Текст книги "Солдат : Солдат. Превратности судьбы. Возвращение"

Убрав одного пулеметчика, сидит себе, понимаешь ли, в разбитом грузовике, постреливает, продолжаю осмотр. Да, хорошо тут немцы сидят, густо, ломанись мы в атаку, думаю, даже батальон положат, прежде чем мы смогли бы приблизиться. Спустя минут сорок появляется Петя.

– Командир, у тебя трассеры есть? – задал вопрос мой второй номер.

– Да есть несколько штук, а чего? – поинтересовался я.

– Просят пометить гаубицы.

– Они там чего, обкурились? Нас же сразу засекут! – возмущаюсь, но понимаю, для чего это нужно.

– Наши будут корректировать огонь, чтобы разом пройтись по всему пригорку.

– Ну, хорошо, – сказал я и начал заряжать винтовку трассирующими патронами.

Задачка была не самая простая, по тому же трассеру и меня обнаружат, но что делать, приказ. Оставив Петра наблюдать, выползаю из нашего «блиндажа» и начинаю отползать выше по нашему склону и правее, так и Петю не подставлю, а то еще попадут немцы в руины, где Петруха сидит. Блин, местность совсем открытая, а-а, будь что будет. Улегшись поудобнее, осматриваю позиции. Вот эти долбаные гаубицы. За последние полчаса фрицы выпустили уже два десятков снарядов в глубину наших позиций в центре города, там народу, наверное, полегло, ужас, так стоит ли ценить свою шкурку?

Первая трассирующая пуля улетает к врагу, обозначая его позиции. Быстро перебегаю чуть в сторону, а на место, откуда я только что стрелял, уже ложатся пулеметные очереди, вспахивая землю. Второй выстрел также успешен, но третий сделать уже не смогу. Противник, озверев, ударил минометами по склону оврага, где был я. Только чудом, не зря, ой не зря меня «счастливчиком» прозвали. Оступившись, провалился в какую-то ямку, и осколки мин пролетели практически над головой, причесывая склон. Перевернувшись лицом вверх, вижу, что эта ямка-щель совсем не маленькая. Я уместился в ней легко, а если постараться, даже ворочаться могу. Склон тем временем перепахивали минометы, а я все ждал, какого хрена нашим еще нужно, неужели корректировщик не заметил моей подсветки? Ответом на мучивший меня вопрос был вой пролетающих надо мной «эрэсов». Снаряды обрушивались на позиции врага, и обстрел моего склона тут же прекратился. Вот это я понимаю, по-нашему, со всей своей пролетарской ненавистью. Выглянув из любопытства, увидел огромные вспышки на месте разрывов наших снарядов. Огонь, казалось, был везде.

Заметив движение левее моей норки, вскинул винтовку и, поймав в прицел двигающуюся по-пластунски фигуру напарника, выдохнул. Замахав руками и криком, привлек внимание Петра, подзывая его.

– Ну, как там? – спросил я, когда Петя оказался рядом.

– Когда минометы начали долбить, уж думал всё, потерял я братишку, – друг обхватил меня и сжал в объятиях.

– Не хорони пока, они еще для нас с тобой оружия не придумали, и будем надеяться, что уже не успеют.

– Сань, как думаешь, долго еще воевать? – спросил вдруг Петя.

– Думаю, да, Петь, посмотри, куда фриц забрался, это же – Сталинград! Нам их гнать еще отсюда и гнать, десять раз упаримся.

– Думаешь, отсюда погоним? Больше не будем пятиться? – с надеждой в голосе напарник пытается угадать правильный ответ.

– Уверен. Именно отсюда мы их и погоним, Петро, уверен, – ответил и вдогонку еще раз повторил я.

Вернувшись на КП, блин, уже почти вечер, надо же, как сегодня время пролетело, застали ротного за стаканом, отнюдь не с чаем.

– Товарищ капитан, разрешите доложить? – спрашиваю я и встаю смирно.

– Вольно, бойцы, заходите, – машет рукой ротный, приглашая к столу. Усаживаемся, предварительно скинув с себя сбруи. Я Пете тоже разгруз сшил, чтобы удобнее было, пока еще к нам никто не привязывался.

– Не стало больше у нас, ребята, роты, всех почти потеряли, – отвечает на незаданный вопрос командир. – Сегодня за день от твоего взвода, сержант, осталось три человека.

