Текст книги "Зоя Космодемьянская. Не бойся, мы умрем"

Глава четвертая
Зоя – это жизнь

Зоина биография, если взять лишь основные ее факты, может вместиться в один абзац. Посмотрите мой очерк «Третья казнь»: там профессора-коммунисты так и поступили для информирования невежественных думских депутатов «демократического разлива».

Однако факты нуждаются в осмыслении. Причем с течением времени что-то отходит на второй план, а что-то, наоборот, возникает с неожиданной остротой. Мы ведь убедились в этом, прослеживая бессовестные попытки посмертно уничтожить Зою.

«Новое время, новые поколения требуют своего прочтения и осмысления подвига», – написал в редакцию «Правды» Б. Журилов из Владивостока, представившийся как пропагандист Первореченского первичного отделения КПРФ. Обращался он, собственно, ко мне: почему до сих пор не подготовил и не выпустил книгу о Зое? «Если вы скажете, что у нас про это столько написано-расписано, что нового не откроешь, то будете не правы», – категорически утверждал автор письма, говоря далее о выросших поколениях, которым многое из ранее общеизвестного теперь неведомо.

Соглашусь и добавлю: или злонамеренно искажено, против чего все последние годы пришлось воевать и чему посвящены предыдущие страницы этой книги.

Зоя по-гречески – это жизнь. Секрет проявленного ею героизма, непостижимый ныне для очень многих, надо искать в ее жизни, которая неразрывно была связана с жизнью страны. Неразрывная, органическая эта связь – вот главное! Помните, как пелось в то время (и она, школьница, конечно, пела): «Здравствуй, страна героев…» Или еще: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой…»

Все-таки не любой, нет, однако столь массового героизма, какой в годы Великой Отечественной был явлен советскими людьми, до того мир не знал никогда.

Есть в России Осиновые Гаи
Здесь родилась Герой Советского Союза Зоя Космодемьянская

Героями, как и солдатами, не рождаются. Но все же где-то и когда-то рождаются герои!

Зою Космодемьянскую обычно называют московской школьницей-комсомолкой, и это, разумеется, абсолютно правильно. Однако почему совсем забыто, что она тамбовчанка?

В сумрачный, промозглый день конца ноября 1992 года я шел по Тамбову, куда привела меня командировка «Правды». И вдруг, свернув на центральную улицу, замер. В сквере передо мной стояла девушка. На ней была распахнутая телогрейка, а за спиной винтовка. Такое знакомое мне с детства лицо! Но вот и я не сразу ведь вспомнил тогда, почему памятник Зое – в Тамбове…

«На севере Тамбовской области есть село Осиновые Гаи. “Осиновый гай” значит “осиновый лес”. Старики рассказывали, что когда-то здесь и вправду росли дремучие леса. Но в пору моего детства лесов уже не было и в помине. Кругом далеко-далеко расстилались поля, засеянные рожью, овсом, просом…»

Так писала о родном селе героини Зоина мать. В последние годы, после упомянутой тамбовской командировки, мне все больше хотелось побывать там. Я верю: место рождения и место смерти человека не по одной лишь метрике, но и как-то мистически, духовно связаны с началом и концом его земного пути. И, бывая в подмосковной деревне Петрищево, где морозным днем 29 ноября 1941-го оборвалась земная жизнь этой девочки, шагнувшей в бессмертие, я все чаще думал о другом русском селе, где восемнадцатью годами раньше жизнь ее началась. Во глубине России…

13 сентября 1998 года Зое исполнилось бы 75. А 29 октября – 80-летие Ленинского комсомола, который ее воспитал. Настоящим счастьем для меня стало, что в преддверии этих памятных дат, в июне, удалось наконец осуществить заветную мечту. И хотя немало тяжелого, драматического, даже трагического как из давно прошедшей, так и из сегодняшней жизни встретилось на тамбовской Зоиной земле, все равно скажу: возобладало светлое ощущение. Не только потому, что мир был залит солнцем в эти летние дни, а раскинувшиеся широко под бездонной синью небес поля и луга поднимали в душе чувство вечной России. Ощущение радости, вдохновляющий свет надежды шли больше всего от людей, с которыми я встречался. От Зоиных земляков.

