Текст книги "Незнакомый Серебряный век. «У вечности забытых нет имён…»"

Лев Косунович

 
Я – смертный, я – тленный,
Я – узник земли,
Услышал священный
Призыв издали:
«Аз есмь победивший
Твой смертный недуг,
Воскресший, оживший, —
Приди ко Мне, друг».
В немом изумленьи
Я на землю пал,
Молил о спасеньи,
О чуде взывал:
«Не верю, не стою,
Мой дух изнемог…
Явись предо мною,
Воскресший мой Бог»…
И тихо внимаю
Я чуду внутри:
Я сам воскресаю
Светлее зари,
И слышу я мерный,
Спокойный глагол:
«Вставай, маловерный,
Я здесь, Я пришёл»…
Блаженный, довольный,
Открыл я глаза…
Чу, звон колокольный,
Шаги, голоса…
Ночь, полная света,
Струится с небес…
«Ночь, правда ли это?» —
И шепчет: «Воскрес».
И тихо ликует
Прозрачная мгла,
И жизнь торжествует,
А смерть умерла.
 

Сергей Кречетов
(Сергей Александрович Касаткин)

 
Я мечтал бы, чтоб зло,
произвола напасть,
Не смыкали поэту уста…
Чтобы вечно он славил свободу
и страсть…
Я желал бы… но это мечта!
 
 
Я желал бы, чтоб в мире не голод
царил,
А довольство, любовь, красота…
Чтобы правду весь мир говорил
и творил…
Я желал бы… но это мечта!
 
 
Я желал бы, чтоб ты, дорогая моя,
Была вечно верна и чиста…
Чтоб любила меня, ничего не тая…
Я желал бы… но это мечта!
 

Иван Рукавишников

 
Умру. Уйду. И горько мне и сладко.
Встаёт из тьмы отгадка бытия.
Умру. Уйду. Закон исполнить
сладко.
Но я ведь жил. И новая загадка
Родилась в мире. Был мир.
Стал мир и я.
 
 
Молюсь тебе, Творец мой,
Бог великий.
Люблю твои просторы без конца.
И ты простишь, услышав плач
мой дикий.
Прости, Господь. Прости,
поэт великий.
Прости меня, поэта-мертвеца.
 
 
Я умер здесь. Земной – Земле.
Так надо.
Иду к тебе покорнейшим рабом.
Но здесь я жил. И все мне здесь
отрада.
Пусть жизнь – мой горб.
Мне ничего не надо.
Прими меня, мой Бог,
с моим горбом.
 
 
Горбатый ангел…
 

Валентин Горянский

 
Дети это – поле, залитое
солнцем,
Дети – луг зелёный и ковёр
цветов,
Над которым вечно, весело играя,
Вьются и резвятся стаи мотыльков.
Но приходит пахарь и сохою смело
Разрушает прелесть чудного ковра,
Пахарь с песней громкой,
разрыхляя землю,
Борозду проводит светлого добра…
 
 
Мотыльки пропали, поле
присмирело,
В пашню превратилось рыхлую оно
И росток пускает свежий,
изумрудный,
Брошенное в пашню пахарем
зерно…
 
 
Дождик поливает, солнце
пригревает,
И встают побеги, глядя в небеса,
Золотится колос. Смотрит пахарь
ниву,
Шепчет в умиленьи: «Божия
краса!»
 
 
И с улыбкой нива вспоминает
время —
Время песен звонких, время
мотыльков,
Но не променяет на цветы и песни
Нива колос тучный, золотых
снопов.
 
 
О, работай, пахарь. На земле
родимой
Мало ли зелёных, девственных
полей…
О, работай, пахарь! Превращай
скорее
В нивы золотые их сохой своей!..
 

Фёдор Благов

 
Забудем земные тревоги.
Уйдём от слепой суеты.
Мы будем бессмертны как боги.
Как солнце светлы и чисты.
 
