Текст книги "Вьетнамский коктейль"

– У нас тоже. Жалко тебя стало…

– Это у пчелки жалко, а у тебя своя голова на плечах. Чего ты сюда приперся из своей Алабамы?

– Не из Алабамы, а Калифорнии. Денег подзаработать, я же не служу в американской армии, а работаю по контракту. Двести баксов за обычный вылет, тысяча – в районе боевых действий. Бабки неплохие, месяца через три контракт кончится и можно домой и не с пустым карманом. Это вы, коммунисты, воюете за какие-то там идеи, а мне баксы важнее любых идей…

– А если бы я или северяне тебя пристрелили, нужны бы были твои баксы?

Энди в темноте пожал плечами:» За риск и платят. А семьи у меня нет. Даже в наследство мои деньги никому бы не достались «.

– Ну, вот и дорисковался: южаки тебя возьмут – из тюряги не вылезешь, северяне просто прихлопнут на месте, так что оставайся со мной. Мне цыганка нагадала, что я везучий, авось, вместе и выберемся.

– Знаешь, Паша, хотя догадываюсь, что это не твое настоящее имя, думаю, ты знаешь, что у нас был такой замечательный писатель О.Генри…

– Ха-ха, он мне говорит про О.Генри! Да я его чуть не наизусть знаю.

– Тогда ты легче поймешь меня. У него есть рассказ» Дороги, которые мы выбираем «, так вот в нем герой сказал одну гениальную фразу:» Дело не в дороге, а в том, что внутри нас заставляет выбрать ту или иную дорогу «. И сейчас я стою на развилке и решаю, какую из дорог мне выбрать.

Ты прав, меня затаскают по всяким отделам – от ЦРУ до военной контрразведки и их вьетнамских друзей, которые с радостью выполняют самую грязную работу, потому что наши чистенькие мальчики не выносят вида крови.

Но даже не это меня пугает – в конце концов, в моей стране я все-таки смогу найти возможность защитить себя, надеюсь, во всяком случае. Это маленький, но шанс. Как я понял, у тебя шансов нет. Если ты чудом вырвешься из Сайгона, за тобой никто не прилетит, это раз, во-вторых, тебя могут просто убить твои же помощники, когда ты им не будешь нужен.

– Вот тут, Энди, ты совершенно прав. Браво! Дай-ка мне мою уоки-токи, что мне так любезно оставили мои друзья. Так, вот я ее поставлю на эту развилку, я думаю, что с 50 метров ты не промахнешься…

Энди с интересом наблюдал за моими манипуляциями.

– Дополнительный аккумулятор, как же. Просто трогательная забота о ближнем! Так, теперь приляжем за это дерево, зрелище, я полагаю, будет не только поучительное, но и опасное.

Я сунул в руки Энди» стечкин»с глушителем (для большего эффекта).

– Проверим, чему тебя учили в твоей хваленой американской армии. Цель – радиостанция, дистанция примерно 50 метров или сколько-то там ярдов, тебе лучше знать. Попасть с первого выстрела, а то спишу в рядовые.

– Паша, но ведь это твой единственный шанс на спасение, это же маяк!

– Разговорчики, Энди! Огонь!

Энди явно боялся промазать и уложил пистолет на ствол дерева для упора, прицелился и выстрелил. Я мгновенно засунул его голову за ствол дерева, ибо эффект превзошел все мои ожидания. Мои дружки не поскупились на взрывчатку. Скорее всего и радиостанция и «аккумулятор» были под завязку забиты пластиковой взрывчаткой, а металлические корпуса рации и аккумулятора создали эффект мины.

Полдерева от развилки, как топором обрубило, а среди соседних прошел ураган «Тереза».

– Это на тот случай, если я выберусь из Сайгона живым, – пояснил я Энди, а то вдруг он что-то не понял. – Если бы я включил этот маяк, то не дай тебе Бог находиться было рядом со мной. Эта штука могла Белый Дом разнести вдребезги, так что они работали наверняка. Посмотрим, что дальше будет – это у них такие заготовки на будущее, а сейчас я им нужен в Сайгоне и до окончания операции, они будут беречь меня даже от простуды.

