Текст книги "Зоя Космодемьянская. Не бойся, мы умрем"

Виктор Кожемяко
Зоя Космодемьянская. Не бойся, мы умрем

К выходу байопика, посвященного жизни Зои Космодемьянской (февраль 2021)

© Кожемяко В., 2021

© ООО «Издательство Родина», 2021

Необходимое вводное слово
Встреча навсегда

Героиня этой книги явилась не только автору,

но и всем в суровую первую зиму войны

Да, узнали о ней тогда сразу многие. О совсем юной девушке, партизанке, которую враги схватили при выполнении боевого задания, жестоко пытали, но не добились ничего и в конце концов повесили, согнав смотреть на это всех остававшихся в оккупированной подмосковной деревне жителей. Для устрашения.

Если бы догадались, чем обернется та казнь!

Через два месяца, когда фашистов отсюда выбили, происшедшее в деревне Петрищево стало известно и поблизости, и очень далеко. На всех фронтах, которые пролегли от Заполярья до Крыма, в партизанских землянках на временно захваченной гитлеровцами советской земле, в глубине тыла, где женщины, старики, подростки до предела напрягали свои силы, чтобы одолеть вражеское нашествие. И везде, у всех, кто узнавал про подвиг той девушки и кому по-настоящему дорога была Родина, поднималось и крепло общее чувство: не жалеть себя для Победы. Если надо, отдать даже жизнь. Как она.

Не жившим в то время и не соприкоснувшимся воочию с удивительной духовной силой, которую излучало свершенное ею, может, вполне и не понять реальное значение подвига героини. А ведь вклад ее в Победу стоит сотен тысяч танков и самолетов. Да какое там – он воистину неоценим.

Только как донести это до нынешних молодых, множество которых, кажется, слишком отдалилось от судьбоносного смысла Великой Отечественной? Отдалилось к тому же куда-то в иную сторону, на что с огромной силой работали из года в год не только явные и скрытые враги нашей Родины, но и реалии «новой жизни», противостоящие, как принято говорить, советскому прошлому.

Однако очень хочется, вопреки всему, приблизить к душам теперешних соотечественников, особенно юных, высокую красоту Зои Космодемьянской, ставшей для советского народа одной из самых любимых героинь. И еще раз попытаться разъяснить, почему все-таки подверглась она столь безжалостной хуле, сравнимой по жестокости с фашистскими муками и казнью на виселице в тот последний для нее морозный и снежный день.

Но сперва воспоминание личное.

* * *

День моей встречи с ней тоже был морозный и снежный. Продолжалась первая военная зима.

Село Можары, Рязанская область. Часть ее осенью 1941-го немцы захватили, стремясь обойти Москву с юга, заняли небольшие города Скопин и Михайлов. Начавшееся в декабре советское контрнаступление отбросило их, но мы знаем: пока они близко. С мыслями об этом все живем, от мала до велика.

Мне скоро семь. Маловат, конечно. Однако мама, учительница, давно научила меня читать, и, кроме любимых русских сказок, кроме Маршака с Чуковским и Барто с Михалковым, многое из которых знаю наизусть, все больше тянусь к Пушкину. А еще – к газетам. Ну как же! Там главные новости про войну.

За газетами и письмами для лесхоза, где работает мой отец, а также для всех окрестных домов я взялся ходить на почту, наверное, с началом войны. Уж не помню, как это получилось – почтальон ли ушел на фронт, либо все определил нетерпеливый детский интерес к новостям, которые стали весьма необычными, но только ходил я на почту, до которой от лесхоза было километра полтора, очень исправно, бывало даже по два раза в день, если почему-либо к привычному сроку доставка опаздывала. И читал газеты или, во всяком случае, просматривал прямо там, как говорится, не отходя от кассы.

Вот и в этот раз было так. Раскрыл «Правду». Глаза остановились на фотографии. Что это? Кто на ней?! Девичья голова в снегу, с обрывком веревки на шее…

Я прочитал заголовок: «Таня». А дальше продолжал читать, уже не сознавая, где я и что со мной.

Почта можарская помещалась в старом кирпичном доме, стены которого были необыкновенной толщины. Окна, которых всего два или три, – в углублениях больших и с широкими подоконниками. На одном из них я и обнаружил себя, очнувшись после потрясшего душу чтения и снова переведя взгляд на поразительный снимок.

