Текст книги "Ночь"

– Повезло вам, – не выдержал я.

– Они нормальные. Просто так выглядят. Пока не исправили свои привычки и дресс-код, – уверил меня Заяц. – На «Автазе» сейчас реформация. Они это как называют? «Движение джентрификов», кажется. Занялись нормальным трудом. Девиз: «Кто был братком, тот станет братом». Эту свалку разрабатывают. Брат Егорий – их авторитет, три ходки, двадцать пять лет отсидки, ферму завел. Свиней растит.

Мы вышли на что-то похожее на детинец – низину, со всех сторон обрамленную высокой стеной. На плоскости в несколько гектаров расставлены армейские палатки с трубами буржуек, повсюду люди с факелами, лебедки черпают ведрами взрытую «породу» из «разработанных карьеров». Тошнотворный запах куда-то пропал, возможно, из-за того, что мусор тут был присыпан слоем песка, а возможно, я просто свыкся. Заяц с Мазаем забросили двустволки за плечо и шли рядом. Мы направлялись к небольшому каменному домику под металлической крышей, стоявшему в отдалении от палаток и зоны разработки.

– Это – цитадель, – объяснял Заяц. В присутствии брутальных специалистов братства «Автаз» он стал разговорчивым. Проступило даже что-то похожее на общую культуру. – Раньше тут был газораспределительный пункт. Газ, который давала свалка, направляли на освещение нескольких населенных пунктов. Когда газ перестал быть источником энергии, все приспособления для этого вывезли. Внутри Добрый Царь себе покои обустроил.

– А что они тут ищут? – спросил я, кивнув в сторону людей с факелами.

Этот вопрос вызвал смешок даже у Мазая, который вел себя не очень интерактивно.

– Как что? – удивился Заяц. – Ты думаешь, те ботинки, пальто, шубы, рубашки, что продаются на рынках в полисах, откуда берутся? Думаешь, сами бывшие хозяева приносят или шахтеры добывают? Никаких шахтеров бы не хватило, чтобы миллион человек одевать на протяжении стольких снов. Мы давно вступили в фазу вторичного потребления. Основной источник богатства для всех близлежащих государств – наша Гора. Именно в ней заложено все то ценное, что осталось с индустриальных времен. Отбросы человеческой деятельности хранились тут с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, так что можешь себе представить… Сейчас мы, как гномы, копаем, сортируем и выбрасываем на рынок.

Мы вошли в домишко. Внутри тлело несколько жаровен с углем, стены были завешены арабскими коврами, которые даже до апокалипсиса выглядели бы роскошно. Некоторая обшарпанность придавала им дополнительную антикварную притягательность. Тут было тепло, угли щедро источали сухой жар. На кожаном диване сидел человек того же возраста, что и герой картины Ильи Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Я имею в виду не царя Ивана Грозного, а как раз убитого царева сына, Ивана Ивановича. Такая же бородка, такой же нездоровый вид. Что добавить к портрету? Над сердцем приколот золотой регал – знак, состоящий из вписанных в круг кирки и циркуля, с изящной короной, составленной из небольших бриллиантов. Выглядел он так, будто был изготовлен в конце века восемнадцатого, и очень походил на подлинный значок главы одной из местных масонских лож.

Что еще? В эпоху Хемингуэя в среде шестидесятников Советского Союза были распространены деревянные курительные трубки с изображением Мефистофеля. От моего прадеда осталась такая. Так вот, Царь был похож на Мефистофеля – но не на того, которого мы представляем, прочитав Гете. А на демоверсию с деревянной советской трубки. При создании которой резчик вдохновлялся старыми карикатурами на Льва Троцкого (такая же бородка клинышком).

Рядом с Царем сидела женщина, красота которой была такого свойства, что с ней мне никогда не захотелось бы перейти с «вы» на «ты». В очертаниях ее губ было что-то хищное. Мефисто перебирал разложенные перед ним на столике ценности, похоже, только что добытые в шахтах свалки: оружие – например, богато инкрустированная винтовка, старый, а может быть, и старинный нож, несколько книг в кожаных обложках, отрез черного бархата, ожерелье из бирюзы. Интересно, кто и по каким причинам мог выбросить все эти сокровища. Как только мы вошли, спутница царя с недовольством на личике встала с дивана и прошмыгнула в черный коридор, скрытый за одним из ковров. Царь поднял на нас глаза и выкрикнул то ли любезно, то ли саркастично:

– Намасте, амигос!

