Текст книги "Моя война. Чужой"

Вода для конца октября была уже очень холодной, градусов десять-двенадцать, наверное, вряд ли больше. Погода стоит хоть и сухая, но холодная. Поэтому было страшно вдвойне. Мне, как командиру, разрешили плыть одному, но я взял у пулеметчика его оружие. Совместно со своей винтовкой груз оказался пипец какой тяжелый. Тут даже речи не было о том, чтобы не замочить. Вылезем на тот берег, почистим. Надеюсь, патроны не отсыреют. Я сложил свои на всякий случай в немецкую каску, а ее в тюк с формой. Пулемет привязал на спину, была веревка небольшая, разделил с другими. Ох, ну и неудобно же…

Дно оказалось очень илистым, засасывало знатно, да и ноги сводило. Идти до глубины не решился, а, присев, опустился и поплыл. Тянуло вниз сильно, сначала даже захлебнулся. То есть хлебнул воды и окунулся с головой. Но ничего. А вот другие ребята, увидев мои старания, начали гундеть. Не умеющие плавать стали причитать, что утонут, да еще и других за собой утянут. Короче, дал транды прямо из воды, не поворачиваясь к ним. Обматерил хорошо, крепко. Выплыл я метрах в двухстах от места захода в воду. Снесло несильно, но все же и немало. Посмотрел назад и, увидев, что делалось в воде, решительно скинул все с себя и вернулся в воду. Пришлось, правда, пробежать по берегу выше, чтобы вынесло как раз на ребят. Вовремя. Парни выбивались из сил, таща раненых и тех, что висели как камни.

– Как хотите, товарищи, – резко буркнул я, – если еще будет преграда, сами поплывете! Как хотите, ясно?

Переправлялись мы весь остаток ночи и даже тогда, когда уже взошло солнце. Часы у меня были, сняли с фрицев пять штук, так что видел, во сколько закончили. Десять утра было. А в одиннадцать, когда мы уже убрались в лес, до него еще было с полкилометра, услышали гул в небе.

Самолеты были немецкими. Кресты отчетливо видно, хоть и высоко шли. Было их немного, тяжелые бомберы, не «штуки». Значит, куда-то далеко пошли. Переждали не двигаясь, хоть кроны деревьев и скрывали нас, да и вряд ли немцы с такой высоты разглядят что-то, но все же лучше было переждать. Лес уже был почти голым, так сказать, листва еще держалась, золотая, красивая, но ее уже мало. Конечно, октябрь кончается, скоро уже и снегу навалит, вот тогда станет тяжко. Развели костер и начали сушку, а то так и топали мокрые насквозь. Еще заболеть не хватало. К ужину мы преодолели несколько километров, по лесу это делать тяжело, буераки, лесные озера, болотца, все это не способствовало быстрому перемещению. Небо затянули тучи, вот-вот польет, а мы в тощих фрицевских шинелях, да и то не все. Шинели отдали раненым, хоть они и возмущались, зато получилось одеть почти всех. Восемь человек в форме, восемь в шинелях, еще у пары бойцов были плащи мотоциклистов. Да, у немецких мотоциклистов были и плащи, и шинели. Решили, пока не начался дождь, немного отдохнуть и поесть. Съели все, что было в заначке после ограбления немцев. Больше взять негде, придется выкручиваться. Тихого оружия нет, попробуем силки поставить. Пару раз бойцы зайцев видели, может, поймаем.

К вечеру чуть не спалились на фиг. А дело в том, что пришлось стрелять. Аж три выстрела потратили на лося, когда тот выперся прямо на нас. Мы отдыхали в очередной раз, все же раненые у нас быстро уставали, да и остальные не железные. Лосяра, здоровый гад, вышел и, пофыркав, попер прямо на одного из бойцов. Едва не засадил того рогами, когда еще один парень, вооруженный винтовкой, выстрелил в первый раз. Эта лесная корова как заорет! И ходу от нас. Ну, мы же не могли упускать такую возможность, да и подранок он уже, нехорошо. Двумя выстрелами его все же успели положить прежде, чем он сбежал бы от нас. Эти твари носятся по лесу как по дороге, все им нипочём. Мослы длинные, перепрыгивают через завалы и буераки только дай. Резали и потрошили долго. Оказывается, никто этого делать не умел, окромя одного из бойцов. А он был ранен, вот и мучился в одиночку. Я да еще один боец ему помогали, ворочая тушу. Уже ночью, в темноте, наконец зажарили один окорок и, использовав всю соль, что имелась, съели. Часть из нас повалилась спать, а те, кто остался в дозоре, должны были закоптить еще мяса на дорогу. Утром оказалось, что мяса у нас много, но жрать его без соли тяжело. Сладкое какое-то, да и жесткое. Это, наверное, мы еще не совсем оголодали. То ли еще будет.

