Текст книги "Звезда и шар"

Возле памятника основателю города генералу Ермолову к Саше подошли трое. Двое явно чеченцы, один светловолосый.

– Земеля, – начал блондин…

Памятник показал ему вчера сосед по номеру, следователь прокуратуры Верховного Совета СССР Илгамжик Тусэу.

– Видишь памятник, – спросил Тусэу, хитро прищурившись.

– Нет, – сказал Саша.

– А между прочим, мы стоим сейчас от него в девяти метрах, давай теперь перейдем улицу и посмотрим с той стороны, – добавил Илгамжик. – Теперь видишь?

За кирпичной стеной, возле которой они стояли раньше, за тремя рядами колючей проволоки виднелся бронзовый бюст в эполетах.

– С момента основания форта Грозный памятник уничтожали двадцать семь раз, – сказал Тусэу, и глаза его совсем исчезли в прорезях век. – До сих пор гранаты кидают. Сделать с ними ничего нельзя, раз в пять лет наша следственная комиссия приезжает и сажает всю верхушку. За пять лет всё возвращается на круги своя, и мы приезжаем снова.

… – Земеля, – сказал блондин, – ты ведь родом отсюда, верно?

– Не совсем, – ответил Саша, прикидывая трассу забега. Брюнеты уже обошли с тыла.

– Ну да, я же говорю, отсюда, – продолжал блондин, – с Земли, поделись с земляками десятью рублями.

«Разминка», – подумал Саша, передавая деньги, и спросил:

– Гранаты у вас есть?

Жители планеты Земля переглянулись, после чего с достоинством удалились. Интересно, какова иммиграционная политика на Луне?

Начальник отделения боготворил Константина Семёновича. Он всегда поражался его способности в любой ситуации мгновенно находить единственно правильное решение.

– Послать автобусы по горным селениям, – кратко, по-военному отдавал распоряжения Волопас, – снять такелажников с перфорационной, подвезти противогазы, первая группа вперёд немедленно. Как только позволит температура. Расход фреона поднять до предела.

Козлы не были экстраординарным явлением. На территории подразделения там и тут валялись их окаменелые туши, а в яру за вонючим ручьём расстилалось под испепеляющим горным солнцем целое кладбище. И процедура борьбы с ними была отработана до рутинности. Подгоняли кран, снимали верхний торец с котла, тем же краном подцепляли козла, и – через несколько часов – линия входила в нормальный режим работы. Так что сам факт рождения козла был делом обыкновенным. Необыкновенным был размер и вес этого совместного советско-итальянского мастодонта.

«Кран же не потянет такую массу, – судорожно перебирал варианты начальник отделения, – мостовой кран нужен».

– Мостовой кран нужен, Константин Семёнович, – голос его сорвался на дискант.

– Ты что, не понял?! У мостового не хватит пролёта, вручную по кускам вышибать будем! – рык Волопаса тройным эхом отзвенел в переплетениях труб. – Скидай боковые фланцы!

Щитами сдающихся спартанцев отвернулись вниз двухметровые боковые люки главного реактора, обнажив полупрозрачную синеву тела козла, напоминавшую бронированное стекло правительственного лимузина ЗИЛ-117. С облегчённым шипением рванули наружу сизые струи акрилатного пара. Как горох, посыпались через перила рабочие, закрывая рукавами лица, и веером разбежались на безопасное расстояние.

Наступила тишина. Волопас оглядел присутствующих и молча снял шляпу. Так же медленно, не говоря ни слова, он натянул армейский противогаз А-7, вырвал у стоящего рядом такелажника отбойный молоток и широко шагнул вперёд по переливающейся радужными разводами мазутной жиже.

Начальник отделения вцепился ему в рукав.

– Там же синильная кислота парит, товарищ директор, синильная кислота там!

Волопас, не останавливаясь, повёл плечом, и тот отстал.

Сюрреалистическое зрелище являла собой его фигура в костюме-тройке, противогазе, строгих чёрных полуботинках и с отбойным молотком в руках, нелепо расплывшаяся в цилиндрическом кривом зеркале козла, открывшегося в проёме люка. Визгом умирающего игуанодона засвиристел полиметилметакрилат, неохотно впуская в себя жало отбойника.