 
Полюбим своё совершенство,
Своих вдохновений расцвет.
Блеснут нам виденья блаженства,
Блеснёт нам немеркнущий свет.
 
 
Очистим свободные реки
От гнёта холодного льда.
Мы счастливы будем навеки.
Мы счастье найдём навсегда.
 
 
Оставим земные дороги.
Полюбим мечты высоты.
Мы будем бессмертны как боги,
Как солнце светлы и чисты.
 

 
Иду я, голову озонтив
От дождевеющей воды,
И, мозг стихами пробальмонтив,
Глазю на девные следы.
 
 
Баретят туфли вдлинь бульвара,
Желтя в калошной черноте;
Синдетикоиясь к деве яро,
Я панихидюсь красоте.
 
 
Но, продождённая сквознично,
Она морозится в ответ
И амурезит мне реснично:
«Ах, нет мне хроноса, поэт!..»
 
 
Ветрит… Ублекший лист вальсится,
Аэропланя с сучьев вниз,
И что-то в небе голосится, —
То птицы южить принялись…
 
 
Земля! Довольно же грязиться!
О, осугробься! Оснежись!
Пусть будут тройки вновь стрелиться
И конеправ горлит: «Держись!..»
 

Георгий Вяткин

 
То не сокол окровавленный
Камнем на землю упал,—
Юный витязь с поля бранного
На отчизну прискакал.
– Нет ли весточки от милого?
Витязь мрачен и молчит,
И зловеще и загадочно
Он на девицу глядит.
Побледнела черноокая…
И в мучительной тоске
Вдруг забилось сердце бедное,
Словно ласточка в силке…
Опустились белы рученьки,
Загорелся взор слезой…
– Ой, не плачь, не плачь,
красавица!
Не достать воды живой.
Не поднять тебе усопшего
Забубенного бойца.
Не одна ты, горемычная,
Схоронила молодца!
Много, мною славных витязей
Пало в поле роковом,
И клюют их злые вороны
Вполночь, вечером и днём.
Да зато отчизна милая,
Как орёл, теперь вольна!
 
 
…Что-ж молчишь ты, ненаглядная!
Отчего ты так бледна?
Аль не в силах весть победная
Победить кручины злой,
Что ко груди присосалася
Подколодною змеёй?..
 

 
Весною духа веет на земле.
Ещё жива неясная тревога,
И дольный мир ещё лежит во зле…
Но путь широк, но солнца в мире —
много.
Весною духа веет на земле.
Взгляни на радостные флаги
В полдневном солнце, блеске и тепле.
На эти лица, полные отваги…
Привет борцам, героям вечной саги,
Чей дух весною веет на земле.
Как страстно мир о радости тоскует.
Как он устал в бессилии и мгле…
Но близок час… Весенний ветер
дует,
Весенний луч знамёна нам целует.
Весною духа веет на земле.
 

 
Люблю напевы радости и неги,
И медный гимн кроваво-бурных
дней,
Сверкающих в стремительном
разбеге,
Но сердцу ближе, ближе
и родней
Рыдающая музыка элегий.
К сиянью звёзд так страстно
и мятежно
Восставшая из праха и пыли,
Она звучит могуче и безбрежно,
Вся – горький крик, вся – плач
о неизбежном,
Вся – вечный гимн страданиям
земли.
 
 
И, возносясь к Господнему
престолу,
Тоски своей не в силах
превозмочь,
В одной мольбе там бьются
дух и плоть…
И, может быть, склоняет очи долу
Смертельной мукой раненый
Господь…
 

Николай Позняков

 
Грядущих лет пророчески не ведаю,
Но не боюсь нежданных перемен;
Бедою ли подарит, иль
победою —
Перед судьбой я не склоню колен.
 
 
Не юноша, ведомый Афродитою,
Не мореход, дельфинов лёгких
друг, —
Я на груди ношу кольчугу скрытую,
И тайный знак врачует мой
недуг.
 