Было тихо, до звона в ушах, и холодно, каменный подоконник ледяной: видимо, основательно выстыла почта за ночь. И ни одного посетителя, кроме меня, только женщина за служебным окошком, от которой получил я эти газеты и письма. Эту газету…

Ну можно ли словами передать силу пронзившего меня впечатления от того, что я прочитал и увидел на газетной странице? Прошло больше семидесяти лет, а прочувствованное в те минуты так и осталось одним из сильнейших потрясений за всю мою жизнь. Я не преувеличиваю, нет. Честен перед каждым, кто прочтет это. И важно это сказать, поскольку мое тогдашнее чувство, без малейшего сомнения, было и чувством миллионов других людей, которые прочитали и увидели в газете «Правда» то же самое.

Поймут ли люди сегодняшние? Хочу, если уж не смогут прочувствовать такое, чтобы хоть поняли…

А я в тот январский день 1942 года, через два месяца после убийства ее, никак не мог расстаться с газетой. Долго оставался здесь же, на подоконнике, перечитывая и переносясь туда, в деревню Петрищево, переживая все вместе с ней, о которой известно пока лишь то, что зовут ее Таня и она совершила подвиг бессмертия.

Вместе с ней мысленно мерз в ночном лесу на подходе к деревне, где полно гитлеровцев. С замирающим сердцем ощущал на плечах и спине лапы схвативших ее палачей. Терпел (только мысленно, мысленно…) невероятные издевательства и мучения: избивают, проводят пилой по спине, подносят к лицу горящую лампу, обжигая подбородок и предлагая выпить керосину вместо воды… Опять избивают… Босой и раздетой выводят на мороз, гоняя по снегу, пока сами, одетые, утепленные, не замерзнут…

И что же по сравнению с ее холодом наш можарский мороз?

После ночи пыток, когда она вконец измучена и обессилена, ее ведут к виселице.

Но – о чудо! Она вдруг находит в себе силы, чтобы бросить проклятья в лицо убийцам и обратиться к окружающим место казни немцам и русским.

Немецкие солдаты, сдавайтесь, все равно ваше дело безнадежно! А вы, русские, что смотрите невесело? Боритесь, травите, жгите их!..

Это я уже проговаривал про себя, своими словами, ее предсмертную речь, которая вместе с ней войдет в бессмертие.

И у меня сжимались кулаки (маленькие, конечно). Почему я здесь? Я тоже должен бороться, травить их и жечь, захватчиков. Отомстить за нее.

Потом мне станет известно, что будут и герои не намного старше меня тогдашнего. Будут Валя Котик, Володя Дубинин, Марат Казей, Зина Портнова… Пионеры-герои. А мне еще предстояло стать пионером, тем более – комсомольцем…

* * *

Очерк тот из «Правды» я аккуратно вырезал и положил в свою заветную «военную папку», на которой был наклеен тоже вырезанный из газеты портрет Сталина.

Вскоре лег туда и еще один очерк о ней. Снова из «Правды» и того же автора, подпись которого я хорошо запомнил: П. Лидов. Назвал он это свое повествование «Кто была Таня». Просто и прямо. Наверное, бросив глаз на такой заголовок в этой газете да к тому же прочитав фамилию автора, каждый сразу понимал тогда, о какой Тане идет речь.

А ее звали, оказывается, Зоя.

Школьница из Москвы Зоя Космодемьянская. Десятиклассница…

Меня прошлой осенью, через два с небольшим месяца после начала войны, мать повела в первый класс. Хотя было мне только шесть лет, а в школу принимали с восьми. Но, учитывая домашнюю подготовку, а также, видимо, и материнское учительское положение, приняли.

Правда, длилось тогда мое школьное обучение всего один день. Скучно показалось. Начинали с азбуки и прописей, выводя в тетрадях первые палочки да крючочки, а для меня все это было делом давно пройденным. И следующим утром, когда мама стала будить меня, чтобы идти на занятия, раньше рвавшийся в школу теперь вставать я не захотел. Мать посмеялась и махнула рукой:

– Ладно, будешь дома заниматься.

Вспоминаю это вот к чему. Ясно отложилось в памяти, что подумал при прочтении очерка «Кто была Таня»: «Она – школьница, а я – нет». Будто если бы и я был в школе, пусть в первом классе, а не в десятом, как она, это меня приблизило бы к ней. Вот и спросил:

– Мама, а когда я опять в школу пойду?