Выстрелы, да и запахи в лесу никого, слава богу, не привлекли. Утром мы спокойно продолжили путь, по лесу ночью идти очень тяжело, не видно вообще ни фига. Лес, как я говорил, был серьезным, так что не боялись быть увиденными.

Только на третьи сутки мы оказались на какой-то проплешине в лесу. Видимо, ураган когда-то был, деревья навалены в огромные кучи, видно, что не вчера, возможно, даже еще в прошлом году, уж больно сухими были деревья. Время было обеденное, поэтому оставил всех ждать, а сам с пограничником двинули дальше. Дело в том, что увидели просвет. Так и оказалось позже, даже более того. Мы вышли почти к деревне, что стояла на окраине леса в километре от нас.

– Как думаешь, есть немцы? – тихо спросил Степаныч.

– Вот пойду вечерком и посмотрю, – так же тихо ответил я.

– Вместе сходим, – заключил погранец.

Мы не стали даже возвращаться к нашим бойцам, а устроились прямо на окраине, забравшись на поваленное дерево, что застряло верхушкой на другом и представляло собой хороший такой наблюдательный пункт.

Начинало темнеть, но ничего особенного мы в деревне не видели. Нет, не так. Вообще ничего не видели. Ни немцев, ни местных жителей.

– Что-то у меня гадкое предчувствие… – обронил я.

– Думаешь, пустая деревня? – пограничник не отрывал взгляда от домиков.

– Да хрен знает, надо смотреть.

Итог ясен. Поперлись. Деревня и правда оказалась пустой, вообще. Думали, может, что пожрать найдем да обстановку узнаем, а тут никого. А чуть позже все дружно матерились. Кто-то из ребят, обходя округу, дошел до околицы. Там, в небольшой ямке, лежали бывшие жители этой деревеньки. Эх, сколько я такого уже повидал… А все равно избавился от остатков пищи. Люди, расстрелянные немцами, лежали вповалку уже не первый день. Вонь стояла такая… Отправили со Степанычем нескольких парней по домам, найти огородный инвентарь.

Работа спорилась, к одиннадцати вечера мы закончили закапывать трупы местных жителей. Конечно, не размещали всех в отдельных могилах, но хоть так, все упокоены.

– Да что же они творят-то, старлей? – сплюнул пограничник, когда мы закончили.

– Возможно, где-то рядом партизаны орудуют, вот людей и наказали за сотрудничество, – выдал я. Скорее всего, так и было.

Задерживаться не стали, решили уходить дальше в лес, видневшийся неподалеку. Кстати, в домах нашли кое-какие тряпки и перевязали заново наших раненых. Один уж больно плох, сначала храбрился, говоря, что у него царапина. У парня пуля где-то в животе, ранение слепое, черт его знает, что кусочек железа мог сделать внутри. Мы бойца несем по очереди, но ему больно от любой тряски, скорее всего, не донесем. Остальные побитые, крепились, но шли сами. Даже один мужичок, что в ногу ранен был. Он себе еще на первом привале соорудил костыль, используя сосновый сук. Подобрал этакую рогатину и приспособил для нужд. Нормально так ходит, но тоже ему нужно скорее к врачу, не потерять бы ногу.