– Плохой ты коммунист, видимо, Паша, если тебя так запросто отдают на растерзание, а я, видно, не стопроцентный американец из журнала «Тайм». Я приехал заколотить деньжат, в условиях контракта было специально оговорено, что я никакого участия в боевых действиях не принимаю. Однако мне пришлось, и бомбить деревни и расстреливать вьетконговцев на дорогах… Я закрывал на это глаза и глушил совесть виски – издержки профессии. Но сыт я этим по горло, а выхода никакого у меня не было. Ваш налет сделал для меня главное – дал эту самую свободу: хочу – возвращаюсь к своим, хочу – порываю контракт, и пусть он катятся к чертовой матери, неустойку я им заплачу, все-таки успел кое-что заработать, да и дома в банке у меня есть про запас…

Хочу – иду с тобой до конца: скорее всего твоего, извини, а хочу и вообще улетаю без тебя подальше от этих мест, в какую-нибудь глушь и ловлю рыбку до конца своих дней… Спасибо, Паша, ты открыл мне снова дорогу в мир, и теперь я думаю, что внутри меня заставит выбрать дорогу? И знаешь, Паша, это что-то непостижимое толкает меня остаться с тобой до конца. До любого. О-кей?

– Не берусь судить тебя за выбор, он твой и только, но – спасибо.

– О-кей, Паша. Пойду с тобой, а там видно будет.

– Вот и договорились. А теперь спать, завтра денек будет еще тот…

Денек и вправду оказался нелегким. Я распаковал длинные ящики – там попарно аккуратно были уложены самые мощные в мире гранатометы РГ – 7. Мины осколочные – кумулятивные мне ни к чему – танки пока по джунглям не бродят. Энди с удивлением и неподдельным интересом наблюдал за моими приготовлениями для улучшения качества этого блестящего оружия. Прежде всего, надо было переделать системы спуска. Мне не надо было прицеливаться, вводить поправки к прицелу, брать упреждение и прочее, что необходимо при обычной стрельбе из этой сверхмощной базуки.

Скотчем мы склеили разорванную карту и начали обсуждать наиболее безопасный, а главное самый быстрый путь отхода. Захватив по три гранатомета, мы отправились по вероятному пути отступления. Пройдя километров пять, решили, что хватит. Пока Энди репшнуром накрепко привязывал трубы гранатометов к достаточно толстым деревьям, я искусно маскировал зеленую, под цвет травы, миллиметровую японскую леску, На нее кита вытащить можно, не то чтобы заставить сработать мой примитивный спуск на гранатомете. Все гениальное просто, скромно объяснил я Энди: берется кусок зеленого бамбука, привязывается серединой к трубе, и под оба конца подкладываются деревянные бабашки: одна просто для упругости, другая как раз над кнопкой пуска. Привязывается леска, маскируется и всякий, кто имел неосторожность за нее задеть, получал хорошенькую мину со множеством осколков. Этот способ явно не был рассчитан на точное поражение цели, он имел скорее психологическое значение – дескать, нас тут много, у нас гранатометы и прочие игрушки, так что подумайте, прежде чем соваться сюда. Такая тактика давала нам главное преимущество – время, чтобы оторваться от погони хоть на полчаса…

Два гранатомета мы установили почти рядом, чтобы создать видимость многочисленности отряда прикрытия, другие довольно хаотично, но на наиболее вероятных путях преследования.

Еще одним рейдом мы прикрыли совсем уже ближние подступы к вертолету – не более полукилометра.

Итого двенадцать штук. Если сработает хоть половина, уже неплохо. Три штуки и небольшой запас мин я оставил в вертолете – береженого бог бережет.

