Текст книги "Софии русский уголок"

Ученье – свет

Родина была далеко, слезами ее нельзя было вернуть. Надо было жить и обживать Болгарию, нуждавшейся в квалифицированных кадрах. Начну с традиционной картинки – культуры, с просвещения умственного и нравственного, где трудились десятки и сотни русских беженцев, университетских профессоров, гимназических преподавателей, церковнослужителей. Уже стало привычным, что при обрисовке этой темы исследователи нередко обращаются к практике привлечения русских прежде всего в Софийский университет. Я попробую начать с ab ovo, с детства.

«В начале 1920-х гг. в местности «Горна Баня» под Софией существовал русский приют для русских детей до восьми лет. Он помещался в двухэтажном здании, в котором находились спальни, но не было столовой. Дети круглый год ели во дворе, под навесом… Многие были настолько малы, что их приходилось кормить, причем воспитательницы делали это с нарушением элементарных санитарных норм. Вообще антисанитария царила в приюте: грязные простыни часто не стирались, а только просушивались, дети были вшивыми. Рядом с приютом протекал ручей, в котором летом ребятня целыми днями купалась без всякого надзора, часто под жарким солнцем. В результате дети часто получали ожоги и страдали простудными заболеваниями. В середине 1920-х годов приют в «Горне Бане» закрыли, и вскоре был создан новый приют в городской черте Софии, рядом с парком «Борисова градина». В новом приюте воспитывались сироты или дети самых бедных эмигрантов. Здесь санитарные требования соблюдались безукоризненно: даже зубные щетки после каждого употребления дезинфицировались раствором марганцовки, отчего становились черными. Однако директриса установила в приюте режим полного молчания. Даже самые маленькие воспитанники не смели произнести ни одного звука, а воспитательницы говорили вполголоса. У детей были игрушки, но играли они молча. Неудивительно, что приютские дети вырастали озлобленными и некоммуникабельными людьми»⁷⁹.

Картина настолько неприглядна, что не хочется верить воспоминаниям И. В. Матвеевой. Но воспитание всегда связано с насилием, особенно в приютах, воспитатели в которых имели и имеют свои «педагогические приемы» для бедных и сирот. Хочется верить, что в трех детских садах, действовавших на болгарской земле к 1922 г.⁸⁰, таких методов не было. Это, конечно, не аргумент для истории, но есть стереотип памяти: запоминается обычно нечто исключительное, чаще всего плохое, а среднее, обычное, т. е «скучное» не представляет интереса для мемуаристов.

А теперь о так называемой средней «картинке» в сфере обучения взрослых и малышей. Уполномоченный Всероссийского союза городов (ВСГ) генерал А. В. Арцишевский проявил недюжинную энергию в поиске средств для финансирования учебных заведений. В течение лета 1920 г. ВСГ сумел открыть ряд дошкольных учреждений и начальных школ, а также курсов для взрослых.

В Софии были открыты курсы машинописи, стенографии, рисования, по плетению корзин, иностранных языков, популярные среди молодежи. Но к марту следующего года профессиональные курсы были закрыты вследствие небольшого числа желавших там учиться: «в громадном большинстве случаев выброшенными из России в Болгарию оказались люди, принадлежавшие к тем классам интеллигенции, которые не желали менять род занятий до этого, а ремесла если и знали, то только с любительской точки зрения». В то же время эффективно работали с 1921 г. «Подготовительные инженерные курсы» – дорожно-строительное отделение и архитектуры, электротехническое, механическое, выпускники которых получали диплом техников. В 1922 г. руководство курсами постепенно перешло к ХАМЛ, взявших на себя финансирование курсов. Получивших название Практических технических курсов. Вместе с русскими там стали учиться и болгары⁸¹.

Переходя к гимназиям, напомню несколько фактов. Первая гимназия была создана одесскими педагогами 23 апреля 1923 г. в Варне, через которую шел основной поток беженцев. 17 июня того же года русско-болгарский благотворительный комитет открыл гимназию в Софии⁸². К середине 1920-х гг., кроме столичной, насчитывалось еще четыре: Варненская, Шуменская, Галлиполийская, Пещерская (последняя по имени школьной иконы носила название «Крестовоздвиженской»).