 
В глаза Сибилл гляжу с улыбкой
строгою
Кому из них приказ мой незнаком?
Сокрыт плащом иль окаймлённой
тогою,
Мой знак гласит неслышным
языком.
 
 
Но никогда за тайною беседою
Не снял я с уст молчания печать:
Грядущих лет пророчески не
ведаю —
И не хочу пророчества узнать.
 

 
Пусть имя предков наших громко,
Пусть мне о славе говорят,
Но лучше нищего котомка,
Чем этот медленный распад!
 
 
Друзья приходят вереницей
И вновь спешат на шумный
пир, —
А я, расслабленный патриций,
Смотрю из лектики на мир.
 
 
Меня качает на прогулке
Походка мерная рабов.
Шаги их так привычно гулки
В знакомых портиках садов!
 
 
Царём я был бы – дал бы
царство
За миг видений. Ночь, молчи!
Но мне опять несут лекарство
Мои мучители-врачи.
 
 
Как я томительно бледнею,
Когда, прекрасна и легка,
Ко мне приходит Немезея
В мои объятья старика!
 
 
Старик, едва надевший тогу!
Старик, кому лишь двадцать лет!
На ум взбрело какому богу
Так исковеркать этот свет?
 

 
Живёт саламандра в пламени,
И золотом ярко пламя,
И светятся красным камни,
Как кровь на победном знамени!
 
 
Лижи языками жгучими,
Огонь, нависшие своды —
Напрасно ты ждёшь свободы,
Могучими сжат созвучьями.
 
 
Беснуйся и рвись, сверкающий,
Плавь золото в чёрном тигле!
Века ли, года ли, миг ли —
Владею тобой, играючи.
 
 
В борьбе с четырьмя элементами
И ты меж них, саламандра, —
И стих мой готов для удара,
Как меч, украшенный лентами.
 

Алексей Будищев

 
Припав к твоему изголовью,
Я в мёртвые очи глядел,
Сверкали созвездья на небе,
И месяц в тумане горел.
 
 
Я ж, смерти не веривший прежде
И жизнь прославлявший одну,
Внезапно постиг, содрогаясь,
Бездонных небес глубину.
 
 
И страшно мне было, и больно
И молча внимал я в тиши
Полёту далёкому – к звёздам —
Покинувшей тело души…
 

 
Росой горит слеза в моём унылом
взоре,
Как ночь без месяца, темна
моя печаль,
Но будто день, светла и широка,
как море,
Моих надежд загадочная даль.
 
 
И если гром небес ударит надо
мною
Иль ливень с бурею обрушит
неба свод,
Надежды шепчут мне с улыбкой
молодою:
«Гроза пройдёт, гроза, как сон,
пройдёт!
 
 
И крылья бодрые степной орёл
расправит,
И гордо полетит в сияющую даль,
Где полдень ласковый, как золото,
расплавит
Обрывки туч – небесную
печаль!..»
 

 
Смех, яркий смех – удел немногих,
Смех – светлой правды грозный
меч,
Смех – тяжкий бич для душ
убогих,
Весёлый вождь бескровных сеч!
Смех – шум дождя над нивой
бедной,
Смех – вод весенних бодрый рёв,
Смех – юной жизни гимн
победный,
Смех – звон расторженных
оков!
Для этих смех – улыбка брату,
Смех – лязг пощечины для тех!
…………….
Но кто согласен взять как плату
Полгода крепости за смех?!.
 

Владимир Мазуркевич

 
Судный День настанет вскоре,
Развернётся длинный свиток,
Исчисляя, всем на горе,
Зол содеянных избыток.
И за нашими плечами,
Водрузив грехов скрижали,
Грозно встанут палачами
Неподкупные Печали.
Немигающие очи
Взглянут в сердце нам бесстрастно…
В смертный час последней ночи,
Всё, что скрыто, – станет ясно!
 