Усталые, как гончие собаки после охоты на зайцев, мы прилегли в тени вертолета и блаженно вытянули гудящие ноги. Мне надо было бы соснуть пару часов, но ничего не получалось. Энди повернулся на живот и неожиданно спросил:

«Может, я покажусь тебе идиотом, но возьми меня с собой в Сайгон. Я внутренним чутьем уловил его искренность, но вынужден был ответить коротким – нет. Я не мог рассказать, что только один человек, занятый в операции знает меня в лицо, а я его. Появление постороннего могло сорвать всю операцию – мне попросту бы не поверили и сочли за провокатора и мой труп утром обнаружили бы в какой-нибудь сточной канаве. Вместе с Энди. Я не мог рассказать ему, что существует реальная угроза, что его, встретит случайно один из его знакомых, да и мало ли каких еще непредвиденных случайностей могла принести спонтанная акция с появлением Энди в Сайгоне. Энди без разъяснений принял мой ответ, как должное и мне даже стало жаль его.

– Энди, ты и так принимаешь участие в операции и без тебя она невозможна, просто у каждого своя задача.

Он обиженно засопел и затих. Жара спадала, нот духота по-прежнему не давала нормально дышать. Через час мне надо было идти. Я распаковал последний рюкзак. Энди усмехнулся:» Я все время с интересом наблюдаю, что ты, великий иллюзионист, вытащишь из цилиндра на этот раз?«

– Смотри и любуйся, смертельный номер программы!

После этого я достал» тайжер страйпс «, классическую форму зеленых беретов США, не новенькую, а уже ношеную и достаточно пропотевшую и выгоревшую на плечах. На куртке красовались нашивки медалей» Пурпурное сердце «, » За храбрость»и знаки отличного стрелка и за прыжки с парашютом. Я был скромен и никаких цацек себе больше не присвоил. Далее из рюкзака появился, пресловутый зеленый берет, пояс со стандартным армейским «кольтом»и нормальные армейские бутсы. По мелочам стоило прибавить стандартное армейское белье, часы «Сейку»в водонепроницаемом корпусе и универсальный десантный нож. В отдельном запечатанном пакете лежали документы: армейская книжка на имя Виктора Алексейчука (эмигранта во втором поколении, для снятия подозрения по поводу моего акцента), выписка из госпиталя, что я еще могу находиться на отдыхе две недели, после чего отправляться в свою любимую Америку, водительская лицензия штата Нью-Йорк и прочие бумажки – письма любимых девушек, несколько порнографических открыток, пара презервативов. Словом все, что и положено иметь бравому зеленому берету в этой богом забытой стране.

Энди с уважением наблюдал за моим перевоплощением в его соотечественника и даже улыбнулся, когда я продемонстрировал ему пару лучших в мире (так было указано на упаковке) презервативов. В глубине души я надеялся (чисто интуитивно) что Энди все-таки не изменит решения, но вечный червячок сомнения все-таки точил душу.

Когда я изложил ему свою версию его участия в операции, у него отвисла челюсть и только с помощью моего легкого тычка приняла нормальное положение. Он просто отказался поверить в возможность такого варианта, и потому могли знать только мы двое – все равно в это никто бы не поверил.

Я быстро переоделся, посоветовал Энди состряпать маленький костер из моей старой экипировки, навернул глушитель на верного «стечкина»и подвесил его между лопаток в пяти сантиметрах от воротника куртки. Осталось всего два часа до моей встречи с проводником, пройти предстояло немало. Да и на месте следовало быть пораньше (вдруг мой сайгонский друг приведет целую делегацию для моей торжественной встречи. Пожав, друг другу руки (вот уж не думал когда-либо о таком), мы не обмолвились ни одним словом напутствия или прощания.

Все уже было сказано, а произойдет оно или нет, один Христос или там Будда знает.

На этот раз я шел осторожно, обходя наиболее густые заросли – неловко как-то зеленому берету только что из госпиталя шататься по Сайгону в рваной форме, сержанты из военной полиции страсть как этого не любят. На условленное место я пришел примерно за полчаса до срока и облюбовал чудное место в развилке дерева, откуда открывался прекрасный вид на подходы с трех сторон метров на триста, с четвертой стороной дело обстояло хуже, но вполне приемлемо для первого выстрела.

