Текст книги "Встречи и расставания"

Впрочем, подобные мысли навещали её редко: она решила во что бы то ни стало поступить в институт и усиленно занималась.

Софья Лазаревна в последнее время перестала интересоваться её жизнью, Розочка вступила в переходный возраст, а у них в классе образовалась компания, помешанная на зарубежной музыке и журналах, и она пропадала невесть где целыми днями, и круглые пятёрки сменились чётко выведенными четвёрками и даже кричаще жирными тройками. Софья Лазаревна пыталась объяснить младшей дочери пагубность подобных увлечений, но Розочка, похоже, её слов не воспринимала.

Римма Васильевна приватно побеседовала и с Софьей Лазаревной, и с тремя другими мамами – в компании было два мальчика и две девочки, разъяснив, чем чревато увлечение идеологически чуждой культурой и обрисовав самые драматичные перспективы. На какое-то время компанию удалось растащить, но Розочка от этого прежней не стала и даже с сестрой перестала делиться своими секретами.

Единственным человеком, который продолжал жить в прежнем ритме, был Осип Давидович. Он рано утром уходил на работу и поздно вечером приходил, зачастую засыпая ещё до Софьи Лазаревны. Но даже из редкого семейного общения и девочки, и Софья Лазаревна знали, что все его труды не напрасны, потому что Осипа Давидовича представили к правительственной награде и поставили в льготную очередь на приобретение автомашины. Реальность того и другого становилась всё более очевидной ещё и потому, что теперь Осип Давидович был мастером, у него в подчинении были две бригады, одна строила, а вторая занималась внутренней отделкой и морозы теперь не прерывали рабочего цикла.

Зима в тот год была не очень холодной, морозы держались около сорока градусов, актировок всего-то с неделю и было, и то не для всех: старшеклассникам занятия не отменяли. И эти дни Светлане особенно нравились: в школьных коридорах непривычно тихо и пусто, малыши не лезли под ноги и не толкались, можно было не торопясь прогуляться на переменке или не торопясь выпить чаю с пончиками в школьном буфете.

Здесь к ней за стол пару раз подсаживался физрук Гарик, предлагал вернуться в секцию (Диана после восьмого класса уехала на материк, остались три девочки, нечётное число), убеждая, что у неё есть способности и она вполне может стать мастером спорта и даже чемпионкой. Но она, сославшись на необходимость готовиться к экзаменам, отказалась. Гарик стал интересоваться, куда она собирается поступать, и усердно рекомендовал Ленинградский институт физкультуры, который закончил сам, в крайнем случае советовал поступать в какой-нибудь питерский вуз, потому что Питер – самый интеллигентный город страны. Светлана возразила, что самые лучшие вузы в Москве, а живёт она в Подмосковье, зачем же ей ехать в промозглый Ленинград.

– Но мы бы могли там с тобой встречаться, – перегнулся через стол Гарик, отчего его шея и выглядывающие из-под спортивной майки плечи налились упругой краснотой, словно приглашая их потрогать.

– А у тебя там жена.

И этот наглый переход на «ты», и, главное, то, что она знает о наличии жены, подействовали: физрук торопливо отставил стул и заспешил в спортзал, на ходу привычно окидывая оценивающим взглядом входящих в столовую восьмиклассниц…

Николай как-то незаметно исчез с горизонта, да о нём и не вспоминали, лишь Розочка в начале декабря обмолвилась об обещанном фильме о море. Только тогда от Осипа Давидовича они узнали, что Николай, поскользнувшись на сходнях, упал со второго этажа, сломал ногу и лежит в больнице.

– Какие же мы бессердечные, – вздохнула Розочка и, надевая шубку, выдохнула: – Как хочется лета.

– Надо бы навестить, – ни к кому не обращаясь, произнесла Софья Лазаревна.

– Вот и сходите с отцом, – отмахнулась Светлана, не испытав от новости никаких чувств.

– Надо будет, – послушно согласилась Софья Лазаревна, убирая со стола.

