Текст книги "По ходу жизни. Зарисовки"

По ходу жизни
Зарисовки
Виктор Кротов

© Виктор Кротов, 2016

ISBN 978-5-4483-3940-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Фото на обложке сделано Марией Романушко.

Начало из середины

Изъяснение замысла

День после семнадцатого занятия литературной студии. Пока он наполняется новыми планами, втяну-ка я себя в новое предприятие.

Это я придумал себе очередную новую форму дневника. В дневник событий не вмещается главное, это естественно. В книги не вмещаются повседневные переживания. Тоже естественно. В то же время хочется о многом сказать по ходу жизни.

Отсюда – название.

Подзаголовок навеян, наверное, чтением Ксюше вслух «Детей капитана Гранта» (уже заканчиваем). Хочется какие-то мысли, которые приходят в голову по ходу жизни, адресовать тому, кого они заинтересуют, когда он выловит из океана случая старинную бутылку и откроет её. Тем более, что разыскивать меня не обязательно: скорее всего ко времени бутылочного откровения координаты мои сменятся с географических на мистические.

Отсюда – подзаголовок.

21.5.99, пятница

Возможности, превышающие возможности

В творческом плане я переживаю то состояние, которое греки называли «акмэ»: когда можешь всё, за что берёшься. Но чем больше внутренние возможности, тем в большей степени они ограничены возможностями внешними. Всё это и радостно (что можешь), и горестно (что мог бы столько ещё всего, а не получается), и философично: ведь приходится выбирать из многого главное.

25.5.99, вторник

Возвращённая фраза

Вчера ходил по ближним магазинам, погружённый в свои мысли. Краем уха слышал, как двое-трое мальчишек повторяют, подхватывая друг друга: «Ребята, у вас могут быть большие неприятности!» Сначала я не обращал на это никакого внимания. Потом стал вспоминать, не из мультфильма ли про кота Леопольда эта фраза, уж очень похожую на него интонацию поддерживали мальчишки. Но всё это – на краю сознания.

На выходе из последнего магазина я глянул на одного из мальчишек: он стоял у двери, выжидательно смотрел мне в лицо и улыбался ласково-вредной улыбкой. Но и тут я ещё ничего не понял. Я вообще медленно соображаю в нестандартных ситуациях. Только идя к дому, я вспомнил, что это за фраза. Она была моей собственной!..

Недели три назад, а то и раньше, до перерыва на долгие майские холода стояла очень тёплая погода. Во время занятий младшей группы литстудии у нас было открыто окно. Какие-то мальчишки то и дело кричали в него всякие глупости, заливаясь дурацким смехом. Подойдя к окну и пытаясь их урезонить, я и сказал эту самую фразу.

Ребята оказались одноклассниками моих студийцев, мне даже сказали их фамилии, но сводить с ними счёты я, разумеется, не стал. Теперь же, когда закончились занятия в школе и мальчишки перестали опасаться, что я приду туда с жалобой, они решили поиздеваться надо мной. Благодаря своей никудышной памяти на лица и медленной сообразительности, я вёл себя так, как и надо было бы вести себя сознательно – просто не замечая этих маленьких обезьянок.

Но вместе с тем сценка эта оказалась для меня, когда я её как следует обдумал, очень поучительной. Случайно брошенная фраза, и даже интонация, с которой она была произнесена, сохранилась, отвердела – и полетела обратно в меня. Как не вспомнить рассуждения парапсихологов об отражении мыслеформ, которые мы посылаем другим людям, и всякое такое.

Я порадовался, что не сказал им что-нибудь ещё более глупое, ещё более взрослое, за что мне было бы ещё более стыдно. Но и за эту свою фразу огорчился. Неужели так сосредоточился на ЗАНЯТИИ, что не мог подыскать более тёплые слова? Позвал бы их к нам, послушать стихи, что ли. Или спросил бы их имена (а не фамилии) и окликнул бы их, позвал бы познакомиться. Не нашёл я тогда правильного слова, хоть и вёл ЛИТЕРАТУРНУЮ студию, и мальчики помогли мне теперь понять это как следует. Спасибо им за это! Если ещё столкнусь с ними, и они продолжат моё обучение, постараюсь пересдать этот экзамен.

