Текст книги "Встречи и расставания"

– Девки у тебя гарные, – похвалила чернобровая Катя, ещё не утратившая былой броской красоты. – Ты за ними гляди да гляди. У нас парубки шустрые, на ходу вскочить могут.

– О чём ты, – отмахнулась Софья Лазаревна. – Они у меня серьёзные, о парнях не думают.

И не удержалась, рассказала родственнице, кто да как за Светланой ухаживал.

– Вот я и говорю, – закивала та, выслушав. – Светка твоя – хоть сейчас под венец али на копну…

– Скажешь, – размягчённо отозвалась Софья Лазаревна, втайне гордясь, что такие у неё дочери, но уже и опасаясь за них, вспомнив рассказ Риммы Васильевны о пляжном соблазнителе, каких, по-видимому, и тут немало. Хоть пляжа нет, но до Одессы рукой подать. И на всякий случай предложила-попросила: – Пусть твои ребята за ними присмотрят, хоть малы ещё, но всё же братья.

– Ой, не гляди, что малые, – всплеснула руками Катерина. – Они точно никого не допустят. Накажу обязательно. А тебе, Софочка, отдохнуть надо. Я там, в комнате, постелила, знала ж, с дороги…

– Надо бы за девочками сходить, – сказала совершенно не желающая никуда идти Софья Лазаревна и обрадовалась, услышав заверения, что с Родей и Осей им нечего бояться. И что, если надо, Катерина Гошу отправит сейчас, пусть проветрится.

Млея на прохладной простыне, впервые за последние дни она заснула совершенно беззаботно и сладко.

9

На студёном Севере Софья Лазаревна планировала, что пробудет в гостях у родни от силы пару недель, а потом вернётся в родное Подмосковье, где проведёт остаток отпуска, следя за домом и квартирантами и встречаясь со знакомыми. Но, спустя две недели, поняла, что не хочется ей торопиться от тепла да фруктового изобилия. А ещё больше не хотели уезжать девочки, загоревшие не хуже братьев, похудевшие, вытянувшиеся, ежедневно сопровождаемые толпой разновозрастных поклонников.

С Катериной Софья Лазаревна обговорила, что заплатит столько, сколько дали бы отдыхающие, отнекиваний не стала даже слушать и отдала деньги сразу за месяц, чем развеяла опасения хозяйки и укрепила доверительные отношения. Сходив несколько раз на море, она решила, что гораздо полезнее для её здоровья отдыхать в тенистом дворе, и проводила дни в неспешных разговорах с Катериной, охотно помогая ей по хозяйству. Потом решила наварить варенья, чтобы хоть немного увезти тепла и солнца для Осипа Давидовича, который пару раз уже вызывал их на переговоры, волнуясь и радуясь, что у них всё хорошо складывается. Поддатый Гоша, в первый раз сопровождавший её на переговорный пункт, кричал в трубку, что ради длинных рублей он готов обменять эту надоевшую жару на самый жгучий мороз, но всерьёз это никто не воспринял, а Осип Давидович твёрдо пообещал, что на следующее лето он обязательно приедет…

Второй раз она пошла одна и они поговорили с мужем обстоятельно.

Она узнала, что Римма Васильевна всё ещё не вернулась, хотя вроде бы Виталий поступил. Николай улетел в отпуск. Школьники с мамами разъехались кто куда и в посёлке остались в основном мужчины, работающие ударными темпами. Осип Давидович сказал, что тепло уже пошло на убыль, солнце – на ночь и пусть они запасаются и тем, и другим на долгую зиму.

Поговорив с мужем, Софья Лазаревна неожиданно для себя нашла в сумочке записную книжку и попросила соединить её с Одессой. Телефон ответил. Она услышала голос Риммы Васильевны, и та узнала её голос, они поздоровались искренне и радостно. Римма Васильевна стала звать их к себе в гости, сообщив, что она одна в трёхкомнатной квартире, Виталий с приятелем отдыхает под Москвой. «Ох, Софочка, какой ужас, конкурс, столпотворение, сплошные медалисты, но он поступил, правда, выбрали в последний день другой вуз, связанный со строительством, там хорошие связи, друзья… Я здесь недельку – и в Москву, устрою Виталия, – и возвращаться пора. Приезжай, Софочка, покажу тебе мой город…»

И Софья Лазаревна согласилась. Ещё раз уточнила, как добраться, и пообещала завтра же приехать с девочками.