К этому времени близ Тырнова была создана сельскохозяйственная школа-колония, для которой власти отвели расположенные по соседству заброшенные здания Копиловского и Плаковского монастырей и 110 гектаров земли. К 1922 г. в ней учились дети главным образом донских и кубанских казаков, а также калмыки. Но количество будущих земледельцев постоянно сокращалась: если в начале 1924 г. в ней обучалось 112 человек, то в 1930 г. там жили всего 20 воспитанников⁸³.

Естественное сокращение учеников коснулось и гимназий. Однако к началу 1930-х гг. вследствие нехватки средств и упомянутого процесса «убыли» осталась одна – Софийская.

«Гимназисты, – вспоминала свою юность И. В. Матвеева, – носили форму: мальчики – черные брюки и черные, большей частью сатиновые гимнастерки, подпоясанные кожаным ремешком. У них были также форменные фуражки с гербом гимназии: две веточки обрамляли буквы СРГ, означавшие «Софийская русская гимназия». У девочек было две формы – зимняя и летняя. Зимой носили черные сатиновые халатики с длинными рукавами (сначала они застегивались спереди, потом застежки зашили, и халат нужно было одевать через голову) или зимние платья из черной шерстяной материи. Халаты и платья подпоясывались матерчатым пояском, к ним подшивался белый воротничок, у выреза был черный бант. На голове девочки носили черные береты, опоясанные черной же лентой с гербом гимназии. Летняя форма состояла из темно-синей юбки, белой блузки с черным бантом на груди и белой панамки с черной лентой и гимназическим гербом». До 1925 г. гимназия помещалась в здании 2-й Софийской мужской гимназии на углу лиц «Царь Аспарух» и «Витошка». Утром в ней учились болгары, а с 14 часов – русские. В 1925/26 учебном году гимназисты учились в помещении болгарской 4-х классной прогимназии, а в следующем году в прекрасном здании училища «Васил Априлов»⁸⁴.

Огромное значение придавалось преподаванию Закона Божьего. По этому предмету, который вел о. Георгий Шавельский в русской Софийской гимназии, «нельзя было получить отметку ниже «пятерки». При «четверке» шла проработка в присутствии классного наставника… При «тройке» вызывались родители, и разговор уже шел с намеком; а не вероотступники ли сами родители. При «двойке» разговоров не было: ставили вопрос о твоем исключении из гимназии, и долго потом приходилось упрашивать педсовет, чтобы тебя оставили хотя бы на второй год»⁸⁵.

19 декабря гимназия праздновала день своего покровителя Св. Николая Мирликийского. Торжественный вечер открывался гимном гимназии: слова учителя словесности Нилова, музыка учителя пения болгарина Динева.

 
Судьба и братское влеченье
В страну нас эту привели.
В ней обретаем мы ученье,
Храня завет родной землм.
Невзгоды, тяжкие страданья
Пройдут добром и красотой.
Окрепнувши под стягом знанья,
Творить вернемся мы домой.
В России помнить будем вечно
Тот край, где молодость прошла,
Где мы поверили сердечно
В бессилье тьмы, непрочность зла.
Там берегутся талисманы,
Там святы юные года,
Там Плевен, Шипка и Балканы
В нас не померкнут никогда⁸⁶.
 

Небольшое добавление, в Болгарии до 1944 г. насчитывалось 440 памятников русским солдатам, отдавшим свои жизни освобождению Болгарии в войне 1877–1878 гг. После прихода советских войск начался демонтаж монументов. Так, был уничтожен памятник кавалергардам, выполненный в форме усеченной пирамиды, на камнях которой были высечены имена погибших за освобождение Софии. Венчал памятник российский двуглавый орел с склоненными в знак скорби головами. Такой памятник пришелся не по нраву советским «деятелям», и его не стало. Но многие все же были сохранены: то ли денег не хватило, как пишет И. Г. Тинин, то ли «болгары оказались более мудрыми, но многие памятники русским людям они все же сохранили до сих пор.

