Текст книги "Моя война: Выжить вопреки. Испытания. Чужой"

– Ясно. Пока иди, попробуем что-то разузнать…

– Гражданин следователь, а что плохого в том, что мы вышли из окружения? Ведь мы же к своим шли…

– Пока, сержант, – было видно, что следаку самому не нравится этот разговор, – неизвестно, кто для вас СВОИ. – Произнеся это, следователь явно озвучил то, чему учили, а не свое мнение.

– Вот тебе бабушка, и Юрьев день! – подытожил я.

В камере я провел следующие три дня. Извелся весь, без остатка. Уж лучше бы шлепнули, чем так мурыжить. Разговорился с блатными, было тут трое таких. Вообще-то они тоже были бывшими военнослужащими, да только попались на воровстве и разбое. Рассказали, что, оказывается, здесь хорошие следаки и просто так не стреляют. Это чуть успокоило, но не до конца. На четвертые сутки обо мне все же решили вспомнить.

– Ну что, Морозов, подтвердились твои данные, нашли того врача, что тебе справку выписал. Повезло! – с порога огорошил меня следак.

– Я рад, – просто заметил я. Да ладно, правда, что ли, доктора искали? Как и смогли-то так быстро…

– Да ладно тебе, не злись. Знаешь, сколько отребья приходится на чистую воду выводить? Не пытайся представить, гораздо больше. Пока, к сожалению, никаких данных о комиссаре Рыкове у нас нет, так что пока идешь в запасной полк, он тут рядом находится, километрах в двадцати. На базе разбитого, но вышедшего из окружения полка, сохранившего свое знамя, будет собран новый состав. Я к чему о Рыкове… Пока я не могу подтвердить твое звание. Образования подходящего у тебя нет, срочную службу ты окончил простым красноармейцем, так что звание сержанта тебе пока вернуть не смогут. Я все же надеюсь, что останется хоть кто-нибудь из вашего партизанского отряда, чтобы могли подтвердить твои данные.

– А что, ребят не хватит?

– Да с ними самими не все гладко. А о тебе, – пояснил следователь, – я ведь имею в виду то, что кто-нибудь мог прихватить документы штаба вашего отряда, а в них, если ты правду говоришь, должно быть указано, кому и когда присваивалось какое-либо звание.

– О, кто ж потащит какие-то бумаги, когда в него стреляют из танков и вдалбливают в землю авиацией! – брякнул я, но спохватившись, заявил: – Готов воевать простым бойцом, да мне и не привыкать. Я сержантом-то пробыл всего несколько дней. А до этого в группе разведчиков меня и так за старшего принимали и слушались.

– Тем более. Если ты такой хороший боец, как про тебя рассказал военврач, который тебе справку выдавал, то думаю, легко опять заслужишь свои треугольники.

Вот блин, видимо, и правда доктора нашли.

– Гражданин следователь…

– Товарищ!

– Что? – не понял я.

– Я говорю, товарищ следователь, а не гражданин, – пояснил следак.

– Виноват, товарищ следователь. Как все-таки с моими ребятами?

– Ну, пограничников отправили дальше, ими будет заниматься свое ведомство. А Бортник и Мельников пока еще задержаны. Сам понимать должен, у них-то таких справок, как у тебя, нет. Но вроде как не похоже, что они предатели и трусы, особенно один, который на вид уж больно здоров!

– Товарищ следователь, я ручаюсь за них, это же отличные бойцы, готовые разведчики. Да хоть бы и обычные стрелки. На фронте от них только польза будет, кому нужна их смерть? Только фрицам.

– Не зарывайся. Чего-то ты уж больно говорливый да жалостливый?

– Так они для меня верными товарищами стали, мы многое пережили вместе. Как же быть-то? Неужели нет никакой возможности их оправдать?

– Ты, судя по документам из личного дела, кандидат в члены партии?

– Да, подавал документы, – ответил я. Я знал об этом факте из своей жизни. Но знал и то, за что меня до сих пор не приняли. В Ярославле, где я и появился, заменив прежнего владельца этого тела, у меня были проблемы с представителем партии, руководителем местной ячейки. Вот именно тот козел и приостановил решение вопроса по мне. Говоря по-простому, я назвал того члена партии старым козлом, вот он и обиделся. Сделать мне что-то плохое он просто не успел, война началась, а мог и хотел.