 
Далеко, далеко от друзей
и врагов,
Мы уйдём в непроглядную чащу
лесов
Где улыбки природы суровы,
Но понятны души её зовы.
Будем дни коротать, будем ночи
делить,
И совьём наших жизней единую
нить
В прихотливо-цветные узоры,
Чтобы тешить причудами взоры.
Если ж нить будет слишком долга
и пестра, —
Одиночества грусть станет
слишком остра, —
То покорны немому приказу,
Оборвём её вместе и сразу!
 

 
В томленьях грусти безотчётной
Я обращаю тихий взгляд
Туда, где лаской мимолётной
Небес касается закат.
 
 
Дневные шумы безмятежно
Застыли в плачущей тиши,
Дрожит задумчиво и нежно
Напев тоскующей души.
 
 
Всё ниже солнце золотое,
И всё темней его края…
Там меркнет счастие былое,
Там гаснет молодость моя.
 

 
Пред статуей Будды, пред ликом
Христа,
В мечети во имя Аллаха
Пусть шепчут молитвы людские уста
В бореньях надежды и страха.
 
 
Не всё ли равно, как зовётся
твой Бог,
Кто правит предвечно над миром,
Кому посвятишь ты последний свой
вздох
И в сердце воздвигнешь кумиром.
 
 
Есть высшая сила за гранью
миров,
В ней истина, в ней
непреклонность, —
Лишь ей, Безыменной, молися
без слов,
Пред нею мы прах и ничтожность!
 

 
На бархате синих небес
Горят золотые узоры
Уму недоступных словес,
Влекущих и мысли и взоры.
 
 
Начертаны там письмена
Десницею Божьей от века,
И в смысл их глубокий должна
Проникнуть душа человека.
 
 
Блажен, кто поймёт их язык!
Он духом упавшим воспрянет
И в Божий, взыскующий Лик
В день смерти бестрепетно
взглянет.
 

 
Старые, дребезжащие дроги,
Старая, понурая кляча,
За гробом никто не идёт вдоль
дороги,
Вздыхая и плача.
 
 
Только дождь моросит неустанно,
Барабаня по жёлтому гробу,
Проявляет природа
бессмысленно-странно
Затаённую злобу.
 
 
Гроб на дроги небрежно
поставлен,
Не слыхать ни слёз ни молений…
Счастлив тот, кто хоть мёртвый
избавлен
От людских сожалений!
 

 
Слышишь шорох белой ночи,
Слышишь шёпот белых снов;
Тише, медленней, короче
Звук речей и шум шагов.
 
 
Под прозрачным покрывалом,
Точно белое пятно,
Взором зорким, хоть усталым,
Ночь глядит ко мне в окно
 
 
И улыбкой охладелой
Совесть мучает мою…
Этой ночи, ночи белой,
Я боюсь и не люблю!
 

Кн. Мария Трубецкая
(Княгиня Мария Григорьевна Трубецкая, урожд. Лопухина)

 
Она – восторг и счастие
вселенной —
Чаруя мир, смиряя гордецов,
Дарит свой свет небесный,
совершенный,
И, только ей одною
вдохновенный,
Поёт ей гимны сонм её жрецов.
 
 
Озарены всегда её лучами
И перед ней колени преклоня,
Мы всё же видим смертными
очами
Одни лишь искры вечного огня.
 
 
И мы зовём те искры:
«вдохновеньем»,
«Весенним днём»,
«любимою мечтой»,
«Живым стихом», и «музыкой»,
и «пеньем»,
Лишь не зовём «единой красотой»!
 
 
Но, может быть, за гранями
вселенной,
Где расцветут нетленные цветы,
Постигнем мы тот светоч
неизменный,
И все сольёмся в песне
вдохновенной
Перед лицом единой красоты!
 