Взвод у меня забрали еще тогда, когда мы ходили на поддержку разведчиков. В роту прибыл какой-то новенький мамлей, ему и передал командование. Ротный объяснял, что я одиночка, точнее, в моем случае мы с Петей одиночки, не умею я командовать взводом, но за подготовку бывших подчиненных сказал спасибо, ребята хорошо воевали.

– Кто остался? – сняв шапку, спросил я. Ротный перечислил фамилии, и я с удивлением и даже с некоторым удовольствием отметил, что живы остались именно те, кто мне нравился во взводе больше всего. Как бойцы нравились, конечно. В первую очередь выжил Федор, с которым мы уже успели немного подружиться, он даже расстроился, когда у меня Петруха из госпиталя вернулся, парень думал, что так со мной и будет, а вышло по-другому. Их кинули на поддержку штурма дома железнодорожников. Парни проявили себя геройски, удерживая свои позиции в течение двух суток, но, понеся огромные потери, они отошли в тыл. Их попросту сменил взвод из резерва, ночью прибыли на катерах. Поговорили с командиром, он передал приказ командования об индивидуальной работе снайперов, заметив, что я должен вести карточку. На это ответил Петя:

– Так вот она, карточка, товарищ капитан, – с этими словами, напарник передал мою стрелковую карточку ротному.

– Ничего себе, а чего же ты молчал-то? Шестьдесят восемь фашистов, из них восемь офицеров и унтер-офицеров, три снайпера. Причем надо же так расписать! – капитан посмотрел на Петю. – Ты что, бухгалтер, что ли?

– Учился перед войной, закончить не успел, – пояснил напарник, хрена себе, открываются таланты.

– Так скрупулезно будешь подсчитывать, экстерном все экзамены сдашь, это я тебе как учитель говорю. – Теперь мы с Петей уставились на капитана. Кто учитель, он, ротный?

– Ну а чего вы так удивляетесь? Я что, по-вашему, всю жизнь воевал?

– А ты кем был до войны, так и не вспомнил? – Петя решился, наконец, спросить, раньше-то стеснялся, сколько раз разговор заводил.

– Да если бы вспомнил, вы бы уже знали, но ты меня убил, когда ты все записывал?

– Так ты лежишь с винтовкой, на меня же не смотришь, как бы ты заметил, что я пишу? А мне еще Нечаев приказал учитывать всех. Я ведь пишу только тех, кого вижу, то есть когда мы вместе, а скольких ты без меня на тот свет отправил?

– К сожалению, тех, что были до твоего ранения, Курочкин, я не смогу провести, а вот, – ротный уткнулся в карточку, – человек тридцать, думаю, вполне себе возможно засчитать. Да даже больше, я сам еще прибавлю тебе, – он посмотрел на меня.

– Не надо мне ничего прибавлять, я не за счет воюю…

– Да ты не понял, сколько ты позавчера в одиночку уработал, я тебя ведь просил отчитаться.

– Двенадцать, это с теми, кого на чердаке из автомата положил, без них восемь вроде.

– Вот, этих и добавлю, смысла тебе врать нет, я наоборот думаю, что ты еще уменьшаешь.

Так у меня появился личный снайперский счет, по которому я как бы даже и неплохим стрелком получался. Теперь я точно уже обязан все свои выстрелы фиксировать, так как все данные капитан будет отсылать в штаб полка.

Обиходив винтовку перед сном, перекусили с Петром и завалились спать. Спал сегодня без снов, на удивление. Выспаться удалось, оказывается, я даже не проснулся при артобстреле противника, грубеем, привыкаем. Наутро нарисовался командир полка и потребовал помочь возле Г-образного.

– Соседи помощи просят, снайперов у нас вроде хватает, но работы у них немало, так что лишняя винтовка помехой не будет.

Я с полчаса изучал площадь, линию траншей и заграждений противника по западной стороне площади и принял невероятное решение.

– Товарищ капитан, а я туда пойду, помогите фрицев отвлечь, – я указал на подбитый КВ, что стоял недалеко от бывшего «Молочного» дома, который мы успешно подорвали недавно.

– Как ты собираешься туда пролезть? – обалдел ротный.

– А смотрите, слева видите траншея, – я указал вперед.