– Напишешь бумагу, где, как кандидат в члены партии, поручишься за этих бойцов. Но учти сразу. Если только они хоть в чем-нибудь провинятся, малейший и незначительный проступок… – Я даже насторожился. – Им, может, и будет тюрьма, а вот тебе…

– Что, вышка? – грустно спросил я.

– Партия будет решать, что с тобой делать. Сейчас иди, свободен. Боец возле двери извещен, он тебя проводит и передаст документы. Доедешь до нужного места, там с тобой определятся.

– Отлично, товарищ следователь, – я, расстроенный потерей друзей, а ребята действительно стали мне друзьями, вышел в коридор. Там меня увлек за собой один из конвойных. Отвели на какой-то склад. Это была небольшая комната, забитая армейским имуществом.

– Красноармеец Морозов, – я назвался, когда служащий на складе боец спросил мои данные.

– Нет у меня таких, – спустя пару минут изучения журнала ответил охранник.

– А попробуйте посмотреть на имя сержанта Морозова. – Ага, а как я докажу, что это я и есть?

– Есть такая опись. А как вы подтвердите ваши данные?

– Вот мои документы. – Следак отдал их мне, но только в красноармейской книжке нет фотографии, поэтому эти «бумажки», по идее, может предъявить за меня кто угодно. Хоть документы мне и вернули, но звание сержанта в них подчеркнуто и стоит знак вопроса.

– Чего-то я не понимаю, – еще больше начал сомневаться кладовщик.

– Звание дали недавно, оно не фигурирует широко в документах, – пояснил я, рассказывая, как так получилось. В действительности вышло так, что сдавал вещи я еще сержантом, а сейчас красноармеец.

– Ладно, но сразу говорю, забудь о пистолетах и ножах. Гранаты также ушли отправляемым на фронт бойцам. Не положено обычному красноармейцу иметь такое оружие.

– Я понял, а где моя винтовка? У меня с оптикой была! – кивнул я на обычную «убитую» в хлам «мосинку».

– Какая винтовка? – сделал такое наигранное лицо завхоз, что в него хотелось плюнуть. – Сказано винтовка, вот и получи!

– Ясно, обокрали… – проговорил я и, сгребая свои вещи, удалился со склада под недовольные вопли завхоза. Кстати, винтовку пока оставили у завхоза, нечего с ней болтаться. Так и сказали.

Как-то все выходило уж очень невесело. Вернут ли в строй парней, вместе ли нас оставят, одни вопросы. О звании я не думал, пофиг стало. Конечно, было приятно, когда Рыков мне его присвоил, но не в звании дело. Главное, это, конечно, то, что меня вообще отпустили.

На сборном пункте царил хаос. Кто-то все время приезжает, кто-то уезжает, командиры и представители партии снуют туда-сюда, выбирая себе лучших людей, покупатели, б… Лавируя между начальниками, еле пробился к лейтенанту, который вел регистрацию вновь прибывших. Получил назначение в войсковую часть 06708, стрелком. То есть тот, от кого зависела дальнейшая моя жизнь, даже не взглянул на записи в документах, которые я привез с собой. А там, кстати, стояла красивая надпись – разведчик-снайпер.

Часть была тут же, на территории сборного пункта. Это был очередной, тысяча, хрен запомнишь какой, стрелковый полк, меня сразу отправили во второй батальон, указав, где он находится. Сколько с начала войны было уже этих полков, батальонов и рот, я как-то со счета сбился. Добравшись и туда, был шокирован. Во-первых, в батальоне было человек шестьдесят, а во-вторых, они были стариками. Нет, не старослужащими бойцами, а именно стариками. Мужики, самому молодому на вид лет сорок, смотрели на меня равнодушно и без интереса. Узнав у них, где тут можно разместиться, нарвался на грубость. Тут было что-то вроде огромного сарая, в нем и располагался будущий батальон.

– Да кому какое дело, где тебе сидеть, отвали и не суетись тут, – рявкнул один такой дедок.

– Не груби, папаша, я тебе на любимую мозоль не наступал! – буркнул я в ответ.