Козёл был ликвидирован к празднику Победы; правительственная делегация не прибыла никогда: внимание отвлекло ухудшение дел в Афганистане.

Было невыносимо жарко. Из открытых окон автобуса со стремительной надписью «Экспресс Аэрофлота» несло раскалённой серой пылью пустыни. Сама пустыня расстилалась серым плато во все стороны до самого подножья гор. Тонкая как пудра и липкая как глина пыль была везде: снаружи на экспрессе и внутри, покрывала одежду и лица, стирая цвета, превращая всё и вся в чёрно-белое кино.

По ногам тянуло жаром. Отопление салона было включено на полную мощь.

– Автобус сэвэрного ысполнэния, – разъяснил водитель, – эсли виключить отоплэние, двыгатэль закыпит.

За полчаса езды им не попалось ни одного строения, если не считать ирреальную шайбу стеклянного павильона с надписью «Пиво», одиноко стоявшую у дороги.

– Тебе чего, больше всех надо? – спросил Ложакин. – Чего ты со своим ноу-хау полез, а?

– Мне показалось, что Константина Семёновича интересуют причины происшедшего, – ответил Саша. – Это было видно по его лицу.

– По лицу, по лицу, физиогномист нашёлся, скажи спасибо, что своё лицо целым унёс. Да-а-а, много ещё работы над тобой требуется, прежде чем в науку тебя ввести.

– Эропорт, – вдруг объявил водитель.

Они схватили свои дипломаты и выскочили наружу. Аэропорт вроде был на месте, такой же, как тот, где они приземлились неделю назад. Такой же покосившийся, серый от пыли сарай с надписью «Грозный». Но что-то было не так. Во все стороны, сколько хватало глаз, не было видно никаких самолётов, да и взлётной полосы тоже не было. Вместо этого под стеной сарая стоял остов вертолёта, а поодаль, на открытой местности, степенно пасся верблюд.

– Что-то не то, – сказал Саша.

Верблюд повернул голову и вдруг начал мочиться толстой параболической струей. Серая пыль под ним стала быстро темнеть.

– Сто-о-о-ой!!! – заорал Ложакин вслед набиравшему ход экспрессу.

– Так это жэ мэстный эропорт, – заливаясь смехом, разъяснил водитель. – Харашо, что бистро поняли, а то я б толко чэрез шэст часов вэрнулся! Ну садытес, садытес.

– Ну расскажи, расскажи, как ты один сам лично пошёл на врага, – министр встретил его крепким рукопожатием.

– Да что там, товарищ министр, люди у нас хорошие, отозвались с пониманием критической ситуации.

– Ладно, ладно, Константин Семёнович, – министр похлопал его левой рукой по правому плечу, – знаем, знаем мы вас, скромников… Теперь о деле, присядь. Ты, конечно знаешь, что генеральный директор Демьянов уходит по возрасту на покой? Министерству предстоят перемещения. Только в этот раз мы решили отказаться от обычной практики последовательной цепной передвижки кадров и назначить на место Демьянова одного из наших региональных директоров. За этим мы тебя и пригласили.

Министр сделал долгую паузу. У Волопаса вдруг начался тик в правом паху. Ситуация, кажется, начала разворачиваться фасадом к сияющим вершинам.

– Правильно, правильно догадываешься, Константин Семёнович, – продолжал министр, – после взвешивания кандидатур и тщательного отбора было решено остановить выбор на тебе.

Вихрь пронёсся в голове Волопаса: «Дача в Карелии, личная иномарка, загранкомандировки, кажется, ещё и вилла на Кавказе, дочь в ЛГУ пойдёт, и вообще – Ленинград! Никаких больше чеченцев с их кинжалами и взглядами исподлобья».

– Константин Семёнович, о чём задумался? – голос министра вдруг окрасился отеческим теплом. – Примешь ответственность?

– Приму, – выдохнул Волопас, – а задумался я, на кого подразделение оставлю.