– Ну, – кивнул капитан, – так она же немецкая!

– А в ней нет никого, скорее всего, там просто мины стоят, я еще вчера заметил, что фрицы в ней не появляются. Она отлично просматривается из Дома Павлова, поэтому противник в нее и не лезет.

– И…

– Ну, а по ней я до танка доберусь. Лягу между гусениц под днищем, Петро сзади, прикрывать будет, а спереди у меня хрен кто пройдет. Я буду чуть ли не на вражеских позициях, они ни за что не услышат в трескотне собственных выстрелов, отдельные хлопки моей винтовки, тем более по звуку она им хорошо знакома, за своего примут.

– А ведь может получиться, – почесал затылок капитан, – у тебя тогда такой обзор будет, все немцы твои. Только вот те, из дома, к тебе не придут?

– А мы растяжки поставим с Петей, прямо по их траншее, вот будет веселье.

– А чем помочь-то? – так и не понял командир.

– Надо нескольких бойцов в траншею посадить, в том месте, где ближе всего к Дому Павлова, их там будет не видно, а если все-таки фрицы полезут из ближайших домов, парни отвлекут их, давая нам возможность уйти.

Договорились обо всем. Мне выделили как раз тех троих, что остались в живых от моего бывшего взвода. Ребята даже обрадовались возможности участвовать в бою, а то их задвинули в угол, сидите, мол, ждите, когда вас куда-нибудь сунут.

Выдвинулись в девять утра. Дождь хреначит с ночи, мелкий, противный и холодный, а скоро уже и снегу навалит. Будет намного сложнее передвигаться. Я полз первым, держа винтовку так, чтобы прицелом не задеть обо что-нибудь. Немцы в этом направлении активности не проявляли, но наблюдатели-то точно есть, я даже вижу пулемет, нацеленный в нашу сторону. Когда мы будем в его зоне, я шлепну пулеметчика, и мы спрыгнем в траншею, там, я думаю, мы будем в относительной безопасности. А, я ведь не сказал самого интересного, мы опять вырядились в немецкую форму. У меня так вообще шинелька унтера, холодная, как бумажная. Еще бы фашисты не мерзли, наш ватник в десять раз теплее будет.

В пулеметчика пришлось стрелять два раза, там второй номер шустрый оказался. Когда стрелок улегся лицом на пулемет, его напарник живо подхватил ствол и хотел уже открыть огонь, но у меня винтовка смотрела прямо на него, поэтому я не медлил.

Соскочив в траншею, дружно залегли на дно, в лужи грязи и застыли. Ну, фрицы, уже освоили, значит. Впереди по ходу движения к противнику виднелась веревка, натянутая от стенки к стенке. Растяжку сообразили, ну-ну. Я подполз и, осмотрев, просто перерезал осторожно эту веревку. По краям были чуть присыпанные две противопехотные мины, нехило немцы соображают, да вот проблемка, лески, видно, не нашли и привязали веревку, а ее издалека видно. Я, так как сам балуюсь такими штучками, всегда под ноги гляжу, особенно с тех пор, когда чуть на минное поле не влез, теперь постоянно проверяюсь. Показав парням, чтобы не двигались, осторожно снял мины и передал их по очереди бойцам, приказав тащить с собой. Там, где мы будем вылезать из траншеи, я их и поставлю, будет немцам сюрпризик.

Мины я воткнул, но вот возможности быстро добраться до танка пока не было, слишком уж немцы пристально наблюдают. Ждали уже минут двадцать, когда вдруг в небе что-то загудело и земля начала трястись.

Ну почему в нашей славной армии все через одно место, а? То сутками командиры не могут выпросить авиаподдержку, чтобы накрыть место сосредоточения противника, и штурмуя винтовками гаубичную батарею, а то на тебе, прилетели… Причем в этот раз ладно бы «кукурузник» какой притарахтел, так нет, пара «горбатых» заходила с востока, прямо с берега Волги. Вашу маман, от фрицев уворачиваемся, так сейчас свои похоронят заживо. У них ведь сотня метров и не промах даже.