Сергей Полянский. Музей

Чудесное это слово – земляк! Не «зёма», которым пытаются нынче его вульгарно подменить. В «зёме» нет земли. А земля тут и есть самое основное – родная земля, соединяющая людей через расстояния и годы.

Я, когда разговаривал с Сергеем Ивановичем Полянским (а разговаривать с ним, директором Зонного музея, естественно, мне привелось за эти дни больше, чем с кем-либо другим), все время ловил себя на мысли, что он – ее земляк. Если подразобраться, то и родственник, пусть дальний. В селе ведь почти все так или иначе родственники.

Вот он рассказывает мне историю музея, который полностью называется: «Музей Героев Советского Союза Зои и Александра Космодемьянских и С.Н. Перекальского». Степан Николаевич Перекальский – тоже их земляк, командовал дивизией и погиб при освобождении Курска. Так вот, говоря о музее, которым он, учитель здешней школы, заведует уже без малого тридцать лет, с особой уважительностью вспоминает своих предшественников:

– Организаторами музея стали наши учителя – кавалеры ордена Ленина Евдокия Семеновна Свиридова и Анастасия Ивановна Каратаева. Возглавила же это благородное начинание Матрена Даниловна Перекальская…

– Родственница того Перекальского?

– Однофамилица. Она была учительницей начальных классов, дружила с матерью Зои и Шуры – Любовью Тимофеевной Космодемьянской и хорошо знала уклад жизни этой прекрасной семьи.

Позже Сергей Иванович и сам много лет дружил с Любовью Тимофеевной. Часто бывая у нее в Москве, каждый раз привозил для музея бесценные экспонаты.

Хотя музей Зои в моем представлении начал действовать еще тогда, когда никаких специально собранных экспонатов и специально для них отведенных комнат в двухэтажном здании школы не было. Как не было самого этого здания, построенного тридцать лет назад. Но было село Осиновые Гаи, где родилась и росла девочка, совершившая свой подвиг во имя любимой Родины. И здешний музей начался фактически сразу, как только страна, область, район узнали о ее подвиге.

В Тамбове, в фонде областного краеведческого музея, нашел я интересные материалы, относящиеся к тому времени. Они свидетельствуют: паломничество в Осиновые Гаи, чтобы приобщиться к месту, отныне для наших соотечественников святому, развернулось еще в годы войны. Например, летом 1943-го одна из пионерских экспедиций попросила дедушку Зои, отца Любови Тимофеевны, написать свои воспоминания. Он был уже стар и недавно похоронил жену, которая не смогла перенести смерть внучки, но на просьбу ребячью откликнулся. И вот передо мной эти пожелтевшие листки, где красивым каллиграфическим почерком (Тимофей Семенович Чуриков в молодости служил волостным писарем) трогательно излагается, какой заботливой была Зоя по отношению к дедушке и бабушке…

Осиновые Гаи, по-теперешнему Осино-Гай, расположены далеко и от областного центра, и от железной дороги, так что добираться сюда всегда было нелегко. Но люди добирались. Сергей Иванович говорит, что в 1990 году он принял в музее 32 тысячи посетителей. Потом, как и во всей нашей жизни, наступил резкий спад. Для многих ездить стало совсем невозможно. И все-таки за минувший год проведено 1.008 экскурсий! Опять приезжают не только из соседних районов и областей – были две делегации аж из Якутии.

Полянский видит в этом добрый знак. Он, посвятивший себя воспитанию людей на патриотических традициях нашего прошлого, причем делающий это поистине талантливо, считает: не удалось убить в народе самое главное – историческую память. А ведь как старались, что только не предпринимали ради такой подлой цели в годы «перестройки» и «реформ»!

