Текст книги "Танец песчинок"

* * *

То, что я собирался найти в комнате Рабби не было чем-то определённым. Возможно, знаки на стенах, полу, в коридоре или просто выцарапанные на подоконнике. Что-то должно было остаться. Какая-нибудь старая и вроде бы никому не нужная тайна.

Как поезд Дока, застывший на перроне вокзала.

Или как его бумаги-мемуары. Кое-что всё-таки было в них, о чём я решил пока не сообщать Шустеру, боясь, что он меня высмеет. Была одна общая черта, встречавшаяся из раза в раз, почти на каждой странице – у каждого здесь есть секрет. Свой вопрос, на который требуется получить ответ. Не скелет в шкафу, хотя и последних хватало, а именно цель жизни, которая исподволь управляла всеми действиями человека.

По мне, в этом не было ничего удивительного: так и должно быть в мире. Однако Док считал, что вопрос каждого жителя Медины лежал в плоскости «жизни и смерти». Сознание, которое определяло бытие и тем самым изменяло мир.

Насчёт последнего у меня были сомнения, но я решил попридержать их пока. Как я уже говорил, живя в городе, где каждый день творятся проповеди с балаганными чудесами, легко забыть, что всё это может быть лишь прикрытием. Мне уже доводилось сталкиваться со странностями, которые невозможно было объяснить рационально.

Я и не объяснял. Просто забывал и старался не тревожить те участки памяти. И без того забот хватало, как мне тогда казалось.

Теперь пришла очередь пожалеть о том опрометчивом решении.

«А ты сам? – спросил Томаш, о котором я уже начал подзабывать, – В какую игру играешь ты? В князя, копящего войска, чтобы вернуться с огнём и мечом? Вряд ли. В крутого детектива, повергающего бандитов в трепет? Возможно. В заплутавшего в темноте человека, которого ложные огни манят в разные стороны? Куда как вероятней».

Ветер продолжал сдерживать меня, усиливая напор. Через какое-то время пришлось чуть нагнуться вперёд. Буря усилилась, хотя ещё минуту назад было относительное затишье. Такие моменты в Медине нельзя предсказать, но я чувствовал, что сейчас это неспроста.

В последнее время всё происходило неспроста.

* * *

Когда я добрался до комнаты Рабби, то застал там пожилую китаянку. Склонившись, она мыла пол, собирая грязную воду драной тряпкой и выжимая в оцинкованное ведро. Повсюду поблёскивали мелкие крупинки влажного песка, а под панцирной сеткой кровати образовалось что-то вроде развалин песочного замка.

– Детектив Любомир Грабовски, полиция Медины – сказал я. – Хочу ещё раз здесь всё осмотреть.

Китаянка взглянула на значок, затем выжидающе посмотрела на меня, а после пожала плечами и удалилась, оставив тряпку досыхать на ведре. Я слышал шаги женщины по старой скрипучей лестнице. Они становились всё тише, пока не умолкли окончательно. Только тогда я приступил к осмотру.

Внимательно изучив подсыхающий пол и прощупав стены, я признал, что затея «найти что-то» чересчур отдаёт оптимизмом. Рабби наверняка был осторожен и предполагал, что комната будет первым местом, где начнут искать его секреты. Что же касается «нечто неощутимого, какой-то атмосферы», то в помещении пахло мокрой тряпкой и влажным песком.

Я почувствовал смутное движение за спиной и обернулся. Китаянка вернулась и, склонив голову, смотрела на меня, почти не моргая. Я поёжился. Так как раз могли разглядывать потенциальную жертву стервятники.

«Интересно, какой вопрос привёл её в этот город?» – прошептал Томаш и хихикнул.

Я же сунул руки в карманы плаща и нащупал фотографию голема-лесоруба. Повинуясь наитию, я вынул карточку и протянул женщине.

– Видели этого человека?

Взгляд китаянки изменился. Глаза расширились, она прижала руку к груди и с ненавистью и затаённым страхом с минуту смотрела на фотографию. Затем женщина неожиданно плюнула на изображение убийцы. Сеть мелких пенистых пятен украсила физиономию голема.

– Как вы сказали, вас зовут? – спросила китаянка. Вроде бы понятная фраза прозвучала как птичья трель.

– Любомир Грабовски.

– Пойдёмте, он сказал, что вы придёте и вам можно рассказать всё.

«Он – это Рабби, стало быть», – подумал я и одновременно с тем задался вопросом, почему женщина не рассказала мне всё сразу. Видно, нужен был свой ключ к этой тайне. Некий правильный вопрос.