– Вниз, быстро, забились все как мыши под веник! – ору я, сам падая в грязь. Как еще в такую погоду они взлетели-то вообще, ведь как ни просят, все у летунов погода нелетная. Загрохотало так, что казалось, нас сейчас выкинет из траншеи. Я лежал и смотрел на то место, где установил мины, чуток заденут и… Все-таки есть бог на небе. Самолеты, сделав два захода и прилично вломив немцам в домах с западной стороны площади Девятого января, свалили, издевательски покачав крыльями. Мы поднялись и осмотрелись, слава все Ему же, все были целы.

– Так мужики, как договаривались, сидите с краю, если что, долбите из ручника по фрицам и кидаете дымовую, давая нам уйти, но это в крайнем случае, понятно? Если те просто бегают, стреляют, не надо устраивать здесь Ватерлоо. Только если пойдут к нам, в этом и есть ваша работа.

– Все ясно, командир, – ответил за всех Федор.

– Молодцы, Федь, ты за старшего, мы пошли.

Выползли очень вовремя, еще вокруг стояли дымы, а кое-где даже что-то горело, поэтому немцам было не до нас. Когда мы устраивались под танком, прилетел «привет» уже нашим, от немцев. «Штуки» со своими противными ревунами прошли в таком пике, что мы чуть не обделались. Я еще только появился здесь, в этом времени, там, на полях при отступлении испытал на себе эту заразу, как же мне не понравилось-то! Буквально аллергия на них. Слышали когда-нибудь, как перед внезапно прыгнувшим на дорогу пешеходом с визгом тормозов пытается остановиться машина? Вот, примерно похоже, только еще представьте себя на месте пешехода.

Земля теперь дрожала под ногами наших бойцов на той стороне площади. А как ликовали немцы… Суки, аж прыгают все возле своих убежищ. Под грохот разрывов не выдержал, сунул винтовку между катками КВ, он боком к немцам стоит, быстренько так отыскал офицерика, гад, даже фуражку надеть не побоялся, взял и завалил того. Нехай на том свете радуется. Выстрела моего никто не заметил, да и не ждут немцы такой наглости, особенно когда здесь только что штурмовики работали. От танка, под которым мы прячемся, до фрицевских укрытий, метров пятьдесят, не больше, точно, они просто не ждут от нас такой наглости.

Развернувшись где-то на юге, «штуки» шли на второй заход. Шесть самолетов начинали пикирование на площадь. А ну-ка, вроде слышал, что кто-то попадал по самолетам с земли. Винтовка лежит на гусенице танка, я только ствол высунул наружу, фрицам эта сторона все равно не видна. Поймал в прицел силуэт «лаптежника» и начал вести ствол вслед за ним. На пикировании, скорость у того большая, а попробую-ка я его на выходе поймать.

– Сань, ты чего? – услышал я голос Пети. Игнорирую вопрос и пытаюсь рассчитать траекторию. Если тот, кого я выбрал в подопытные, так и не сменит курс, то выходить он будет аккурат над северной частью площади. Винтовка следует за самолетом, кажется, даже летуна вижу, затем уходит чуть вперед, дистанцию определить не возьмусь, но… Выстрел, затвор, естественно, попаданий не вижу. Чуть доворачиваю ствол и… Как будто споткнувшись, «лаптежник» вдруг сваливается на крыло и входит в штопор. Спустя несколько секунд стоявшие неподалеку дома скрывают от нас падение геринговского выкормыша. Пламени не было видно, но дымок, появившийся на горизонте, четко давал понять, что я ссадил-таки этого говнюка. Немцы не стали повторять заход, а выйдя из последнего пике, ушли на аэродром.

– Ну, ты… у меня даже слов нет, вот это ты выдал! – восхищенно трясет меня за ногу напарник.

– Петь, это случайность. – Я и правда так считал. Более того, уверен, что возьмись я повторить это, ничего бы не получилось. Куда я там попал, что самолет вдруг кувырнулся, не знаю, наверное, в пилота. Слишком маленьким снарядом была моя пуля, чтобы подбить самолет, наверняка в пилота.

Спустя десяток минут фрицы, осмелев, полезли на площадь. «Штуки», видимо, хорошенько причесали наших бойцов, потому как сопротивление ослабло. Две пеших команды фрицев, перебегая от кучи обломков к другой такой же, от развалин к развалинам, подходили все ближе к Г-образному дому. Я погорячился, сказав капитану, что немцы будут у меня как на ладони, теперь придется изгаляться, чтобы придавить противника. Видеть-то я их видел, но вот расстояние… Слишком много препятствий на пути пули.