– Ты чего, щенок, оборзел? – взревел тот и вскочил.

– Отдыхай, папаша, стариков и детей не бью, – ответил я, усаживаясь на землю, подложив шинель под задницу. Тепло было, на удивление, вот и снял. Мужик уже хотел было рвануть ко мне, но его остановили его же друзья.

– Микола, сядь, чего привязался к мальцу? – О, этот дядька с умом дружит.

– А чего он, – кивнул дерзкий на меня, – сопли еще жует, а нарывается? – Мужичок то ли с головушкой не дружит, то ли просто не хочет идти на фронт. Его призвали, а он теперь зол на весь белый свет. Чего, думаете, таких не было? Я вас умоляю, да встречались уже не раз за эти месяцы.

– Сопли я обычно кулаком по вражеской морде размазываю! – бросил я. Ей-богу, уважаю возраст, но ненавижу наглецов.

– Ты откуда, парень? – спросил еще один мужичок. Этот на вид был приличным человеком. Хорошо одет и чисто выбрит. Да, не сказал, тут по большей части все в гражданку одеты. Видимо, только призвались.

– Из окружения вышли недавно. Сейчас с фильтра сюда направили. Сказали, что здесь будут формировать новую часть для отправки на фронт.

– А зачем тебе на фронт, ты там уже был, зачем сбежал?! – вновь подал голос тот первый, недовольный.

– Дядя, – я бросил сидор возле ноги и распрямился, – уймись, ей-богу! Ты хоть вообще представляешь, что такое ФРОНТ? Меня сейчас сдерживает только твой возраст, да еще то, что из-за тебя, идиота, меня расстреляют. Потому как будешь дальше выступать не по делу, я тебе голову откручу, ясно? – тот все-таки был неполным дураком, как я подумал. Молча отвернулся и ушел в дальний угол.

– Чего, сынок, хреново на фронте? – спросил вновь хорошо одетый мужчина.

– Хорошего мало, – вздохнув, кивнул я и протянул руку, – Андрей.

– Ростислав Павлович, – пожал мне руку мужчина.

– Давно вас здесь держат?

– Кто-то уже неделю, я всего второй день.

– Блин, а чем вы питаетесь-то неделю? – удивился я.

– С кормежкой тут беда, это точно! – выдохнул еще один мужичок-с-ноготок, сидевший под стеной.

– Понятно, – покачал я головой и решил тоже присесть.

– На фильтре-то как, били? – вновь обратился Ростислав Павлович.

– Да нет, – честно признался я, – следователь так и вовсе нормальный человек. Да и не было бы здесь меня, если бы там хреново было.

– Да разное говорят, вот и спросил. Михалыча вон так отоварили, что теперь на всех огрызается! – Вот и прояснилась ситуация. Оказывается, этот грубиян, что докопался до меня, тоже был с фронта, но сюда попал уже после того, как побывал в плену. Ясно теперь, почему такой злой.

– Слышь, дядя, – решил я все же поговорить с ним. – Михалыч, кажется? – Тот нехотя обернулся. Я подошел к нему и протянул руку. Тот стоял неподвижно, но я ждал. – Забудем, оба погорячились?

– Ты ж мне только что голову отбить хотел? – выдавил из себя злой Михалыч, но уже как-то мягче.

– Извини, переборщил. На допросах держался, в камере держался, а тут сорвался. Меня Андреем зовут, Морозовым.

– Николай Михайлович я, – бывший злой мужик протянул руку и крепко стиснул мою.

– Вот и правильно! – заключил Ростислав Павлович. – Не хватало еще между собой тут собачиться, немцам на радость!

– Точно, – подхватили все разом. Поднялся небольшой шум, и все начали знакомиться со мной. Расспросили, где воевал, что видел, где немцы, много ли у нас гибнет, обо всем помаленьку. Всем было очень интересно слушать о наших похождениях. Кивали, переживали, было даже приятно. Чувствовал себя этаким Пушкиным, с поправкой на время. Остаток дня прошел незаметно, но хотелось ЕСТЬ!