– Теперь уже в сентябре. Попробуем экзамены сдать во второй класс.

Так и произойдет. Экзамены, которые мне устроят, я сдам успешно. И в том, по-моему, роль Зои немалой была.

Во втором очерке, рассказывая о ней, П. Лидов особо выделил школу. Как училась Зоя, что читала, какие писала сочинения. Для готовящегося к школе – большое вдохновение.

А когда вторично переступаю я порог учебного класса, с невероятной радостью узнаю, что пионерская дружина школы, отныне моей, носит теперь имя Зои Космодемьянской.

Это не было уникальным. Совсем нет! Дружин и отрядов ее имени во Всесоюзной пионерской организации появилось много. Вообще, имена героев продолжавшейся войны становились священными для пионеров и комсомольцев. До подвига Зои – Николай Гастелло и Виктор Талалихин, затем, несколько позднее – Лиза Чайкина, Саша Чекалин, Юрий Смирнов, Александр Матросов, Олег Кошевой и вся славная плеяда молодогвардейцев Краснодона… (А сейчас, когда пишу эти строки, то есть летом 2014-го, шахтерский Краснодон в Луганской области опять под огнем. Фашизм снова поднял голову, и не где-нибудь, а на Украине!)

Во время так называемой перестройки, ставшей началом уничтожения Советского Союза, с удивлением я замечал, как то один, то другой из разрушителей страны публично хвастает, что в душе не был он, дескать, ни комсомольцем, ни пионером. Врали? А может, действительно кто-то не был. Но в любом случае – чем же тут хвастать?

Когда мне повязывали красный галстук, я знал, что такой же носила в свое время и Зоя. Когда получал комсомольский билет, гордился, что становлюсь в ряды героев, живущих и отдавших жизнь за Родину. Не у меня одного, конечно, были такие чувства.

О чем больше всего сожалели тогда мои сверстники? Могу сказать абсолютно твердо: о том, что слишком поздно мы родились. Не успели ни на Гражданскую, когда нас вообще не было на свете, ни на Великую Отечественную, поскольку до фронта не доросли. Однако всем, чем могли, старались фронту быть полезными.

Сейчас, когда вошло в обиход понятие «Дети войны», каждый относящийся к нему может внести свои штрихи в его характеристику. Мы, ребята, у себя в селе завидовали не только фронтовикам и партизанам, но, например, и тем ровесникам нашим, которых видели в кинохронике и на газетных фотографиях, как стоят они у заводских станков, подставив ящик под ноги для роста. И делают снаряд. Или мину. Обтачивают деталь для самолета или танка.

А что мы? Простецкое, обыкновенное дело – помогать колхозу, где теперь почти одни женщины: ворошить сено, которое сушится, копать картошку, скирдовать снопы, таская их по полю в копны, собирать колоски или пилить дрова…

Хотелось большего. И когда в лесхозе объявлено было, что надо «драть бересклет», школа тотчас откликнулась. Если выразиться точнее, драть предстояло кору кустарника, называвшегося бересклетом: говорили, что она идет на изготовление каучука, а это – шины для авиации или артиллерии. Как соревновались мы, у кого мешок этой легкой коры окажется всех тяжелее!

Или вот начался по весне сбор лекарственных трав. Это же для раненых, для госпиталей и полевых лазаретов! Помню, откуда-то нашлось довольно редкое издание справочника таких трав, и мы сообща самым внимательным образом его изучали, прикидывая возможности наших лугов и леса.

А поход за ландышами обернулся для меня и моего лучшего друга Коли Дорофеева неожиданным приключением. Дело в том, что утром, когда мы с ним наметили этот поход, начался не по-весеннему нудный и долгий дождь. Отложить затею? Ни в коем случае! Идем.

И заблудились в лесу, да так, что пришлось там, выбившись из сил, заночевать.

Дома сильно переполошились. Тревога была нешуточная. Зато мы вернулись с такими сумками ландышей, что еле смогли донести…

* * *

К чему я вспоминаю все это? Не чересчур ли далеко ушел от основной своей темы?

Эта тема – советская героиня. И ее время, которое стало также временем моим. Советское, пропаханное величайшей войной, 70-летие Победы в которой мы сейчас отмечаем.