Но ни Светлана, ни Розочка особого желания ехать не изъявили, заявив, что не хотят терять ни дня без моря, солнца, что Одесса всё равно не интереснее Москвы, и Софья Лазаревна поехала одна.

Неожиданно легко и быстро отыскала дом Риммы Васильевны, старинный, почти в центре, и встреча получилась радостной и домашней: Римма Васильевна открыла в халатике, простоволосая, ещё заспанная, обняла и сразу же перешла на «ты». И они, делясь новостями на просторной кухне, не сравнить с их подмосковной, да и квартира была большая и уютная, только чуть отдавала затхлостью, варили кофе, а потом пили его с крендельками, напечёнными Риммой Васильевной. Наконец вышли на улицу «знакомиться с Одессой» и, держась теневой стороны, пошли к набережной, на ходу заглядывая в магазины и магазинчики, отчего дорога оказалась длинной, хотя набережная от дома Риммы Васильевны была не очень далеко, и день как-то незаметно склонился к закату. И тогда Софья Лазаревна не выдержала, спросила:

– А где пляж, о котором ты рассказывала?

– Пляж?.. – Римма Васильевна недоумённо взглянула на неё. – Городской пляж? Ты хочешь искупаться?

– Нет. Я и купальник не взяла, – возразила Софья Лазаревна, отчего-то краснея. – Тот, о котором ты рассказывала.

Видя, что Римма Васильевна не понимает, неуверенно добавила:

– Где твоя любовь…

Римма Васильевна замерла, с трудом постигая смысл сказанного, и наконец поняла, всплеснула руками, весело уточнила:

– Где осталась моя первая любовь?

– Да, – подтвердила Софья Лазаревна.

– Это наш пляж. – И, словно прочтя её тайные мысли, игриво добавила: – Пошли, так и быть, покажу тебе места боевой славы.

Они вышли к пляжу, когда солнце готовилось уйти за горизонт и на берегу остались самые заядлые купальщики. Мелкая волна с лёгким шуршанием накатывалась на берег, море было спокойным, и оттого Софье Лазаревне вдруг ужасно захотелось войти в воду, таящую в себе нечто необходимое ей. Вздохнув, она громко пожалела о том, что не захватила с собой купальник, и Римма Васильевна решительно потащила её вдоль берега к концу пляжа, туда, где уже никого не было, и когда они отошли от последних купальщиков так, что в сумраке их стало трудно разглядеть, первой скинула с себя всё, что на ней было, и, белея рыхлым и полным, но ещё сохранившим формы телом, вбежала в воду. Позвала задержавшуюся Софью Лазаревну. И та, ещё раз оглядевшись, поступила так же: запрятав трусики и бюстгальтер под платье, вошла в тёплую и мягкую воду, не сдержав стона наслаждения. Римма Васильевна, уплывшая куда-то в ночной простор, громко поинтересовалась, нравится ли ей ночное купание, и она восторженно прокричала, что лучшего не помнит.

Римма Васильевна наконец выплыла из бархатной темноты, вышла на берег. Стоя нагишом в свете нарождающейся луны, собрала рукой мокрые волосы на затылке. Поглядывая на смутные очертания плавающей вдоль берега Софьи Лазаревны вдруг сказала:

– Виталик-то мой сохнет по твоей Светлане.

– Было бы с чего, – не особенно вдумываясь в услышанное, невпопад отозвалась Софья Лазаревна, направляясь к берегу.

– Ну, не скажи! Есть с чего сохнуть, – по-учительски категорично отозвалась Римма Васильевна. – Пара неплохая, кто знает…

Она не закончила фразу, заметив изогнутую фигуру сидящего возле их одежды мужчины. Вышедшая из моря Софья Лазаревна, ойкнув, испуганно спряталась за неё.

– Нарушаете, дамочки. – Раздался хриплый равнодушный голос. – Здесь городской пляж, а не…

– Свежая новость, – с иронией перебила Римма Васильевна и, нисколько не смущаясь, стала одеваться. Держа в руках широкую юбку, подождала, пока Софья Лазаревна оденется за её спиной и, обойдя сидящего, направилась в сторону городских огней.