Я двинулся за китаянкой вниз по ступеням. На второй этаж, на первый и ещё дальше – по маленькой крутой лестнице в подвал.

Там по всей длине широкого коридора свисали, словно гирлянды, мелкие лампочки, соединённые тонким проводом. Видимо, слишком тонким для такой нагрузки – я заметил множество заплат-скруток, сделанных синей изолентой.

Китаянка провела меня до самого конца коридора, а затем принялась возиться с огромной связкой ключей. Звук был такой, словно ветер звенел колокольчиками. Я едва не впал в подобие транса от этой мелодии. Во всяком случае, не сразу заметил, что замок уже открыли.

Это оказалось именно тем, что я собирался найти, отправляясь к Рабби.

Маленький зал, не больше чем три метра в диаметре, все стены которого были испещрены вязью неизвестных символов. В центре, в пересечении нескольких старательно проведённых по полу геометрических фигур, стоял стол, накрытый простынёй. Я подошёл ближе, потянулся и услышал позади предостерегающий шёпот, похожий на заглушённый крик. Слов я не разобрал, но сомневался, что понял бы их – женщина говорила на китайском.

Подняв простынь, я обнаружил под ней ровную поверхность стола, покрытую очередной порцией символов на неизвестном наречии, словно кто-то использовал дерево в качестве страницы из записной книжки. Прикоснувшись к буквам, я отметил, что они выжжены в поверхности. Водить по вязи символов было приятно даже сквозь перчатку. Я остановил себя, только услышав ещё один предостерегающий вздох. Отдёрнул руку и повернулся к китаянке.

– Он лежал здесь, – сказала она. – Шимон запрещал мне сюда заходить, но я всё равно заглядывала. Простое любопытство и желание подсмотреть чужой секрет. Я видела, как стены и пол покрывались рисунками день за днём. Потом появился стол, а чуть позже – голый человек. Когда я впервые увидела его, то подумала, что это труп или спящий, но потом присмотрелась и поняла, что это не могло быть человеком. У него вот здесь, – она потрясла связкой ключей, которая висела у неё между ног, – ничего не было, понимаете?.. Я убежала тогда. Зареклась заходить сюда. Подумала, что Шимон решил таким образом меня испугать. Мне показалось, что в следующий раз этот не-человек, будет стоять прямо за дверью. Месяц тут не появлялась, – китаянка вздохнула. – А потом любопытство победило страх, я спустилась, готовая убежать, если услышу хоть один подозрительный звук. Подошла к двери, открыла и была готова захлопнуть, едва в маленькой щёлке, которую я для себя сделала, мелькнёт хотя бы тень от мошки. Но никого не было. Пустая комната, только накрытый простынёй стол.

– Когда это было? – спросил я. – Когда вы впервые увидели это… существо и когда вернулись, а его уже не было?

– Первый раз – почти два месяца назад. Второй – где-то с неделю. Я думала, что Шимон избавился от этого… существа, – китаянка повторила мои интонации в точности. – А потом Шимон собирается уходить и говорит мне, что я могу всё рассказать Любомиру Грабовски, если он придёт и будет задавать вопросы. А затем приходите вы, и спрашиваете.

Китаянка всхлипнула, коротко и резко, однако я отметил, что глаза у неё сухие.

– Сюда ещё придут. Мои коллеги. Осмотрят, сфотографируют, запротоколируют и вновь зададут вам неприятные вопросы. Возможно, ещё неприятней, чем те, которые задал я. Постарайтесь на них ответить.

Китаянка кивнула и отвернулась. У меня было ощущение, что она больше не произнесёт ни слова, как будто на сегодня лимит исчерпан.

Я прошёл мимо женщины, оставив её в тесной комнатёнке, а сам двинулся к выходу. Мне не было дело до того, кем китаянка приходилась Рабби – любовницей, просто служанкой или кем-то ещё. Сейчас было важно то, что она оказалась в нужное время в нужном месте, а это значило, что я напал на след.

И в благодарность за это, я не стал спрашивать у китаянки, знает ли она о смерти Рабби Шимона. Мне не хотелось оказаться тем человеком, который принесёт ей эту весть.

* * *

В моей собственной квартире меня ждали. С посетителем я встречался до того раза два в жизни. Первая встреча была во многом чудесна, но она имела столь дрянной привкус, так что во второй раз я попросту постарался пройти мимо незамеченным.

– Здравствуй, Канга, – устало сказал я. – Чего тебе?

Человек с огромным посохом (ветвь чёрного дерева, раздваивающаяся к концу и увешанная множеством «бренчалок») сидел на моей кровати и пил пиво из банки.