Герда, услышав такое приветствие, сразу начала рычать. Ей Царь категорически не понравился. Я не верю людям, которые говорят, что им не нравится моя собака. Но я верю собаке, когда ей не нравится какой-то человек.

– Кого добыли Дед Мазай и его Заяц? – спросил Царь, обращаясь к нашим сопровождающим. – Какого-то волка с собой привели! Молодцы, разведчички!

– Рыскуны! – подал я голос, надеясь произвести впечатление.

– Что сказал? – спросил Царь.

– Есть такое древнее слово – «рыскун». Означает того, кто идет вперед.

Царь блеснул глазами и рассмеялся:

– Отличная кликуха. Дрыстуны! Так что скажете, дрыстуны? Кто это такой и что при себе имеет?

Мазай с Зайцем напряженно засмеялись. В присутствии самодержца их характер и манеры смягчились еще больше. Они вели себя как два шута перед хозяином, перед которым обучены выделываться.

– Наконец получилось приказ вашего величества исполнить, – обратился к Мефисто Заяц. – Вашему величеству нужен был пес, пса мы вашему величеству добыли. Почти сутки отслеживали. Вынуждены были заночевать, спрятавшись в снегу, чтобы не упустить.

– А что за хмырь? Кем будет? Откуда собака у него? – Царек упорно игнорировал меня, обращаясь к своей челяди.

– Мы как-то не поинтересовались, ваше величество! Не было времени! Не отводили стволов от его спины!

– Чтобы не убежал! – добавил Мазай.

– А в рюкзаке что?

– Не было времени обыскать! – продолжать сыпать словами Заяц.

– Чтобы не убежал и собаку не увел! Собаки же бегают ой как быстро! – поддержал его Мазай.

– Дрыстуны так дрыстуны! – шутливо нахмурился Царь. – А что, если у него за спиной килограмм тротила? И он сейчас Царя вашего взорвет! Оружие у него хоть какое-то было?

Они картинно переглянулись. Я только сейчас осознал, что мои нелепые захватчики забыли даже меня обыскать. Надо было брать разговор в свои руки, потому что эти Болек и Лелек могли потешать своего государя еще очень долго.

– Я из Грушевки. Книжник. Иду на юг. Сбился с пути. Собаку не отдам. И вообще я бы уже пошел, я очень спешу.

Самодержец посмотрел на меня с интересом. Кажется, моя борзость его заинтриговала.

– Знаешь, что я обычно говорю тем, кого Мазай с Зайцем ловят на моих дорогах? – Царь, величественно поправив бриллиантовый регал на груди, продолжил: – Говорю я так. Если ты куда-то идешь, значит, у тебя что-то есть. И если ты не способен защитить то, что у тебя есть, то тебе не следовало даже начинать путь.

– Но есть же еще люди, которые идут потому, что они уже все потеряли. И идут они для того, чтобы это вернуть.

– Набежало философов на мою бороду, – попробовал вставить свою стандартную реплику Мазай, но Царь махнул рукой, давая ему знак замолчать.

– Те, у кого ничего нет, сидят дома и создают запасы, – сказал он с нажимом. – А все остальные должны быть осторожны. И не ходить по дорогам. Где стоят мои патрули. А если ходишь, то не обижайся и не удивляйся. Мазай, Заяц, осмотрите его рюкзак.

Помощники самодержца сделали движение в мою сторону, но я остановил их жестом.

– Не надо лезть в мои вещи. Я сам скажу, что у меня за спиной. В рюкзаке – тридцать пять килограммов цинка, теплые вещи и недопитая бутылка виски. Ничего из этого я вам не отдам, потому что забирать то, что необходимо в дороге, – несправедливо.

– Тридцать пять килограммов цинка? В пустошах убивают за одну батарейку! – Царь посмотрел на меня с недоверием. – Еще и собака. Живой пес. Под черным небом давно уже съели всех собак, а ты еще можешь себе позволить кормить своего. Собака нужна одному моему очень важному другу. Денег у него больше чем достаточно. Я хотел бы подарить ему твоего пса, и, если ты на это согласишься, я оставлю тебе твой цинк.

– Собаку подарить нельзя. Это не вещь. Герда мне предана и в чужие руки не пойдет. – Я говорил просто, не повышая голос. – К тому же вы стремитесь к справедливости и беспредел творить не будете.