– Рим, да ты погоди…

Изломанная фигура распрямилась и оказалась длинной и худой, такой же чёрной, как ночь, увенчанной на самом верху маленькой птичьей головкой с длинным носом и седым хохолком-ёжиком.

Римма Васильевна нехотя обернулась, глядя снизу вверх на едва различимое сморщенное лицо:

– На бутылку дать?

– Ну зачем так. Столько не виделись. Ты всё хорошеешь. И подруга тоже… ничего.

– На две? – перебила она и, сжав пальцами Софью Лазаревну выше локтя, прошептала: – Вот она, Софочка, моя первая и пропавшая любовь. Кто поверит, что за этим чучелом когда-то девки гурьбой ходили.

– И сейчас… – срывающимся голосом заметил мужчина.

– Не надо, Олег, не надо.

Римма Васильевна вытащила из внутреннего кармана юбки несколько сложенных купюр, протянула одну мужчине.

– Тут и на закуску хватит. – И вдруг по-бабьи жалобно протянула: – Что же ты так, а..? – И, не ожидая ответа, не отпуская руку Софьи Лазаревны, быстрым шагом пошла с пляжа.

Перед фонарями остановилась, торопливо надевая юбку:

– А давай-ка, Софья, после купанья выпьем с тобой.

– Мне ещё ехать, – робко возразила Софья Лазаревна.

– А ты оставайся. Посидим, поболтаем…

– Волноваться будут, – возразила Софья Лазаревна, с сожалением думая, что всю жизнь она делает не то, что хочет.

– На нет и суда нет.

Римма Васильевна остановила такси, они покатили по светлым, праздным и многолюдным улицам. И Софья Лазаревна молча впитывала атмосферу большого южного города, непонятно почему жалея и себя, и Римму Васильевну, и даже Светочку, о которой вдруг вспомнила.

10

Возвращались они в самый пик обратной миграции, когда аэропорты заполнялись шоколадного цвета отогревшимися северянами. Встречались знакомые после длинных и богатых на события отпусков, и на оставшиеся деньги допивалось шампанское, доедались начинавшие портиться фрукты, потому что именно в это время к переполненным аэропортам добавлялась нелётная погода, удлиняя отпуск. В какой-то мере это было даже благом, ибо так растягивался переход от одной формы жизни: без забот, без дома, без усталости – к другой, выматывающей, с ежедневной работой, однообразной домашней суетой, долгой холодной зимой…

Им повезло, от моря они уехали по настоянию Софьи Лазаревны раньше, чем хлынул в обратном направлении поток отдыхающих, сразу же купили билет до Норильска и почти неделю привыкали к уже начинавшейся осени в Подмосковье, следя за качеством ремонта, проводимого квартирантами. Вылетели по расписанию и прилетели в Алыкель вовремя, но за пару часов, что переезжали на свой маленький аэродром, тундру затянула дождливо-снежная морось, и маленькое помещение аэропорта местных авиалиний стало напоминать табор, сначала возбуждённо пьяненький, потом устало бодрящийся и наконец откровенно тоскующий, готовый на любые авантюры. Когда в конце концов мгла рассеялась и на горизонте завиднелись вершины Путоран, безотказные «аннушки» натужно загудели и заторопились-засновали над уже кое-где покрытой снегом пятнистой тундрой, преодолевая последние сотни километров до теперь уже несомненно желанных уютных домов, в которых всё было привычно и надёжно.

Софья Лазаревна и девочки нашли свой дом именно таким; Осип Давидович подготовился к их приезду, наведя образцовый порядок. Розочка вихрем прошлась по комнатам, проверяя любимые безделушки, развешивая плакаты новых музыкальных кумиров, а Светлана ушла в ванную и долго смывала с себя запахи аэропортов, настоянные более всего на мужском поте и перегаре.