Сохранился и самый красивый памятник в Европе, поставленный перед Народным собранием Болгарии и посвященный царю Освободителю, то есть Александру II. На его пьедестале было написано медными литыми буквами: “Царю Освободителю признательна Болгария”. Советская власть не решилась демонтировать известный памятник, но заменила на нем надпись: “Братьям-освободителям признательна Болгария”»⁸⁷.

С ходом времени менялись не только директора, но и адреса гимназии. Известно, что она потом была размещена в здании первой девической гимназии на ул. Царя Шишмана, потом на окраине города, на ул. Ополченской. Как писал Тинин, «Болгарские школьники в этих помещениях учились в первую смену, а мы во вторую. Поэтому в наших партах мы просверливали тайные дырочки и туда закладывали любовные записочки болгарочкам, которых мы так никогда и не видели. Но они также тайно отвечали нам. Записки носили не только любовный, но и… эротический характер. Они были, как правило, без подписи, чтобы если взрослые поймают кого с запиской, то не найдут, кто писал и кому»⁸⁸.

Учителя у русских детей, как и сами их воспитанники, были разные, но хорошие. Так, вспоминал Иван Тинин, «нельзя не сказать несколько добрых слов о преподавателе русской литературы Александре Ивановиче Виссонове. Он был высокого роста, худой, страшный выпивоха и картежник. Приходил он к нам, как всегда, после похмелья. рассказывал нам литературу не по учебнику. Александр Иванович встречался в своей жизни с Л. Н. Толстым, Андреем Белым, Чеховым, Мережковским, с Есениным и Маяковским. Поэтому о них он рассказывал на уроках как о живых людях. Они представали перед нами со своими привычками, слабостями, гениальностью и неповторимостью. Например, Маяковского он характеризовал как хулигана в литературе. Но при этом добавлял, что хулиганы всюду нужны»⁸⁹.

Учителя: в старших классах историю преподавал одессит Валериан Антонович Жуковский. Практикуемая им система штрафов за плохие оценки или отказ отвечать позволяла накапливать некоторые суммы, которые шли на оплату учебы бедных учеников⁹⁰.

В старших классах латынь преподавал директор гимназии Анатолий Павлович Стефанов (01. I. 1863 – 16. IX. 1932, Болгария), выпускник Санкт-Петербургского историко-филологического института, Преподавал в Павлоградской Бердянской и 1-й Кишиневской гимназиях. В 1903 г. директор Аккерманской гимназии. В том же году стал директором 3-й Одесской гимназии, где прослужил до 1907 г. С 1907 г. председатель педагогического совета Мариинской гимназии. С 1909 г. возглавлял Педагогические курсы для подготовки учителей средней школы при Одесском учебном округе. Действительный статский советник. Имел ордена⁹¹.

Требовал безукоризненного знания от своих, часто великовозрастных, учеников. С одним из них связан курьезный случай, когда, получив двойку, бывший офицер, возвращаясь на место, громко сказал: «С красными сражался, под обстрелом был, так двойкой меня не испугаешь!»⁹²

Но вряд ли это действовало на учителей. Варвара Степановна Новосильцева из семьи курских промышленников, любила повторять «На небе Бог, а на земле я»⁹³.

Журналист, педагог, выпускник историко-филологического факультета Киевского университета Иван Петрович Нилов (ок. 1892 – 13.VIII. 1933, Княжево), вел уроки литературы, логики и психологии. Он же читал в Свободном университете и у Кузьминой, о которой пойдет речь ниже.

Нилов хотел преподавать в Софийском университете, но ему было отказано: в его прошении, написанном на болгарском языке, было много ошибок⁹⁴. Много времени отдавал любимой журналистике: сотрудничал в софийском журнале Н. Чебышева «Зарницы», печатался в софийских газетах И. М. Калинникова «Русь» и «Свободная речь». Был известен читателям под псевдонимом «Сенекс» (от лат. «старик»). Заботясь о грамотности детей, написал книгу «Русский падеж: Очерк современного склонения» (София, 1930)⁹⁵.