Герои той войны, как звезды, сияли в душах моего поколения. Они были с нами всегда. Вот в школе как один из самых важных предметов воспринимали мы военное дело, которое преподавал нам настоящий командир, выписанный из госпиталя после тяжелого ранения. Винтовки, правда, были не настоящие, а просто крашеные деревянные макеты. Но когда я старательно выполнял в строю то, что положено, мне казалось, смотрит на меня не только наш Николай Иванович единственным своим оставшимся глазом, а еще Зоя или Олег. Кое-как при этом отнестись к своим обязанностям было просто нельзя.

Может, преувеличиваю сегодня? Да и у всех ли так было? Но если даже сделать некую скидку на «разное бывает», все равно следует признать, что необыкновенно высокую нравственную планку задавали они. Верно про это будет сказано: нравственный максимализм.

В записной книжке Зои выделил Лидов и привел в очерке «Кто была Таня» такие слова: «Умри, но не давай поцелуя без любви». Это – Чернышевский, которого Зоя чтила как образец самоотверженности во имя народного блага. А рядом Ленин, Горький, Николай Островский…

Не раз думал я, что последняя ее речь под виселицей напоминает мне про речь гоголевского Тараса Бульбы перед тем, как сгорит он, охваченный вражеским пламенем. Лучшее из заветов отечественного и мирового духовного наследия успела существом своим глубоко принять, чтобы жить и умереть соответственно, став тоже образцом для других.

А начнется развал страны, названный «перестройкой», и прочту я в одной из самых многотиражных газет огромный заголовок: «Сгореть на костре или погреться у костра?» Перед ними-то, нашими героями, не было такого вопроса. Если это нужно для спасения людей, а тем более Родины, значит, сгореть!

Нет, погреться, только погреться, почти изо всех рупоров проповедовалось теперь. И тогда как для наших героев (и для нас вслед за ними) «эгоист» был в числе самых ругательных слов, то в наступившее время вызывающе подняли его на щит и даже ввели в название гламурного журнала. Всюду и вовсю пошел бурный разлив шкурничества и предательства, утверждавшихся как своего рода ценности, как норма жизни. «Если ты такой умный, то почему такой бедный?», «Деньги не пахнут», «Сперва умри ты, а я потом» – набор подобных мудростей призван был перечеркнуть главное, чем держалась Советская страна – общество социализма. То, чем она победила в немыслимо жестокой войне на уничтожение ее.

Тогда победила. Теперь сломилась. Потому что сломлены оказались основы. И одним из орудий этого слома стало поругание советских святынь, среди которых, безусловно, была она, Герой Советского Союза Зоя Космодемьянская.

* * *

С того дня, как ее казнили в заснеженном Петрищеве, к ноябрю 1991-го прошло полвека. Тогда героическая гибель славной дочери советского народа ознаменовала поворот судьбоносной Московской битвы: через неделю началось контрнаступление наших войск, и Зоиных палачей погнали на запад.

А вот полувековая годовщина начала разгрома фашистов почти день в день совпала с окончательным разгромом СССР, закрепленным своего рода актом о капитуляции – Беловежским соглашением. Для меня незабываемо и зловеще символично, что предшествовала этому вторая казнь Зои.

Да, вторично я пережил потрясение, читая о ней. Потрясение, сравнимое с пережитым в детстве на сельской почте. Только тогда вместе с невыносимой болью за нее и ненавистью к врагам было восхищение мужеством, стойкостью и верностью. Теперь же потрясала лишь безразмерная подлость учинивших новую казнь. С таким масштабом подлости, замешенной на лжи, казалось, я еще не сталкивался. Или так подействовало это потому, что беззащитна оказалась она и не может ответить?

К тому времени многие советские святые уже подверглись неслыханной клевете. В том числе, конечно, герои войны. Начиная с маршала Жукова и кончая гвардии рядовым Александром Матросовым. И вот эта девушка, почти девочка, отдавшая жизнь за Родину, на фоне всего разнузданного кощунства, казалось, смотрит сквозь годы с особенно горьким изумлением: «Что же это вы, люди?»

Нет, нелюди! Выдержать такое в бездействии было невозможно.