Царь покивал головой, то ли соглашаясь с моими словами, то ли обдумывая, что сначала поднести к жаровне – мою руку или мой лоб.

– Ты сам заговорил про справедливость. – Он развел руками. – Все богатства в нашем мире добыты преступлениями.

– Мое богатство заработано благодаря большой библиотеке, – спокойно ответил я.

– Которая добыта преступлениями! – квакнул сзади Заяц.

– Задолго до того, как стемнело, – повернулся я к Зайцу и смерил его взглядом – так, что он даже как-то уменьшился в размерах, – моей профессией было составление частных библиотек. Ко мне обращались люди – мое имя привлекало больше платежеспособных клиентов, чем я мог принять, – и просили составить для них, например, собрание первых изданий произведений немецкого романтизма – оригиналов и переводов, в основном на русский язык, на шестьсот томов. Или помочь составить коллекцию книг по юриспруденции для рабочей резиденции канцлера, бывшего министра юстиции. Начиная с античности и заканчивая Новым временем. С учетом того, что в те времена репутация в определенных кругах во многом зависела от фамилий, которые можно было увидеть на корешках в книжных шкафах, а ценой ошибки (например, включения в библиотеку государственного деятеля томика Макиавелли) могла стать похороненная карьера, мои знания очень высоко оценивались.

Обычно я получал пятнадцать процентов от стоимости купленных книг в качестве гонорара за помощь в формировании библиотеки. Со временем я расширил свой профиль и стал составлять и личные списки для чтения после собеседования с человеком. Люди к тому времени все меньше присматривались к книгам, но книги по-прежнему ассоциировались с умом. Вскоре мне стало достаточно десяти минут разговора, чтобы понять, какие книги человек читал, какие не прочитает никогда и какие книги ему посоветовать. Книжником, кажется, меня начали звать еще тогда.

– Ну и какая у нас с Мазаем любимая книжка? – вставил свои пять копеек Заяц, явно выделываясь перед Царем.

Я кинул на него оценивающий взгляд, колеблясь между «Миколкой-паровозом» и «Приключениями Арбузика и Бебешки».

– Нет, серьезно, Книжник, – обратился ко мне Царь. – Как ты думаешь, какая любимая книга у меня?

– Скорее всего, «Бойцовский клуб» Чака Паланика. – Я увидел, как брови Царя взлетели вверх. Самодержец притих, и я продолжил: – Большинство книг в нашей части света погибло, когда появились электронные читалки. Библиотеки целых семей отправлялись сюда, к вам, и гниют где-то в десяти метрах под нашими ногами. Те, что остались, были сожжены в первые месяцы черной зимы. Я сохранил свою коллекцию, стал сдавать книги в аренду за небольшую плату. Отсюда и происходит мое богатство. И что касается моего похода. В ночь, когда Тьма не ушла и рассвет не наступил, моя любимая успела позвонить мне. Она была на другом конце нашего континента. Поэтому я взял столько цинка, сколько мог взять с собой, и отправился ей навстречу.

Сзади было тихо: языки прикусили и Заяц, и Мазай.

– Твоя история – история достойного человека, – с уважением в голосе сказал Царь. – Я уважаю тебя и приношу извинения за то, что мы помешали тебе в твоем странствии.

Он помолчал, рассуждая над чем-то. Потом предложил – ироничным тоном, чтобы это не выглядело обидно при посторонних, если я откажусь:

– Ну ты же не согласишься остаться с нами и помочь нам разобрать те бумажные сокровища, которые мы поднимаем из шахт? У нас не хватает специалиста, который мог бы посоветовать, что сразу продавать, а что перед этим прочитать.

– Я должен идти. Я и так потерял много времени, – вежливо сказал я.

– И что ты, человек, который прочитал тысячи книг, скажешь про то, что случилось с миром? Встречал ли ты на страницах книг какой-то внятный ответ? – поинтересовался Царь.

– У меня был друг. Он был немцем и ученым. Он часто повторял, что любую вещь можно объяснить наукой. А я с ним спорил и цитировал фрагмент одной красивой книги старых времен. Недавно мой друг ушел из жизни. А перед этим во всем разочаровался. И больше не осталось никого, кто мог бы доказать мне, что у темных небес есть какое-то логическое объяснение.

– А что там был за фрагмент? Как ты с ним спорил? – подался вперед Царь.