26.5.99, среда

Пять с половиной лет спустя

Случайно, приводя в порядок файлы календаря, натолкнулся на эти полузабытые записи. И вдруг захотелось возобновить эту попытку писать вне всякого писательства. Немного смущает, что начинаю как-то слишком примитивно – с первого дня года. Ну и что? Дата не хуже прочих. Да и не начинаю вовсе, а продолжаю.

Прошло пять с половиной лет от начала. Но я не чувствую величины этого интервала. Акмэ стало ещё акмэистее, многое произошло, но суть жизни осталась той же. Разве что усилилась. Может быть, это и есть главное, стержневое качество жизни.

1.1.06, воскресенье

Возвращаясь к «Дорожнику»

Но если путешествовать во времени, не обязательно же лишь дожидаться, пока оно довезёт тебя докуда-то. Почему бы не вернуться назад? Например, с помощью «Дорожника». О нём я вспомнил по ассоциации с этими записями. Ведь была же и такая попытка писать «по ходу жизни». Правда, записей в «Дорожнике» больше, чем здесь, ну и что? Соединю их, а дальше видно будет. Итак, отправляемся!..

2.1.06, понедельник, но все дни сейчас выходные в начале года

Дорожник

Шел человек своей дорогой. (Это важно, что своей.) И видит – дорожник. Не существо, не предмет, а одно лишь слово: «дорожник».

– Привет! – говорит дорожник.

– Привет, – удивляется человек. – Ты что такое?

– Как что? – удивляется дорожник. – Дорожник. Твой дорожник. Ты ведь своей дорогой идешь, не чужой? Значит, я тут тебя дожидаюсь.

– Ну, и что ты такое, скажи на милость?

– Я такое слово: «дорожник».

– А что это значит?

– Ну, например, что-то вроде бумажника. Только в дорожнике бумаги дороже, чем в бумажнике. Или ещё что-нибудь…

– Как же ты собственного смысла не знаешь?

– Так я ведь твой дорожник. Как же ты моего смысла не знаешь?.. Разбирайся, разбирайся. И, пожалуйста, – чтобы мне этот смысл впору пришёлся!..

Вот это да! Слово учит, как для него смысл подыскивать…

Полезу-ка в словарь Даля. В последний настоящий толковый словарь, который за сто лет не состарился.

Дорожник – это путевник, дорожный дневник.

Годится. Так мало времени на всё. А дорожное время… В автобусе, в метро, да и когда пешком до метро, да и в очереди (будь она неладна, если дорожника под рукой нету) … Про самолёт и поезд и говорить нечего. Всё время это – плещется вокруг и просится в дело.

Дорожник – это печенье на дорогу. Отлично. Только пекарь я или едок? Посмотрим.

Дорожник – это плотничий струг, наструг, рубанок… А у конопатчиков – род долота для расчистки пазов. Мастеровитое слово. Согласен.

19.3.90

(а скорее всего немного пораньше, что-то я там в дате был не уверен)

А если серьёзно

Скажу что-нибудь сыну, а он переспрашивает:

– Пап, а серьёзно?..

– А я всегда серьёзно, милый.

Не верит.

– Ты же шутишь!

Шучу, сынок. Ну и что? И шутить и смеяться можно серьёзно. Что серьёзней парадокса?

Если серьёзно, скажу. Дорожник – эта такая книга, которая пишется ДО тех пор, пока тебя не спросят: какого РОЖНА тебе нужно? До-рожник. До вопроса: зачем пишешь-то? Разве ты ещё что-нибудь можешь сказать, без чего хоть одному человеку не обойтись?..