Ночью идти, как и ранее, не стали. Зашли в лес поглубже, поклевали уже надоевшего сухого лосиного мяса, осталось чуть-чуть всего, мы не всю тушу зажарили, да улеглись спать. Под утро пошел довольно холодный и противный дождь, пришлось в спешке рубить ветки, лапник и устраивать шалаш. Получилось хорошо. Мы использовали поваленное дерево как опору, на него набросали прутьев и веток, уложили немецкую палатку, а сверху укрыли лапником. Навалили густо, несмотря на то что все в лесу было уже сырым, внутри нас не мочило. Я выкопал небольшую ямку и развел костерок. Мы в настолько глухом лесу, что никто нас здесь никогда не увидит, бояться нечего. Когда наш навес просох окончательно, с лапника перестало течь, а потом и капать, стали раздеваться и сушить одежду. Да уж, можно сказать, баню соорудили, только воды не хватает. Хотя вон ее снаружи, хоть залейся! Так и поступил, и другим пример показал. Взял отличное домотканое полотенце, что в деревне прихватили, и вылез наружу. Положил его на плечи и стал ждать. Намок быстро, минут через пять я уже энергично растирал тело, понимая, что могу замерзнуть. Быстро проведя эту процедуру, забрался внутрь, передав полотенце кому-то из бойцов, уж больно удобно его использовать вместо мочалки.

Разомлели в тепле так, что на утро решили никуда не идти, тем более дождь так и шел. Не хотелось мокнуть, только все высохли. Среди нас был один мужик неопределенного возраста, сходив куда-то, притащил двух зайцев. После расспроса выяснили, что тот умеет ставить силки, вот и умудрился поймать ушастых, несмотря на дождь. Как он их выманил из норы? Не понимаю. Впрочем, было наплевать. Разделал тот их там же, где поймал, а когда принес, тщательно промыл. Я долго ругался на него за то, что он не участвовал в разделке лося. Тот обрехался, говоря, что был не в себе, а я успокоился.

Подставляли немецкие котелки под кончики еловых лап, по ним медленно, но верно мы набирали дождевую воду. Хоть собрать удалось и немного, но отдали ее повару. Да-да, мужик еще и готовить сам взялся. Едва дождавшись, когда вновь накапает достаточно воды, он поставил их на огонь. Просто решили, что уже наелись сухого мяса, как бы заворот кишок не случился, поэтому мужик варил похлебку. Насобирал в округе каких-то сухих листиков, чернику я распознал, как и бруснику, да и поставил варить. После деревни у нас оказался приличный запас соли, а кто-то еще и более запасливым оказался. Мужики нашли остатки крупы в одной хате, так-то в деревне как Мамай прошел, ничего не было, но ищущий да обрящет! И крупа была, и соль, даже несколько луковиц и головок чеснока, жаль, солений никаких не нашлось, обыскали все подполья, ничего. Но и это было царской пищей. Через час с небольшим все валялись кверху пузом и радовались ужину. Столько времени не видели горячей пищи, точнее, именно бульона. Надеюсь, на этакий аромат не выйдет какой-нибудь мишка…

Дождь лил сутки, бесконечно лежать тоже надоело, поэтому, даже не сговариваясь, собирались в путь. Да, была и еще одна причина. Тяжелораненый боец скончался. Он перед этим съел несколько ложек бульона, поблагодарил всех, а через пару часов «ушел» навсегда. Бойцы с горечью смотрели на застывшее в спокойной позе тело, прикрыли глаза мертвому, и, наверное, каждый в этот момент мечтал об одном, чтобы его такая судьба обошла стороной. Ведь этого бойца никто и никогда не найдет. Его могила сровняется с землей уже к весне, и все, считай и не было никогда такого человека. А сколько их, таких бедолаг, по лесам и полям лежит с сорок первого…

Похоронив его, уже ставшего другом, отряд выдвинулся в путь. Лес был очень заросшим, хорошо хоть травы почти уже нет, вся черная и лежит давно, а то она так ноги вяжет, что идти бывает невозможно. Спасало еще и то, что все же осень уже поздняя на дворе. Растительность если и есть, то сильно прибитая дождем и почерневшая.

Поход выматывал и отнимал силы. Лес оказался еще и прилично захламленным. Наткнулись аж на три самолета. Два наших истребителя лежали, скорее всего, с прошлого года, так как вросли прилично. Третий был немецким бомбовозом, а вот он был свеженьким. Его мы нашли по огромной поляне в лесу. Издали разглядели большой просвет и вышли к нему. Оказалось, кучу деревьев повалил именно бомбер.