На поиски еды отправился я. Никто не просил и не заставлял, сам пошел. Найдя кухню, был удивлен ответом служащего:

– Ничего у нас нет, вон, сухарей хочешь? Можешь взять мешочек, – повар указал на один из десятка небольших мешков, что стояли возле стены кухни. Размером тот был с дамскую сумочку. Не ту, что кошелек только и вмещает, а нормальную женскую сумку, куда, если нужно, и зонтик войдет, и буханка хлеба.

– Вообще, что-нибудь известно о питании?

– Едят у нас только перед отправкой на фронт, – начал разговор повар, чуть усмехнувшись, – за пару дней до отправки к месту службы начинают нормально кормить. А так в основном остатки, обрезки и прочие крошки.

– Хреново, – кивнул я своим мыслям, – может, подскажешь, любезный, где все же еды раздобыть. Я после выхода из тылов противника несколько дней уже нормально не ел.

– С другой стороны города, – о, как они этот захудалый городишко называют, – есть рынок. Там хоть и дорого, но договориться можно. Если деньги есть, конечно.

– Этого дерьма хватает, правда, не знаю цен сегодняшних…

– Да уж, цены! – вставил еще один мужик.

Деньги у меня и правда были, после освобождения из камеры вернули все. Правда, вот были у меня немецкие часы, те да, зажали. Сказали, что в мародерстве обвинят, если не сдам.

На рынок мы пошли вдвоем с Ростиславом Павловичем. Тот уже бывал там, поэтому легко взялся меня проводить. А возле самого развала я встретил Ивана с Егором. Как же я обрадовался-то!

– Слава богу, вас отпустили! – воскликнул я.

– Да уж, погранцам спасибо, – неожиданно для меня сказал Егор. Видя мое удивление, пояснил: – Их как-то уж очень быстро «отфильтровали». Они же НКВД. Один, тот, что старшим был, уехал в Москву, ребята сказали, учиться. Остальные были устроены прямо тут, да они уже сами работают следователями, представь!

– Представляю, значит, они вам и помогли?

– Да, замолвили словечко, за тебя не знаю, врать не буду. – Я ничего не стал говорить ребятам о том, что сам за них поручился. Отпустили и ладно, главное, все на свободе.

Пошел дождь, небо и до этого было свинцовым, а тут разродилось. Мелкий, противный осенний дождь, казалось, зарядил на неделю. Под ногами тут же становилось скользко и липко от намокшей грязи, которая была повсюду. С парнями мы простояли недолго, им нужно было явиться в свое подразделение. Жаль, но оно было не тем, куда попал я. Я очень переживал, привык к ним, да и парням было не по себе.

На рынке с Ростиславом Павловичем мы нашли все, что хотели. Цены и правда кусались, моих накоплений хватило не намного, но все же сегодня, да и думаю, завтра до обеда буду сытым. По возвращению в батальон был удивлен тем, что все едят каждый свое. Тут еще не было общего котла, кто что достал, тот это и ест. Все было непривычно и как-то противно, что ли. На фронте я привык уже, что все вокруг колхозное, все вокруг мое, а тут…

На базаре мне удалось купить гречки, аж полмешка, а сложившись с Ростиславом, еще и тушенки. Десять банок маловато, конечно, но и то хлеб. Да, хлеба также купили. Тот самый Михалыч, с которым я вначале повздорил, умудрился найти огромный котелок, даже котел, он реально был большим. Соорудив козлы, развели костер и подвесили котел с водой. Через два часа все уже были сытыми и довольными. Я не стал жлобиться и запрещать подходить тем бойцам, которые не делились едой. Так что досталось всем, правда, понемногу. Как хотел, на утро оставить не удалось. Осталось только хлеба чуток, так как его было мало, то его мы разделили только с Ростиславом Павловичем. Покупали-то вскладчину, поэтому я не стал раздавать его.

С утра вновь встретились с Ваней Бортником и Егором Мельниковым. Нашли они меня с хорошими вестями. Не успели мы толком поздороваться, как появился еще один человек. Им оказался один из парней пограничников, что еще совсем недавно были в моем распоряжении.

– Андрей, привет! – поприветствовал тот меня.

– И тебе не хворать, Сань, как сам?

– Хорошо. Вот, забежал по случаю.

– Ясно, – кивнул я. – Извини, даже чаем не угощу…

– Если не откажешь, я сам угощу, да и… – бывший пограничник обвел глазами округу, – разговор есть, отойдем?