– Я прочитаю по памяти. – Мне было приятно видеть такую реакцию. Сейчас цитирование заученных текстов – редкая способность. – Вот он:

«Они с самого начала все перепутали, причем специально. Они придумали самоограничение и подчинили ему все. А потом преодоление этого самоограничения сделали смыслом своей жизни. Мне кажется, это был полностью иррациональный путь. Ну к примеру. Для пространства они придумали расстояние – всякие далекие пути и световые годы. Хотя в свидетельствах их древних предков вы не найдете никаких упоминаний о трудностях перемещения в пространстве. Отправился куда-то за тридевять земель и достиг луны. Никакого преодоления, никаких усилий, никакой усталости. Они поверили, что расстояние надо преодолевать. И чтобы все это не казалось абсурдом, придумали гравитацию. Чтобы уже совсем тяжело было двигаться».

Снова наступила тишина. Я все ждал, когда мне предложат уйти и пожелают счастливого пути. А Царь, кажется, цеплялся за наше общение. Видимо, колебался в непростом решении, которое должен был принять. Тут коврик за его спиной отодвинулся, и женский голос театральным шепотом спросил: «Саш, ну как? Долго еще?» Хозяин сделал резкое движение рукой с оттопыренным пальцем себе за спину, и женщина исчезла в темноте.

– Я когда-то геофак БГУ закончил, – сказал Царь с совсем другой интонацией, бросив быстрый взгляд на подчиненных. Как будто раздумывал, не убрать ли Мазая и Зайца из комнаты, пока идет доверительная беседа. – Помнишь, как в «Недоросле» Фонвизина помещица Простакова про географию говорила? Наука извозчицкая. Ведь кто еще, кроме извозчиков, мог интересоваться, где Петербург относительно Москвы находится? И вот теперь для географов опять наступило интересное время: познанный мир снова стал непознаваемым. Возобновилась недостижимость расстояний. А отсюда и прет всякая дурь. Прочитал недавно в газете. Как там было написано? Британские ученые направились к краю Земли. И уже даже почти пришли. Лазят по нему. По краю. И ведь это не просто дурь. Не просто обман. Это сервировка. Причем занимался ею не очень опытный повар. Кто-то хочет нас заставить поверить в то, что Земля плоская.

– И что по ней рассекают невры, скифы, козлоногие… – добавил я в тон ему.

– Нет, про невров я ничего не скажу, у нас патрули такое, бывало, видели… Я не об этом. Я про то, что нам сервируют плоскую Землю под каким-то средневековым соусом. Мол, все, что мы думали, что знаем про космос, – это фейк. Созвездия были просто нарисованы на небесной сфере, а космическая программа, начиная с Гагарина, создавалась на «Мосфильме» и в Голливуде. А вот средневековые люди – они не ошибались! Три слона, черепаха, кит! Скифы, амазонки, горы по краю, чтобы вода с земной плоскости не стекала. Но тот, кто это сервировал, не знает, что в Средневековье люди были отлично осведомлены, что Земля на самом деле шарообразная. Потому что монахи читали античных философов и астрономов. Потому что уже Аристотель по земной тени на луне доказал тезис Пифагора о том, что Земля имеет форму шара. А миф про плоскую Землю вместе с картинкой с тремя слонами и черепахой возник ре-тро-спективно. В девятнадцатом столетии. Когда на фоне достижений рационального века возникла необходимость очернить прошлые столетия мракобесием. Любой географ в курсе. Но этот мир сервирует не географ.

Царь перебрал лежавшие перед ним сокровища. Посмотрел на меня, на Герду, покрутил клинышек бородки сначала в одну сторону, потом в другую. Наконец произнес с интонацией судебного приговора:

– Мазай проводит тебя до дороги на юг. Ты идешь в сторону бывшего Слуцка?

– Я держу курс на Гомель, – радостно поправил его я. – Просто заблудился немного, когда с кольцевой поворачивал. Сейчас буду забирать направо.

– Держись подальше от широких дорог, – посоветовал Царь. – Я отпускаю, невры – не отпустят. Пойдешь пока по заброшенному Слуцкому шоссе. В одном сне отсюда найдешь большую Ферму. Ее трудно пропустить, стоит прямо у дороги.

– В одном сне? – переспросил я.

– Мы так обозначаем расстояния. Один сон – когда на протяжении отрезка пути приходится один раз остановиться для основательного отдыха. Семь снов – это как раньше неделя. Хотя, конечно, зависит от выносливости того, кто идет.

Я отметил про себя разумность такого измерения пространства.