«Где он берёт его постоянно? – подумал я. – Может, у него какая-то волшебная нескончаемая банка?»

– Канга пришёл, – сообщил шаман. – Канга будет говорить. Духи хотят. Канга хочет. Надо сказать.

– Ну раз надо, то говори. Раз даже духи хотят…

Я обречённо вздохнул и понадеялся, что Канга быстро закончит. Очень хотелось выспаться после такого тяжёлого дня. К тому же, если память мне не изменяла, в прошлый раз духи были «против». Возможно, если они «за», то я услышу что-то стоящее. Может быть, какая-то зацепка, которой мне так не хватает, а не очередной сеанс погружения в свой внутренний мир – этого мне в последнее время хватало.

Я не кривил душой в тот момент. Странная ситуация, которая произошла в Медине, старое-новое воспоминание, что меня окружают довольно странные люди (я просто к ним привык) – всё это подсказывало, что распутать дело без подобной же странной помощи не представлялось возможным.

– Зло вырвалось на свободу, – сообщил Канга. – Страшное зло. Древнее зло. Канга видел. Там, где жил Док.

– Вокзал? – я настороженно посмотрел на шамана. – Что ещё за зло?

– Чёрный дух. Страшный дух. Пропитан смертью.

– Он как-нибудь связан с чёрным песком?

Канга замер на секунду, пожевал нижнюю губу, пробурчал что-то под нос неразборчиво, а затем положил посох на кровать.

«Кто его знает, где он его держал до этого? – подумал я. – А ведь только-только навёл дома порядок. Надо будет поменять постельное бельё».

Правда, следом я вспомнил, что всё остальное бельё лежит комом в кладовке, в ожидании, пока я донесу его до прачечной. В жизни полицейского так мало времени, которое можно уделить простым мелочам быта.

«Надо завести женщину, хотя бы домработницу», – мрачно посоветовал я самому себе.

Шаман тем временем снял с пояса кожаный мешочек и высыпал его содержимое на покрывало. Внутри мешка оказались зубы, и Канга склонился над ними изучая получившийся рисунок.

Мне захотелось послать шамана куда подальше вместе с зубами и посохом. И плевать, что в возможностях этого человека – по крайней мере в каких-то – я не сомневался.

Однако Канга, не оборачиваясь ко мне, поднял руку в предостерегающем жесте.

– Связан с песком, – наконец заключил он. – Чёрный песок и чёрный дух – суть одно. Состояния разные.

– Это всё?

Я решил, что с этой информацией разберусь как-нибудь позже. К тому же, наличие некоего чёрного духа никак не могло помочь. За ними полиция пока охотиться не научилась. Это куда больше подошло бы тому же Канга. Или Легбе с Бароном. Надо будет поинтересоваться у них при встрече.

От последней мысли я повеселел. Даже испарилась злость на шамана за внезапный визит.

– Всё, – сказал тот, поднимаясь. – Канга предупредил. Злой дух на свободе.

– Зло всегда на свободе, – сказал я. – Мы его сажаем, сажаем, а оно не переводится. Было бы куда лучше, если бы с ним боролись не только мы.

– Грабовски не понимает, – Канга покачал головой. – Надо прояснить. Надо показать. Смотри.

И хотя я успел отшатнуться, шаман довольно ловко поймал меня за плащ одной рукой, а второй ткнул посохом в лицо, едва не выколов глаза. Бубенцы звякнули, я инстинктивно зажмурился, а после почувствовал, как раздвоенный конец палки ткнулся мне в надбровные дуги.

И видения полились потоком.

Интерлюдия: Мерк

Дети вообще мало чего боятся, но дети Медины, как мне кажется, не боятся ничего.

В этом суровом крае наука выживания преподаётся с самого рождения.

Лесли «Док» Сандерс

Хотя Мерк не собирался возвращаться, но вот он вновь стоит у вокзала.

Деньги, полученные от детектива, лежат в поясном ремне вместе с остальными накоплениями. Банкноты собраны в одном кармане, а монетки рассортированы по разным, чтобы не стучали друг об друга. Мерк всегда носит все деньги с собой. Дома оставлять слишком боязно – кто его знает, кто их там найдёт.

На самом деле мальчик знает, кто может их там найти, но ему не хватает смелости, чтобы признаться в этом самому себе.

Мерк сглатывает ком, застрявший в горле, и пытается подумать о чём-нибудь другом. Как назло, другие мысли тоже не из приятных. И зачем он только проболтался детективу про вездеход? Наверняка тот подумал, что это глупая шутка или мечта, которой не суждено стать реальностью. Грабовски похож на человека, разбирающегося в подобных мечтах…

Но всё-таки детектив ничего не сказал. Может, не желал расстраивать?