Последнее время она вдруг стала ощущать себя постаревшей и уставшей, хотя, оставаясь одна, нередко раздевалась до белья и, разглядывая себя в трюмо, находила, что совсем неплохо выглядит, а в некоторых местах, если сравнивать со сверстницами или с той же Риммой Васильевной, даже привлекательно с точки зрения не только солидных мужчин, но и юношей. Во всяком случае, ей казалось, что даже рядом со Светланой она выглядит не намного старше и вполне могла бы сойти за старшую сестру. И ей становилось обидно, что её ещё вполне девичьих форм никто, кроме мужа, не видит. Засыпая под потрескивание мороза за деревянными стенами, она вспоминала море, пляж и жилистого знакомого Риммы Васильевны, пыталась представить их вместе: пухлую и белую её и загоревшего до черноты его…

В череде буден подкатили предновогодние заботы и хлопоты. Более всех предстоящим праздникам радовалась Розочка, которая уже забыла увлечение зарубежной музыкой и теперь была озабочена нарядами и особенно маскарадным костюмом, потому что в этом году было решено провести не обычный вечер, а костюмированный бал. Идея эта принадлежала Софье Лазаревне и понравилась всем, включая строгую и неулыбчивую учительницу математики Маргариту Ивановну. Учителя попросили разрешения привести на такой вечер своих маленьких детей, поэтому на сценарий и на подготовку к балу было обращено особое внимание и директора, и родительского комитета, который взял на себя решение всех материальных вопросов.

Перед балом, не отступая от традиции, решили устроить небольшой концерт самодеятельности. От подготовки праздничного концерта были освобождены десятиклассники, но Игорь и Тима изъявили желание выступить. Игорь заявил, что исполнит на гитаре что-нибудь современное, «только не Высоцкого», – поставила условие Римма Васильевна, а Тима вызвался прочесть отрывок из «Евгения Онегина»; у него был бархатный тембр, производивший магическое впечатление, если собеседница его не видела.

Светлана на просьбы Софьи Лазаревны и Риммы Васильевны принять участие в концерте ответила категорическим отказом, заявив, что ни на какие балы она вообще не пойдёт, и тем самым расстроила квартет. Посоветовавшись, они решили, что та переутомилась и лучше оставить её в покое.

Розочка, вновь став общительной и послушной, по вечерам порхала по квартире, обсуждая с Софьей Лазаревной новогодний наряд, а Светлана, закрывшись в комнате, читала романы. Софья Лазаревна надеялась, что это её настроение скоро пройдёт, но Светлана выдержала до последней, уже суетной, предновогодней недели и лишь тогда достала из шифоньера своё злополучное платье, оно так и висело порваное, и вдруг стала его зашивать, никак не отреагировав ни на удивлённый взгляд Софьи Лазаревны, ни на фырканье Розочки.

На новогодний бал напросились бывшие выпускники, оставшиеся в посёлке. Их было трое: двое парней – оба работали бетонщиками на плотине, – и девушка, вышедшая осенью замуж за бульдозериста, приехавшего на стройку после демобилизации. На родительском комитете им разрешили быть на балу и даже поручили сделать стенд о том, где и как устроились во взрослой жизни их одноклассники. Стенд они сделали, и оказалось, что все остальные, помимо Виталия, поступили, куда и планировали: в Москве в МГУ на факультете журналистики училась отличница Вера Маковская. Ещё одна девчонка училась в Томске в радиотехническом институте. Двое в Иркутске, в политехническом институте, только на разных факультетах: на геологоразведочном – Женя Глазков – он мечтал стать геологом, Людмила Овсеева – на энергетическом.

