то сбоку, он лет на десять-пятнадцать моложе всех, он тоже несёт, перерезает, машет, рукоплещет. Признаться, я не понимаю, как он выкраивал время, чтобы работать. За одиннадцать лет, которые он был мэром, в Киеве возвели несколько жилых массивов, Московский мост и центральный ЗАГС, реконструировали Олимпийский стадион и проложили линию метро на Оболонь. Прокладывать эту ветку хотели открытым способом, через Подол, и Дед обнаружил, что вот-вот подчистую снесут дома вдоль улицы Сагайдачного. К всеобщему неудовольствию он заявил, что рушить историческую застройку – варварство. Улица осталась цела.

В каком-то смысле Деду, который страстно любил строить, повезло. В 1950—1960-х годах жители сёл активно переезжали в города и шли работать на заводы. Им нужны были квартиры. Партия объявила жильё необходимым условием наступления коммунизма, и за умение строить Деду какое-то время прощали строптивость, но в конце концов и сняли в 1979-м. Первому секретарю Киевского обкома Цыбулько он не дал возвести здание обкома на верхней площадке Владимирской горки, прямо на костях Михайловского Златоверхого монастыря. Первому секретарю Киевского горкома Ботвину не дал снести трапезную. Первому секретарю ЦК Компартии Щербицкому не дал превратить Бессарабский рынок в бассейн.

Я рассматриваю фотографию из Дедова архива. Вот они все на одном снимке, забытые повелители советской Украины периода застоя: Цыбулько, Ботвин, Лутак, Ляшко, Ватченко, Щербицкий встречают дорогого Леонида Ильича в Киеве на вокзале. Седины внушительно белеют, брови топорщатся, на лицах цветут улыбки».