Мерк трясёт головой, выгоняя размышления прочь. Сейчас на них нет времени. Нужно проникнуть на вокзал. Пусть ночью тут побывали люди Барона, Легбы и много кто ещё, но что-то могло остаться. То, что не подошло остальным. Или то, что они упустили из виду.

Преодолев робость, которая больше похожа на страх, мальчик скользит к входу. Глубоко вздохнув, он быстро заглядывает внутрь и тут же отшатывается, прижимаясь к тёплому кирпичу здания.

Внутри вокзала только песок.

Привычная картина – кого в Медине можно удивить песком? – придаёт решимости, и Мерк заходит внутрь.

Аккуратно ступая особым, шаркающим шагом, которому его научили приятели, мальчик движется вперёд, тут же заметая собственные следы. Всего пара часов, и ветер сам справится с этим, но вдруг за это время на вокзале побывает ещё кто-то?

Может быть, он пожалует прямо сейчас…

Мерк быстро минует пустынные коридоры. Тёмные углы страшат его. Вдобавок, возникает ощущение постороннего взгляда, который тянется к мальчику со всех сторон сразу.

Это взгляд слишком чужой даже для Медины, где все чужие друг другу.

В помещении, которое, должно быть, служило Доку кабинетом, Мерк ненадолго останавливается. Во-первых, свет, льющийся из окна, разгоняет вокзальный сумрак, потому ощущение чужого взгляда стихает. Во-вторых, Мерк надеется отыскать здесь что-нибудь стоящее.

Первоначально внимание мальчика привлекают крупинки чёрного песка, разбросанные тут и там. Он берёт одну, катает на ладони, но не ощущает ничего. Песок вполне обычен, исключая цвет. Вряд ли это может что-нибудь стоить. Чего-чего, а песка в Медине хватает.

Мерк отбрасывает чёрную песчинку в сторону, не замечая, как перед её приземлением обычный песок Медины отступает, обнажая пол.

Затем взгляд обращается к пустым книжным полкам – наверняка их содержимое растащили, но что если где-то спрятан тайный ящик? Мерк тщательно прощупывает ссохшееся дерево, нажимая на каждое лаковое пятно, которое кажется ему секретной кнопкой.

Как и прежде, с песчинкой, Мерк не находит ничего и быстро разочаровывается. Даже не ищет способа дотянуться до верхних полок.

Надежды мальчика найти что-то интересное таят с каждой секундой. «Глупо было думать, что тут не всё обшарили», – хмурится Мерк и с досады пинает стол Дока. Получается не сильно, но чувствительно – тонкая прохудившаяся кожа сапог почти не смягчает удара, и мальчик болезненно морщится.

Он двигается к выходу, но не сворачивает налево, чтобы вернуться на улицу, а направляется вправо. Старые, ещё различимые следы ведут в ту сторону.

«Детектив, – Мерк чувствует, что сердце забилось быстрее. – Он туда ходил, и я схожу».

Мальчик выходит на перрон. Мерка, в отличие от Грабовски, вид поезда не пугает, а восхищает. Подобные штуки он раньше видел только на картинках или в кинофильмах. Без сомнения, один только поезд стоит посещения вокзала.

Все страхи отступают. Мерк уже предвкушает, как будет рассказывать приятелям о поезде. Возможно, ему не поверят, но в таком случае всегда можно предложить друзьям прогуляться сюда вместе. И лучше всего ночью, чтобы проверить, у кого хватит храбрости.

Подойдя к поезду, Мерк рассматривает его с восторгом. Чёрные огромные колёса, матовая тёмно-зелёная поверхность корпуса, труба, из которой когда-то шёл дым. Как и все, он слышал эти рассказы, но до сегодняшнего дня не верил ни в один из них.

Мальчик замечает на корпусе локомотива небольшую табличку. Она будто покрыта угольной пылью, но контуры букв можно рассмотреть – кто-то потратил силы и время, чтобы оттереть их.

– Без-вре-мень-е, – по слогам читает Мерк и вздрагивает от раздавшегося лязга.

Прозвучавшее слово запускает скрытый, дремавший до этого времени механизм. Поезд словно вздыхает, а затем начинает дрожать. Сначала это мерное дребезжание, какое бывает у старого холодильника, но постепенно скорость и сила возрастают, и вот уже силуэт поезда становится мутным и неуловимым. Так бывает, когда волны раскалённого воздуха смазывают очертания силуэтов.