Софья Лазаревна занялась приготовлением обеда, потому что у Осипа Давидовича ничего не оказалось, кроме нескольких банок тушёнки. Пришлось тут же начать уничтожать привезённые деликатесы, которые уже не очень хорошо выглядели, и она отправила Розочку за Осипом Давидовичем, чтобы тот смог тоже хоть немножко попробовать привезённых гостинцев. Тот прибежал на пару минут, почмокал их в щёчки, поудивлялся загорелости, стройности и прочим положительным изменениям, перехватил несколько кружков сервелата, запил чаем и убежал, потому что как раз в этот день он сдавал дом и ждал комиссию. И они остались на кухне одни: размягчённая Светлана, порывистая Розочка, стремящаяся убежать к подружкам, похвастаться загаром и новостями, в их числе было признание в любви не только Роди, и вдруг почувствовавшая себя очень усталой, словно и не было никакого отпуска, Софья Лазаревна. Наконец Розочка убежала и они остались вдвоём.

Софья Лазаревна начала было мыть посуду, но, взглянув на меланхоличную Светлану, за это лето вытянувшуюся и словно построжевшую лицом, села напротив и вдруг осознала, что у неё совсем взрослая дочь, которая скоро может выйти замуж, уйти из их дома и перестать быть маленькой Светочкой. И ещё неизвестно, как сложится её судьба. Она вспомнила слова Риммы Васильевны, подумала, что неплохо было, если бы действительно они стали родственниками и неожиданно спросила:

– Светик, а у тебя на море остался мальчик?

– Какой мальчик? – Та вскинула глаза, с трудом уходя от своих мыслей и иронично улыбнулась. – Мальчиков, мама, осталось много. Только все они – мальчики.

И, поднявшись, ушла в комнату.

Софья Лазаревна несколько мгновенией посидела, осмысливая услышанное, пытаясь догадаться, что дочь имела в виду, мысленно поругала себя за то, что совсем не обращала внимание на девочек во время отпуска: то ненужные заготовки, то эта поездка в Одессу, выбившая из колеи на несколько дней, то раздражающий ремонт, потом утомительная и долгая дорога, а в это время дочери жили своей жизнью, но какой? и прошла в комнату.

Светлана лежала на кровати, перебирая открытки с морскими видами, которые они привезли с собой, и Софья Лазаревна, присев рядом, спросила:

– Ты отдохнула?

– Мам, со мной всё в порядке, – с трудом скрывая разражение, отозвалась та. – Я просто устала за эту дорогу. А может, не докупалась…

– Ты знаешь, Римма Васильевна говорила, что Виталий скучает по тебе.

– А я нет, – Светлана поднялась, собрала открытки, бросила на стол. – Давай не будем на эту тему.

– Может, ты… Может, тебе кто-то понравился?

– Нравится – разонравится. – Светлана достала из шкафа брючный костюм, стала одеваться. – Мне ещё рано влюбляться, ты не переживай.

– Прогуляешься?

– Пойду акклиматизироваться.

– Увидишь Розу, отправь домой.

Последила из окна за удаляющейся дочкой и вновь подумала о том, что придёт время и уйдёт она из дома. А следом и Розочка. И неизвестно, для кого и для какой судьбы она их рожала, а потом воспитывала. Вдруг окажется, что для кого-нибудь похожего на пляжного Олега. И ей стало обидно до слёз, словно это уже случилось.

Она повернулась к окну, в которое по утрам заглядывало солнце, и попросила Господа, чтобы дал он её девочкам судьбу хорошую, а мужей надёжных и любящих. Хотела добавить: чтобы таких, как ей, но вдруг засомневалась, вспомнив сильные руки Николая, и вслух произнесла:

– И любимых…

11

Дольше всех отдыхал Игорёк. Он появился в классе в конце первой недели, когда все уже обсудили летние новости, привыкли к произошедшим с каждым переменам и ему достался финальный, а оттого самый эффектный выход. И он справился с этим выходом, поразительно вытянувшийся, раздавшийся в плечах. Но самое главное, что в нём появилось, – это незнакомое, независимое и снисходительное выражение лица. Теперь Игорёк не отводил, как прежде, взгляда, когда на него пялился кто-то из девчонок, в его глазах появилось нечто, заставлявшее их стеснительно отворачиваться. Через пару дней Альбина, которая на лето никуда не ездила, оттого выглядела бледнее и привычнее остальных, выдала ошеломляющую новость: Игорёк пытался ею овладеть, она чудом устояла, потому что такие ласки ей ещё не доводилось испытывать. По секрету она сообщила, что Игорёк летом где-то в Белоруссии, где он отдыхал у родственников, сошёлся с перезревшей студенткой, и та его обучила всяким непристойным вещам. И что она, пожалуй, оставит Тиму, как бросила своего летнего ухажёра: «хотя Тима тоже изменился, и они неплохо смотрятся рядом» и, наверное, увлечётся Игорем по-настоящему.