У них в эти самые дни шла самая ответственная первая зачётная сессия, и в сценарий вечера было вставлено упоминание о студентах и пожелание им удачной сдачи сессии. Текст Римма Васильевна хотела поручить прочесть Светлане, но та вновь отказалась. И тогда вспомнили про Тимин голос и срочно и без сожаления исключили из репертуара концерта отрывок из Евгения Онегина, потому что на репетиции всем показалось, что Тима читает абсолютно не так, как нужно читать классику. Тот с неохотой, но вынужден был согласиться, хотя был уверен, что читал Пушкина просто отменно и даже приготовил нечто наподобие цилиндра, а к чёрному, купленному уже к выпускному вечеру, пиджаку приметал полы из сатина, чтобы тот походил на фрак и отрепетировал особенно проникновенно «Светлана, милая Светлана» вместо авторского «Татьяна, милая Татьяна». Это было его завуалированное признание, после которого неизбежно должен был последовать разрыв с надоевшей Альбиной.

И вот всё задуманное рухнуло.

Но рухнуло не только у него – тридцатого декабря из Москвы, попутным грузовым бортом прилетел Виталий. Он досрочно сдал зачёты, экзамен был пятого января, и он решил встретить Новый год в семейном кругу. Утром прилетел, а вечером уже был в центре внимания не только одноклассников, которые тут же признали его лидером и слушали, разинув рты, его рассказ о студенческой жизни, но и всей школы. Тут же перекроили сценарий.

Вместо Тимы слово теперь было предоставлено Виталию.

Он охотно стал рассказывать о том, чем и как живёт столица и молодёжь в стольном граде. Было это после концерта, когда все уже сидели за накрытыми столами. Светлана – в том самом сиреневом платье рядом с Игорем, который до появления Виталия, несомненно, был самым интересным среди мальчишек.

Под пожелание Виталия процветания родной школе в новом году и выпили шампанского.

А потом всем захотелось танцевать. Столы сдвинули к стенам, и на первый танец Светлану пригласил Игорь, опередив Тиму, так и не сумевшего убежать от Альбины, которая уверенно повела того в центр зала и, сблизившись со Светланой, довольно громко сообщила, что ей передаёт привет Сивков и что он приедет в середине января, раньше не получится, потому что они вылетают в Ленинград на соревнования.

– Зачем ты мне об этом говоришь? – спросила Светлана, не столько ожидая услышать ответ, сколько давая понять всем слышавшим, что ей это сообщение неинтересно.

– Ладно уж, – усмехнулась Альбина, – ты же знаешь, что Володька женится на тебе.

Светлана собралась ответить, но передумала и повела Игоря в сторону.

– Не обращай внимания, – пробасил тот, скользя потной ладонью по талии.

И от этой ладони, от сказанного Альбиной у неё вдруг испортилось настроение и она, ничего не объясняя и оставив посреди зала растерянного Игорька, стремительно вышла в коридор. Быстро прошла мимо застывшей у лестницы парочки на второй этаж, вбежала в ближайший класс и тут, наконец, разрыдалась вслух.

Немного успокоившись, подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу, пытаясь разобраться в своих чувствах.

В коридоре раздались неторопливые шаги, дверь распахнулась, и в светлом проёме появился Виталий.

– А я думаю, куда исчезла принцесса бала, – весело произнёс он, подходя к ней. – Или меня не хочешь видеть? – Коснулся длинными пальцами её щеки, удивился: – А откуда сырость?

Она хотела отстраниться, но его пальцы были такими ласковыми, что, совершенно не отдавая себе отчёта, она положила сверху на его ладонь свою, прижала её к щеке. Виталий наклонился, другой рукой убрал прядь волос с лица, коснулся губами её полуоткрытых и ждущих губ, и она вскинула руки ему на плечи, наслаждаясь волнующим терпким ароматом мужских духов и отмечая, что ни один запах её не волновал так, как этот.

Губы Виталия скользили по её шее, оставляя жгучие следы, пальцы его расстёгивали замок платья. Она фыркнула, вспомнив, что так уже было, и он шёпотом произнёс:

– Будешь вырываться – опять порвём.