Василий Башкин

 
Задумчивые, тихие мечты,
Полупрозрачные, как небо
в час заката,
Мне в сердце снова заронила ты,
И в царстве мысли, в царстве
красоты
Такой же я, как прежде был
когда-то,
Каким меня встречала раньше ты.
Но не тревожь же золотые дни,
Не говори о них с печалью и укором,
Я знаю сам: потушены огни,
И в храме прошлого остались
мы одни,
И смерть глядит на нас холодным,
тусклым взором,
Но ты её за это не вини.
Слыхала ль ты ласкающий напев,
Мелодию святой, прощальной
панихиды?
Когда на злобный рок потухнет
в сердце гнев,
И слёзы грустные польются,
накипев,
И прошлого забудутся обиды —
Он зазвенит, чарующий напев…
 

 
Голос вещий сердцу говорит,
Голос вещий сердца не обманет:
После ночи бурный день настанет,
И грозою небо закипит!
 
 
Он ещё неведом, этот день,
Но из мрака будущего грозно
Смотрит к нам тоскующая тень —
То с враждой, то с мукой
многослёзной.
 
 
Тихих песен ласки молодой,
Прозвучавших в радостной надежде,
От меня не жди теперь, как прежде:
Песнь моя – призыв
в неравный бой!..
 

 
«Птичка! птичка! Из отчизны
дальней
Ты летишь. Что можешь
мне сказать?»
«По твоей судьбе там всё печальней
Плачет мать».
 
 
«Птичка! птичка! Под родною
крышей
Ты жила. Ты мне несёшь привет?»
«Никого там, – шепчет птичка
тише, —
Больше нет».
 
 
«Ветер! ветер! Из родного края
Что несёшь ты мне, скорей открой!»
«Гибнет брат твой в битве,
призывая
К мести злой».
 
 
«Ветер! ветер! В радостной
надежде
Не блеснул ли свет там через
тьму?»
«Нет, я видел цепи, как и прежде,
Да тюрьму».
 

Яков Тисленко

 
Как тиха ночь в пустынной глуши,
как ясна, —
Не забыться мне сном
предрассветным.
В эту ночь, в эту дивную ночь
не до сна, —
Не до сна моим грёзам заветным.
 
 
По полям, по широким равнинам
разлит
Лунный свет серебристым
сияньем,
А в дали чья-то чудная песня
звенит
То печалью, то робким признаньем.
 
 
Я, как тень, у окна неподвижно
стою,
Никого, никого нет со мною…
Только ночь, только в мягкую
душу мою
Льётся песня шипящей волною.
 
 
Мне легко, так легко, что я снова
могуч,
Снова духом упавшим воспрянул,
Словно дней, – светлых дней моей
юности луч
Прямо в сердце больное мне глянул.
 
 
И готов без конца, без конца
я стоять,
Так безмолвно стоять, как
на страже,
Только б грусть, – злая грусть
не проснулась опять,
Только б песня звучала всё та же.
 

 
Простая милая свирель
Поёт как раненая птица
В полях, где солнечный Апрель
Весенним куревом дымится.
Молчит разбухшая земля
И травки цвет ещё не зелен,
Но запах юного стебля
Плывёт из высохших расщелин.
Над засиневшей цепью гор —
От солнечных озёр потоки,
В росе поля, в полях простор,
Как девий сон голубоокий…
Я снова радость жизни пью
Из голубой весенней чаши
И песню вольную свою
Пою восторженней и краше.
 

Лев Василевский

 
Иду один на чей-то тайный зов,
Иду один к неведомому богу.
Люблю тоску, люблю мою тревогу
И жуткий плен невысказанных слов.
 
 
В моё окно упрямый дождь стучит,
Залиты стёкла мутными слезами.
Душа моя, как ризница во храме,
Великие предчувствия таит.
 
 
Рождаются воздушные мосты
От тайного, нездешнего, к земному;
Они равны, – но в каждом
по-иному
Хранится след неясной красоты.
 
 
Великие предчувствия таят —
Я знаю – яд и смертную тревогу,
Но я иду к неведомому богу,
Иду один и не гляжу назад.
 

Мария Пожарова

 
К сердцу матери-земли в утро
пасхальное
Доносятся зовы мира не здешнего.
В синеве рассветной ангелы
беспечальные
Воздвигли колокольню из облака
вешнего.
 