Но сегодня не жарко, а просто тепло. К тому же, сам поезд, по ощущениям, остаётся холодным.

«Всегда холодным. Как труп», – понимает Мерк.

Эта мысль возвращает мальчику чувство страха. Он отступает на шаг назад, стараясь не отводить взгляд от поезда. Руки не трясутся, ноги не подкашиваются, но в горле становится сухо, как не было с Мерком никогда, даже в самую страшную жару.

Будто вся жидкость разом уходит через пот.

Сделав ещё пару шагов назад, мальчик спотыкается. Возможно, он бы сумел удержать равновесие, но как раз в этот момент поезд перестаёт вибрировать. Мерк вскрикивает и падает на спину, ударившись копчиком об какой-то выступ. Боль не сильная, но слеза скатывается по щеке.

Пауза в дрожании поезда длится секунды две, не больше. Затем, вздрогнув, поезд исторгает облако чёрного пара из трубы локомотива – словно душа покидает тело. Облако зависает в воздухе идеальным шаром. Постепенно вырисовываются провалы глаз, носа и рта. Мерк смотрит за этим превращением с замиранием сердца.

Когда на призрачном лице появляется улыбка, мальчик вскакивает и бросается бежать, сдерживая подступающий к горлу крик.

Мерк ни разу не оборачивается, а потому не видит, как облако сжимается до размера чёрного плотного шара и взмывает в воздух, чтобы после затеряться в небе над Мединой.

* * *

Позже Мерк гуляет по улицам, стараясь унять страх. Будь он моложе или впечатлительней – ничего бы не получилось. Но сейчас Мерк слишком занят попытками решить, что ему делать дальше, потому события на вокзале вскоре тускнеют и теряют свою силу.

Он по-прежнему о них помнит и, не исключено, вспомнит ещё в какой-нибудь не самый удобный момент, но пока в душе вновь радость от заработанных денег и надежда, что дальше будет не хуже.

Впрочем, несмотря на возраст, Мерк знает, что удачи ходят поодиночке, а вот беды предпочитают резвиться стаями.

«Я заработал больше дневной нормы, но день ещё не закончен», – Мерк заслоняет глаза от палящего солнца и зевает. В животе у мальчика урчит, он морщится, но ещё некоторое время пытается не обращать внимания на голод.

Пройдя пару перекрёстков, предлагает свои услуги чистильщика обуви, носильщика тяжёлых сумок и курьера. Во всех трёх случаях следует отказ – когда вежливый, а когда с криками. Пожав плечами, Мерк понимает, что виной всему жара, которая с возрастом выжигает мозги взрослым. Нормальными оставались только те, кто и без того был странным. Например, тот же детектив Грабовски.

Поразмышляв ещё немного и вспомнив свои впечатления, мальчик решает, что детектив примером для подражания служить не может. Грабовски не похож на человека, у которого водятся деньги, а Мерку надо рассчитывать не только на себя, но и заботиться о матери.

Собственно, из-за этого он и идёт сейчас домой, хотя мог на часть заработанных денег посидеть в прохладе кофейни – посетителей днём мало, а потому никто не будет кричать, что Мерк занимает столик слишком долго со своей одинокой чашкой кофе. Можно даже отправиться в кафе-мороженое и потребовать у Баска несколько разноцветных и – самое главное! – разновкусных шариков.

Однако дома тоже еда и даже плохонький кофе, который Мерк худо-бедно умеет готовить сам. Внутри прохладно – дом продувается всеми ветрами и скрипит, но в нём никогда не царит жара. Можно почитать что-нибудь или в очередной раз подсчитать, сколько осталось накопить на вездеход. В общем, и дома можно провести время с интересом. Самое главное, чтобы там не оказалось матери. Мерк, конечно, её любит, но лучше встретиться с ней вечером, а не сейчас…

Мальчик останавливается. Воспоминание о матери порождает в его душе новую волну сомнений, однако взвесить все плюсы и минусы того или иного пути он не успевает.

Низкий утробный рёв, заставляющий вспомнить тварь с вокзала, прокатывается над Мерком, одновременно накрывая его на долю секунды тенью. Мальчик поднимает голову вверх, озирается и успевает увидеть, как самолёт, кажущийся отсюда игрушечным, утыкается носом в песок вдали от города. Следует взрыв, и, несмотря на расстояние, окна в Медине вздрагивают.

Мерк шумно вздыхает и понимает, что его проблема решена – теперь-то он точно знает, куда надо отправиться, чтобы на этот раз не остаться в стороне.