– Похвально, похвально. Закончишь подробности с референтом, и перестань ногой дёргать, не к лицу, – министр вышел.

– Вы, надеюсь, понимаете, Константин Семёнович, – начал референт многозначительно, – что ваша кандидатура не была единственной. Кстати, как ваша диссертация продвигается? В вашем нынешнем чине уж хотя бы кандидатом наук быть необходимо.

– Умер Каменский, – открыл Геннадий Алексеевич Ложакин экстренное собрание коллектива лаборатории многоосного упрочнения. – Приступ астмы в метро.

В дальнем ряду охнули, послышался сдержанный плач.

– Медицина не поспела. Хороший был человек, скрупулёзный. Нам всем будет его не хватать, – Ложакин поднял кружку с клюквянкой. – Помянем…

Скорая помощь уже отъезжала, когда лаборантка Лисицина вышла из проходной первого корпуса, направляясь во второй. Сумка тяжело била по ногам, мешая идти. С такими казёнными мешками, неладно пошитыми из серого технического х/б, ходила половина объединения. В них носили всё, начиная с технического спирта и картошки с рынка и кончая деталями аппаратуры. Нескончаемым потоком весь рабочий день текли реки мешконош между корпусами, пересекая оживлённый Полюстровский проспект, ответвляясь частенько в сторону рынка. Сегодня, впрочем, груз у неё был особый, и если бы не авария, Людмила Сергеевна, не мешкая, направилась бы прямиком ко второй проходной.

Поперёк проспекта ощетинился останками бампера оранжевый КамАЗ, из-под левого крыла его виднелось то, что несколько минут назад было зелёными жигулями.

– Без ремней ездют, – оценил обстановку Палыч.

Лисицина протиснулась ближе к месту событий. На вспученном зелёном капоте лежало размочаленное ветровое стекло, обильно орошённое красным.

– Красный цвет – ходу нет, – добавил Палыч философски.

– Наших никого не задело? – донеслось из толпы.

– Не, только шофёра.

– И когда они светофор поставят, – сказала машинистка экструзионного пресса Феоктистова, – умучились под колёсами шнырять.

– Им чего, – отозвался старший лаборант Редвуд, – они на аудях катаются.

Похолодев, Людмила Сергеевна вдруг почувствовала, что за мешок тихонько тянут. Резко рванув мешок к груди, она оглянулась и с облечением увидела завсектором токсикологии Петра Николаевича

Малинина.

– Позвольте я вам помогу поднести, – попросил Малинин с улыбкой, – я всё равно на вашу сторону иду. Что ж вы химика с собою не захватили?

В другой руке он держал такой же точно мешок, доверху набитый консервными банками.

– Ничего, ничего, он лёгкий, – возразила Лисицина. – А вы, наверное, заказы несёте?

– Да, дамам помогаю, – блеснул улыбкой Малинин. – Что же это у вас там такое – лёгкое, да объёмистое, да с острыми углами?

– Деньги, – просто ответила она. За небольшую добавку к получке выполняла она функцию раздатчицы зарплаты.

Продолжая болтать, они обошли сидящего на тротуаре шофёра КамАЗа, выкручивающего кепку, и вошли в проходную.

– Кстати, вы знаете, что Каменский вовсе не от астмы умер, – спросил Малинин, – а от эмфиземы трахеи?

– Да что вы говорите, Пётр Николаевич, как же это?

– Да уж так, закономерно для работающего в близком контакте с полимерами. Уж я то знаю.

– В лаблаторию идёте, – поприветствовала их сотрудница ВОХРа Вероника, стоящая на вахте.

В тесном лифте они почему-то замолчали, сосредоточенно глядя на ползущие вниз огни. Пётр Николаевич неуверенно скользнул глазами по её плечу, опустил голову…

«Плата заработная. Отделы 3, 5, 11. Лаборатория 55. Итого 18392 рубля 11 копеек» – неожиданно для себя прочёл он на торчащем из мешка обрывке бумаги.

– Александр Ильич, зайди ко мне.

Закрыв дверь кабинета, Ложакин присел на край стола.