Самолет был подбит, именно так. Он не взорвался ни в воздухе, ни на земле. С трудом оторвали дверцу и внутри обнаружили совсем свежие трупики немецких летунов. Те, что находились в носу, в кабине, были просто раздавлены в лепешку. Самолет и деревья сбивал, да и в землю воткнулся носом. Даже не понятно, сколько там было членов экипажа. На местах стрелков нашли двоих. Одного, видимо, очередью авиационного пулемета достали, а второй, скорее всего, поломан при посадке. Обыскали весь самолет от носа до хвоста. Забрали все, что могли, к сожалению, пулеметами было не воспользоваться, в хлам испорчены. Зато личное оружие забрали. Правда, у летунов патронов к нему было мало, всего по магазину в пистолете да по одному запасному на брата. Негусто. Нашли почти не пострадавший паек. А там и шоколад, и орехи какие-то в пакете. Галеты и шнапс во фляжках стали приятным бонусом. Также забрали с немчуры документы и награды. Один, тот, что был в кабине, скорее всего командир экипажа, был в звании гауптмана. Неслабо так. У него я, кстати, фляжку с коньяком отжал, вкусный, собака.

Немцев здесь встретить мы не боялись. Самолет хоть и упал не так давно, но все же лежит здесь уже какое-то время, не вчера упал. Следов, что кто-то к нему подходил, мы не обнаружили, да и заперт был самолет-то. Трупы внутри, следов нет, только противный запах стоит теперь и возле самолета, дверь-то мы сломали.

Уходили впопыхах. Если бы мы, как дураки, не полезли бы сразу внутрь, а осмотрели самолет, может, убежали бы раньше. Дело в том, что в отсеке для бомб мы нашли то, что эта падла притащила на нашу землю. А точнее – кучу бомб. Как эта лайба не взорвалась при падении, уму непостижимо. По смыслу, на его месте должна была быть большая воронка, а тут почти целый самолет.

Как только один из бойцов обнаружил смертоносное хозяйство, мы поспешили свалить. По направлению падения посчитали, откуда он вылетел. Выходило, что шли мы немного в другую сторону. А может, это компас на щитке наврал нам такое положение.

Перекусив в паре сотен метров от туши бомбера, пошли дальше. Скука, простое хождение по лесам начало сказываться на бойцах. Некоторые стали шептаться о том, что мы сами не знаем, куда идем. Нельзя солдату давать свободное время, нельзя. Спать сегодня устроились засветло, так как собирались идти ночью, но проснулись почти сразу от грохота и вони. Сильно тянуло гарью, вдвоем с погранцом Степанычем дернули на шум, а спустя всего час мы оказались на окраине леса. Самое хреновое в этом было то, что мы оказались практически возле деревни, да еще и с немцами, квартирующими в ней. Точнее, квартировавшими тут ранее. Сейчас, в темноте тут стоял аврал. Даже думать долго не пришлось, чтобы понять, тут порезвились наши летуны. Что тут за часть стояла у фрицев, пока не понятно, вроде как стволы большие виднеются, валяющиеся раскуроченными. Выходит, наши летуны артиллеристов накрыли, скорее всего гаубичные позиции. Так, это уже хорошо. Или тут где-то поблизости партизаны прячутся, или разведка. Уж больно точно летуны разнесли в темноте эту часть. Фрицы бегают как наскипидаренные, пытаются что-то тушить, хотя и так ясно, амба им. Нет, солдат-то тут много, техники вот почти не видно.

– Слышь, старлей, – позвал меня тихо Степаныч.

– А? – не отрываясь от созерцания деревни, ответил я.

– Надо назад и крюк делать…

– Думаю, надо рядом пошукать, может, тут какие партизаны есть? Кто-то же навел бомберы, да еще так точно!

– А что нам партизаны? Они же нас не смогут вывести! Вот если бы твои собратья, разведка…

– Может, и они, мало ли кто тут работает, но нужно поискать. Налет был совсем недавно, могут быть поблизости наблюдатели, результат зафиксировать.

Это так. Проведя такую операцию, необходимо убедиться в результате. Судя по панике у фрицев, тут явно расхреначили не батарею. Судя по пожарам, да и по площади возгораний, как бы не артполк тут стоял. Хорошо фрицев приложили, знатно. Но нужно было уходить. Немцы далеко не дурни, могут так же подумать, как и мы, и начать осматривать округу.