– Ну, пошли, коли надо, – вновь кивнул я.

– Тут, дело такое, – начал он, когда мы оказались на улице и одни. – Ребята в соседнем батальоне устроились, а тебя каким-то образом к обозникам приписали. Я тут переговорил с кем нужно. Короче, – махнул рукой Саша, – собирай вещички, да и топай с парнями. У них батальон почти укомплектован. День, может, два и его отправят на подготовку. Времени сейчас на весь курс нет, но пару недель, если все пойдет спокойно, вас «погоняют». А потом – фронт. – Видя, что я крепко задумался, Саша чуть смутился, наверняка решил, что я и не хочу вовсе куда-то идти, тем более на фронт. Но он ошибался.

– Хорошо, – просто ответил я.

– То есть ты согласен?

– Конечно, – утвердительно кивнул я, – во-первых, с парнями, а во-вторых, – я чуть задумался, – на фронт мне нужно, засиделся я тут.

Мы вместе поржали. Умереть я не торопился, но и, правда, лучше уж фронт, чем такой тыл. Ни жратвы, ни занятий.

Узнав, что меня переводят, Ростислав Павлович попросился с нами. На это Саша пограничник пообещал разузнать. Скорее всего, не разрешат, Палыч уже немолод, а на передовой возраст бойца имеет ощутимый вес. Вон, пока по тылам бродили, те мужики, что были старше тридцати лет, реально уставали. Всем было тяжело, но они сдавали всерьез. Все-таки не зря мудрые люди говорили: «Война – дело молодых».

Новый батальон располагался в таком же бараке, только народу было в три раза больше. Тут также не было ни оружия, ни толковой кормежки. Но все же, видя горящие глаза молодых парней вокруг, на душе было веселее. Ничего не имею против людей старшего возраста, но не подходят они для такой войны. Увы. Тут нужна выносливость, сила. Кто-то скажет, что он любому молодому фору может дать. Не спорю, люди всякие есть, да только это все больше исключения, лишь подтверждающие правило.

Ростислава все же не перевели. Да я и не ожидал этого. Говорю же, никто не поставит сорокалетнего мужика вместе с молодняком. Это там, на передовой, все перемешивается, но когда укомплектовывают подразделение, все же стремятся подбирать более или менее равных людей.

В новом батальоне я был на тех же правах, что и в прошлом. Обычный стрелок, каких тут было много. Винтовку мне никто так и не вернул, как и остальное имущество, зато гоняли бегом вокруг района, в котором был сам барак.

«Хоть это, – думал я, бегая вместе со всеми. – Всяко лучше, чем просто жопы отсиживать, зарабатывая геморрой». Или, есть еще одно занятие, что выводит из себя. Марширование. Вот, блин, кому… Кому это пришло в голову, а? В тупую, жирную голову? Прислали какого-то напыщенного индюка с комиссарскими нашивками, он и рад стараться. Носок тяни, спина прямая… Бля, тебя, «петуха», на передовую, в ячейку засунуть да посмотреть, как ты в ней маршировать станешь! У, дармоеды, из-за таких и теряем каждый день свою землю. Может, в мирное время эта шагистика и нужна, понимаю, бойца всегда нужно чем-то занимать, иначе солдаты распоясаются. Но, блин, война же идет, совсем сдурели от сладкой жизни.

Бегалось, на удивление, легко, несмотря на постоянный, непрекращающийся дождь. Оружия нет, боеприпасов тоже нет, только что шинельку таскать нужно, а та была тяжелой, мокрой от дождя. Ну, еще и сапоги вновь прохудились. Скорее бы фронт, там можно на трофеи надеяться. Вон как в самом начале я да и многие другие бойцы выкидывали нафиг обмотки, надевая немецкие сапоги. Да, командиры косо смотрят, но понимают. Все же там фронт, а на фронте без обувки много ли навоюешь?

Через два дня нас погнали отсюда в соседний городок, там мы должны принять причитающееся нам имущество, для оснащения батальона. По прибытию оставили в этом самом городке, так как фронт вновь рухнул и возвращаться уже некуда. Вечная беда нашей страны. Кто виноват и что делать? Опять вокруг беготня и суета, бойцы вообще ничего не понимают, на все вопросы командиры отмахиваются.