Она обхватила его лицо ладонями, сама стала быстро-быстро целовать, задыхаясь от его запаха, от прикосновения его рук и совсем не думая о том, что эти руки делают с ней и лишь помогая им снимать лишнее. И когда он приник, сливаясь с нею в единое целое, принеся одновременно и боль, и наслаждение, она крепко-крепко обхватила его и замерла, пока он не отстранился, не стал торопливо застёгивать брюки. И только тогда она испугалась, увидев приоткрытую дверь и полосу света из коридора. Отодвинулась, надела трусики, пугаясь новых ощущений в себе и боясь, что это будет заметно остальным. Поправила волосы, прижалась к Виталию, надеясь на его защиту и помощь, и тот, мазнув губами по её щеке, прошептал:

– Ты не обижаешься на меня?

– О чём ты? – не поняла она.

– Ты мне нравишься, как и прежде.

И опять она не поняла, но уточнять не стала; опьянённая новыми ощущениями, потянулась к нему.

– Ты знаешь, а у меня мокро, – вдруг призналась она, доверив ему то, что не доверила бы никому больше.

Виталий обхватил её за плечи, скользнул губами по щеке.

– А ты изменилась.

– Ты тоже.

– Ты стала красивее, – сказал он и, пройдя к двери, щёлкнул выключателем.

Она ладонью прикрыла глаза, попросила:

– Выключи.

– Кто-то идёт.

Но она уже и сама услышала шаги и торопливо села за стол. Виталий присел за соседний: невинная беседа хороших знакомых…

Римма Васильевна окинула их быстрым взглядом, дольше задержав его на Виталии.

– А вы, оказывается, здесь… Светочка, ты явно неравнодушна к этому помещению, – напомнила она о другой её тайне и, повернувшись к Виталию, просяще произнесла: – Сынок, ты бы всё-таки побыл со всеми. Одноклассники тебя ждут, да и остальным интересно со студентом поговорить. – Ещё раз окинула Свету быстрым взглядом. – Пригласи Светлану к нам на Новый год.

– Да, конечно, – торопливо согласился он и, протянув руку, помог встать Светлане. – Обязательно приходи, я буду очень рад.

– Нет, нет, – торопливо произнесла она, обходя Римму Васильевну и избегая встречаться с ней взглядом. – Мы будем отмечать дома.

– Тогда первого января, на первый завтрак в новом году, – сказала Римма Васильевна. – И никаких отказов, мы ждём.

И первой стала спускаться по лестнице.

– Я очень жду, – прошептал ей на ухо Виталий и виновато произнёс: – Я пойду… Народ требует…

– Да, конечно, – согласно закивала она, мучительно страдая от того, что не может осмотреть себя: – А у меня всё в порядке?

Он окинул её взглядом.

– Всё как всегда, ты замечательно выглядишь.

Она улыбнулась, махнула ему рукой, отпуская, задержалась в коридоре, пытаясь разглядеть себя в тёмном стекле и не сразу поняла, чья рука легла на её талию. Обернулась, ожидая увидеть Виталия, но рядом, пьяно улыбаясь, стоял Тима. Его круглое лицо расплылось в улыбке.

– Я хочу тебе сказать, – не очень чётко начал он.

Она убрала его руку.

Он качнулся и продолжил.

– Я совсем не хочу гулять с Альбиной. Мне нравишься ты. Я хотел для тебя прочитать стихи. Но всё отменили. А я не хочу с Альбиной…

– Хорошо, Тима, хорошо, – сказала она, обходя его. – Ты извини, но мне надо домой.

– Домой? – удивился он. – Почему домой?

– Мне нужно.

Он остался стоять в недоумении, а она быстро прошла в гардероб, накинула шубу и, не застёгиваясь, выбежала на улицу.

14

Она пришла на завтрак в семью Виталия. Они чинно с родителями посидели за столом, потом ушли в его комнату; он поставил на магнитофон плёнку с зарубежными мелодиями, которые, по его словам, были в моде, подождали, пока родители уйдут в гости к начальнику строительства. И тогда, уже не опасаясь и не торопясь, на белоснежной постели Виталия любили друг друга; Светлана призналась, что целовалась уже со многими, но всегда представляла на их месте Виталия. С того вечера, когда он первый раз пытался её поцеловать и порвал платье…

Они посмеялись над прошлогодней историей.