Вместе с волной русских эмигрантов в 1919 – 1920 г. в Болгарию прибыла Варвара Павловна Кузьмина, опытный педагог, владелица Санкт-Петербургского среднего реального училища, основанного в 1906 г.

На болгарской земле она продолжила свою деятельность на посту начальницы Крестовоздвиженской Русской Гимназии в г. Пещера. Потом переехала в Софию, поселившись на ул. Гургулят /угол ул. Ф. Нансен.

«Варвара Павловна жила в одном доме с друзьями моих родителей, – вспоминает Ляля Петренко – их дочка, моя подружка Валя, начала заниматься французским языком с Ольгой Михайловной, и я присоединилась к ним. Постепенно прибавлялось все больше детей. Нас разделили на две группы – старшие и младшие»⁹⁶.

К осени 1923 г. она открыла курсы «Новых языков для детей», которые к весне 1924 г. превратились в «Русскую школу Новых языков В.П. Кузьминой», заняв одноэтажное здание с садом на ул. Г. Раковского. Потом, в 1928 г., школа переехала в пятиэтажное здание на углу 6-го Сентября и ул. Ив. Вазов с 37-ю комнатами и отдельным двором. А за два года до переезда ее учебное заведение было признано Министерством народного образования Болгарии как «полная основная школа». В нее стали поступать и болгарские дети. В 1932 г. она стала называться официально Русская смешанная гимназия новых языков В.П. Кузьминой, но в Софии получила известность как Лицей В.П. Кузьминой.

Школа жила на основах самоокупаемости и пожертвованиях из-за рубежа. «Один русский, живущий в Америке, – вспоминает бывшая ученица Валя Церель – выразил желание внести плату за ученицу, которая хорошо учится. Выбрали меня…Деньги были присланы в Итальянский Банк на ул. Леге, где я только расписалась в получении этих денег. На средства от этого дарения был сделан ремонт, покрашены парты, и даже куплена форма нескольким учащимся.

После этого даритель, приехав в Софию, пожелал увидется с ученицей, за которую он внес плату, и пригласил меня на ужин в свой отель, прислав за мной огромную машину. После ужина он повел меня в самую лучшую кондитерскую на ул. Дондуков и накупил всевозможных пирожных. Я появилась в интернате с огромной коробкой сладостей, которые мы все тут же съели»⁹⁷.

Однако материальные затруднения нарастали. Тогда, в 1929 г., было основано «Дружество помощи бедным учащимся из школы В.П. Кузминой». К 1930 г. школа стала получать субсидии на детей из бедных русских семей от Болгарского правительства. К 1930–1931 гг. в гимназии было уже 183 учащихся и 43 человека педагогическо– административного персонала. Из 87 русских детей 37 учились бесплатно, 27 вносили льготную плату. Остальные платили в зависимости от доходов родителей. Взносы были разные, например, за детский сад – 3050 левов в год, за начальную школу – 5050 левов, за гимназию – 6050 левов, за интернат – 2060 левов⁹⁸.

Покровительницей гимназии была Св. Варвара, лик которой был и на знамени школы. 4/17 декабря, в день Св. Варвары, учащиеся отмечали и именины Варвары Павловны. Вышивали и дарили ей скатерти, платочки, собственноручно сделанные небольшие вещицы. «Лицеистов В. П. Кузминой всегда можно было узнать по красивой форме. У девочек – черный передник с длинными рукавами и большими боковыми белыми пуговицами, большой белый воротник и галстуки – банты: у девочек младших классов – розовые, у старшеклассниц – синие. У мальчиков – черная рубашка с поясом. На голове девочки носили темно синий берет, а мальчики – фуражку. Предметы преподавались на русском, французском и болгарском языках по программе болгарских школ. По желанию дети могли изучать английский или немецкий, а старшеклассники – латинский язык»⁹⁹.

В гимназии часто устраивались концерты, на которые приглашались певицы из Народной Оперы, а также такие писательницы, как Дора Г абе, Елизавета Багряна, Калина-Малина.