– Ночью не полезут, – словно услышав мои мысли, произнес Степаныч.

– Чего? – удивился я.

– Говорю, если фрицы и начнут поиски наводчика, то в лес ночью не сунутся.

– А-а-а, – кивнул я, – тоже так подумал.

Мы двинули назад, но сделали небольшую петлю, осмотрев деревню, насколько можно было, не выходя из леса. Нам их отлично видно, пожар подсвечивает так, что светло в деревне как днем. Горят постройки, горят склады боеприпасов, горит даже земля.

– Замри! – выдохнул я на ухо Степанычу. Шорох в кустах справа заставил замереть и меня самого. Показываю палец, прижатый к губам, и понимаю, что пограничник меня не видит. Точнее, не видит мой жест, так как начинает спрашивать:

– Ч-чего…

Затыкаю ему рот ладонью. Наши глаза встречаются, и я делаю свои зверскими. Давлю товарищу на плечи и сам опускаюсь на землю. Среди деревьев, на фоне горящей деревни, вижу силуэт. Рядом еще один. Черт, никак фрицы прочесать местность решили. Хреново, тут и парни наши не так и далеко, но вряд ли немцы пойдут глубоко в лес, боятся.

– Видишь? – шепчу я.

– Да, – кивает и так же шепчет напарник.

– Сколько?

– Двое, больше не вижу.

– Смотри за этими, сюда они не пойдут, между нами овраг с водой. Пойдут прямо, а значит, мимо. Я погляжу левее, вдруг там еще кто.

– Хорошо. Только не стреляй, их тут явно немало.

– Да уж не тупее паровоза, – хмыкаю я и отползаю.

Уполз от товарища я недалеко, метров на тридцать. Тут обзор был как в кино, поэтому убедился, что рядом никого. А что, если…

Вернувшись к пограничнику, тот так и лежал на том же месте, спросил, где немцы.

– То ли присели, то ли вовсе улеглись, не видно. Сначала слышал разговор, потом стихли.

– Чего говорили?

– Да шут их знает. Я не понимаю по-ихнему.

– Эх ты, граница, а как же знание языка врага?

– А ты что, понимаешь их? – даже удивился Степаныч.

– Надо будет, даже и поговорить смогу, не хуже, чем они сами, – вновь усмехнулся я.

Осторожно, стараясь перемещать тело очень медленно, я стал огибать овраг. Ни фига себе! Да их тут в охранение поставили, вот чего они тут делают! Место было и впрямь хорошее. Не зря мы и сами тут сидели. Небольшой пригорок давал возможность наблюдать все подходы к деревне с этой стороны. А на фига их сюда сослали? Ведь тут явно не диверсанты глумились, бомбили же! Ничего не понимаю.

Фрицев было двое, а третьим их другом был МГ-34. Ребятки свили себе гнездышко и, кутаясь в свои тощие шинели, пытались вести наблюдение. Да, холодно уже ночами, скоро совсем мороз будет. Даже когда мы сбежали, несколько дней назад, уже холодало. Днем-то еще ничего, когда нет дождя, даже тепло, а вот по ночам…

– Эй, камрады! – спокойно окрикнул я фрицев, держа на изготовку штык. Да, я вышел к ним почти открыто, правда, сзади, но не скрывался. Форма на мне такая же, как у них самих, думаю, шмалять не станут.

– Стоять, руки вверх, кто такой? – черт, уж больно громко они лают. Испугались, гады, я ведь со спины зашел, их от моего окрика даже подбросило.

– Спокойно, ребята, не стреляйте. Ефрейтор Мале, пятая охранная…

– Выходи сюда, оружие брось! – немцы приказывали жестко, лучше не спорить. Сбросив винтовку, с которой был, и спрятав в рукав нож, я вышел из кустов и оказался рядом с врагами.

– Вы чего, ребята, я же свой! – спокойно бросил я, наблюдая за реакцией.

– Документы! – потребовали у меня.

– А ваши? – ехидно спросил я.

– Ты что, не слышал? Предъяви документы! – черт, да они сейчас орать начнут.