Потом Виталий рассказал ей о студенческой жизни, об однокурсниках, преподавателях. Светлана сказала, что будет поступать в институт, но вот пока не знает, в какой. Он стал агитировать её поступать к ним, она не соглашалась, и они стали дразнить друг друга, не замечая наготы, а когда замечали, вновь соединялись, и тогда она верила вычитанному в какой-то книге, что влюблённые – это две половинки единого целого.

Так пролетел день.

Потом второй, когда они гуляли по посёлку и всем стало очевидно, что между ними существуют какие-то отношения. Но никто не задавал вопросов.

И лишь когда на третий день она проводила Виталия на аэродром, Софья Лазаревна, по-матерински чутко уловив изменения в дочери, спросила напрямую, почему-то с необъяснимой тоской ожидая ответа. Услышав его, тяжело вздохнула, уточнив:

– А ты уверена, что вы любите друг друга?

По взгляду Светланы поняла, что та обиделась и не считает вопрос серьёзным, но ничего больше говорить не стала, полагаясь лишь на судьбу, в которую последнее время верила всё больше и больше.

Осипу Давидовичу она ничего не сказала. К тому же Светлана вновь стала весёлой, энергичной, в школе она неизменно получала пятёрки, ходила на все консультации, и уже ни у кого из учителей не было сомнений в том, что она поступит, куда хочет. Правда, она ещё не определилась с выбором и как-то вечером заявила, что возможно, пойдёт не в гуманитарный, а, к примеру, в строительный институт, на что Софья Лазаревна, всплеснув руками, заявила, что с неё достаточно бездарно потраченных усилий на начальное музыкальное образование Светланы, к которому та относится совершенно наплевательски, хотя есть способности. Светлана напомнила, что в музыкальную школу она не рвалась, её водили туда силком. И тут уже не выдержал Осип Давидович, объявив, что в семье музыкантов кто-то должен продолжить традицию. Вполне возможно, у Светланы ещё появится желание и она будет если не музыкантом, то преподавателем музыки. Светлана возразила, что она не единственная, у Розочки больше данных, ей нравится музицировать и она уж точно так или иначе продолжит традицию. Но Осип Давидович на этот раз был непреклонен, признался, что его нынешняя работа отнюдь не приносит ему удовлетворения и если бы не необходимость зарабатывать, он давно бы ушёл…

«Без ордена?» – съязвила Светлана, и Осип Давидович впервые в жизни стукнул кулаком по столу и пообещал сам отвезти её в Москву и лично сдать документы туда, куда решит он.

После этой размолвки в семье опять наступили ровные будни, каждый занимался своим делом и жил своей жизнью: Осип Давидович – прорабскими заботами – он исполнял обязанности прораба, Софья Лазаревна – вокальной группой, набранной из восьмиклашек, Розочка, помимо музыки – девичьими увлечениями, а Светлана – написанием писем. Она писала чаще и больше, чем Виталий. Он, как правило, на паре страниц излагал свою студенческую жизнь, состоящую в основном из сессионных страхов и их преодолений, затем коротких каникул, которые он провёл в Подмосковье на спортивной базе института, занимаясь лыжным спортом, потом о начале новой сессии, более серьёзной и требующей больших усилий, отчего у него практически не остаётся свободного времени, – пусть не обижается, что писать он будет реже.

Как раз в это время Светлана поняла, что с ней что-то происходит. Порывшись в книгах, нашла всему объяснение и, пролежав в своей комнате весь выходной, к вечеру написала Виталию короткое письмо о том, что она беременна и не знает, что делать.

И стала ждать ответа, решив больше не думать о том, что зарождается в ней, и продолжая усиленно заниматься.