19.3.90

Это я дурак

Возле кабинета участкового детского врача молодая мамаша с ребёнком лет шести. Мамаша энергическая, с вытянутым к носу хищноватым лицом. Мальчик курчавый, пухленький. Капризничает. Лицо зарёванное. Всхлипывает, повторяет:

– Не надо!.. Не пойду!..

Истерика. Мамаша безразлично смотрит в пространство.

Приходит врач – женщина с мелким личиком, бестолковая и самоуверенная. Зовёт в кабинет меня (я за бумажкой) и мамашу с мальчиком. Как же она его, бедного, уговорит? Но мамочка и не пытается уговаривать. Равнодушно обхватывает его поперёк тела и прямо так, горизонтально, вносит в кабинет. Ставит перед врачом.

– Нет, нет, не хочу, – рыдает малыш.

– Это надолго, – сообщает мама. – Он так часами может.

Врач втыкает в уши стетоскоп, вдвоём они задирают мальчику свитер и рубашку. Что она может слышать среди рыданий – непостижимо. Наверное, ничего. Одновременно она выясняет у матери, не было ли у ребенка психической травмы в последние дни. Нет, нет, ничего не было. Ни дома, ни в саду. Ни падений, ни испугов.

– Ой, а это что? – врач, скользя стетоскопом по спине, натыкается на большую засохшую ссадину, прямо на позвоночнике.

– Это давно уже, это не то, – отвечает мамаша, и врач переходит к выписыванию валерьяны и направления к невропатологу.

Мать пытается спустить малышу задранный свитер, но ребёнок не даёт сделать это, решив сопротивляться всему.

– Не надо! – кричит он. – Это я дурак!.. Это я дурак!..

Мамаша берёт бумажки, хватает сына поперек туловища и выносит из кабинета.

– Это я дурак!.. Это я дурак!.. – доносится из коридора и даже с ведущей вниз лестницы.

5—19.3.90

Нарциссы в ночи

Выхожу из троллейбуса и иду к дому. Слышу мужской голос:

– Молодой человек, постойте!

Ну, не мне же кричат. Не оборачиваюсь, иду, перехожу Беломорскую улицу. Нет, это именно меня догоняет молодой (лет на десять меня моложе) человек в тёмном плаще и шляпе.

– Подождите, пожалуйста!

Останавливаюсь. В одной руке у меня хозяйственная сумка, в другой портфель и букетик нарциссов. Без обёртки, просто пять золотистых пахучих цветков.

– Простите меня, пожалуйста, но четыре цветка – это нонсенс. Продайте мне один!

– Да у меня их пять, – защищаюсь я.

– Да нет же, четыре, – настаивает ночной незнакомец.

– Пять, пять, если не потерял.

– Не может быть!

И он тянется пересчитать их. Я не возражаю, ошеломленный нелепым натиском.

– Действительно, пять. Извините… – и несостоявшийся покупатель попятился обратно в темноту.

8.4.90

Вид из лифта

Лифт – странный транспорт. Блиц-тест, проверяющий людей на приветливость и отчужденность. Но это к слову. По дороге.

Едем в лифте. Четыре человека, лифт наполнен. Но он об этом не знает и останавливается на промежуточном этаже. Двери раздвигаются, открывая нам, пассажирам, вид из лифта.

Мы видим двух мальчишек, но видим их смутно. На площадке перед лифтом царит густое пылевое облако. Мальчишки (одному лет восемь, другой чуть постарше) чумазые, деловые, воюют с большим ковром, с паласом. Видимо, они поначалу принялись выбивать его прямо на площадке. Или только поворошили, подтаскивая к лифту? Так или иначе, породив пылевое облако и обильно покрыв пол перед лифтом сыпучим мусором, они поняли, что лучше перенести свою работу на улицу.