Светлана выслушала её откровения молча, но на Игорька стала смотреть с любопытством, и во время уроков порой как бы случайно касалась его коленкой или плечом, они сидели всё так же за одним столом, и чувствовала, как он напрягался. Первый раз хотела по этому поводу сострить, но, перехватив его взгляд, словно знающий что-то неведомое ей, промолчала. Бывшее некогда снисходительное отношение сменилось любопытством к Игорьку и раздражением по отношению к Альбине, которая откровенно соблазняла того и потом хвасталась оставленными им засосами на большой белой груди.

На несколько дней появился в посёлке Вовка Сивков, выглядевший взрослым и усталым. Он всё лето провёл в тренировочных лагерях, участвовал во всяческих соревнованиях и на фоне отдохнувших одноклассников выглядел совсем неинтересно. Он заглянул в школу специально для того, чтобы встретить Светлану. Он так и сказал: «Пришёл увидеть тебя». Подпирая в коридоре стенку, дождался, когда они остались одни (начался урок), попросил прощения за всё плохое и признался, что она не выходит у него из головы, хотя «тёлок» вокруг хватает, и пригласил приехать на каникулы в Норильск, он покажет ей город и вообще они хорошо проведут время.

– Ты ничего такого не думай, – сказал он, – я без твоего согласия пальцем тебя не трону и никому не позволю.

Светлане стало его жалко, большого, переминающегося с ноги на ногу, менее интересного, чем очкастый Игорёк, и она пообещала, если получится, воспользоваться его приглашением.

Сивков вернулся в Норильск обнадёженный и так ничего и не понявший.

Уехал Сивков – прилетел Николай, отгулявший свой отпуск в родных местах и завернувший в Одессу, привёз приветы от дяди Гоши, Катерины и письмо для Розочки от Роди. Оказывается, он всего на день опоздал, не застал их, но провёл остатки отпуска просто великолепно; брат Осипа Давидовича оказался компанейским мужиком, понимающим толк и в рыбалке, и в вине…

Он рассказывал о местах, где они были, о тех, кого помнили. Сидели за столом, на котором стояли вазы с сочными фруктами, он довёз всё в прекрасном виде, а за окном лениво падал мокрый снег и, казалось, Николай сам источал южный дурманящий зной. Даже Осип Давидович, не выдержав, выразил сожаление, что не получилось у него съездить этим летом, но уж на будущее… А Софья Лазаревна, вздохнув, напомнила, что на следущее лето Светочке поступать, а они ещё не решили, куда, поэтому вполне возможно, что море придётся отложить.

– Поступит – и все вместе нагрянем к Георгию, – уверенно заявил Николай. – И такой отдых устроим… Да, кстати, я ведь кино там снял.

И всем захотелось кино посмотреть. Может оттого, что уже соскучились по лету, а может, от выпитого молдавского вина. Но оказалось, что плёнку ещё надо проявить, потом смонтировать, вот если бы Светлана помогла… Но Светлане оказалось некогда: последний год, надо заниматься серьёзно, и было решено, что ничего страшного, если кино будет готово к Новому году. Это даже интереснее – в разгар зимы, морозов, северного сияния перенестись к морю.

Светлана первой ушла в свою комнату («уроки, уроки»), за ней убежала на минутку к подруге Розочка «уточнить по задаче», а взрослые пошли провожать Николая, потому что снег идти перестал и выглянуло солнце, ещё яркое, но уже не греющее.

… На обратном пути Софья Лазаревна пожаловалась Осипу Давидовичу, что совсем не понимает Светлану, но чувствует, что с той что-то происходит и оттого очень переживает.

– Что происходит? – жизнерадостно отозвался Осип Давидович, находясь всё ещё под воздействием прекрасного вина. – Влюбляться пора. Разве ты не помнишь?