Тем временем наши бойцы на позициях возле Г-образного все же оклемались, но они оказались зажатыми с двух сторон немцами. По ним долбят пулеметы из дома, не давая подняться, а с площади подбираются два отряда, чтобы забросать гранатами.

«Черт, буду пробовать, что еще делать», – подумал я и выстрелил в первый раз. То, что промахнулся, понял быстро, а также понял, где мне лучше всего перехватывать противника. Дождавшись, когда двигавшиеся первыми два немца окажутся максимально близко к укрытиям наших бойцов, я прицелился в одного. Мой выстрел совпал с действием немца, тот дернул шнурок гранаты, одновременно с моим выстрелом. Попасть я сумел в момент, когда фриц, швыряя гранату, здорово наклонился назад, делая замах посильнее. Фашист мгновенно упал, сраженный пулей, а спустя пару секунд рванула граната. Немец так и не успел ее кинуть. Второй солдат был рядом, скорее всего, ему всерьез перепало от взрыва.

Дальше я одного за другим начал выбивать атакующих фашистов. После того как убрал шестого, вздумавшего бежать назад, отметил про себя, что фрицы или отползли, или залегли, пережидая. Я-то их подлавливал в одном месте, где нужно было перебежать от укрытия к укрытию, а теперь не вижу. Переключившись на сам дом-крепость, начал искать пулеметные точки. Насчитал только видимых мне восемь штук, многовато, но вряд ли фрицы смогут меня разглядеть оттуда, поэтому начал стрелять. Заткнув четвертый пулемет в правой части дома, с удивлением заметил, как бросились в атаку наши бойцы. Страшно было на это смотреть, кто-то сразу падал, сраженный пулей, а может, и не одной, кто-то довольно шустро и уверенно бежал вперед, словно заговоренный.

«Ну куда? Подождали бы чуток, я бы хоть еще пару заткнул, а вы…» – мысленно матерясь, я мазал уже в третий раз, пытаясь попасть в самого ретивого пулеметчика немцев. Долбит, сука, как будто у него к пулемету вагон патронов прицеплен. Ага, заткнулся, гад! Парни, которым сильнее всего доставалось именно от этого пулемета, вновь поднялись и помчались вперед. И тут неожиданно ударил пулемет, этот хитрец выманил наших бойцов, изображая перезарядку. Четверых смело, как крошки со стола, а я, наконец, разглядев голову за вылетавшими из ствола вспышками, прицелившись в каску, выстрелил. Винтовка пристреляна на меньшую дистанцию, таким образом, пуля должна попасть в район грудной клетки. Пулемет подавился, и никто из наших не вставал, теперь боятся. Вдруг от позиций залегших справа на площади фрицев начал подниматься белый дым. Вот он что, вычислили и отгородиться решили, пока будут бежать вперед. Что же, надо наших подстегнуть. Мне ребят не видно, но все-таки стреляю куда-то, где предполагаю укрывшихся бойцов. Сделав четыре выстрела и начав перезарядку, отмечаю краем глаза, что все-таки поняли. То один, то другой бойцы выскакивают из укрытий и несутся вперед, к дому. Там оживают пара пулеметов, но между бойцами и домом, а также сзади от бегущих поднимаются дымы. Вот это молодцы, одного не пойму, КАКОГО хрена вы там людей теряли, если у вас дым был? Ребята все-таки добегают до стен дома, дальше уже не вижу, дым скрывает. Пулеметчики перестали стрелять из окон, значит, для них наступил момент, когда стрелять нужно внутри здания, а не снаружи. Ясно, что в доме сейчас мясорубка. Пользуясь отсутствием стрельбы из дома, справа, от угла дома железнодорожников, стали появляться наши бойцы, подкрепление, видимо. Бегут, строчат из своих ППШ, а в кого, куда, зачем?

Тут внезапно звучит то, о чем я уже и не думал. Сначала громко бахает взрыв, за ним мгновенно второй.

– Сань, немчура растяжку сорвала, – передает мне увиденное напарник.

– Смотри внимательнее, – говорю в ответ и решаю сворачиваться. Видимо, нас все же вычислили, скорее всего, по дыму от брошенных товарищами гранат, поняли, что по тем стреляют откуда-то из собственного тыла. Оживают ППШ нашего прикрытия.