Я к тому времени уже почти тридцать лет работал в газете, которая полвека назад первой рассказала о ней. Встречался в редакции с фотолаборантом Галиной Яковлевной Лидовой – вдовой военкора Петра Лидова, талантливого журналиста, чьи очерки о Тане-Зое стали не только для меня, а для всей страны и мира открытием героини. Общался с ветераном «Правды» Иваном Федоровичем Кирюшкиным, бойцом Чапаевской дивизии в годы Гражданской, который во время битвы под Москвой ходил в партизанские рейды вместе с военным фотокором Сергеем Струнниковым. Тем выдающимся фоторепортером и фотохудожником, который сделал исторический снимок еще неизвестной тогда партизанки, казненной в Петрищеве.

На все это наложилась теперь немыслимая, чудовищная расправа над памятью священной, учиненная в еженедельнике «Аргументы и факты». Она, эта расправа, заставила возмущенных до крайности однополчан Зои, пожилых женщин и мужчин, прийти в «Правду». Большой делегацией во главе со своим бывшим боевым командиром Афанасием Мегерой.

А «Правда» только что начала выходить после закрытия. Ельцин в августе 1991-го ее запретил!

– Мы верим, «Правда» будет выходить и просим нас выслушать, – сказали неожиданные гости.

Так начиналась борьба «Правды» за правду о любимой народной героине. Эта борьба – в основе книги, которую сейчас предлагаю читателям.

* * *

Считаю, что книга отнюдь не только историческая, но и самая что ни на есть современная. Борьба за правду продолжается. За правду и о ней, Зое, на которую, как ни поразительно, продолжают нападать ненавистники, и о времени, которое родило и воспитало ее.

Нельзя забывать: подвиг таких, как она, спас Родину в труднейшее время. А вот уничтожение подвига и героев, его совершивших, Родину погубило.

Сейчас любят цитировать (к месту и не к месту!) кого-то из знаменитых историков: дескать, история учит тому, что ничему не учит. Не соглашусь. Учиться надо. Ведь допущенное в Отечестве нашем на исходе ХХ века слишком дорого нам обошлось, а может обойтись и еще дороже. Так давайте все, кому судьба Отечества истинно не безразлична, осмысливать происшедшее и стараться из тяжких ошибок извлекать уроки на будущее.

Признаюсь, был еще один толчок, заставивший меня взяться за подготовку этой книги. Летом 2013-го американский профессор-славист Джонатан Платт обратился в «Правду». Он сообщал, что интересуется жизнью и подвигом Зои Космодемьянской, хочет написать книгу и снять фильм о ней, просил помощи и содействия.

Состоялась наша встреча в редакции. Американец заготовил восемь особо интересовавших его вопросов, которые обратил ко мне, а я через газету – ко всем читателям «Правды». Несколько месяцев шли ответы со всей страны и даже из-за ее пределов. Мы их в газете печатали. Получился разговор о месте героини и героизма в наши дни.

А потом сами же читатели стали просить, чтобы этот газетный обмен мнениями, воспринятый ими как очень актуальный, вошел в книгу. «Почему американский ученый готовит свою книгу о нашей героине, а русский журналист – нет?!» – примерно так звучал вопрос во многих письмах.

Стало быть, книга, которую вы держите сейчас в руках, может считаться и реакцией на пожелания тех читателей. Надеюсь, к ним прибавятся теперь читатели новые, возможно, с «Правдой» последних лет даже и не знакомые совсем.

Удивительный есть феномен. Интерес к чему-либо или кому-либо сразу возрастает, если возник интерес за пределами страны, где произошло данное событие или стал известен человек. Про такое говорится: «Нет пророков в Отечестве своем». Сегодня пришлось вспомнить то выражение в связи с появлением профессора из США Джонатана Платта. У него не просто интерес к русской, советской героине, а нечто гораздо большее. Наверное, можно сказать: любовь. Он всецело покорен образом Зои, что читатели «Правды» почувствовали и за что выражали ему искреннюю благодарность.

Кому-то, значит, человек из другой страны помог полнее осознать необыкновенную красоту советского человека, воплощением лучших черт которого стала Зоя Космодемьянская. Со стороны виднее?..

«Что имеем – не храним, потерявши – плачем», – говорят в народе русском. А такое нельзя терять, тем более – отдавать на поругание. Тут уж перед нами всечеловеческая красота и значимость. Надеюсь, прочитавшие книгу согласятся со мной.

Начнем же мы с того, как эту красоту и эту значимость начали уничтожать. Вместе со страной.