В годы войны, во время союзнических бомбандировок Софии, здание сильно пострадало. Окончательный удар был нанесен новой властью. В 1950 г. гимназия была закрыта, несмотря на то что большинство русских детей были болгарскими гражданами. Сама Кузьмина уехала во Францию, где и окончила свои дни.

Из других педагогов, имена которых сохранили их ученики в своих воспоминаниях, назову инженера Николая Лесела, преподававшего в механико-техническом училище. Бернард Розенберг писал, что он был их любимым учителем. И хотя он говорил с сильным русским акцентом, но на его лекциях царила полная тишина. Лесел подавал учебный материал так выразительно и ясно, что запоминалось без труда. Кроме Лесела, которому автор воспоминаний впоследствие помог издать книгу, Розенберг вспомнил и маэстро Максимова, училищного капельмейстера. Этот невысокого роста человек, старавшийся скрыть свою хромоту, ввел учеников в прекрасный мир музыки!¹⁰⁰ Позвлю себе привести только одну сценку из школьной жизни: «Оркестр собирался на репетиции в помещении, которое было на верхнем этаже училища. Для прихрамывающего маэстро Максимова было тяжело подниматься наверх по лестнице. Мы, когда слышали, что он поднимается, начинали играть какой-нибудь марш, которым и встречали его»¹⁰¹. Должно быть хорошо было начинать занятия с бравурной маршевой музыки!

Всего к середине 1920-х гг. в Болгарии насчитывалось 224 русских педагога, из которых 99 преподавало в болгарских учебных заведениях. Добавлю немаловажную деталь: учащие детей болгар получали наравне со своими болгарскими коллегами «за 18 недельных уроков до 32 долларов (4 500 левов), сумму, вполне обеспечивающую жизнь семьи в 2–3 человека»¹⁰².

Представлю «картинку» из жизни совсем обычного русского учителя.

Федор Георгиевич Александров (? – не ранее 1964), языковед. В 1913 г. оставлен при Новороссийском университете для подготовки к профессорскому званию при кафедре сравнительного языкознания, хранитель историко-филологического кабинета. Читал лекции по истории фонетики латыни на педагогических курсах в Одессе. После высылки в 1922 г. осел в Софии. Преподавал латынь в болгарских и русских гимназиях и в духовной семинарии, затем русский язык в софийских школах, потом в Софийском университете. Вначале не имел даже угла и жил в общежитии русско-болгарского комитета помощи беженцам. В России осталась семья. Частично воссоединился (в 1925 г. приехала мать, в начале 1930-х брат). В 1941 г. женился¹⁰³.

Можно добавить, что если бы он носил другие имя и фамилию, то возможно его жизнь сложилась бы несколько иначе. Так, К. В. Флоровская шутливо-иронично писала А. В. Флоровскому 23 апреля 1923 г.: «Александров хотел ехать с группой учителей и учеников здешних гимназий в экскурсию в Италию, – ему не дали визы, потому что он Тодор Александров – одноименец знаменитому вождю македонцев, и боялись, что сербы не пропустят его и сделают из этого международный скандал. Я советую ему хлопотать о прибавке к фамилии Александров-не-Македонский»¹⁰⁴.

Возвращаясь к прозе жизни, процитирую отрывок из его письма от 17 декабря 1926 г. А. В. Флоровскому: «О себе сообщаю следующее. Обратился (может быть, навсегда) в преподавателя латинского языка средней школы. Преподаю в трех учебных заведениях и потому занят до крайности. Весь день разбит совершенно: утром – в болгарскую гимназию, после обеда – опять в болгарскую гимназию (II-ая смена), после чего – в русскую; кроме того, два раза в неделю – в семинарию». «ни о каком продолжении научной работы… не может быть и речи». «Могу еще сообщить о себе, что имел дерзость участвовать в конкурсе на должность лектора русского языка в университете и провалился, ибо победила национальная кандидатура»¹⁰⁵.

Любопытно, что у «отверженного» были в 1936 г. на родине опубликованы его переводы од Квинта Горация Флакка, изданные в Полном собрании сочинений под ред. Ф. А. Петровского. Что же относится его мечты – работы в Софийском университете, то она осуществилась в 1953 г., когда он получил возможность вести там практические занятия со студентами-русистами, стал одним из авторов учебников по грамматике русского языка для средней школы¹⁰⁶.