– Петь, как дым поднимется, сразу вылезай и в траншею! – кричу я, располагаясь в ногах напарника, тоже готовлюсь бежать.

Петя выскользнул из-под танка, и тут же началась заполошная стрельба. Выскакиваю следом, а немцы-то вот они! Человек пять фрицев стояли левее поднимающегося дыма и видели нас прекрасно. Двое тут же принялись стрелять из автоматов, но были сражены нашим прикрытием. Вот уже спасительная траншея, Петя, чуть пригнувшись, водит стволом по сторонам. Тоже вроде как прикрывает. Пролетаю мимо него и кричу, чтобы догонял. Поворот, еще один, а вот и наши, фу ты черт, чуть свои не пристрелили, один, кажется, даже и пальнул, но хорошо, что не попал. Петя, швырнув в сторону немцев две последние гранаты, догонял меня. Вернулись не сразу, я еще к Павлову зарулил, мы им тушенки несли, у парней из прикрытия в сидоре лежала. Мужики сидят тут безвылазно, жратва лишней не будет.

Поболтав с минуту с Яковом, обещал помочь тому с боеприпасами, главное, гранат просит побольше. Двинулись дальше, пробыв в Доме Павлова минут двадцать. Капитан встречал хмуро, но обрадовался, усидев всех нас целыми.

– Хорошо хоть вы вернулись, а то… – Ротный был в подвале, здесь же находятся раненые. Много раненых, а сколько убитых? Вот-вот, я тоже был под впечатлением от увиденного.

– Самолеты? – поинтересовался я.

– Ага, только наши, а не вражеские! – грубо ответил командир. – Прямо на наш передний край… Восемь только трупов, ранены, вообще, кажется, все.

– Так и думал, что опасно их вызывать. Не умеют еще атаку поддерживать наши летуны.

– Это точно. Когда «эрэсы» полетели во фрицев, в нас полетели бомбы. ИЛы как раз над нами проходили. Одна, всего-то ничего, килограммов, наверное, на сто, упала прямо в траншею.

Ротный злился, без конца крыл матом летунов, командиров, фрицев и всю эту долбаную войну.

– Только чуть подкинут бойцов, я их в пекло и… всё, нет бойцов. Ты представь, а если завтра они начнут говорить, что все, хватит уже нас убивать?

– Такого не будет, – отрезаю я, мы сейчас одни в «блине» у капитана, поэтому тот и не скрывается, – скоро, скоро мы уже пойдем вперед, командир.

– Ты-то откуда знаешь? Ничего ведь не говорят, даже я не понимаю, сколько мы еще будем так бодаться!

– Судя по тому, как нам пополнения достаются, выходит, что руководство копит резервы, а их вряд ли будут копить только для того, чтобы сюда кидать, частями. Говорю тебе, что-то явно замышляется, причем глобальное.

– Думаешь, пока мы тут на себя врага тянем, наши ударят где-то в другом месте? Но как же здешняя группировка противника, ведь тут тысяч триста, наверное, вроде так командарм говорил.

– Думаю, захлопнут наши все это разом и… баста! – заключаю я, открыв чуток правды. А ведь и правда, скоро уже. В конце ноября вроде соединятся, а здесь пойдут бои уже от отчаяния. Эх, вот как бы Паулюса поторопить с капитуляцией… Чтобы этот чистоплюй не до февраля ждал, а хотя бы на Новый год сдался, но, блин, как это сделать?

Вечером на удивление вдруг наступило затишье. Обе стороны активно зализывают раны. К нам, на КП роты, вдруг нагрянуло командование, в лице командира полка и… командира дивизии. Родимцев ходил среди развалин чернее тучи, казалось, что вот-вот человек заплачет. Переживает комдив, еще бы, от его гвардейской дивизии скоро вообще ничего не останется. А пришли командиры по поводу сбитого самолета.

– Товарищ капитан, нам доложили, что это ваши бойцы сбили самолет противника, почему же вы не докладываете? – Родимцев сам решил спросить у капитана.

– Виноват, товарищ комдив, сам еще не разобрался. Бой такой вокруг, кто стрелял, когда и откуда, пока неизвестно.