– Сколько ж лет ты у нас мэнээствуешь? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил: – Годков пяток, поди? Пора, пора тебе, Александр Ильич, науку за рога брать.

– За рога или за вымя, Геннадий Алексеевич? – переспросил Саша.

– Не скоморошь, отрок, тема вращения обнажена, – Ложакин выдержал паузу. – Переймай эстафету у безвременно ушедшего. Пора, пора тебе с бестемья уходить. В понедельник утвердим тебя на совете, а пока знакомься с документацией. При обнаружении личных вещей покойного – сдать мне лично. Вопросы есть?

– Личные мысли тоже сдавать?

– Иди, иди, академик, не толпись.

– Феоктистова, повтори принцип работы промышленного экструдера, – сказал начальник цеха.

– Да чего там, это ж как мясорубка здоровенная…

– Ладно, слушайте все ещё раз. Промышленный экструдер состоит из цилиндра и головки. Полимерный гранулят забирается из загрузочной воронки шнеком, расплавляется, подаётся вперёд и выталкивается наружу через отверстие в головке, называемое соплом.

– Ну, я же говорю, мясорубка. У нас на мясокомбинате…

– Феоктистова, помолчи. От формы сопла зависит форма получаемого погонного профиля. В случае грануляции вместо сопла используется заслонка со множественными мелкими отверстиями. Экструдат при этом выходит в виде большого количества тонких стержней…

– Это ж как вермишель делают! Или фарш. Вот, помню, у нас в разделочной…

– Феоктистова, я тебя выведу с инструктажа. Большого количества тонких стержней, называемых стрингами. Стринги протягиваются через охладительную ванну и поступают в нарубочный узел, или гранулятор, где нарубаются роторными ножами на гранулы…

– Так это что же, гранулы засыпаем, гранулы высыпаем?

– Молодец, Феоктистова, хороший вопрос задала, отвечаю. Регрануляция, или повторная грануляция, используется при смешении разных полимеров или добавлении присадок, таких, например, как морозоустойчивая или, наоборот, антипирогенная. Продолжаю инструктаж. Поскольку диаметр стринг мал, большое значение приобретает правильный подбор отбойной фильтрующей решётки, устанавливаемой между цилиндром и головкой и предназначенной для задержания посторонних предметов, попавших в загрузочную воронку по случайности.

– Ой, а чего уж только у нас ни попадало, жуть чего! А по ночам и вовсе крысы залазют! А ещё у нас случай был: мясник Васильев стал тушу на крюк вешать, подсклизнулся на потрохах и сам накололся! Ему крюк под бороду зашёл, а через глаз вышел. Так и повис. А ещё…

– Феоктистова, я тебя по статье уволю к едрене фене.

– Граждане кинозрители, – усиленный стереодинамиками голос прокатился под сводами большого зала кинотеатра «Гигант», – в связи с постановлением партии и правительства о мерах по усилению борьбы за дисциплину труда, подписанному лично Юрием Владимировичем Андроповым, на выходе из кинозала будет производиться проверка документов. Просьба всем приготовить пропуска и паспорта. Граждане без удостоверений будут препровождены в местное отделение народной дружины с целью установления личности.

Завсектором токсикологии Пётр Николаевич Малинин внутренне опал. «Чёрт меня дёрнул, – подумал он, – так хорошо день начинался…»

С утра он закончил наконец выверку статьи в сборник «Промышленные отходы», называвшуюся «К вопросу о действии на дыхательную систему человека цианидов – продуктов разложения метилметакрилатных пластмасс». На обед в столовой давали холодный борщ. Везя поднос с тарелкой по полозьям раздачи, Пётр Николаевич с вожделением предвкушал, как он сядет за столик, размешает сметану, стараясь не задеть желтоглазую половинку куриного яйца, как медленно поднесёт ко рту первую ложку.