Тамара Подымова. Подруги

Земляки к 50-летию Победы поставили памятник Зое в центре села. Авторы – тамбовчане: молодой скульптор Михаил Салычев и заслуженный архитектор России Александр Куликов. Очень помогли им в нынешнее трудное время руководители тамбовского завода «Полимермаш». Памятник прекрасный! Девушка в порыве устремилась вперед, и трепещет на ветру платье, развевается косынка. Вокруг постамента посажены ромашки: впечатление такое, что бежит Зоя по ромашковому лугу. Может быть, к речке Кашме, купаться…

Именно такой запомнили ее здесь многие, когда каждое лето приезжала вместе с братом из Москвы на каникулы к дедушке и бабушке.

Рассказывает Тамара Григорьевна Подымова, ныне учительница-пенсионерка:

– Зою помню в предвоенные годы, особенно в последний ее приезд – летом 39-го. На реке тогда устраивали запруду, и ребята постарше прыгали в воду со спиленного дерева. А мы, детвора, барахтались на мелководье. Но тоже вроде бы пытались прыгать и нырять, хотя фактически лишь ползали по песку да животы себе царапали. Зоя внушала нам, что делать этого не следует, а нужно учиться плавать по-настоящему: «Я вам помогу».

У девочки одной мячик резиновый был – по тем временам редкость. И вот попал он на большую воду, стал уплывать. Девочка заплакала, а Зоя тут же бросилась, поплыла за мячом и поймала его.

Тамаре Григорьевне запомнилось, что она вообще была очень добрая. Добрая и смелая. На речку ребята пригоняли лошадей купать. Так Зоя была единственная из девочек, которая взбиралась на коня.

– А с кем дружила больше всего?

– С Шурой Подымовой. А за Шурой ухаживал Саша Филатов, поэтому они ходили часто втроем. Бывал с ними еще Сеня Кожаринов. Я-то намного моложе их была, а они Зоины ровесники…

– И какие судьбы у них?

– Судьбы таковы. Они все были на фронте. Саша Филатов – офицером в пехоте, Сеня – на Балтике моряком, и Шура тоже воевала – стрелком-радистом в авиации. Для меня это какое-то необыкновенное поколение, самое честное и самое чистое…

Замечу: и для меня. Спасители Отечества! Из Осиновых Гаев не только парни – многие девушки пошли воевать. Как и Зоя, прямо со школьной скамьи. А всего более 600 односельчан ушло на фронт, и 308 из них не вернулись.

Имена павших высечены на десяти гранитных плитах, которые установлены рядом с Зоиным памятником. Я читаю фамилию за фамилией и вижу то же самое, что видел на скромных памятных знаках во множестве русских сел: жизнь за Отечество отдавали целыми крестьянскими родами. Вот и здесь – 22 Кожариновых и 21 Полянский, 13 Епихиных и столько же Вендиных…

Россия, которую убивали, но не смогли убить, смотрит на меня с этих плит. Бессмертная Россия. В густой июньской зелени парка, выращенного окрест, весело щебечут разноголосые птицы, и где-то чуть поодаль все заливается и заливается соловей.

Отец Петр. Предки

От памятника и мемориала дорожка поднимается к церкви. Собственно, все это как бы едино, и в праздничные дни, выходя из храма, люди направляются сюда. Кланяются Зое, кладут ей цветы, а потом каждый с цветами идет «к своим»…

Церковь деревянная, построена на средства сельского общества в 1885 году. Во имя иконы Знамения Божией Матери. Рассказывают: когда в конце 1945-го в церкви хотели разместить пленных японцев, женщины здешние стали стеной и не позволили осквернить храм.

А одним из первых его настоятелей был отец Петр – дедушка Зои Космодемьянской.

Я прикоснусь сейчас к теме острой и сложной. В известной книге Любови Тимофеевны «Повесть о Зое и Шуре», литературная запись которой сделана писательницей Фридой Вигдоровой, про этого дедушку – по линии Зоиного отца Анатолия Петровича – даже не упомянуто. Причина по тем временам мне казалась вполне понятной: не соединялись в тогдашнем сознании комсомолка и священник.