– Да слышу я, слышу. Вот, держите, – я сунул руку в карман и достал трофейные документы.

Один из фрицев направился ко мне, второй же стал его прикрывать, направив пулемет на меня. Чего-то жутко это, чувствовать на себе «взгляд» калибром семь и девяносто две сотых.

Я уже передал документы фрицу, тот достал фонарик и начал их листать, когда все чуть не сорвалось. Степаныч выскочил откуда-то как черт из табакерки и понесся на пулеметчика. Времени более не было, нужно глушить фрицев не откладывая. Шевельнув рукой, заставляя штык лечь мне рукоятью в ладонь, делаю взмах и попадаю на блок винтовкой. Это несколько удивило меня, подготовка у фрица хорошая. Он пытается направить поднятую винтовку на меня, но я быстрее. Чуть присев, а был я к нему очень близко, наношу сильный, режущий удар в область предплечья, пришлось хорошо вложиться в удар, чтобы разрезать шинель. Вскрик, который быстро тонет после удара рукоятью по голове фашиста. Бил осторожно, хоть и сильно, но надеялся только «выключить» врага. Тем временем замечаю, как Степаныч буцкает пулеметчика. Это хорошо, что он успел. Но зря выскочил, все бы и так получилось, как надо.

– Фу-у-у! Я думал, сейчас тебя и расстреляют! – выдохнул пограничник, когда и подбежал к нему.

– Ты на хрена полез? – беззлобно спросил я. – Я же сказал, сам справлюсь.

– Так он это, документы же проверял, ведь понял бы, что ты не свой!

– Я в Кенигсберге среди них жил, никто не признавал, а ты… – блин, сболтнул, а это запрещено.

– Где?

– Забудь, тебе же лучше будет. И я хорош, разболтался.

Обобрав этих засадников, мы утащили их в лес. Моему еще пришлось добавить, а то очухался что-то раньше времени и принялся стонать. Протащили мы их метров триста и встали. Ну его на фиг такие марш-броски. Быстро привели в чувство фрицев, на этот раз мой долго «плыл» и не соображал, что происходит. Заткнув им рты, пустили впереди себя.

Вернувшись к ребятам, а те уж заждались, принялись потрошить. Погранец немного все же понимал немецкий, но очень плохо. Основные вопросы о части, звании и как звать, не более того. Я же работал со всей тщательностью, как учили. Информации было не то чтобы много, но хватало.

– Ну, чего? – встретил меня вопросом Степаныч. Я отходил в сторону, чтобы наши не видели всех моих ухваток для допроса. Незачем им это видеть, а то еще спать перестанут.

– Хреново дело, – сплюнул я и попросил бойца, дежурного по кухне, полить мне воды на руки. Кровь смыть надо, пустил я ее прилично у немца.

– Блин горелый, да рассказывай!

– Не ори, – спокойно бросил я, – наши сдали Воронеж. Немцы держат его в кольце, как Ленинград, блин. Еще плохо то, что выперлись мы близко к немецким позициям. Как-то я сплоховал. Нет, на север-то мы ушли хорошо, да вот мало. До Воронежа далеко, но вот от фрицев мы ни фига не оторвались. Они тут кругом. Вторые и третьи эшелоны, но все же.

– Воронеж, – махнул руками пограничник, – как же так?

– Фронт посыпался. Наши после весеннего наступления мало сил подготовили, точнее, как фриц сказал, оборона у красных была плохой, неподготовленной. Короче, как год назад. Только отличие в том, что дальше фрицы не пошли к Москве. Летом сами подкопили сил, а вот наши почему-то прошляпили.

– А куда?

– Они бросили все силы на Сталинград, – выдохнул я. Черт возьми. Вот ведь хотел как лучше, а получилось как всегда. История все равно делает то, что предначертано. Может, хоть жертв будет поменьше, ведь Барвенково не было… Хотя я уже ни в чем не уверен. Наши долбаные генералы вполне могут просрать людей и под Воронежем. Хрен ли им, все хорошо, немец выдыхается, но, товарищ Сталин, дайте подкреплений! Ведь это реальный факт из моего прошлого. Тимошенко с Кукурузником так и делали. Эх, хоть ничего больше не пиши. Думал ведь ограничиться техникой и тактикой применения этой техники, так нет, стал писать о развитии событий. Дурила, блин.