– Ну, что, Андрюх, похоже, мы снова скоро в колечке будем? – спросил меня Иван.

– Так и будет, – кивнул я, – ежели ума у командиров не прибавится. Надо отходить срочно и выстраивать оборону, а мы что делаем? Собираем несколько сотен бойцов – и вперед, дыры затыкать. Тьфу ты, даже и говорить не хочется.

– Хорошо хоть не слышит никто, – заметил в свою очередь Егор.

– Слушай, Мельник, я так думаю, что тут скоро вообще всем пофиг будет, я о старших командирах говорю. Свою бы жопу унести!

– Андрюх, давай не будем, а? Я опять на допросы не хочу…

– Извините, братцы, накопилось. Чего там старшина орет, не слышу ни фига?

А конце улицы, возле одного из домов действительно появился старшина нашей роты и призывно так махал нам руками.

– А черт его знает, пойдем, подойдем поближе. – Мы направились к непосредственному командиру, на ходу думая каждый о своем.

– Я велел строиться, где вы бродите? – кричал старшина мне в лицо, обращаясь сразу ко всем. Меня тут вдруг командиром отделения назначили, что слегка удивило. – Выдвигаемся на север, там укрепления строятся уже две недели, вот там фашиста и встретим!

Слов нет, одни эмоции. Ну, пошли, коли пошли. Ага, без оружия и патронов. Без еды и воды. Ну, нам, наверное, не привыкать уже. Твою дивизию, а в будущем все больше говорили, что Сталин, мол, сам хотел напасть на Гитлера, идиоты! Чем нападать?? У нас бойцы скоро с голоду сдохнут, даже убивать не надо. Правильно, зачем нас оснащать, оружие, продовольствие, все равно или в плен попадем или сдохнем. Но я был не совсем прав, конечно. Сказывалось то, что своя шкура, как говорится, ближе. Конечно, в том, что на врага кидают новые и новые подразделения, не лишены смысла. Где на пять минут, где на час, но каждый боец, сражаясь с врагом, дает возможность командованию накапливать силы. Но это знаю я. Вообще, ума не приложу, как простые бойцы идут на смерть? Повторюсь, это я знаю, что смерть каждого бойца это помощь стране, но ведь больше-то сейчас никто об этом не знает. Хотел бы я взять и рассказать людям, когда кончится война, сколько еще мучиться, но…

До укрепрайона добирались долго, почти четыре часа. Это оказались рвы и редкие бревенчатые доты, с пулеметами внутри. Интересно, а тот, кто их строить тут приказал, в курсе, что у фрицев вообще-то танки есть? Хрен ли им наши пулеметы, когда они на технике? Издали раздолбают и баста. Конечно, пехоту-то мы причешем, но для этого она сюда подойти должна будет. А если фрицы будут так близко, неужели какие-то сараи им станут помехой?

Как только прибыли, нас сразу вооружили. Оружие называлось – БСЛ-110. Вот где моща-то! Сказать, что бойцы вокруг приуныли, не сказать вообще ничего. Самое смешное, что даже лопаты нам дали некомплектные, черенков-то нет. Рубите, говорят, сами. А где? Вокруг чистое поле, ни одного дерева на пару километров вокруг, а может и больше. Так что это я посмеялся, когда обозвал БСЛ индексом сто десять. На самом деле «калибр» предстояло сделать самим.

– Чего делать-то, товарищ старшина? – я, на правах командира отделения, задал вопрос старшине.

– Чего, отупели совсем? Не видишь, люди работают? Впрягайтесь! – Как-то это все напоминало другую армию. Почти той же страны, но другую…

– Не кричите, товарищ старшина, где нам черенки-то взять? – мне казалось, что я в своем праве и задаю, в общем-то, весьма своевременный вопрос. Я ошибался, мы же в армии.

– Ты чего такой умный-то? – еще один почитатель моего ума. – Ну-ка, схватил свой лоток и вперед, искать дерево!

– Так далеко это, уйду, так еще и дезертиром посчитают! – серьезно ответил я.

– Не рассуждай, а действуй! Да, и мне заодно черенок сруби!

Твою мать, да что же мне так «прет-то»?