Теперь, в канун юбилея Зои, я решил как можно подробнее все узнать о ее родовых корнях. Известно, что мать была учительницей, отец заведовал сельской избой-читальней и работал в 20-е годы по ликвидации безграмотности, что один дед, как уже упомянуто, был волостным писарем. И вот, оказывается, дед по отцу – священник, причем умер не своей смертью, а был убит.

Версия живущей в Москве Зоиной двоюродной сестры – Нины Сергеевны Ланге, урожденной Чуриковой (а она мне ее рассказала со слов ближайшей боевой подруги Зои – Клавдии Александровны Милорадовой), была такая. Во время Гражданской войны нагрянула на Осиновые Гаи банда белых. Потребовала у священника лошадей. Он не дал – и его убили. А хоронили буденновцы, когда освободили село. Под «Интернационал».

Получалось красиво, но именно эта чрезмерная красивость и вызывала сомнение.

Приехав в Тамбов, по пути в Осиновые Гаи, первым делом начал наводить справки про обстоятельства смерти священника Космодемьянского. Поскольку это дед прославленной героини, я был уверен: не могут не знать о нем местные историки, да и в архивах что-то должно быть.

Оказалось – ничего! Обращаюсь последовательно в областной архив и Центр документации новейшей истории (бывший партархив), в областное управление ФСБ и епархиальное управление. Всюду ответ отрицательный. Ничего определенного не могли сообщить и краеведы. Известно, что убит в 1918 году, а кем, по какой причине, при каких обстоятельствах – об этом очень туманно и противоречиво.

Что же прояснили на сей счет Осиновые Гаи? Я переговорил со всеми старейшими жителями села, и каждый излагал эту историю по-своему.

Общими во всех рассказах были только лошади, за которыми пришли к отцу Петру, чердак, где он спрятался и откуда его стащили, и пруд в нескольких километрах от села, возле которого был убит и куда спрятали тело. Все остальное – полное разноречие. От версии, что убили соседи из корысти, до каких-то таинственных книг, которые якобы хранились у отца Петра и стали главной причиной его гибели.

Впрочем, было еще нечто общее. Все рассказы о смерти отца Петра сопровождались упоминанием про какие-либо чудесные знамения. Одна женщина утверждала, например: когда убийцы везли его к роковому пруду, кони не хотели идти – «становились в дубошки», а кругом слышалось ангельское пение. Другая женщина говорила, что на месте убийства долго видели потом горящую свечу. Ну и буквально все мои собеседники сходились вот на чем. Убили отца Петра осенью, а обнаружили труп только в следующем году – уже летом, под Троицу. «И люди поразились: как живой! Не было никаких следов тления. Тело свежее, гладкое. Таким его хоронили…»

Словом, я понял: в селе отца Петра давно уже почитают как святого. Почитают не только за мученическую смерть, но и за праведную жизнь. Память о добрых делах Петра Ивановича Космодемьянского и жены его Лидии Федоровны сохранилась сквозь годы.

А вспомните, как говорят в селе о Зое – что отличало ее с детства. Смелость и доброта!

– Доброта эта необычная у нее и от бабушки Мавры Михайловны шла, – рассказывает восьмидесятипятилетняя Анна Васильевна Подымова. – Та бедным всегда старалась помочь. А потом, смотрю, уже и Зоя стала подвигать свою бабушку на добрые дела. Жил в это время у нас один старый бобыль – избенка совсем завалилась. И вот Зоя, бывало, зовет бабушку: «Пойдем покормим его, а то он голодный».

Добрые и смелые испокон века становились святыми на Руси.

…Уже вернувшись в Тамбов, встретился я в областном архиве с научным сотрудником Юрием Владимировичем Мещеряковым, который, как мне сказали, занимается 1918 годом. Обратил и к нему свою просьбу. В многочисленных выписках из документов того времени (это не одна тетрадь и не одна папка!) разыскал он следующие строки – протокол заседания чрезвычайной комиссии при Кирсановском Совете от 25 ноября:

«Слушали: по обв. священника Косьмодемьянского и Попова в противосоветской агитации.