Нужный человек тоже пришел раньше назначенного срока, внимательно обшарил взглядом близлежащие кусты и деревья. Место, как я уже говорил, было чудное – спрятаться неподалеку кому-нибудь из любопытных было бы весьма затруднительно. Мой визави, похоже, тоже остался доволен местом и уселся в расселину среди камней, почти слившись с окружающим ландшафтом. Он расположился почти подо мной, и я с гордостью отметил качество моей маскировки. Еще и еще раз я внимательно изучил каждый дециметр кустов, особенно с той стороны, откуда пришел вьетнамец.

Есть! На крошечную долю секунды в самой гуще зарослей блеснул маленький зайчик. За моим приятелем следили. Не знаю, кто и зачем, было ли это связано с предстоящей операцией – неважно. Важно было то, что место, выбранное мною, оказывалось теперь открытой ареной цирка, где мне вовсе не хотелось выступить в роли рыжего клоуна. Громким шепотом (хотя даже для фокусированного микрофона расстояние от ближайших зарослей далековато) я свирепо произнес по-русски, так как по договоренности должен был прийти вьетнамец с хорошим знанием русского языка: «Сиди и не шевелись. Медленно подними голову и взгляни вверх на большое дерево».

Он все понял, для начала повертел головой в разные стороны, потом лениво задрал ее вверх. Картина ему не понравилась – над его головой, метрах в десяти, правее и выше сидел на большом суку я и в левой руке у меня был пистолет с глушителем и в правой тоже. Он был профессионал, чтобы надолго задержать на мне свой взгляд и равнодушно отвернул голову в другую сторону.

– Ты шел один?

– Нет, меня прикрывали два человека, они должны были повернуть три километра назад и подойти к точке с разных сторон, не обнаруживая себя.

– У твоих приятелей был бинокль?

– Нет. Кроме оружия – ничего.

– Похоже, кто-то еще интересуется нами. Посиди еще полминуты, сделай вид, что встреча не состоялась и медленно возвращайся. Без меня, их будешь интересовать только ты. Но там может быть не один.

– Это правильно, там есть место, где одному не пройти.

– Тогда вперед, за меня не беспокойся, я буду рядом.

Вьетнамец встал и неторопливо отправился в обратную дорогу. Теперь передо мной стала шарада, ребус – как слезть с моего замечательного дерева незамеченным. Я решил ее самым простым путем – спрыгнул с закрытой от кустов стороны. Наверняка наблюдатель переключил свое внимание на вьетнамца (хорошо, если так) и мой маневр оказался незамеченным. Гадать на кофейной гуще было бесполезно, и я попер вправо, к ближайшим зарослям, чтобы первым успеть к началу представления. Изредка, прорываясь сквозь особенно густые заросли, я мысленно хвалил создателей одежды для зеленых беретов – порой она намертво зацеплялась за куст, но ни разу я не услышал подозрительного треска рвущейся ткани.

Весь в поту, царапинах, не говоря уже тысячах колючек, сидевших во всех частях моего тела, я выбрался на еле заметную тропку, по которой, я понял, прошли как минимум двое. Тигра камышовых зарослях услышишь раньше, чем вьетнамца, который не хочет, чтобы его услышали. Я не столько слухом, сколько зрением уловил скользящую тень – это двигался «мой» вьетнамец. Второй шел явно небрежно, более шумно, более нагло, как привыкший к безнаказанности злодей – пусть меня бояться! Выстрел я произвел точно по инструкции – пистолет держал обеими руками, совместил прицел с целью (в данном случае – месте чуть повыше уха) и плавно надавил спуск. Шипящий хлопок спугнул птичку, которая распевала где-то неподалеку. Зато сзади раздался звук, как будто паровоз сошел с рельсов. Я еще успел оглянуться, но только для того, чтобы увидеть, как на меня валится в прыжке здоровенная туша другого весьма солидной комплекции вьетнамца. Я лишь слегка успел дернуться в сторону, и это спасло мне жизнь – здоровенный кинжал вонзился в землю рядом с моей шеей. Начало мне не понравилось, так как второй рукой он успел так смазать мне по морде, что небо показалось мне самой маленькой овчинкой в мире. Я очень крепко выругался, и насколько хватило сил, скорее инстинктивно, чем сознательно, взмахнул все еще зажатым в руке пистолетом.