– Как это? – удивился комдив. – Соседям известно, а вам нет? Вы вообще, где находились во время бомбардировки?

– На НП роты, на площади.

– И не знаете, кто сбил самолет? – вставил свое слово комполка.

– Я узнаю, – и вдруг капитан смотрит на меня. – Сержант Иванов, вам что-то известно?

– Нет, товарищ командир, я не знаю, – вру, а по глазам ротного вижу, что он догадался. Надо бы только ребят предупредить, точнее, Петьку, а то ведь он ляпнет, сто процентов. Если уже в карточку не внес, черт, карточка! А ведь он наверняка уже вписал.

– Разрешите идти, товарищ комдив, – обращаюсь к Родимцеву.

– Так вы же о чем-то тут говорили, когда мы пришли?

– Мы бой обсуждали, товарищ комдив, закончим и позже.

– Ну, иди, сержант, вроде успокоились изверги, отдохни, пока дают, – комдив протянул мне руку, второй раз уже, жму слегка и, козырнув, выхожу из подвала, как из бани. Так, Петро, где он, гад такой?

Петя нашелся возле нашего блиндажа, оружие чистит, причем мое.

– Петя, ну-ка покажи мне карточку за сегодня, – спокойно так говорю я другу.

– Ты чего, командир, я не писал сегодня ничего, я ведь сам-то не видел, ждал тебя, чтобы спросить. Сколько ты снял во время атаки?

– Двенадцать, дело в другом, точно ничего не писал?

– Да точно, на, смотри, – Петя достал из кармана блокнот, в котором ведет записи. Точно, только описание позиции и секторов стрельбы, больше ничего. – Я сначала писал, а как самолеты прилетели, быстрее убрал и больше не доставал. А чего случилось-то?

– Петя, ты мне друг? – серьезно так спрашиваю.

– Ты чего, Сань, конечно, друг!

– Петь, не пиши про самолет, пожалуйста. – Напарник, выпучив глаза, раскрыл рот и закрыть не может. Наконец, совладав с эмоциями, восклицает:

– Да ты что, Сань, это же орден!

– Вот поэтому и не надо! Петь, я могу быть с тобой честным?

– Сань, я на тебя рассержусь, хоть ты и командир! – укоризненно смотрит на меня друг.

– Понимаешь, о таких случаях обычно даже в газетах пишут, а я очень не хочу туда попасть. Слышал уже, как только пишут про человека в газете, от него фортуна отворачивается, пропадает человек. На войне без фортуны – нельзя, Петь, понимаешь? Ну, вот суеверный я! – Во наговорил, парень хоть понял, о чем я?

– Я, конечно, против, но раз уж ты просишь, командир, я не могу тебе отказать.

– Петь, а спрашивать будут, ты учти, особенно ротный будет допытываться. Я уверен, даже вызовет тебя, скорее всего, к себе и пытать начнет. – Ну, приукрашиваю, конечно, но что делать?

– Сань, а я даже не особо совру, просто скажу, что я не видел, так как тыл охранял, вот и все!

– А ты нашим-то не говорил?

– Нет, а сами они не могли видеть, да и кто мог подумать, что ты с винтовки его ссадишь?!

– Да я и сам не думал, понимаешь, просто наудачу выстрелил, хотел попробовать. А ведь до командования дойдет, там как начнут кричать на всю армию, что вот я какой снайпер великий, Петь, а я ведь по сравнению с другими бойцами и не умею ничего, вон сегодня, в бегущего фрица три раза стрелял, так и не попал, какой из меня пример? А ведь выставят именно так, что я тут герой, не меньше, не надо мне этого, давай вообще забудем, договорились?

– Как скажешь, брат. – Вижу, что недоволен напарник, врать заставляю. А я ведь как сбил этого летуна, так сразу и подумал: «Начнется шумиха в роте, потом до дивизии дойдет. Особисты подключатся, политруки всякие, мало ли чего, я ведь и так в здешних реалиях только за счет справки от врача держусь, той, где говорится о потере памяти вследствие контузии. На хрен мне вся эта шумиха. И так вон, «благодаря» Петрухе, счет у меня до неприличия вырос».