– После Фермы повернешь налево и через Садки Рыболовов, через Источник Напряжения придешь к Поселку Сладостей. Фабрики тамошние производят большую часть лакомств нашего мира. От Фермы туда идти всего два сна. На пути есть корчма «У Лейбы» и заезжий двор «Пшымыслав», его держат три поляка. Поселок Слодычей стоит фактически рядом с гомельским направлением, там тебе помогут разобраться, как дальше ориентироваться.

– Большое спасибо! – Я поклонился.

Царь опустил взгляд. Видимо, не хотел смотреть мне в глаза, произнося то, что собирался сказать. Может быть, просто не привык кого-то о чем-то просить и поэтому чувствовал себя неловко.

– Но я хотел попросить тебя об одной услуге. Там, на Ферме, живет один мой добрый друг. Он там хозяин. Может быть, самый богатый человек из ныне живущих. Его люди разводят свиней и коней на продажу. Он из братства «Автаз». Гора от него по-прежнему во многом зависит. Зовут его брат Егорий. Передай ему, пожалуйста, от меня подарок. В знак глубокого уважения.

Он взял со столика нож в кожаных ножнах и протянул мне. Тяжелая рукоять, изготовленная из эбонитовых и костяных пластин, сложное тиснение по коже ножен, украшенное серебряной нитью. Я расстегнул пуговку и оголил лезвие. Ничего особенного. Начало двадцатого века. Сероватая, небрежно отполированная сталь. Обычное приспособление для охоты, которое могло принадлежать какому-нибудь учителю гимназии. На царский подарок не тянет. Но иногда цари дарят не вещи, а послания. Возможно, я колебался дольше, чем от меня ожидали, потому что Царь посчитал необходимым добавить:

– Я бы послал Мазая или кого-нибудь из его зайцев. Но брат Егорий их не любит за придурковатость.

– Чего это? – попробовал встрять в дискуссию Мазай, но самодержец пронзительно глянул на него, и бородач примолк.

– А чтобы все было по справедливости… – Тут он сделал длинную паузу, а я в тот момент не мог понять, о какой «справедливости» он говорит и почему к ней апеллирует сейчас. – Так вот, для справедливости и равновесия я хотел бы подарить тебе копыто. Без копыта у тебя в пустошах вообще никаких шансов.

Перед ним лежала роскошная двустволка: с одним стволом под другим, с инкрустацией по цевью и щекам приклада. Он поднял ее со столика, подбросил высоко в воздух, словил за шейку приклада.

– Скорее всего, на этом копыте кровь, иначе его бы не выкинули в помойку. Видишь, легкое? Настоящее произведение искусства. Не очень старое, несмотря на то, что золотом украшено. Восьмидесятые годы двадцатого века. Ижевский завод, лимитированная серия.

Тут он неожиданно бросил ружье мне, и оно чуть не грохнулось вниз – я успел подхватить его у самого пола. Подняв двустволку левой ладонью под цевье, правую положил на ложе: длина была идеальной. По коробке шел рисунок: серебряный стебель полыни переплелся с золотой веткой клена, и все это на фоне «морозных узоров» в виде остроконечных кленовых листьев.

– Красивый… механизм, – не выдержал я. Мысли о том, чтобы снова отказаться от оружия, не возникло. Я слишком хорошо помнил вкус страха во рту, когда вокруг чернота, сердце сжато ужасом, а из средств обороны – разве что зубы Герды.

– Мазай даст тебе три коробки восьмимиллиметровой картечи и баллистол. С двадцати метров башку пробьешь даже тираннозавру. Только осторожно – отдача лютая.

Я снова поклонился и стал вытягивать Герду прочь из покоев самодержца. Тот проводил нас сочувственным взглядом. Когда мы были уже в дверях, ковер за его спиной отодвинулся и тот же самый хорошо слышный девичий шепот спросил из темноты: «Саша, ну все? Закончили вы?»

Подсвеченные масляными факелами коридоры и тоннели, по которым мы возвращались на дорогу, выглядели палеонтологически. Даже несмотря на то, что пробиты были в самых новых окаменелостях, созданных не Землей, а человеком из отбросов собственного существования.

Мазай при прощании неожиданно воскликнул: «Ну давай, парень!» – и полез обниматься. Сентиментальные люди эти злодеи. Морда у Герды была почти одобряющей: в результате попытки нас ограбить мы добыли неплохое копыто.