Длинный глушитель мешал использовать пистолет по прямому назначению, но в качестве увесистой дубинки он сработал отлично – туша свалилась с меня, и мы оба попытались встать на ноги. Я уже почти стоял и приподнимал ствол, как снова раздался шипящий звук выстрела с глушителем. Амбал рухнул без единого звука. «Мой» вьетнамец тоже знал, куда стрелять. Я пошарил в небольшом рюкзачке убитого, там был сильный бинокль, пачек вьетнамских сигарет, армейский полевой рацион и все. Потом мы взялись за второго – у него находка была поважнее – карта охранной зоны Сайгона и пунктиром проложен путь моего проводника. У пояса была рация, помощнее наших. Я включил ее на прием – тишина, попробовал переключить на передачу – загорелась контрольная лампочка, сигнализируя о почти полной разрядке аккумуляторов. Стоило призадуматься, когда он успел посадить батареи – передавая на пути промежуточные ориентиры или в конце, когда весь путь был ему уже известен?

Я угостил вьетнамца «Кэмелом», пожал руку. Все его приметы мне были хорошо известны, я их изучил еще сидя на дереве, он же придирчиво всматривался в шрамы на моем лице, в цвет глаз и, чтобы помочь ему, я задрал куртку и показал шрам на левом боку. Он, видимо, и без этих доказательств уже поверил мне, но теперь окончательно успокоился.

– Я – Павел.

– Я – Тханг.

Он был такой же Тханг, как я Паша, но это сейчас не имело никакого значения. Он достал свою уоки-токи и произнес одно коротенькое слово, которое я не сумел бы даже воспроизвести – нечто среднее между мяуканьем голодной сиамской кошки и открываемым шампанским.

– Подождем, – Тханг явно не страдал многословием. Чего-чего, а ждать здесь, во Вьетнаме, я научился, потому полностью переключился на продумывание каждого хода операции. О чем думал Тханг, не смог бы определить лучший психиатр мира – он просто застыл и не двинулся, пока в кустах совсем неподалеку не послышался голос какой-то пташки. Как он их различал по голосам, для меня оставалось загадкой – потревоженные было легкой перестрелкой в лесу, они снова завели свои трели. Чем эта отличалась от остальных – ума не приложу, но Тханг ответил чем-то подобным, и на свет божий из зарослей показались два пугала – вьетнамцы почти с головы до ног закамуфлированные настоящей травой. Мимо такого пройдешь, и даже захочется присесть на такой милый кустик зелененькой травки.

– Они останутся здесь прикрывать вертолет и пилота. Это несколько меняло мои первоначальные планы – надо было самому отвести этих неожиданных телохранителей, а то Энди задумает провести битву при Чаттануге и кто в ней победит, сказать трудно. Чертыхаясь, я снова побрел к вертолету и еще раз с гордостью оценил маскировку – вьетнамцы чуть ни носами воткнулись в могучие заросли лиан, бамбука и еще черт-те чего, названия которому я не знал, а ботанической энциклопедии у меня, как на грех, под рукой не было. Я был польщен, когда вьетнамцы со всех сторон обошли наше произведение искусства и восторженно цокали языками. Дополнительные цоканья у них вызвали два ручных пулемета, несколько автоматов с запасом патронов и парочка гранатометов с ящиком мин. Они даже благоговейно застыли внутри вертолета, увидев все эти несметные сокровища. Я же, как заправский Али-Баба, небрежно кивнул – пользуйтесь моей добротой, а на душе скребли кошки – что я здесь увижу, когда вернусь. Если вернусь…

На прощание я повторил последний вариант для Энди.

