Текст книги "Родное. Избранное"

Смерть пастуха

 
На свете всё по Божьей воле,
А наши чаянья – труха…
На Спас медовый
В чистом поле
В грозу
Убило пастуха.
 
 
Как в той игре – орёл иль решка —
Вдруг обозначена черта.
Таилась смутная усмешка
В углах обугленного рта.
 
 
Едва початая бутылка
Торчала из пустой сумы,
Трава чернела у затылка,
А он глядел уже из тьмы.
 
 
И не в тоске, и не в обиде,
Вперёд, а не по сторонам,
Как будто чувствуя
И видя ещё неведомое нам.
 
 
Потом расслабленной походкой
Шли в дом,
Где споро на комод
Поставлен был налитый водкой
Стакан и чёрного ломоть.
 
 
Запахло в горнице свечами,
Покойник высился в гробу,
И шепотком односельчане
Корили мачеху-судьбу.
 
 
Старухи выли, распаляясь,
И только призванный к Творцу
Лежал,
Ничуть не удивляясь
Такому странному концу.
 

«Видит Бог: я разлюбил дорогу…»

 
Видит Бог: я разлюбил дорогу
До того, что привязалась блажь —
Вызывает смутную тревогу
За окном изменчивый пейзаж.
 
 
Колеся до головокруженья,
Озирая мельком белый свет,
Узнаёшь иллюзию движенья
Под названьем «суета сует».
 
 
Никуда из поезда не деться,
Но под стук и лязганье колёс
На ходу в глаза не наглядеться,
Никого не полюбить до слёз.
 
 
Не желаю встреч и расставаний,
Суматохи,
Криков «гой еси!».
Буду ездить только на диване,
По ночам,
Вокруг земной оси.
 

«Ты уже не боишься своей наготы…»

 
Ты уже не боишься своей наготы,
Как речная вода
И лесные цветы.
Кто тебя надоумил
В одежде и без
Нисходить, точно ангел,
С незримых небес?
 
 
Я давно убеждён:
Этот крохотный шрам —
Знак причастности
К непостижимым мирам.
Эта родинка —
Полная власть надо мной,
Я давно растворился
В тебе, неземной.
 
 
Кто придумал
Укутывать женщин в меха?
Для влюбленного нет
Ни стыда, ни греха.
Ты уже не боишься
Своей наготы,
Как речная вода
И лесные цветы.
 

«Холодный ум небескорыстен…»

 
Холодный ум небескорыстен,
Лукавы речи мудреца —
Лишь чистота банальных истин
С тобой пребудет до конца.
 
 
Иди, лети по белу свету,
Свергая идолов, юнец!
Они найдут тебя по следу,
Как предназначенный свинец.
 
 
Блажи, кликушествуй, юродствуй —
Во тьме,
В беспамятной ночи,
Банальных истин благородство —
Как пламя ясное свечи.
 
 
Наивны, искренни, избиты —
Из дальних лет,
Из детских снов,
Корявой жизнью не избыты —
Они основа из основ.
 
 
В их непреложности чугунной
Соединились до конца
Языческая дерзость гунна
И озарение Творца.
 

Тьма

 
Ночь дышит сыростью озёрной.
Едва заметные в воде
Желтеют звёзды, словно зёрна
В парной и зыбкой борозде.
 
 
Мерцай, таинственная влага,
Отталкивая и маня!
Нам ночь дарована как благо
За суету и злобу дня.
 
 
Не оттого ль бессильно зренье,
Что тьма сама собой уже
Есть и намёк,
И озаренье
О предстоящем рубеже?
 

«Каждому дан этот выбор…»

 
Каждому дан этот выбор,
Как и в начале начал:
Либо с Учителем,
Либо…
Трижды петух прокричал.
 

«Какие сиротские зимы!..»

 
Какие сиротские зимы!
Унылая слякоть с утра.
По хлябям невообразимым
Кочуют сырые ветра.
 
 
Есть время сугробов и грядок,
Но скажет вам ныне любой:
И этот извечный порядок
Даёт непредвиденный сбой.
 
 
Погода турусы городит,
Кривляется всем напоказ.
Ах, что-то неладно в природе!
А может быть, всё-таки в нас?
 

«Как спящая женщина, дышит вода…»

 
Как спящая женщина, дышит вода,
И свет перламутровый брезжит.
Однажды истлеют мои невода
На тёплом песке побережья.
 
 
Костёр, согревавший так долго во мгле,
К утру равнодушно остынет.
Душа, прикипевшая к этой земле,
Её неизбежно покинет.
 
 
Струится поющий камыш у лица,
И манит куда-то протока —
Другому удача
И зверь на ловца,
Но тоже до срока,
До срока.
 
 
За лодкой легко разойдутся круги,
Растают в тумане белёсом
Мерцание лилий и запах куги,
И зыбкое зеркало плёса.
 
 
Предутренний луч и заката кайма…
Спасибо, что был я на свете.
На свете, который меня не поймал
В свои золотистые сети.
 