Раз в неделю, как правило, по субботам её отвлекал Николай. Он уже ходил без костылей и настойчиво приглашал возобновить съёмки фильма о посёлке, который за этот год так разросся, что и не узнать, и она тоже изменилась, и вот эта «взаимная диалектика», он так и сказал, может стать основным стержнем всего фильма. Розочка напомнила ему об обещанном фильме о море, но у Николая всё не хватало времени на монтаж. После больницы он стал худым и каким-то жалким. Софья Лазаревна усиленно его подкармливала, он не отказывался и подолгу просиживал с ней на кухне, ожидая появления Светланы.

Однажды оставшись наедине со Светланой, он сказал, что слышал об их отношениях с Виталием, но что всё это несерьёзно и скоротечно. Она вспылила: ему-то откуда знать, как и что? И он сказал, что будет её ждать, невзирая ни на что.

В следующий раз он признался, что бревно тогда на Виталия сбросил он. И Сивкова избил тоже он.

Светлана прокричала, что больше не желает его видеть, и демонстративно стала уходить из дома, когда он приходил.

Сивков не приезжал на каникулы, у него опять были соревнования, но через Альбину передал, чтобы она его ждала и что он очень скучает.

…Письмо от Виталия пришло почти через месяц, когда Светлана уже перестала носить обтягивающую одежду и стала задумчиво-отрешённой, чем вновь насторожила Софью Лазаревну. Он писал, что принимая данную ситуацию как вполне естественную и свидетельствующую о полноценности их отношений, тем не менее, он советует принять какие-то меры, потому что и ей, и ему нужно закончить институт, встать на ноги и лишь потом заводить детей. Ещё он писал, что сообщил обо всём своей матери и попросил её подсказать, где можно сделать операцию.

Светлана прочитала письмо несколько раз. Здраво рассудила, что тот прав. Запоздало поругала себя. Горько усмехнулась мысли о половинках единого целого и без эмоций и жалоб сказала о своей беременности Софье Лазаревне.

Та тяжело опустилась на табурет, положила руки на стол и долго так сидела, глядя перед собой и пугая этой неподвижностью Светлану.

Наконец, уточнила срок и сказала, что она сама поговорит с Риммой Васильевной и они решат, как быть. И тут же заторопилась, стала одеваться, попросив накормить отца, когда тот придёт с работы. И уже у двери, окинув взглядом дочь, сказала, что надо будет пошить несколько более свободных платьев.

Вернулась она довольно скоро, прошла в комнату девочек, попросила Розочку посидеть на кухне. Обняв Светлану за плечи, стала рассказывать, как она вынашивала её и рожала, какая это была радость, когда ей показали сморщенное красное тельце. И что она тогда ощутила себя такой сильной, хотя ведь тоже была совсем девочкой.

А потом Светлана росла, прибавлялось не только забот, но и радостей, смысла. И ей захотелось вновь пережить это чувство своей силы, способности давать жизнь, поэтому она родила Розочку, но не совсем удачно, а то бы она ещё рожала и рожала… Потом она стала рассказывать о своих знакомых, которые воспитывали детей без мужей, потому что им не повезло так, как ей: таких, как Осип Давидович среди мужчин немного. И Светлана не выдержала, сказала, что не надо считать её полной дурочкой, она уже всё поняла.

– Никто не поможет, – неожиданно твёрдо сказала Софья Лазаревна строгим учительским голосом. – Потому что уже нельзя. И я не хочу, чтобы ты лишилась счастья пережить то, что пережила я.

Светлана стала кричать, что всё изменилось с той поры, сейчас главное в жизни – не дети, что она отстала от жизни и ничего уже не понимает.

Тогда Софья Лазаревна напомнила, что в посёлке, даже если бы не было поздно, такого врача нет, так что даже с её современным отношением к жизни придётся смириться с судьбой.