Вторник, охранная зона вокруг Сайгона, между полуночью и рассветом.

Тханг посмотрел на часы и махнул рукой в знак прощания с остающимися. Я взвалил свой рюкзак, сумку полегче поручил Тхангу и повторил его жест рукой, Говорить ничего не хотелось, тем более слышать банальные слова напутствия, пожелания удачи и т.д. Удача лежала в наших рюкзаках и хранилась в наших головах, больше у нас ничего не было.

По сравнению с Тхангом я шел шумно, как и полагается русскому медведю, все попытки стараться идти с таким грузом бесшумно требовали таких усилий, что я выдыхался буквально через полчаса и снова начинал топать, как нормальный буйвол.

Тханг морщился, но со свойственным восточному человеку тактом, помалкивал, тем более что мы шли по достаточно спокойной местности. Разве что случайный патруль или неожиданно появившийся вертолет могли нас засечь. Но вертолет слышно издалека, а патрули ездят по дорогам, хотя бы и разбитым вдрызг. Вот впереди дело было поставлено образцово – колючая проволока с сигнализацией, посты, связанные телефоном, минные поля и прочие игрушки, мешающие порядочному человеку попасть в легендарный город шикарных потаскух и контрабандного товара.

Ночь была лунной, но густые облака прикрывали ее предательский свет и в разрывах облаков мы просто лежали, уткнувшись мордой в грязь.

Как только наплывала новая гряда облаков мы, со всей поспешностью устремлялись вперед. Хорошо хоть Сайгон расположен не в горах, а то мне больно было думать о себе…

Вдруг джунгли закончились. Только что я продирался сквозь стену из листьев, как ничего не стало. Пусто. Предательская луна вновь вынырнула из облаков, и у меня по коже пополз холод – у меня что-то все-таки с головой произошло, удар прикладом по макушке у кого хочешь, может отбить некоторую часть умственных способностей. То, что я увидел в лунном свете, просто не могло существовать на свете. Может на Марсе или на Сириусе такое увидишь каждый день, но здесь…

Это была картина Дали в натуре. Фантастически изогнутые стволы мертвых деревьев, все еще объятые толстыми и голыми, как огромные змеи лианами, и ни одного листочка… Казалось, деревья тянут к небу руки с мольбой и немым вопросом – кто и зачем это сделал. Привычная мягкость травы под ногами тоже исчезла, вместо нее было что-то похожее на золу – это было то, что создал Бог и назвал травой и листьями. Теперь он превратились в нечто, которое никогда не сгниет, не даст жизнь ничему другому, никому не даст приюта или пищи. Я хотел потрогать одно из деревьев, но Тханг резко ударил меня по руке. Пока я недоуменно в темноте пытался сообразить что-либо, Тханг достал из своего рюкзачка две широкие полосы ткани и одну из них протянул мне.

– Оранж, – наконец раскрыл рот Тханг, хотя я тоже успел сообразить. Янки хотели создать абсолютную зону безопасности и впервые попробовали здесь, а потом и везде, где бы им хотелось. Так, что это пустынное место – ни янки, ни наши сюда не заходят. А вот мы пойдем, это самый короткий путь, а времени на обход у нас нет. Я к вам шел этим путем.

Пока Тханг объяснял все это, он сложил вдвое полосу ткани, помочился на нее и наглухо завязал на лице от подбородка до самых глаз. Меня слегка передернуло от такого противогаза, но безропотно повторил его действия. Путешествие по этому лесу было попросту каким-то бредом безнадежного психа. Не знаю, как бы все это было днем, но при луне все это казалось невозможным, не существующим на этом свете. Такого не могло быть, потому что быть не могло вообще. Но оно было, и мы брели среди шизофренических деревьев, стараясь не загребать эту бывшую жизнь ногами… К счастью полоса работы «оранжа» была не широкой, и я с наслаждением услышал шелест травы под подошвами своих бутсов и с еще большим наслаждением сорвал пахнущую собственной мочой тряпку. Тханг сделал то же самое, но перед тем, как забросить тряпки в кусты, показал мне мою собственную. Напротив рта и носа, которыми я с трудом глотал воздух через эту сортирную тряпку, были два черных пятна, ясно различимых даже ночью. Как только я подумал, что все это могло быть в моих прекрасных легких (ну, может слегка подпорченных никотином), мне стало не по себе.