Если гимназисты учились, то взрослые зачастую переучивались. Для них, как и почти везде, организовывались разнообразные курсы для получения профессии, дающей заработок. Так, с 1921 г. действовали «Подготовительные инженерные курсы» – дорожно-строительное отделение и архитектуры, электротехническое, механическое. Выпускники получали диплом техников»¹⁰⁷.

Теперь «картинка» о русских студентах.

Вначале ерническое стихотворение Алексея Апухтина:

 
Когда будете, дети, студентами,
Не ломайте голов над моментами,
Над Гамлетами, Лирами, Кентами,
Над царями и над президентами,
Над морями и над континентами,
Не якшайтеся там с оппонентами,
Поступайте хитро с конкурентами,
А как кончите курс с эминентами
И на службу пойдете с патентами —
Не глядите на службе доцентами
И не брезгайте, дети, презентами!
Окружайте себя контрагентами,
Говорите всегда комплиментами,
У начальников будьте клиентами,
Утешайте их жен инструментами,
Угощайте старух пеперментами —
Воздадут вам за это с процентами:
Обошьют вам мундир позументами,
Грудь украсят звездами и лентами!..
А когда доктора с орнаментами
Назовут вас, увы, пациентами
И уморят вас медикаментами…
Отпоет вас архиерей с регентами,
Хоронить понесут вас с ассистентами,
Обеспечат детей ваших рентами
(Чтоб им в опере быть абонентами)
И прикроют ваш прах монументами.
 

Но, перефразируя пословицу, можно было сказать, что эмиграция «не тетка, пирожка не подкинет». И русскому «студиозусу» приходилось тяжелее, и «вечных студентов» почти не было.

Русские учились в таких вузах, как в основанная в 1924 г. в Софии Высшая кооперативная школа, в которой читал лекции Сергей Семенович Демосфенов¹⁰⁸, в Балканском ближневосточном университете, переименованном позднее в Свободный университет. В нем за четыре года готовили специалистов по экономике и праву, самым доходным и востребованным специальностям. Поступали туда, в отличие от Софийского университета, без конкурса, учились по вечерам, что давало возможность совмещать работу с обучением, что было особенно удобно для русских среднего возраста¹⁰⁹.

Но «гнездом» русского студенчества был, конечно, Софийский университет. Как вспоминал Иван Тинин, «самой большой достопримечательностью университета стал полицейский по имени Ангел. У него на погонах были две буквы ДУ (Държавен университет). Мы его воспринимали как закадычного друга всех студентов. Он играл с нами в бильярд или карты, помогал в учебе. Я имею в виду то, что в наших зачетных студенческих книжках ставилась подпись профессора за регулярные посещения. Подпись же его представляла собой факсимильную печать, которая хранилась на кафедре. А у Ангела были ключи от всех дверей. Вот он заходил в любое время на кафедру и ставил нам печати куда надо.

Что Ангел охранял как полицейский нам было непонятно, да мы и не пытались в этом разобраться. Когда же в Болгарии пришли к власти коммунисты и стали разгонять всех полицейских, то студенты университета встали стеной в защиту Ангела. Мол, не отдадим нашего полицейского, и отстояли его. Он стал милиционером, сменил синюю форму полицейского на костюм цвета хаки. Но на погонах сохранились эти две буквы ДУ. В этом качестве он прослужил до своей пенсии»¹¹⁰.

В стенах Софийского университета звучали не только лекции, но и веселые студенческие песни их отцов. Приведу одну из них.

 
В гареме тешится султан,
Ему счастливый жребий дан:
Он может женщин всех ласкать.
Ах! Как бы мне султаном стать!
 
 
Но он несчастный человек,
Вина не пьет он целый век.
Так запретил ему Коран —
Тогда я больше не султан.
 
 
Жить папе в Риме хорошо,
Он пьет роскошное вино.
И денег много есть в казне.
Ах! Как бы быть и папой мне.
 