Постановили: Косьмодемьянского и Попова как лиц, призывавших толпу к разгону Советов в тот момент, когда было восстание контрреволюционных банд и уезд был введен в осадное положение, расстрелять и широко опубликовать среди населения».

Такой документ. Совпадают фамилия и время, однако не может быть пока полной уверенности, что речь о нем, Космодемьянском Петре Ивановиче. Не обозначено имя и не указано, из какого села. Между тем фамилия эта среди священников была распространенная, а в бывшем Кирсановском уезде есть даже деревня Козьмодемьяновка. К тому же обстоятельства смерти отца Петра, которые запомнились в селе, кажется, не похожи на расстрел по официальному постановлению. Хотя в бурное, смутное то время всякое и всяко могло произойти. Могли ведь и корыстные соседи, о которых я слышал, с помощью навета использовать чекистов в своих целях…

Короче, по этому факту нужно еще немалое дополнительное расследование. Но если даже подтвердится, что найденное постановление ЧК относилось к деду Зои, я заранее и самым категорическим образом хочу отвести политиканские спекуляции, до которых многие ныне так охочи.

Понятно: разное было мировоззрение, разное отношение к советской власти – у сельского священника 1918 года и комсомолки года 1941-го. Но и внучка, и дед, если это был он в предполагаемой ситуации, отдали жизнь за то, во что верили. А вера, надежда, любовь обоих были неотделимы от их Отечества.

Сергей Павлов. Потомки

Сегодня Осино-Гай живет теми же проблемами, что и вся страна. Директор школы Анатолий Николаевич Верин ломал голову, как выбить деньги учителям: зарплата к июню 1998-го была уплачена только за март, и отпускных не предвиделось. Задерживались пенсии. В бывшем совхозе (потом ТОО, теперь СПК) мучились из-за нехватки средств на обновление техники, горючее, электроэнергию…

Но при этом от многих, когда речь заходила о судьбе хозяйства и всего села, я слышал произносимое с особым уважением и заметным упованием: Павлов.

Оказался Павлов Сергей Александрович, руководитель этого самого ТОО – СПК, человеком достаточно молодым и очень красивым. Я разыскал его спозаранку у механизаторов, где он отдавал срочные распоряжения перед отъездом в Котовск.

Дело в Котовске такое. Новый руководитель решил подвести к селу газ от магистрали Саратов – Москва, которая проходит в десяти километрах. Заручился поддержкой губернатора Рябова. Но… ресурсы на строительство газопровода среднего давления выделены в виде краски с Котовского лакокрасочного завода. А нужны-то трубы! Пришлось искать фирму (отыскалась она в Орле), выпускающую полиэтиленовые трубы и нуждающуюся в краске. Бартер, вполне современно…

Разговор наш с Павловым, если коротко определить его суть, получился на тему: быть или не быть? Быть ли сельскому хозяйству в России, да и самой России?

– Нас душат, – говорил Сергей. – Невольно думаешь, что действуют настоящие враги. Даже по сравнению с прошлым годом и без того мизерные закупочные цены на зерно уменьшены вдвое! А возьмите соотношение цен на сельхозпродукцию, с одной стороны, и горюче-смазочные материалы, электроэнергию – с другой. Одно это, если не поправить, может село добить вконец…

Но сдаваться он не настроен. Высокий, сильный, умный, человек этот показался мне воплощением всего лучшего, что было и есть в русском крестьянине. Крестьянский сын, с отличием окончивший школу и сельхозинститут, он никогда не мыслил себя вне села. Работал после института бригадиром тракторной бригады, потом инженером в совхозе. И когда в самый трудный для хозяйства момент предложили возглавить коллектив – взялся.

Я скажу, что особенно вдохновило меня в нашей встрече. Его уверенность. Не легкомысленная или наигранная, а глубокая, основательная. Уверенность в том, что вопреки всем врагам (сколько их уже было, да сгинуло!) Россия выстоит. Так же непоколебимо в 41-м верила Зоя, когда враг находился уже у порога Москвы…

Слушая Павлова, я слышал голос не просто жителя на русской земле, а ее законного хозяина. Да, дров за последние годы временщиками у власти наломано много. Что ж, придется поправлять. Нам придется, кому же еще.