– Какой ты несерьёзный, Ося, – поморщилась Софья Лазаревна.

И рассказала о мальчиках и даже вполне взрослых мужчинах, провожавших Светлану с морских купаний. И о Виталии, скучающем о ней в Москве. И о Николае, потому что видела, как тот смотрит на Светлану.

На это Осип Давидович отреагировал живо, до конца не поверив, и вдруг признался, что был уверен: Николаю нравится именно она, Софочка.

– Я нравлюсь? – фыркнула Софья Лазаревна, чувствуя, как загорелись щеки. – Да я уже старуха.

– Ты ещё ого-го, – пьяненько польстил Осип Давидович и обнял её так, что ей стало больно. – Сейчас ляжем в постель и проверим…

– О-ся-я… – осуждающе протянула Софья Лазаревна, ловя себя на вдруг возникшем желании, и может поэтому не стала больше ничего говорить, а ускорила шаг.

12

Сентябрь прошёл в привыкании к преобразившимся одноклассникам, октябрь – в трудах, стимулируемых и учителями, и классным руководителем, и родителями. И на ноябрьские праздники решено было расслабиться, проведя вечер исключительно для десятикласников, по-взрослому, с застольем – по чуть-чуть сухого вина, всё равно ведь, если захотят, выпьют, а так – под присмотром будут. И хотя на составление новой праздничной программы не было времени, каждый постарался что-нибудь приготовить.

Софья Лазаревна восстановила с ансамблем старый репертуар и выучила пару новых песен из становишейся всё более популярной, но не совсем поощряемой английской группы «Битлз». Преподаватель английского языка на одном из уроков по рекомендации органов образования напомнил, что «битлз» в переводе с английского – всего-навсего «жуки» и что песни волосатых певцов ничего существенного не несут, явно уступая песням отечественным. Но это не повлияло на выбор, композиции «жуков» были выучены в первую очередь. К тому же их песни, тем более на английском языке, непонятные большинству, были не столь опасны, как те, что в последнее время каждый день хрипло неслись из окон общежития. Блатного певца звали Владимиром Высоцким, и, к великому удивлению учителей, он оказался актёром одного из столичных театров, даже снимался в кино. Песни Высоцкого явно толкали молодёжь на кривую дорожку, поэтому было решено пойти на уступку, пусть поют «Битлз», лишь бы никто не начал хрипеть под Высоцкого.

Ноябрь начался с сильных морозов и неожиданно раннего северного сияния. На праздники мороз чуть поубавился, и самые отчаянные девчонки прямо из дома пришли в нарядах, совсем не соответствующих сезону. Светлана тоже сшила платье. На этот раз оно отличалось длиной, чуть-чуть прикрывавшей трусики и абсолютно не скрывавшей коричневых стройных ножек.

По поводу длины платья перед выходом из дома у Софьи Лазаревны с дочерью произошёл неприятный разговор. Но ультимативное Светланино «либо так, либо никак» заставило Софью Лазаревну уступить, ещё раз молча утвердившись в выводе, что они совсем перестали понимать друг друга. Она обратилась за поддержкой к Осипу Давидовичу, но тот поступил антипедагогично, заявив, что у его дочери красивые ноги, которые грешно прятать. Правда, потом, под прессом аргументов Софьи Лазаревны, согласился, что, конечно, такая длина выглядит слишком вызывающей и учителям не понравится, и поспешно ретировался: опять что-то аврально сдавалось к празднику.

По контрасту с холодным и тёмным вечером за промёрзшими окнами Светлана в своём платье настолько поразила всех, что даже физичка Любовь Васильевна не удержалась, спросила:

– Где ж ты так загорела, Светочка?

Словно не знала, где та отдыхала и не видела её в сентябре, совсем шоколадную.