– Ну, уж Сталинград-то точно не возьмут! – твердо и уверенно сказал Степаныч.

– Ни в чем нельзя быть уверенным на такой войне, но думаю я точно так же. Сталинград будет их могилой. Немцев, разумеется.

– Куда теперь? Этих ведь хватятся.

– Уходим на север, так короче всего. Да и немец сказал, что там где-то партизаны орудуют. Может, найдем.

– Хорошо. Командуй.

– Это уж ты сам, – выдохнул я. – Настала пора расходиться.

– Чего?

– Ты хороший командир, лейтенант. Ты выведешь ребят. Удачи!

Я просто развернулся и пошел прочь. У меня свой план, он созрел во время допроса фрица. Меня пытались окликнуть, но я лишь помахал рукой, не оборачиваясь. Дело было в информации, я не мог сказать ребятам о том, что узнал, все вместе мы только завалим дело. У меня впереди несколько километров до села Андреевка, где расположен штаб второй пехотной армии немцев. Именно координаты штаба этой армии мне выдал фриц, так как он был из сорок пятой дивизии, что находится в подчинении этой армии. Какого лешего штаб так далеко от передовой, я так и не понял. Фриц тоже ничего конкретного не пояснил. Говорит, что вроде как ходят слухи, что вторую армию Гитлер вновь на Москву нацеливает. Вот командующий и отвел свой штаб в тыл, а армию скоро передислоцируют севернее. Что я хочу? Да хрен его знает, но вот только такой шанс я упустить не могу. Ребят специально готовят и пытаются забросить в такие места, а тут я уже на месте, да и готов, в принципе. Нужно работать, это может спасти тысячи жизней, стоит ли думать об одной своей? Ведь зная, где и какие силы тебе противостоят, можно и оборону наладить, и наступление спланировать.

– Обер-лейтенант Шульц. Явился по предписанию после излечения в госпитале! – отрапортовал я довольно бодро. Эх, риск – благородное дело.

Неделю я караулил возле нужного села. Ну, не совсем возле него, километров пять до него, но все же близко. Три дня ушло на наблюдение, затем сделал вылазку и оставшееся время провел в компании этого самого Шульца. Было очень трудно его добыть, фрицев здесь, в этих местах, как под Москвой в прошлом году. Да еще и местность уж больно открытая.

Придумал я вот что. На третий день я заметил, как многие из фашистов добираются до села на перекладных. То есть в одиночку. Реже группами по три-четыре человека. Захватив одного такого, выяснил, что это раненые из госпиталей так следуют для продолжения службы. У немчуры почти как у нас в армии, выдали предписание в госпитале, топай к месту службы. С одной лишь разницей. У немцев солдат или офицер обязан явиться в свою часть. Вот это и было самым рискованным в моем деле. Ведь фактически донора должны знать в лицо, то есть меня опознают как самозванца.

Трижды обдумав, как поступить, я решительно принялся за его исполнение. Во-первых, нужно найти такого фрица, что служил где-нибудь подальше от штаба армии. Понимаю, что непросто, для этого мне нужно убрать кучу немцев, подбирая нужного. Что, впрочем, я и осуществил. Всего в небольшой рощице я закопал семерых. Тут реально повезло. После пятого я уж было думал, что весь вермахт тут придется положить. Ну, хотя бы эту группу войск, что здесь стоит. Но седьмой оказался идеальным вариантом. Возраст, правда, не мой, но я выгляжу старше благодаря войне. В остальном рост, комплекция, все подходило, опять немного подкачал нос, ну не ариец я ни разу, что поделать. Зато фриц был из пехотной части, располагавшейся далеко на востоке, почти в самом Воронеже. Ранили его еще под Курском, кстати, в спину, жаль, что не осколочное, но и пулевое подходило. Вот же живучая тварь, прям как я.