Тханг поднял руку, мы оба рухнули на землю – впереди была первая линия: колючка с примитивной сигнализацией и навешанными там и сям гранатами. Кто-то приготовил нам проход, проволока примерно на полметра была приподнята над землей. С моим рюкзачищем мне было явно не просунуться, пришлось снять и толкать его перед собой. Сопя от напряжения, я все-таки протиснулся и ничем не зацепился. В почти полной темноте я увидел ухмылку Тханга, или мне это просто показалось…

Первую полосу мы прошли. Впереди было минное поле – его не обойдешь и ночью в темноте не проложишь тропку. Тханг ткнул пальцем влево и шепотом пояснил – поле не широкое, но нашпиговано итальянскими противопехотными минами типа 69 под завязку. Есть только один путь, через болото. Там мины не ставили, во-первых, не было точек опоры, во-вторых, два солдата захлебнулись в болоте, и начальство решило, что само болото лучше любых мин прикроет дорогу к Сайгону.

Мне особенно понравилась история о двух потонувших беднягах, и я стал сомневаться – не проще ли прорываться с боем, все-таки хоть маленький шанс будет. Но Тханг уверенно шел по самой границе минной зоны, пока мы не добрались до озера средних размеров (так, во всяком случае, мне показалось в темноте и со страху). Тханг выудил из воды палку и начал что-то искать, опасаясь ступить даже на кромку воды. Наконец он издал довольное восклицание и вытащил на берег веревочную петлю. Вешаться он, кажется, не собирался, да и дерева подходящего рядом не было, но Тханг был явно доволен: «Очень быстро нашли, время сэкономим». Как сэкономить время с помощью веревочной петли, мне было до сих пор неясно и, слава Богу. Ибо, когда я узнал, что мне предстоит сделать, я сел на землю, чтобы ноги сами не подкосились от страха. Секрет переправы был прост, как колумбово яйцо. С двух сторон болота (вода только скрывала страшную трясину) каким-то образом (каким, моя фантазия оказывалась бессильной) глубоко, в твердой земле были вбиты(!) два столба, к ним под водой прикреплены блоки и протянута через все это озеро-болото петля из тонкого стального троса. Мне предстояло прицепиться к тросу, а Тханг, перебирая петлю руками, переправит меня на тот берег, потом мой рюкзак, а потом я сам перетащу его. Все просто и дьявольски изобретательно, как и все на Востоке. Тханг протянул мне специальную удавку – она намертво крепилась и к тросу и к руке, чтобы в порыве слабости не выпустить ее из рук – тогда жалкая смерть в смрадном болоте…

Помянув Господа, всех святых и нечистых одним скопом, я закрепил петлю на правой руке и пополз в болото, входить в него было смертельно опасно – оно засасывало с бешеной скоростью и сил одного человека может оказаться маловато, чтобы вытащить жертву из убийственных объятий грязной жижи. Тханг достал брезентовые рукавицы и решительно взялся за трос. Я почувствовал, что меня потащило в трясину. Такого со мной еще не было, приходилось бывать в разных неприятных переделках, но одна мысль, что такой тоненький трос оборвется или с Тхангом что-нибудь случится, сковывала меня ледяным холодом.

Но трос двигался равномерно и я постепенно приспособился к тому, чтобы моя физиономия большей частью оказывалась над водой. Путешествию, казалось, не будет конца, как вдруг я стукнулся головой о что-то твердое – это был противоположный столб. Памятуя о наставлениях Тханга, я пополз по жиже к берегу на животе. Наконец я почувствовал под коленями более или менее твердую почву и продолжил путь на четвереньках. Страшно хотелось курить, но для этого не было ни возможностей, ни сил.