 
Лёгкая колокольня, воздушная,
как дым,
В глубине лазурной над простором
земным.
Белая колокольня из белых облаков
Внятный только сердцу звон
колоколов.
 
 
Ангелы небесные,
Духи светоносные,
Славят в синем храме
Чудо из чудес.
И в ущелья тесные
И в долины росные
С первыми лучами
Льётся: Он воскрес!
 
 
Странница-Весна для земли
покинула
Свой терем смарагдовый и сады
безбрежные.
Ковры зелёнотканные по пути
раскинула,
В оврагах взрастила цветы
подснежные.
 
 
В утро пасхальное чудится ей
Дальний блеск от крыльев небесных
звонарей.
Улыбнулась. Очи к небу подняла:
На белой колокольне поют колокола.
 

 
Отдаваясь этой вещей, говорящей
тишине.
Поздней ночью, мирной ночью,
цепенею в полусне.
Неустанны, непрерывны
и загадочно-призывны,
Волны трепетных-минут
В вечность медленно плывут…
Чутко слушаю я ночью,
в неподвижном полусне,
Как трепещут крылья смерти,
приближаяся ко мне.
 
 
Как крыло не затихая, ткани жизни
разрывая,
Мерно бьётся о крыло…
Внятный сердцу отзвук рая затаила
ночь немая
И во мгле её – светло!
 

Владимир Ахшарумов

 
Валит толпа путём избитым,
И ты ничем не лучше их —
Тебя всосёт болото жизни,
Загрязнешь ты в грязи других.
 
 
Прошли века, – всё изменилось
В быту людей и в их делах —
За убежденья прежде гибли
Они на плахе и кострах.
 
 
Но отжил моду плащ геройский,
И по тернистому пути
Героев слабые потомки
Не соблазняются идти.
 
 
В родной семье и в душной школе
С природой рано свой разрыв
Ребёнок бледный начинает,
Призванье сердца заглушив.
 
 
Как пытку юноша выносит
Года учения – и вот,
На жизнь снабжённый аттестатом,
Он жить замученный идёт.
 
 
Махнув рукой на идеалы
И на заветы Божества,
Иные планы затевают
Сухая грудь и голова.
 
 
В чинах, в крестах, богат, женился,
Больной – больных детей прижил,
Иль на танцовщицу балета
Все средства жизни просадил.
 
 
Нажив удачно миллионы,
Иль заложив часы и фрак,
Заплывший жиром, иль голодный
Он умирает кое-как.
 
 
Погас – и в землю опустили…
Вся жизнь пуста, вся жизнь
темна —
И даже в памятную книгу
Бесславных дел не внесена.
 

 
Взгляни, как солнце золотое
Румянит небо голубое,
Как голубые небеса
Легли на тёмные леса;
Там воздух свеж, синеет море,
В пустынный берег бьёт вода,
Гуляют в шумном разговоре
Прилива белые стада…
Мой бедный друг, уйдём туда;
Весь сор волнений жизни
вздорных
Душа с себя там отряхнёт —
И на красах нерукотворных
Усталый взор твой отдохнёт.
Содержание
В единстве с миром
и природой
Константин Льдов
 

В книге использованы работы художников: И. Крачковского, К. Крыжицкого, Я. Бровара, Д Пахомова, К. Мюллер-Курцвелли, И. Фергюхерзона, Г. Гуркина, М. Фёдоровой, Р. Берггольц, А. Киселёва, Е. Самокиш-Судковской, К. Кизеля, М. Левиса, В. Штембера, В. Менцлера, Д. Энхолраса, Л. Шризера, П. Вагнера, В. Коркоса, Г. Шмальца, М. Лингнера, А. Апсита, А. Эберлинга, И.Трутнева, Л. Трунова, В. Навозова, Н. Пимоненко, Л. Бюргера, В. Кузнецова, Г. Горелова, И. Ижакевича