Среди парней выделялся Игорёк. Он пришёл в сером костюме в светлую широкую полоску, из-под которого белела рубашка, увенчанная чёрной с двумя тонкими белыми полосками бабочкой. Не менее торжественно и солидно смотрелась и эстрадная гитара, которую он бережно положил на стул, разделяющий их со Светланой. Но ошарашил он всех позже, когда вызвался спеть и неожиданно даже для одноклассников вдруг захрипел:

 
Если друг оказался вдруг
И не друг и не враг, а так,
Если сразу не разберёшь,
Плох он или хорош…
 

Римма Васильевна взглянула на Софью Лазаревну, та в ответ отрицательно покачала головой, показывая, что и для неё это полная неожиданность. Тогда Римма Васильевна сделала вид, что ничего не произошло и даже похвалила Игорька за прекрасное звучание гитары, тут же попросив исполнить песню про Усть-Илим. Но этой песни Игорёк не знал, как не знал и про «девчонок, танцующих на палубе», и Римма Васильевна пообещала найти альбом Пахмутовой и передать их ансамблю для дальнейшей работы. Таким образом, инцидент был превращён в ничего не значащее событие и плавно перетёк в танцы под магнитофон, под мелодии привычные и не несущие ничего негативного.

Светлана была нарасхват и не скрывала, что это доставляет ей удовольствие. Она никому не отказывала и даже сама увела от Альбины покорного Тиму, тоже пришедшего в костюме, но менее модном и без бабочки. Альбина же отвоевала у всех желающих Игорька, довольно бесцеремонно возложив ему на плечи руки и не позволив вывернуться. Но зато потом Игорёк уцепился за гитару и, сидя за столом, неслышно перебирал струны, равнодушно посматривая на танцующих.

Присевшая отдохнуть возбуждённая Светлана допила своё вино и поинтересовалась, почему он ни с кем не танцует, и тот, аккуратно положив на стул гитару, наклонился к ней, отчего его колени уперлись в её ноги, и выдохнул:

– Потанцуем?

За лето он научился танцевать: вёл легко, хотя был даже чуть ниже Светланы, и от него приятно пахло хорошим одеколоном, а его ладони волнующе прижимались к её лопатке и талии. И Светлана, почти касаясь щекой его щеки, находила эту близость приятной.

– Говорят, у тебя летом был роман? – негромко спросила она и отстранилась, желая увидеть выражение его лица.

– Роман?.. Да нет, просто хорошо провёл время.

Стёкла очков отблёскивали и не позволяли увидеть его глаза.

– Она была… – Светлана запнулась, ей хотелось многое узнать о таинственной женщине Игорька, – красивая?

– Как ты, – с вызовом ответил Игорь и прижал её к себе.

Она не стала сопротивляться, ощутив жёсткость и тепло его груди и бёдер. И он, ничего не говоря, вывел её из зала. Они торопливо прошли по коридору, поднялись на второй этаж и вошли в первый открытый кабинет – географии и биологии. Всё ещё держа её за руку, Игорь прошёл в темноте к доске, рядом с которой смутно угадывалась карта Советского Союза.

На ней при желании можно было отыскать Одессу, в которой остались Володя и Марат, безуспешно добивавшиеся Светланы ушедшим летом, хотя взрослому и стройному Марату она позволяла себя целовать – у него были колючие чёрные усики, они щекотали ей губу, и она с трудом сдерживала смех, оттого так и не поняла, приятно ей это или нет.

Можно было отыскать и Витебск, и протекающую через него реку Западная Двина, на берегу которой Игорёк и познакомился с золотоволосой Яночкой, миниатюрненькой и смешливой, похожей скорее на восьмиклассницу, чем на студентку, но она умудрялась вбирать его тело в своё и казаться большой и взрослой. И ему было больно, когда она уезжала. Он очень просил, чтобы она оставила ему адрес, но она сказала, что это совсем ни к чему, что у неё есть жених, и она никаких чувств к Игорю не испытывает. Даже когда автобус уже давно скрылся за поворотом, он всё глядел вслед, не веря в услышанное и тоскуя от невозможности возразить…

Игорь снял очки, обнял Светлану и впился губами в её рот. Светлана отстранилась, губы её были раскрыты и поцелуй получился неприятным.

– Подожди, – она упёрлась ладонью ему в грудь. – Отчего ты решил, что я хочу целоваться?

– Все девчонки этого хотят, – шумно дыша, произнёс Игорь и попытался вновь поцеловать её.

Но Светлана отступила и недовольно предупредила:

– Я уйду.