Вот такое зрелище. Облако пыли и две хлопочущие в нём оживлённые фигурки. Они чуть было не ринулись со своим паласом в наш переполненный лифт. Но двери сомкнулись, и все с облегчением вздохнули – опасность пыльного вторжения миновала. В каждом из пассажиров (это было заметно) клокотало возмущение непорядком.

Во мне тоже булькнуло это привычное взрослое возмущение. Потом я развеселился. Господи, молодцы-то какие ребята! Сами такое дело делают. Сами и по-своему. А что немного неуклюже, так без этого не научишься. Потом я задумался. Как бы я вёл себя, будь это мои дети? Отругал бы? Похвалил бы? Или принялся бы занудно объяснять, что пылить в доме не надо?

начало восьмидесятых

Другой мир

Наконец-то мы выбрались на прогулку вниз, на землю. Ты, я и наша малышка. Хорошо ей парить в коляске на лоджии тринадцатого этажа, где воздух почище, куда проще её собрать, но теперь пришла весна. Пришёл май. Пришло время знакомиться с остальным миром.

Мы с тобой идём, хмельные от счастья, а девочка наша хмелеет от новых впечатлений. Как ей там видится мир – из коляски? Нам прежде всего видна земля. Ей, лежащей на спинке, прежде всего – небо. Облака. Кроны деревьев… И мы с тобой запрокидываем лица, стараясь взглянуть по-другому.

Подвозим её в низким ветвям, даём пощупать, понюхать, чуть ли не пожевать (нет-нет, на это пока у нас нервов не хватает). В серых бездонных глазищах отражаются дерева, облака, мы с тобой, любимая. Но постепенно взгляд, переполненный новым, устаёт. И вот уже ангел наш спит, а мы колесим по зелёным дворам, присматривая новые маршруты.

На следующий день я привычно торопился на молочную кухню. И вдруг заметил, что всё вокруг по-другому. Вот под этим деревом мы стояли, склонив зелёную ветку к коляске. Здесь мы нюхали розовые цветы рано вспыхнувшего шиповника. Там, в защищённом от ветра местечке, немного переоделись. Вот здесь… Вон там… Теперь ходить по другому миру.

начало девяностых

У демократических листовок

У лесенки, выходящей между двух корпусов магазина «Ленинград», наклеены листовки. Листовками служат ксерокопированные статьи из газет: интервью с отставным кагэбэшным генералом Калугиным, ответ анонимных деятелей КГБ, выступление генерала Макашова на учредительном съезде КП РСФСР. И призыв на демократический митинг у входа в Парк культуры.

Стоим несколько человек, читаем. Все молчат. Наконец одну женщину прорывает:

– Фашисты они все! И партия, и КГБ! Настоящие фашисты!..

Остальные молчат. И я молчу. Что говорить? Но ощущение у меня – маслом по сердцу. Того гляди, и валаамовы ослицы заговорят. Но и прохиндеи ещё очень крепко держатся. Голосом их не прогонишь.

И всё же, и всё же. Как он необходим – этот злой голос у стенки с листовками. Может быть, и на самом деле начинает спадать идеологический наркоз?.. Больно, но зато появляется надежда на оживление.

А брат мне рассказал про политическую дискуссию в переполненном тамбуре электрички. Может, и не в тамбуре, но мне видится именно этот потный спрессованный тамбур, олицетворяющий обращение нашего государства с людьми. Кто-то там походя припечатал Горбачёва: «Этот-то? Тыква плешивая!» Никто не возражал. Тамбур ехал дальше.

8.7.90

Подгузники

Близкий к дому продовольственном магазине мы зовём «пустышкой» (чтобы не звать, как хотелось поначалу, «тухлянкой»). Но вот сегодня там очередь. Громадная гудящая очередь к прилавку, где раньше продавали бутылки с газировкой. Сегодня там дают сыр. «С восьми утра стоим, а наполовину не продвинулись». Сейчас десять часов.