Отдышавшись, я дважды дернул за трос, почувствовал ответные рывки и потянул. Если раньше я считал, что болтаться на тросе неприятное занятие, то сейчас понял – тащить было не легче, тем более свой рюкзак, набитый всякой тяжелой всячиной. Вдобавок человеческое тело в воде не тонет, в чем я убедился, перетаскивая Тханга. Минут десять мы оба лежали на траве, чтобы хоть как-нибудь привести в нормальное состояние наши измученные этой переправой тела. А потом пришло чувство удовлетворения – мы все-таки прошли!

Тханг посветил на карту игольчатым фонарикам и указал направление. Насколько я успел заметить, мы направлялись к деревне. Здесь мой опыт и знания были ни к чему, и я полностью положился на своего проводника. В конце концов, это была его часть работы – доставить меня невредимым в Сайгон. Тханг знаком приказал мне лечь и условным стуком подал весть о себе в ближайший к дороге дом. Дверь тихо скрипнула, и Тханг опять же жестом позвал меня в дом. Обычная крестьянская хижина из ветвей и соломы. Внутри еле светился маленький светильник и даже в его свете я увидел, во что превратились мои «тайжер страйпс»! Все тигровые полосы слились в одно грязное пятно, хотя дырок я не заметил. Ниоткуда возникшая девушка по-английски предложила мне раздеться. Я стянул брюки и куртку, но она показала и на то немногое, что на мне осталось. Тханг повелительно кивнул головой, и я предстал перед очаровательной девушкой в чем мать родила.

Она усмехнулась, и через минуту я услышал характерные звуки стирки. Тханг бросил мне нечто вроде домотканого пледа и счел нужным пояснить, что такой грязный «зеленый берет», возвращающийся от своей шлюхи, может вызвать лишние вопросы на контрольном посту. Упоминание о контрольном посте повергло меня в ступор, мне казалось, что и дальше мы будем пробираться нехожеными тропами – во мне вдруг проснулся дух дикой природы, даже болото мне показалось детскими играми по сравнению со встречей с рейнджерами на КПП.

Тханг казался совершенно спокойным, достал аккуратно сложенный пропуск, доказывающий, что я, «зеленый берет» находящийся в отпуске по случаю ранения с последующей отправкой в Штаты для более полного излечения от ножевой раны, проследовал на джипе «Ларедо» через контрольный пункт, находящийся в двух километрах от этого (ближайшего), в соседнюю деревушку с местной хорошо известной в местных краях и Сайгоне шлюхой Фай, по прозвищу Кошелек, с шофером-сутенером по имени Тханг в 22 часа местного времени и обязан вернуться через любой КПП не позже, чем через сутки.

На бумаге стояли внушительные печати и замысловатые подписи.

– И что все это значит?

– Ничего, вчера ты приехал с Фай (он кивнул в сторону девушки) и сегодня после отличного траханья и выпивки возвращаешься домой, залечивать свои раны.

– Но КПП другой?

– Это неважно, здесь указан любой пункт в этой зоне, а если им так уж захочется проверить, то с тем пунктом неувязка: почему-то через полчаса прервется телефонная связь, здесь так часто бывает. Кроме того сегодня никого из американцев на пункте не будет, их временно похитили две очаровательные шлюшки на пару часов.

– А я что, действительно проезжал через тот пункт?

– Ты – нет, а вот Фай с американцем абсолютно точно.

– И где же он?

– Его никто никогда не найдет, так что, какая разница, где он

Теперь из-за ширмы слышалось интенсивное шипение – Фай сушила и гладила мою форму допотопным утюгом.

– А как хоть называется деревня?

– А вот это тебе знать не обязательно – пьяный рейнджер, если помнит имя своей подружки – гений, так что не строй из себя университетского умника.

Контрольно-пропускной пункт,