Только не допустить купли-продажи родной земли – это все равно что торговать матерью.

Конечно, и Зоя размышляла бы сейчас так же. Ведь она по-дочернему, всей душой любила эту землю, за которую без сомнений отдала молодую свою жизнь.

* * *

В чем для нас тайна вечного притяжения тех земных мест, где когда-то пришел в этот мир человек, призванный свершить подвиг и свершивший его ради других людей? Мы ищем истоки духовной силы, которая единственно способна поддержать, когда невыносимо трудно. Тогда мы думаем: вот он же смог, она смогла…

Восемнадцатилетняя русская девушка, защищая Родину, стала сильнее смерти. Эта девушка родилась в полевом, соловьином селе под названием Осиновые Гаи.

Какой была школа ее героизма

Вот побывал я там, где она родилась. А дальше была у нее жизнь. Короткая, всего 18 лет, но за эти годы сформировалась личность, готовая к подвигу самопожертвования. Как это происходило? Благодаря чему? Наверное, именно такие вопросы в первую очередь интересуют каждого, кто обращается к биографии того или иного героя.

Мать написала о дочери, а потом и о сыне

Замечательно рассказала про короткую жизнь Зои ее мать – Любовь Тимофеевна Космодемьянская в книге «Повесть о Зое и Шуре». В самом деле, кто знает, возрастание детей лучше их матери? А тут еще и мать прекрасная…

Писать о Зое начала Любовь Тимофеевна вскоре после ее гибели. Потрясение было страшное: как известно, при опознании тела дочери, выкопанного из земли на окраине Петрищева, мать поседела и потеряла слух. Но, видимо, очень сильно было желание поделиться с людьми, какая она была, ее Зоя, чьи портреты вдруг появились в газетах. К тому же пошли письма с фронта и из тыла, в которых не только выражалось восхищение Зоиным подвигом и высказывалось искреннее сочувствие матери, но и задавались ей разные вопросы.

Словом, она стала писать, озаглавив свои заметки «Зоя». Написанное публиковалось. Еще жив был Шура, сын, младше Зои без малого на два года. Продолжал учиться в той же школе и в том же классе, где с начала учебы они были вместе. Но вскоре и сын уйдет на войну. И тоже погибнет. Ее воспоминания о детях расширялись, и в конце концов с помощью профессионального журналиста Ф. Вигдоровой вышла уже после войны году эта книга, выдержавшая затем много изданий на разных языках не только в нашей стране, но и по всему миру.

Однако попробуйте найти ее сейчас. Мемуары гитлеровских генералов – пожалуйста, а вот воспоминания матери двух Героев Советского Союза – увы. Разве уже одно это не говорит о том, в какое время и в каком обществе живем мы сегодня?

Сравнивать время Зои и Шуры с нынешним, размышляя об их воспитании, придется не раз. В этом ключ к пониманию не только становления их личностей, но и некоторых вопросов бытия.

Когда мать будущих героев

стала учительницей

Итак, знакомое уже нам село Осиновые Гаи на Тамбовщине. Здесь в начале третьего десятилетия ХХ века живет и работает молодая учительница Любовь Тимофеевна Чурикова.

«Я росла в большой и дружной семье, – рассказывает она о себе. – Мой отец, Тимофей Семенович Чуриков, был волостной писарь, человек без образования, но грамотный и даже начитанный. Он любил книгу…»

Заметим: даже писарь волостной – человек без образования. Потому что для крестьянских детей в дореволюционной России образование было очень большой, а для абсолютного большинства – просто неразрешимой проблемой. Или, можно сказать, недоступной роскошью. Это я хорошо знаю и по собственному отцу (1898 года рождения, деревня Александровка, ныне Красногорского района Брянской области), чьи воспоминания о дореволюционном детстве и юности мне удалось напечатать в своей книге «Время борьбы».