«Сырая ночь хмельнее браги…»

 
Сырая ночь хмельнее браги,
А за околицей села
Опять черёмуха в овраге
Белым-бела, белым-бела.
 
 
А ведь была весна иная
Среди моих житейских вех:
Цветёт черёмуха шальная,
Метёт в лицо душистый снег.
 
 
Косынка падает на плечи,
И поцелуи без конца,
И звёзд мерцающие свечи
Почти у самого лица.
 
 
О, эта юность,
Одержимость,
Где всё взахлёб и нарасхват!
А если что-то не сложилось,
Так это сам я виноват.
 
 
Твоё письмо – листок бумаги
На самом краешке стола…
Опять черёмуха в овраге
Белым-бела, белым-бела.
 

«Ледяная прозрачна заря…»

 
Ледяная прозрачна заря.
В поле рыскает ветер-повеса.
Чёрно-белый пейзаж января:
Снег да кромка елового леса.
 
 
Сеет с тихого неба крупа,
Чёрно-белая дремлет сорока.
Как природа на краски скупа!
Как она бережлива до срока!
 
 
Так терпи, хоть узлом завяжись —
Ученик, подмастерье, подпасок.
Хороша чёрно-белая жизнь
В нестерпимом сиянии красок.
 

«На Родине моей лежат снега…»

 
На Родине моей лежат снега —
Небесной жатвы светлая полова,
И роща так прозрачна
И нага,
Как Господом дарованное слово.
 

Воспоминание

 
В день, когда глазам бело до рези
И струится холод голубой,
Хорошо в дороге дальней грезить
Светлой и натопленной избой.
 
 
Все иные радости – пустое;
Если вдруг задремлешь невзначай,
Снится только самое простое:
Печка раскалённая да чай.
 
 
А потом, намёрзшемуся вволю,
Долго будет видеться в ночи
Белое заснеженное поле
И следов холодные лучи.
 

«Плачет окно…»

 
Плачет окно —
отпотело,
Каплет слезой ледяной,
Словно зима захотела
Так вот проститься со мной.
 
 
Снова, как будто впервые,
Грежу о скором тепле.
Нежные и неживые
Тают цветы на стекле.
 
 
Ныне малиновым эхом
Слуха коснётся едва:
Под умирающим снегом
Дышит живая трава.
 

«Всё это длилось только миг…»

 
Всё это длилось только миг,
Самой судьбы благословенье:
Рук нестыдливых,
Рук твоих
Летящее прикосновенье.
 
 
И бирюзовый перстенёк,
И холод узкого запястья,
Как предвкушенье,
Как намёк —
Билетик, вынутый на счастье.
 
 
Благодарю, а не виню
За это мнимое сближенье,
За то, что я шагнул к огню,
За дерзость,
За самосожженье.
 
 
Благодарю, что было мне —
Или почудилось? – мгновенье:
Рук обжигающих
Во сне
Случайное прикосновенье.
 

«Как этот палисадник одичал…»

 
Как этот палисадник одичал
За столько лет!
И – время виновато —
Я в зарослях уже не замечал
Цветов, тобой посаженных когда-то.
 
 
Под небом равнодушным и нагим
Ни астр,
Ни легкомысленных анюток,
Но ведь и я пришёл сюда другим,
И век другой,
И даже время суток.
 
 
Да здравствуют лопух и лебеда
Взамен цветов!
Лишь оттого досада,
Что девичьего узкого следа
Не отыскать в угрюмых кущах сада.
 

«Словно солнца весёлые слитки…»

 
Словно солнца весёлые слитки,
Накануне осенней поры —
Золотые шары у калитки,
У крыльца золотые шары.
 
 
За горами ещё,
За долами
Снеговей, заметающий след.
Я люблю это жёлтое пламя,
Угасающий трепетный свет.
 
 
Межсезонья штрихи и детали,
Остывающий полог небес.
Всё яснее заречные дали,
Всё безмолвнее поле и лес.
 
 
Буду слушать – такая удача! —
Отходя безмятежно ко сну,
На вчера ещё суетных дачах
Неземную почти тишину.
 
 
Всюду радости этой приметы,
Как грядущего чуда ростки.
…У крыльца лепестки золотые,
У калитки твоей лепестки.
 

«Музыка…»

 
Музыка,
Тобой не надышаться!
Торжествуйте, медь и серебро,
Чтоб могли нечаянно свершаться
Вечные надежды на добро.
 
 
Мудрая,
Звучи не угасая,
Дай тобой напраздноваться всласть!
Может, это девочка босая
В дальнем далеке отозвалась.
 
 
Может, снова стать случилось юным
Под зелёным пологом лесным,
Где поют, как солнечные струны,
Ветви заскорузлые сосны.
 
 
Где ничем ещё не запорошено
Озаренье юношеских грёз.
Потому и музыка хорошая
Неизменно трогает до слёз.
 

«Вот голова седа…»

 
Вот голова седа,
И – без предупрежденья —
Ранние холода,
Поздние заблужденья.
 