Не стали даже спрашивать, можно ли отлучиться всем вместе, а просто ушли с ребятами. Все же оказалось, немного переборщили мы, по поводу ума старшины. Всего в километре от укреплений находилась роща. Я ее не видел от того, что была она в низине, и с позиций казалось, что вокруг одно лишь поле. Рощица была маленькая и жиденькая, но в ней сейчас столько народа было, что и деревьев было не видать. Выбирали с парнями молодые березки, подбирая по толщине. Срубив с десяток стволов, стали тупыми лотками, читай штыками, доводить до ума будущие черенки.

– Товарищ старшина, красноармеец Морозов приказ выполнил, – отчеканил я, найдя старшину возле кухни. Тот аж поперхнулся, а я, сменив гнев на милость, продолжал: – Вот ваш черенок, товарищ старшина, да заодно срубили несколько запасных.

– Молодец? Хвалю за службу, – обрадованно воскликнул старшина и тут же уселся насаживать лопату на кол. Ладно хоть меня не заставил.

А через час мы вовсю копали землю, кидая ее снизу вверх и прихлопывая на бруствере. Удивило одно, ячеек как таковых почти не было. Копали окопы, устраивали блиндажи, только я не понял, из чего они накаты делать будут. В той «черенковой» роще материала нет точно, я бы видел.

К вечеру мои сомнения рассеялись, эти ухарцы, я имею в виду устроителей всего этого непотребства, запихали в эти недодоты гаубицы. На протяжении нашей траншеи их было аж три штуки. Причем возможности стрелять прямой наводкой у пушкарей не было. Значит, сыпанут несколько снарядов, когда враг будет далеко, и всё. Конечно, по сравнению с тем, что видел раньше, даже это было хорошо, все-таки пушки, сила, но как-то злоба продолжала накапливаться.

Вышло все еще хуже, чем я сам предполагал. Немцы вообще не появились перед нами. Зачем? Они тупо обошли нас, хоть и не с тыла, но с фланга тоже хорошо. Для них хорошо. А нам пришел звиздец. Надо отдать должное пушкарям, они все же смогли сделать пару залпов, перед тем как нас накрыли. Немцы, пустив вперед десяток танков, прощупали подступы и вызвали авиацию. Сколько по времени, не знаю, как-то не засекал, но думаю, что минут двадцать те точно кружили. «Лаптежники» завывали своими противными ревунами, заходили вдоль траншеи и поливали свинцом. Бомбы они сбросили сразу, на орудия, конечно, а дальше просто долбили из пушек и пулеметов. Вначале еще пытался осматриваться, даже приметил, что у нас, оказывается, зенитки есть. Три или четыре установки «максимов» пытались сопротивляться, но их давили жестко.

Когда осознал, что рев самолетов прекратился, понял, что застрял. Меня реально засыпало по самую шею. Рядом ворчал и пытался вылезти Иван. Как самый сильный из нашей тройки, он вытащил себя, а затем и нас с Егором. Речи о занятии позиций уже не шло, ни батальона, ни полка, в котором мы и находились, в помине не было. Кругом трупы, перевернутая земля, искореженные орудия – и стоны, крики, рев. Бляха, как же опять грустно и страшно! Меня вновь рвало, как и многих других. Кругом просто месиво из человеческих тел и грязи. Все смешалось, кони, люди… Лермонтов словно сам был на Бородинском поле, когда писал такие строки. Вот и мне сейчас кажется, что на всем поле, что раскинулось вокруг, нет живого места.

Ваня Бортник спас нам жизни. Позже оказалось, он был ранен, осколок вражеской бомбы застрял в мышцах правой ноги. Но парень смог вынести на себе двенадцать бойцов, прежде чем на наших бывших позициях появились немцы. Они даже не стреляли, просто шли вдоль перепаханной траншеи и смотрели по сторонам. Мы в это время были метрах в двухстах от бывших укреплений. Ваня нашел овражек и стащил нас туда. Прятаться было совершенно негде, поэтому мы даже и не рассчитывали, что останемся в живых.