Любе стремился отец дать желанное образование. Три зимы в земской школе, а потом (не без усилий и волнений, как видно по воспоминаниям ее) устраивает в женскую гимназию ближайшего города Кирсанов.

Октябрьская революция застает Любу уже старшеклассницей, близкой к выпуску. В жизни что-то заметно меняется. Уходит добровольцем в Красную Армию любимый старший брат Сергей. Его ответ на вопрос сестры «А мне что делать?» без колебаний: «Учительствовать! Конечно, учительствовать… Все учиться будут, вот увидишь. Народ больше без грамоты жить не станет».

Замечу, что в это же время, в 1918 году, на станции Подмосковная создается школа для детей рабочих-железнодорожников – будущая знаменитая московская 201-я, где будут учиться Зоя и Шура Космодемьянские и которая позднее получит их имена…

А их мать, окончив гимназию и следуя совету брата, идет в отдел народного образования с просьбой о месте учительницы. Сперва это место – в деревне Соловьянка: «бедная, неприглядная деревенька, убогие избы, крытые соломой».

Но что ее утешило, как выразилась она сама? Школа, только что открывающаяся новая школа! «Бывший барский дом стоял на краю деревни, утопая в зелени…» Обратите внимание: школой стал барский дом. Значит, сбывалось сказанное братом Сергеем? И окрепло ее намерение посвятить себя образованию тех, кто еще вчера не имел такой возможности.

И родилась девочка

Потом ее переводят учительствовать в родное село.

«Вернувшись в Осиновые Гаи, я снова встретилась с товарищем детства Толей Космодемьянским. Он был моим сверстником, но оказался много взрослее: по серьезности, по жизненному опыту я не могла равняться с ним. Анатолий Петрович около года служил в Красной Армии, а теперь заведовал в Осиновых Гаях избой-читательней и библиотекой.

Тут же, в избе-читальне, собирался на репетиции драматический кружок: молодежь Осиновых Гаев и окрестных деревень, школьники и учителя ставили “Бедность не порок”. Я играла Любовь Гордеевну, Анатолий Петрович – Любима Торцова. Он был и нашим руководителем, и режиссером…»

Вы ощутили атмосферу послереволюционного села в начале 20-х годов? И на других страницах своих воспоминаний Любовь Тимофеевна, по-моему, очень хорошо ее передает. Но главное здесь – Анатолий Петрович, о котором всюду пишет она с необыкновенной любовью, глубоким уважением и сердечной теплотой.

Но давайте обратим внимание и вот на что. Вы не забыли, что он – сын священника, да к тому же, как пытаются утверждать, расстрелянного ЧК? А находится в селе, где служил этот священник, на самой идеологической должности – заведующий избой-читальней. Вас это не озадачивает?

Нет, я не сглаживаю реальной остроты, сложившейся в отношениях Церкви и Советской власти, особенно в годы революции и Гражданской войны: оказались, что называется, по разные стороны классовых баррикад. Но во имя той же реальности хочется разъяснить, что далеко не все происходило так примитивно и огульно, как изображается сегодня. То есть чуть ли не всех священников – под расстрел, а детей их – в ГУЛАГ…

Я уж и на свои личные воспоминания сошлюсь. У нас в селе Можары на Рязанщине церковь закрыли, превратив ее в клуб, но священник отец Николай Некрасов продолжал жить в своем доме. А сыновья его (их было несколько!) все стали учителями, и одного из них я знал в детстве очень хорошо.

Когда же годы спустя работал я в рязанской областной молодежной газете, одновременно в другой газете – областной партийной работали два брата Князевы – Георгий Иванович и Андрей Иванович. Сыновья священника. Первый заведовал отделом культуры, был членом Коммунистической партии, второй – фотокорреспондент.