Кто-то может спросить, как же ты вот так взял, да и начал из снайперки врага бить, ведь это непросто?! Да, непросто, очень даже сложно, поэтому и говорю не лукавя, что ни хрена я не снайпер, а так, просто удачливый стрелок. Помню, в моем времени фильмы разные были про снайперов, там практически всегда говорилось о тяжелой работе снайпера из-за того, что он на врага через прицел смотрит и видит, дескать, все очень близко, поэтому морально это очень тяжело. Так вот, специально думал над этим, когда убил первый десяток или около того. Фигня все это, кино, там еще и не то могут показать. То покажут, как мозги вылетают, то вид из «пули»… И все это якобы наблюдает сам стрелок. Говорю вам, чушь это. Даже с двухсот метров я вижу человека, или силуэт, стреляю, если человек падает, значит, попал, нет, промахнулся. Я даже попаданий не вижу, винтовку-то подбрасывает. Уверен, что если буду стрелять по мишени, в тире, например, то хорошего результата не покажу. Мне действительно проще так воевать, увидел, осмотрелся, взял на прицел, выстрелил. Убил, не убил, десятое дело. Говорю вам, не вижу я попаданий. Максимум, дерганья врага вижу, не более.

А с утра была получасовая пытка. Капитан пришел к нам в блиндаж и давай крутить на тему самолета. И меня мучил, и Петруху. Петя ему карточку тянет, а комроты как будто не видит, продолжает допытываться, как банный лист к заднице пристал. Но внимание комдива мне польстило, конечно, а кто не без греха? По словам ротного, Родимцев орден обещал вручить, лично, отличившемуся бойцу. И ведь через день таки вручил… Обидно не было, глупо обижаться, когда сам все отрицал. В соседнем полку вдруг один из бойцов, даже не снайпер, взял да и сказал, что он, дескать, стрелял по самолетам, а потом один упал. Так этого бойца и назначили «виновным». Шучу, наградили, конечно. Ротный тогда все пристально смотрел на меня, реакцию изучал, но я был спокоен, как слон. А боец этот, что рискнул и был награжден, погиб на следующий день, по иронии судьбы, во время авианалета. Как Петя на меня смотрел тогда, когда узнал об этом, не передать, наверное, думал, что я чувствовал, что так все кончится, поэтому и не захотел признаваться.

Сегодня был на очередной перевязке, вроде ничего не гниет, но врач упорно продолжает ругаться на мое упрямство. А я только посмеиваюсь.

К обеду фрицы что-то затихли, опять пакость готовят, тут уже все привыкли, ждем. Но сегодня гитлеровцы учудили что-то с чем-то. Мы как обычно на местах, высматриваем противника, разведка за передний край ходила и даже вернулась без потерь, но эти гады опять нас перехитрили. Поймать бы этого умника, что у них частные операции планирует, да звездюлей дать.

На берегу, за нашими спинами, вдруг послышалась стрельба, да какая! Пулеметы работают во всю мощь, а потом и гранаты начали хлопать.

– Вашу мать, фрицы десант забросили к КП армии. Комендачи там бой ведут, хрен ли расселись-то, бегом, тараканы беременные! – ротный аж захлебывался от возмущения, встали все дружно и вперед. Оказалось, охранному взводу «убили» связь, а посланных ремонтников перехватили. Забросав передовой отряд дымовыми гранатами, учатся, суки, немцы перешли овраг и ломанулись прямо по берегу, встречая на пути незначительное сопротивление. Когда мы выскочили сдуру на берег, то получили два пулемета во фланг, несколько человек погибли буквально в пару секунд. Немцы уже в сотне метров от штабарма, а мы вылезти не можем. Причем наступают, походу, с обеих сторон, вдоль узкой полоски берега. Швыряю сразу две гранаты с дымом в сторону работающих вражеских пулеметов, пытаясь прикрыться от их огня.

– Вперед, ребята, дадим козлам по рогам! – ору я и, на удивление, замечаю, как бойцы дружно поднимаются. Те, кто с винтовками, просто оставляют их на земле, автоматчики вешают свои ППШ за спину и все дружно выхватывают «холодняк». Бойцы бежали вперед кто с чем, у кого-то отточенная лопатка, кто-то держит в руках по штык-ножу. Сам бегу с парабеллумом в правой и ножом в левой, хотя левой работать я пока не могу. Выскочив наперерез группе вражеских солдат, начали мясорубку. Немцы даже залп успели дать, да какое там…