Нас нашли под самый вечер. Черт бы побрал этих фрицев. Ну, ведь прошли днем, на фига на ночь глядя два ушлепка полезли вновь на поле боя? Ума не приложу. Наверное, мародеры. Ну и мы хороши. Нет бы спеленать их по-тихому, так нет же, у одного из бойцов, кого вытащил Иван, была винтовка. Вот тот и выстрелил сдуру. Ладно хоть попал. Второго пришлось валить уже догоняя. К тому времени я немного оклемался и был в норме. После выстрела в одного фашиста его напарник вдруг рванул бегом. Как оказалось, я был самым шустрым из всех, поэтому и рванул вслед за убегающим врагом. Между нами было метров двадцать, я понимал, что не догоню его, быстрее он к своим добежит, поэтому выхватил нож, что подобрал ранее, и с силой запустил в его сторону. И ведь надо же, попал! Только чуток не так, как надо было, но тут о таком приходилось лишь мечтать. Рукоять штык-ножа ударила фрица куда-то в спину, и тот машинально притормозил, да еще и обернулся. Может, подумал, что его догнали и ударили рукой? Так или иначе, но я все это время продолжал бежать. Когда наши с немцем глаза встретились, я был уже в двух метрах. Оттолкнувшись правой ногой и подлетев, я со всей дури, всем своим весом налетел на фрица. Тот даже мяукнуть не успел, не то что гавкнуть. Хватать за горло, как в кино, и пытаться задушить врага я не стал. Оказавшись сверху, принялся дубасить того по роже кулаками. Сколько было сил, столько и вкладывал в удары. Когда меня оттащили, это я осознал только когда понял, что руки больше ни в кого не упираются, остановился. Чуть позже пришел слух, и я разобрал:

– Да успокойся ты, фрицы рядом!

Я, приняв совет, застыл.

Чего? – На меня смотрели оба моих друга, открытые рты говорили об их удивлении.

– Где фрицы?

– Метров в трехстах танк стоит, там часовой вроде. Хорошо, что ты не дал немцу заорать сразу. Потом-то он уже и не мог, – пробормотал Егор.

– Чего было-то? – вытирая лицо руками, спросил я. Мне было как-то неприятно, что-то липкое текло по лицу и рукам, стекая по шее под одежду.

– Первый раз видел, как человек озверел! – выдохнул Иван. Это мне не послышалось, это он меня так обозвал? Это ведь именно он у нас был гроза фрицев в рукопашной, почему же он удивлен?

– Ты чего, Вань?

– Ты бы видел себя, – поморщился мой друг.

– Блин, мужики, да чего за хрень-то? – вспылил я.

– Тихо, брат, тихо! – зажал мне рот своей рукой Бортник. – Уходим, уже темнеет, может, получится? Фрицы вроде не обратили внимания на одиночный выстрел.

– Давайте, – кинул я и хотел было уже ползти, как почувствовал боль в руках. Взглянув, пристально на этот раз на свои ладони, я повернул их вниз и увидел тыльную сторону. Мать моя женщина! Я даже сквозь кровь на них вижу, что костяшки пальцев сбиты в кровь.

– Ты фрицу лицо внутрь вогнал, – тихо сказал Ваня, – никогда бы не подумал, что такое вообще возможно. Там же кости, это ж череп! Как? Вот что ярость делает.

А я, наконец, начал вспоминать, что произошло. Я сидел на немце и просто месил того кулаками по лицу. Нет, я не маньяк или садист. Сказать правду? Да испугался я. Испугался! Каждую секунду казалось, что фриц сейчас меня скинет и убьет или заорет дружкам. Вот я и боялся остановиться. От этого же страха я и выпал из реальности. Надо же, оказывается, какая на меня иногда накатывает злоба…

Временно я оказался не боеспособен. Руки были всерьез повреждены. Не знаю, сломано ли что-то из костей, но сжать ладони в кулаки я не могу. Костяшки были сбиты, но хоть опухоли не было, думаю, зарастет со временем. Когда мы ночью добрались до леса и развели костер, я щедро вылил на руки целую флягу спирта. Это парни трофеи прихватили, перед побегом. Решили тогда, что лучше будет, если во время побега поймают, чем сидеть возле самого расположения немцев и охать.

Спирт обжигал руки не хуже огня, мне даже у костра сидеть не пришлось. Нас осталось всего двенадцать человек, что будем делать, вообще думать не хочется.