Но шут с ним, с сыром. За этим же прилавком стоят коробки с бумажными подгузниками, облегчающими нам жизнь в ожидании освоения горшка. Подгузники дома почти кончились, их нигде нет, а тут прямо на дом почти…

Подкрадываюсь тихонько к прилавку и вкрадчиво интересуюсь:

– Коробку подгузников продадите? – Не отстаивать же очередь за сыром!

Большая продавщица басисто отвечает:

– Коробками не продаю.

– Да у меня ребенок маленький, – жалостливо сообщаю я (как будто об этом нельзя было догадаться по предмету покупки).

– У вас лично? – неожиданно интересуется продавщица.

– Да, у меня. – Я приосаниваюсь.

Пауза в разговоре. В продаже сыра паузы нет.

– Одиннадцать сорок. Двадцать пачек и коробка.

Волоку коробку домой. У лифта один из соседей по дому. Смотрит, смотрит, пытается угадать. Что же другому досталось? Не выдерживает, спрашивает. А, подгузники… Ну, это ничего. Можно не завидовать.

начало девяностых

Ну, и умная девочка!..

Так приговариваем и мы, родители, но и другие наблюдатели тоже. Ксюша и впрямь удивляет – и своим взглядом и пониманием многих связей между вещами, которые понимать ей вроде бы рано.

Вот я запускаю волчок, она к нему приглядывается – и вдруг тянет руку к проигрывателю. Ну да! там тоже пластинка крутится.

Вот мы с ней играем: она сидит у меня на коленях и, упираясь мне в плечи, меня «опрокидывает» на спину. Для разнообразия я начинаю замедлять падение. И вдруг посреди опрокидывания Ксюня придерживает меня за воротник рубашки и тянет обратно.

Этих мелочей множество, пересказывать их не всегда возьмёшься, но из них и лепится это ощущение ума.

Самое главное, что ощущается не ум рациональный, логически линейный, а определенное самостийное мышление, временами загадочное до предела. Самое интригующее – это Ксюшино отношение к словам.

Первым словом у неё было «папа», это исторический факт. Вскоре к нему присоединилось «мама». И даже начались было другие слога и звуки… Потом начались исчезновения. То исчезало слово «мама», то «папа». К году мы подошли с одним любимым словом «мама» и с умением сказать многое другое, но как бы случайно или тайком, для себя. Настойчивые наши просьбы типа «Скажи: папа» вызывают заговорщескую улыбку и либо молчание, либо распевное «ма-а-ма-а». Такое впечатление, что у неё разворачивается своя внутренняя языковая деятельность, о которой нам дано знать довольно мало. Остаётся ждать выхода внутренних событий наружу.

2.1.91

Мои содорожники. Машенька

Любимая моя Машенька, которую мне и назвать-то трудно иначе, не в ласковой форме. Она всегда со мной, это метафизический и почти физический факт. На многое мне глядится её взглядом. Ко многому я прислушиваюсь её слухом. Многое переживаю её сердцем. Это расширение бытия делает мир объёмным, стереоскопичным, выразительным до предела.

Некоторые вещи дорожные не сложились бы в словесную память, если бы не Машенька. Рассказываю про очередное малое приключение, про мелочь уличных сценок – и слышу: напиши, напиши обязательно. И в самом деле, как же не записать, как же я сам не подумал. Хорошо, что рассказать подумал. Но это уже потребность. Машенька с Ксюшей всё больше дома, а мы с Антошей, странствующие, едва приходим домой, пускаемся в рассказы. Скорее, скорее, чтобы любое событие было общим.

Как влюблённый парень, гуляющий с девушкой, становится лучше себя самого, так и я, влюблённый в свою Машеньку, даже если никто её рядом со мной не видит, стараюсь быть ей под стать. Рассказывать про это ни к чему, но это тоже метафизический, метафорический факт.