Согласно уставу вермахта, я обязан явиться в штаб своей дивизии, чтобы получить новые документы и возможное изменение в предписании. На что я и надеялся. Ведь как, когда фрица ранили, его место кто-то занял? Вот. И я о том же. Вдруг возьмут, да и назначат куда-то в другое место. Было бы хорошо. Об этом мне также поведал донор моей новой личности. Не, мне так-то пофиг, я не собирался никуда ехать. Мне просто нужно обоснование для нахождения в нужном селе. Тут показания пленного немца, что я допросил тогда еще с ребятами, не подтвердились. В селе был действительно штаб, но штаб одной из дивизий второй армии. Эх, почему я не Терминатор, а?

– Что с вами, обер-лейтенант? Почему в таком виде? – гауптман, к которому меня направили на первом же КПП, строгим голосом сразу дал понять, что просто не будет. Этакий мелкий засранец в чистой форме вермахта сидит и корчит из себя большое начальство.

– Виноват, герр гауптман! По пути сюда подверглись нападению бандитов, пришлось серьезно постараться, чтобы выкрутиться и сейчас иметь честь предстать перед вами.

– Да уж, эти красные бандиты совсем обнаглели, – живо поддержал мою сказку гауптман. – Где это произошло, далеко?

– Нет, километров пять на запад, там между двух деревень дорога проходит через лес, вот там и напали. Кинули гранату перед мотоциклом.

– Как же вы добрались? – даже немного удивился офицер.

– О, это чистая случайность, герр гауптман. Из госпиталя я напросился к двум жандармам. – Гауптман поморщился, у них в армии тоже не очень любят полицию. – Да-да, – кивнул я. – На удивление, солдаты не отказали, все же добираться было далековато. Любезно предоставили мне люльку, сами сели верхом. Когда прилетела граната, водитель сразу погиб, – уж я-то знаю, сам и кидал эту гранату, – второго солдата немного зацепило, он начал отстреливаться, когда из кустов ударили первые выстрелы из винтовок. Я сумел выбраться из коляски и взялся за пулемет…

– Да вы герой, обер-лейтенант! – чуть ехидно произнес офицер.

– Что вы, герр гауптман, это было единственным способом остаться в живых. Так или иначе, но мы со вторым жандармом смогли если и не убить всех нападавших, то хотя бы разогнать. Камрад оказался ранен всерьез, помимо осколочного ранения словил еще две пули, как он мог продолжать бой, даже не представляю себе. Я погрузил его в мотоцикл, тот оказался на ходу, только колесо переднее было пробито, и привез сюда. До госпиталя было далеко, жандарм, к сожалению, не вынес и этой дороги. Вот уж кто сражался как герой!

– Это действительно так! – согласился гауптман. – Но я вижу, вам тоже досталось? – Ну а как же, я себе, можно сказать, в голову выстрелил, надо же легенду поддержать. Прислонил ствол пистолета к голове, наклонил так, чтобы пуля прошла вскользь и только содрала кожу. Боялся, конечно, вдруг чего, но зато у меня теперь рана так рана, вся голова замотана. Выстрелил я удачно, ранка была такой, как я и хотел, но контузило меня неслабо. Удар вышел даже и при таком ранении, я и сознание терял на несколько минут. Форму для правдоподобности портить не пришлось, тот офицер, под чьей личиной я сейчас находился, словил шальной осколок в плечо, ничего серьезного, тоже только кожу да форму попортил. Я дополнительно кончиком ножа продрал царапину на своем плече, теперь все совпадает.

– Есть немного. Если позволите, я обращусь в санчасть, чтобы сменить повязку. Рана, я думаю, пустяковая, хотя…

– Вот же! У нас нехватка командиров рот и батальонов, прислали одного, так он даже доехать не смог нормально! – Я думал, гауптман на меня так разошелся, но: – Чертовы бандиты! Ну что им неймётся? Уж ясно всем, мы выигрываем войну, чего они сопротивляются, ведь все это бессмысленно! Напрасно кладут свои жизни, ничего не сделав взамен стоящего!

– Они убили двух солдат, это уже много, герр гауптман, – заметил я.

– Да, конечно, вы правы, лейтенант. Так, сейчас же направляйтесь в санчасть. Пусть вас осмотрят, после отправитесь в штаб своей дивизии и получите документы и предписание. Да-да, штаб вашей дивизии находится здесь рядом, а вы не знали? – Черт, ранен фриц был два месяца назад, откуда он мог знать это? А этот гад прочитал мои бумаги и узнал, откуда я.