 
Музыка за стеной —
Грозное, роковое.
В комнате ледяной,
В мире бессонном
Двое.
 
 
Сумерки или свет?
Явь ты или виденье?
Несовпаденье лет,
Жизней несовпаденье.
 
 
Музыка. Дом. Звезда.
Нежность и отчужденье.
Ранние холода,
Поздние заблужденья.
 

Прибавление дня

 
Вовсю метель гудит ночами,
И неприметен к лету сдвиг,
Да мы и дней не замечаем,
Не то что краткий этот миг.
 
 
Но кто-то угли теплит в горне
И отнимает миг у тьмы,
И под землёю слышат корни
Всё то, чего не слышим мы.
 

В лесу

 
Где-то возится сойка —
Зелёного дома жилица!
Зазывает, хлопочет,
хозяйкой шумит у стола,
А умолкнет – и слышно:
В полуденной дрёме живица
Оплывает слезой
по щеке векового ствола.
 
 
И захочется вдруг
Сострадания или прощенья,
И себе самому
не покажешься в этом нелеп.
И нахлынет печаль,
Неожиданно, как очищенье,
Потому что душа
не заложенный наглухо склеп.
 
 
Никуда не спеши —
Скоро всё возвратится на круги,
Где зеркал дорогих нам
привычна уже кривизна,
Ведь не зря над тобой,
Распластав обнажённые руки,
Как над малым ребёнком,
Столетняя плачет сосна.
 
 
Тихий дождик грибной
В поседелой запутался кроне,
Любопытные травы, как дети,
встают на носки…
Всё быльём порастёт,
Всё на свете забудется,
Кроме
Этой радости краткой
И этой случайной тоски.
 

«Мерцанье прилива-отлива…»

 
Мерцанье прилива-отлива,
Качелей безумный полёт.
Как всё-таки жизнь прихотлива:
То зной нестерпимый, то лёд!
 
 
То вдруг полуночная дева
Чужая
Пьянит без вина.
За это неправое дело
Однажды отвечу сполна.
 
 
Но, грешник и бабий угодник,
Целую, пока не погиб,
Жнивья золотой треугольник,
Бедра молодого изгиб.
 

«Утренним лугом бегу…»

 
Утренним лугом бегу —
Маленький.
Светлоголовый.
Цапля на отмели ждёт…
Никогда я не стану счастливей!
 

«Жизнь не так и плоха…»

 
Жизнь не так и плоха,
Лишь терпенья чуток:
Есть на свете ольха,
А под ней омуток.
 
 
Там и небо синей,
И шелковей трава,
А в речной глубине —
Золотая плотва.
 
 
Там вода, как слеза,
А вдали – островок…
Шевелит стрекоза
Голубой поплавок.
 
 
Ни тиха, ни быстра,
Что-то шепчет река.
Лишь дымок от костра
Нынче горек слегка.
 
 
Чёрный ворон во тьму
Прогорланит: «Ты где?»
Не отвечу ему.
Не поверю беде.
 

«Мальчонка спит в зелёной зыбке…»

 
Мальчонка спит в зелёной зыбке
Травы,
Устав от шумных игр.
Темнеют крохотные цыпки
На загорелой коже икр.
 
 
Так сладок сон его летучий,
Что поутихли ковыли
И ходят молнии и тучи
Почти на цыпочках вдали.
 

«Индевеют лодки на приколе…»

 
Индевеют лодки на приколе.
Гол и светел краснотала куст.
За рекою конь в остывшем поле
Чутко осень пробует на вкус.
 
 
Он травы касается губами,
И в глазах от жёлтого рябит.
Стылый ветер, пахнущий грибами,
Как ребёнок, гриву теребит.
 
 
Вестниками скорого мороза
Листья вдаль уносятся, шурша.
Мужики стоят у перевоза
И в молчанье курят не спеша.
 
 
В час, когда на белом свете сиро,
Мучит тайна каждого своя:
Одного – непостижимость мира,
А другого – краткость бытия.
 

«Я по земле ходил…»

 
Я по земле ходил
Окрылён,
Счастлив был милых волос касаться.
Даже не думал, что королём
Голым
Придётся вдруг оказаться.
 
 
В лодке давно появилась течь,
Но, торопливо былое скомкав,
Не удалось ни огня зажечь,
Ни очага сложить из обломков.
 
 
Много ли стоит любовный пыл,
Ведь у любимой – иная мерка?
Может быть, всё-таки праздник был,
Только без грохота фейерверка?
 
 
Трудно глупее придумать роль —
Душу оправдывать златоусто.
Пьеса окончена.
Гол король.
Пусто.
 

Ремесло

 
Дед шёл работать спозаранок,
Я звуки помню до сих пор:
В его ладонях пел рубанок
И чудеса творил топор.
 
 
Вилась затейливая стружка
Неутомимо с верстака,
И золотая,
Как игрушка,
Звенела гладкая доска.
 
 
А я, не думая о славе,
Катаю слово, как бревно:
Чем узловатей
И корявей,