– А зачем ты тогда пошла со мной? – с вызовом спросил он, надевая очки.

– Зачем?..

Светлана прошла к выключателю, щёлкнула, зажмурилась от яркого света и вернулась к стоящему у доски Игорю.

– Зачем? – повторила она. – Просто ходят такие сплетни… А вот скажи, если бы сейчас была я и та девушка, с которой ты… Кого бы ты выбрал?

Игорь улыбнулся уголками губ, помолчал, то ли выдумывая ответ, то ли не решаясь быть искренним и коротко ответил:

– Её.

Ответ огорчил Светлану и разделил их. Игорь уже не казался интересным, ей захотелось посмеяться над ним, как она делала прежде, хотя она понимала, что теперь он не простит этого. И ей очень хотелось увидеть незнакомую ей девушку, оказавшуюся для Игоря желаннее её, а значит, и красивее.

– Почему?

Он молчал, и она, не дожидаясь ответа, спросила:

– А у тебя её фотка есть?

Он помотал головой, глядя в окно.

Вдали послышались шаги и, торопясь, она попросила:

– Напиши, пусть пришлёт.

Игорь не успел ответить, в кабинет вошла Римма Васильевна.

– А я смотрю, свет горит, – произнесла она, окидывая всё замечающим взглядом и комнату, и их, особенно Светлану. – Надоело танцевать?

– Да вот Игорь мне рассказывал, как провёл лето, – нашлась Светлана.

– Ну да, лето… – задумчиво произнесла Римма Васильевна, обходя кабинет по периметру, по пути прикасаясь ладошкой к крышкам столов, словно удостоверяясь в их наличии. – А куда, Светочка, ты поступать будешь?

– Я ещё не решила. Или в пед, или в химико-технологический…

– А Игорёк у нас в горный, насколько я помню.

– Я передумал.

– Вот как? – удивилась Римма Васильевна. – И куда же?

– В архитектурный. А Виталий где учится?

– Он будет строителем, – с гордостью произнесла Римма Васильевна. – Пишет, что ему всё нравится, и институт, и друзья.

– Там танцы ещё не кончились? – перевела разговор Светлана.

– Да, уже всё завершается.

– Тогда мы пойдём.

Светлана первой вышла за дверь и, не ожидая Игорька, торопливо пошла в спортзал.

13

Вторая четверть, между двумя праздниками, – самая короткая. А оттого, что самая холодная, ещё и самая продуктивная: малышня пропадала днями в спортзале, а десятиклассники после уроков оставались на всякие факультативы, консультации, репетиторство. Правда, не все. Альбина и Тима заявили, что никуда поступать не собираются, им хватит и десятилетки. Тима выучится на шофёра и тракториста, а Альбина сказала, что летом открывается столовая-ресторан она пойдёт туда официанткой и, возможно, выйдет замуж, но только вот пока не выбрала, за кого.

– На твоём месте я бы зацепилась за Вовку, – посоветовала она Светлане. – Кто тебя ещё так полюбит. Я ведь знаю, он по тебе сохнет. И учти, он ревнивый жуть. Если узнает, что другой у тебя, убьёт.

– Это он просил тебя мне об этом сказать?

– Ничего он не просил, – взвилась та. – Я тебе, можно сказать, по секрету, если узнает – мне достанется.

– Ну так вот, для твоей же пользы будем считать, что ты ничего мне не говорила.

– Не говорила, так не говорила. – Альбина прищурилась, отчего её полные щёки поднялись вверх. – Только Игорь тебе тоже не светит, ты ему разонравилась.

– Всё-то ты знаешь, – бросила Светлана, стараясь не показывать, что это её задело.

Она сама не могла понять, как относится к Игорю. Порой, незаметно наблюдая за ним, она испытывала острое желание приласкать и защитить. Такие у него беззащитные под очками глаза. Порой же вытянутое, маленькое лицо Игорька было ей неприятно.

Последнее время она ловила себя на том, что стала замечать в других то, что прежде не видела. Например, наталкиваясь иногда взглядом на Тиму, она удивлялась его выражению безразличия ко всему, что происходит. Нередко вспоминала лицо Вовки Сивкова и взгляд его тёмно-синих глаз, которые в последнюю их встречу излучали откровенную мольбу.