Произнесла эти слова – и на какое-то мгновение замерла. Ибо вслух выразила то, к чему пришла бессоными ночами: от судьбы не уйдёшь и надо смириться, даже если всё идёт не так, как тебе хочется…

Софья Лазаревна опять обняла Светлану и стала вслух размышлять о том, как сделать незаметным её положение до выпускных экзаменов, а потом придётся всё-таки в этом году не поступать. Они поедут домой, в Подмосковье, а вот на следующий год, когда маленький подрастёт, она поступит и всё будет хорошо.

Светлана вдруг забилась в истерике, повторяя: «не хочу, не хочу!..» Откричавшись, отстучав кулачками, произнесла тоном, не допускающим возражений:

– В школу я больше не пойду.

И Софья Лазаревна, понимая, что возражать бессмысленно, согласно кивнула.

15

Они улетели вдвоём через неделю, уведомив срочной телеграммой квартирантов о возвращении и пару недель жили вместе с ними. Светлана в школу не ходила, с подругами не встречалась, предпочитая гулять в одиночестве по вечернему весеннему городу. Софья Лазаревна сама сдала её документы в старую школу, где их хорошо знали, объяснив возвращение нездоровьем дочери. Вечерами, гуляя с дочерью, убеждала ту сдать выпускные экзамены в этом году и уверяла, что никто ничего не заметит. Действительно, в свободных одеждах живот не был заметен – и Светлана согласилась.

Квартиранты, наконец, съехали и Софья Лазаревна сделала косметический ремонт. Светлана пошла на занятия. Но через пару недель выговорила себе свободное посещение, заявив, что самостоятельно подготовится к экзаменам. И целыми днями стала просиживать над учебниками.

Убедившись, что дочь пережила плохое настроение и приняла свою долю, Софья Лазаревна, выкроив денёк, съездила в Москву. О чём они говорили с Виталием, рассказывать не стала; ей нужно было кое-что выяснить – и она выяснила. И сделала выводы.

…Светлана сдала выпускные экзамены на одни пятёрки, и неожиданно заявила, что будет поступать уже в этом году в историко-архивный институт. Они вместе с Софьей Лазаревной съездили в Москву, сдали документы, а потом вместе ездили на каждый экзамен: Светлана уже с видимым животом, но с решимостью в глазах, отчасти поэтому ей прощались мелкие ошибки. Она набрала хороший балл, была зачислена в институт и тут же взяла академический отпуск.

На лето прилетала Розочка. Хорошо им помогала, неожиданно по-взрослому отнесясь к ситуации и всячески поддерживая и нахваливая сестру.

Во время вступительных экзаменов прилетал на пару недель Осип Давидович. И они определились, что поживут пока на два дома: Софья Лазаревна со Светочкой и будущим внуком или внучкой здесь, а Осип Давидович с Розочкой – на Севере. И он вновь вернулся к своим строительным заботам, а скорее всего, бежал от непонятной ему ситуации, в которой ему жалко было и дочь, и жену… Софья Лазаревна это поняла, обиделась, но вида не подала. Наоборот, изобразила радость по поводу его столь быстрого возвращения на Север и высказала благодарность за намерение ежемесячно присылать не менее половины своего немаленького заработка.

В конце августа позвонила Римма Васильевна. Поинтересовалась здоровьем Светланы, удивилась, что та поступила в институт и сказала, что после рождения ребёнка им нужно будет спокойно обсудить ситуацию. Потому что она не хочет, чтобы семья создавалась без любви, но и от внука или внучки отказываться не будет. И Виталий, конечно же, ребёнка признает.

Светлана в это время гуляла с Розочкой. Софья Лазаревна не стала ей ничего рассказывать, решив, что пусть всё идёт своим чередом.

…В первых числах октября у Светланы родился мальчик. Он был красненький, маленький, но громкий, с большим раскрытым ртом.

Впервые с опаской беря его тельце на руки и, прикладывая к груди, Светлана почувствовала себя очень сильной и значимой. Она вдруг вспомнила слова матери и подумала: «Мама была права!»