Да подобных примеров у меня на памяти множество, так что вовсе не каким-то разительным исключением был заведующий избой-читальней и библиотекой, а позже и учитель Анатолий Космодемьянский. Однако вернемся к воспоминаниям Любови Тимофеевны про начало 20-х прошлого века – послереволюционное время:

«Вскоре мы с Анатолием Петровичем поженились, и я переселилась в дом Космодемьянских. Анатолий Петрович жил с матерью – Лидией Федоровной – и с младшим братом Федей. Другой брат – Алексей – служил в Красной Армии».

Это опять реальность. И второй сын якобы расстрелянного священника вслед за первым служит в Красной Армии. А молодая семья при выборе, где жить, останавливается на «поповском доме», который вроде бы должен вызвать подозрительность своей «неблагонадежностью».

Но ведь все по-житейски просто и понятно. В семье у Тимофея Семеновича и Мавры Михайловны Чуриковых восемь человек, а здесь в данный момент всего трое. Особой подозрительности, чтобы воспрепятствовала, как видно, не было. Вот и поселились, и жили дружно, хорошо. И отношения между двумя домами – Космодемьянских и Чуриковых – были по-родственному ладные.

Очень обрадовались молодые, узнав, что у них будет ребенок. Почему-то решили, что непременно будет сын, даже имя мальчугану придумывали. Но оно пригодится почти через два года.

«– С дочкой вас, Любовь Тимофеевна, – сказала ходившая за мной старушка. – А вот и сама она голос подает.

В комнате раздался звонкий плач. Я протянула руки, и мне – показали крошечную девочку с белым личиком, темноволосую и синеглазую. В эту минуту мне показалось, что я вовсе никогда и не мечтала о сыне и всегда хотела и ждала именно ее, вот эту самую девочку.

– Назовем дочку Зоя, – сказал Анатолий Петрович.

И я согласилась.

Было это 13 сентября 1923 года».

Повторю: Зоя по-гречески значит жизнь.

Окажется, что она пришла в этот мир, чтобы умереть ради жизни. Но тогда, когда она родилась, конечно же, этого никто не знал…

«Врать нельзя!»

И вот девочка стала расти. Как это было? В каких условиях?

До 1929 года Космодемьянские жили и работали в Осиновых Гаях. А потом, как я уже рассказал, Зоя с радостью приезжала сюда из Москвы на летние каникулы. Четыре года подряд – с 1936-го по 1939-й, каждое лето.

Приезжала именно с радостью и всегда ждала этих поездок. Любовь Тимофеевна приводила запись из ее дневника: «Все дни я только и думаю о деревне. И наконец это сбылось».

Раннее детство среди русской природы подсознательно заложило глубокую любовь к ней. Эти бескрайние поля вокруг, эти деревья, эта речка… А еще – коровы и лошади, козы и куры, сенокос и огород – обыкновенный деревенский быт, тоже вошедший в душу. Игры с братом Шурой, который родился в 1925-м, и с деревенскими подружками.

«Как сейчас вижу ее пятилетнюю, – вспоминала в своей книге Любовь Тимофеевна. – Только что прошел быстрый летний дождь – и снова жарко светит солнце, с высокого неба ветром сметает куда-то далеко за горизонт последние облака, с ветвей еще падают крупные капли, и Зоя бежит ко мне босая по теплым лужам и смеется, показывая, как промокло ее платье…»

Пришли тогда к Зое с Шурой, о чем нельзя не сказать, и русские сказки, которые слушали они, затаив дыхание, в доме у бабушки Мавры Михайловны. «Бабушка была мастерица рассказывать сказки. Она знала их великое множество и умела рассказывать, ни на минуту не оставляя своего дела: вяжет, чистит картошку или месит тесто, а сама приговаривает спокойно, неторопливо, точно думая вслух:

– Бежит лиса по лесу. Видит – на дереве сидит тетерев…»

Не зря воскликнул когда-то Пушкин: «Что за прелесть эти сказки!» И ведь не только занимательностью и красотой народного слова прелестны они, а и воспитательной мудростью. Чтобы с малых лет усваивал ребенок, что такое добро и зло, правда и справедливость, как они борются между собой и как необходимо отстаивать справедливость и правду.