 
Но он несчастный человек,
Любви не знает целый век,
Не может женщин всех ласкать.
Тогда мне папой не бывать.
 
 
В одной руке держу стакан,
Другой обнявши девы стан,
Вот я и папа и султан,
И мне счастливый жребий дан¹¹¹.
 

И конечно, надо думать, особенно весело, шумно, разгульно отмечался студенческий праздник – знаменитый Татьянин день. О нем так написал в 1814 г. Пушкин в стихотворении «Пирующие студенты»:

 
Друзья! Досужий час настал;
Все тихо, все в покое;
Скорее скатерть и бокал!
Сюда, вино златое!
Шипи, шампанское, в стекле.
Друзья, почто же с Кантом
Сенека, Тацит на столе,
Фольянт над фолиантом?
Под стол холодных мудрецов,
Мы полем овладеем;
Под стол ученых дураков!
Без них мы пить умеем.
 
 
Ужели трезвого найдем
За скатертью студента?
На всякий случай изберем
Скорее президента.
В награду пьяным – он нальет
И пунш и грог душистый,
А вам, спартанцы, поднесет
Воды в стакане чистой!
 
 
Но что?., я вижу все вдвоем:
Двоится штоф с араком;
Вся комната пошла кругом;
Покрылись очи мраком…
Где вы, товарищи? Где я?
Скажите, Вакха ради…
Вы дремлете, мои друзья,
Склонившись на тетради…
 

Только вместо грога, пунша и араки, полагаю, стояли бутылки с ракией, водкой и прочими горячительными напитками, столь любимыми молодежью! Но потом из-под стола вытаскивались учебники «ученых дураков», и опять шли лекции, например, на филологическом факультете. Его выпускники-русисты, особенно с болгарскими паспортами, не имели особых проблем с трудоустройством, преподавая в школах русский язык..

Окончив университет, русская молодежь стремилась применять полученные знания на практике, в жизни, и поэтому было мало тех, кто продолжал учебу, защищал диссертации и удостаивался ученых степеней. Одним из тех немногих стал химик по специальности Мстислав Сергеевич Курчатов, брат советского академика-атомщика И. В. Курчатова¹¹².

Еще одно имя – славист Николай Михайлович Дылевский (23. XI. 1904, Чугуев —2001, София), выпускник Крестовоздвиженской гимназии в г. Пещера. С 1928 г. он стал одним из двух русских правительственных стипендиатов, которые должны были в будущем трудиться над развитием болгаро-русских связей. После окончания Софийского университета он учительствовал три года в Неврокопе (Гоце Делчев), где преподавал болгарский язык и литературу. В 1934 г. начался отсчет его преподавательской и научной деятельности в alma mater. В 1946 г. Дылевский стал одним из инициаторов создания специальности «русская филология» и, соответственно, кафедры по русскому языку. С 1951 г. по 1972 г. он возглавил кафедру русского языка. В 1955 г. был избран профессором по исторической грамматике русского языка. С 1934 г. по 1984 г. преподавал русский язык на богословском факультете в Университете, а также в Духовной академии. Его студенты стали основателями кафедр русского языка во многих высших учебных заведениях Народной Республики Болгарии – Пловдиве, Велико Тырнове, Шумене, Благоевграде. Он был дуайен не только болгаристики, русистики, славистики, но и всей русской эмиграции в Болгарии¹¹³.

Да, были те, кто врос в Болгарию, породнился с ней, стал ей служить. И сейчас в Софии еще есть русские, не забывшие, кто они и откуда их род. И случалось, что после отъезда из Софии на родину, казалось навсегда, следовало возвращение…

Возвращение туда, где все связано с молодостью, где любимы и привычны закоулки города-волшебника, и можно без устали бродить по таким очаровательным улицам, как Шипка и Обориште, а можно подставить свое лицо молодому солнцу в Докторском саде или пройтись по Витоше – этой болгарской Тверской, выпить на углу свой стаканчик кофе или болгарской бозы или договориться о встрече и говорить, говорить, говорить о том, что было и что будет…