3.1.91

Мои содорожники. Санёк

Звонит Саша. Десять дней назад он уехал в Джезказган. Это первый сигнал после отъезда.

– Доброе утро, вечер, или что у вас там!..

Короткие гудки. Через несколько минут снова звонок:

– Аппарат такой дурной…

Короткие гудки. Информации все больше и больше. Жду нового звонка и успеваю спросить:

– У тебя всё в порядке?

– Да…

Короткие гудки. На четвёртый раз доносится:

– Я из Караганды. Сего…

Короткие гудки. Пока новых звонков не было. Что ж, наверное, сегодня выезжают. Но главное – это короткое «да»…

Хочется написать о глубинных переживаниях за Сашу, но и эти, обычные родительские переживания – не последнее дело.

Дети, милые или суровые, сколько бы лет вам ни было, звоните родителям! Шлите телеграммы и письма! Это не так уж сложно для вас и так замечательно для них, поверьте мне, одному из вас и одному из них одновременно. Ну вот для начала прямо сейчас позвоните, с любой дороги, пожалуйста!..

5.2.91

Как Иксик превратился в Ксюшу, но все равно остался Иксиком

Сначала это была надежда. Потом – предчувствие. А ещё чуть позже (или одновременно) это уже было наше родное, но совершенно загадочное существо. Мы звали его Иксиком, а не Ксюшей, потому что кто же знает: может, и не Ксюша…

Иксик оправдывал своё предварительное имя. Он-она был-была чрезвычайно загадочным-загадочной (нет, пока я буду говорить «он»). Он постепенно рос, начал шевелиться, а потом и вовсе озорничать, но интриговал нас всё время. Основное, что нас всегда приводило в недоумение, – это те части тела, которыми Иксик жестикулировал изнутри мамы, общаясь с нами или просто занимаясь гимнастикой.

Пару раз мы видели Иксика воочию, на экране ультразвуковой установки. Это был светящийся космос, в котором плавал наш крошечный космонавт. Но Иксик, как и следовало от него ожидать, и не подумал признаваться нам в том, Ксюша он или не Ксюша.

А потом Иксик вышел к нам – и превратился в Ксюшу. В Ксению, Аксинью, Ксюнчика, Ксюнчу, Ксюшонка, Ксюшоночка, Ксюшеньку, Ксюшечку, Ксюнюшоночка… Она оказалась именно такой, какой мы её знали все девять месяцев. Веселой и задумчивой, резвой и озорной, безудержной и обидчивой, ласковой и обаятельной. И по-прежнему загадочной.

Загадочнее всего у Ксюши-Иксика освоение звуков. Она словно пробирается через некие пласты, потом покидает их и идет дальше. Были дни, когда Ксюша только пела (это увлечение у неё сохранилось). Были дни, когда только рычала или когда только пускала пузыри. Она «проходила» звуки и даже слова, а потом оставляла, словно этого и не было. Счастливый отец чуть не упал в обморок от счастья, когда она произнесла первое отчётливое слово: «папа». Потом пришло слово «мама», а слово «папа» отошло в тень. Потом оба слова жили вместе, превращаясь временами в синтетическое «мапа». Потом исчезло «мама». А сейчас «мама» стало единственным, любимым, исчерпывающим словом. На любую фразу, произнесенную с вопросительной интонацией, Ксюша важно вынимает изо рта соску и произносит: «Мама!..» – после чего не менее важно вставляет соску обратно.

Искомый наш Иксик, Ксюнчик, Ксюшенька!.. Дочка-загадочка. Дочка-разгадочка… Можно было бы писать по новелле о каждом дне. Да что я! – о каждом часе, о каждой минуте, о каждом мгновении. Нет, это я уже увлёкся. О мгновении новеллу не напишешь. О мгновении надо писать повесть. Этим у нас прекрасно занимается ксюшина мама. Скорей бы почитать!..

3.12.90