После обеда Малинин направился по своему обычному маршруту: универмаг, книжный магазин, кафе-мороженое. Умяв двести грамм крем-брюле, он шагнул прямо в слепящее майское солнце и вдруг заметил афишу: «Фестиваль бразильских фильмов – Донна Флёр и её два мужа». На память вдруг пришло воспоминание о предстоящей вечером встрече с Людмилой, высокие створчатые двери кинотеатра «Гигант» манили прохладой. Малинин коротко глянул по сторонам – вроде никого – и шагнул внутрь…

Пётр Николаевич по натуре был очень осторожным человеком. С детства он не ввязывался в споры и драки, избегал лазаний по крышам и игры в хоккей. Закончив Лесотехническую академию по специальности «Техника безопасности и охрана труда на социалистическом предприятии», Малинин поступил на работу в сектор токсикологии.

Одиннадцать лет работы постепенно вселили в него смертельный страх перед пластмассами в любых проявлениях. Оказалось, что нет на свете полимера, неспособного принести вред человеку. Отравления, аллергии, чесотки, отёки проходили перед его глазами каждый день нескончаемой чередой. Он просыпался в холодном поту, вспоминая бьющихся в конвульсиях лабораторных крыс. Постепенно Пётр Николаевич очистил своё жилище от пластиков. Он носил только х/б, покупал зубную пасту только в оловянных тюбиках, пил и ел только со стекла и фарфора. Кульминацией борьбы за окружающую среду стало изжитие чёрной прессованной пластмассы, из которой изготовлялось большинство предметов обихода, начиная с телефонов и заканчивая ручками утюгов и сковородок. Малинин выяснил, что это был полиформальдегид, выделяющий при сгорании зарин – боевой нервнопаралитический газ, успешно применённый в своё время немцами при Ипре. Вошедшему в его квартиру сразу бросались в глаза маленькие, военного образца, металлические тумблеры на местах привычных пластмассовых выключателей.

…Сейчас Пётр Малинин сидел, скрючившись в кресле седьмого ряда, с ужасом представляя себе апокалиптическую картину разбирательства в профкоме. Он уже присутствовал однажды при подобной экзекуции. Тогда осуждали двух работниц бухгалтерии, отловленных в магазине спортторга в очереди за финскими плащами.

В середине процедуры дверь шумно распахнулась и, в сопровождении секретарши, смешав кавитационной турбуленцией бумаги на столах, вошёл сам Генеральный Директор, товарищ Константин Семёнович Волопас.

– Товарищи! – загремел с амвона голос генерального. – Сейчас, в такой тяжелый для страны момент, когда отечество ещё не оправилось от тяжёлого известия о безвременной кончине Генерального Секретаря Коммунистической Партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева. Сейчас, когда весь народ, сплотившись воедино, готовится дать бескомпромиссный отпор американскому империализму, нацелившемуся на нас из космоса жерлами лазерных установок. Сейчас, когда от всей полимерной промышленности страны ожидается беззаветный вклад в дело усиления мощи наших доблестных вооружённых си… – Волопас неожиданно осёкся и оглянулся на секретаря парткома. – Короче говоря, сейчас подобное отношение к дисциплине и распорядку рабочего дня не может быть попустительствовано… – Волопас опять запнулся. – Как будем пресекать?

– Э-э-э, – отозвался председатель собрания, – есть предложение лишить выезда на отделочные работы на черноморскую базу отдыха объединения в поселке Туапсе…

– Отличное решение, так и постановим, – подвёл черту Волопас. – Я, конечно, имел в виду: проголосуйте и постановите. У меня срочное заседание с референтом министра.

Подняв бумажные смерчи, Константин Семёнович покинул помещение.

…«Бежать, – подумал Малинин, – скрыться и пересидеть где-нибудь». Он тихо, стараясь не греметь креслами, двинулся ко входной двери, ведущей в фойе.

– Гражданин, выход напротив – услышал он голос из тьмы.

– Мне в туалет, – просительно прошептал он, – очень надо.

– Учтите, что все входы в кинотеатр также блокированы отрядами народной дружины, – пояснил голос.

– Ничего, ничего, мне на минуточку, – Малинин направился к мраморной лестнице, ведущей вглубь планеты. Первые три пролёта он преодолел скачками, потом перешёл на шаг. «Странно, – подумал он, – зал находится на уровне земли, куда же ведёт эта лестница?»

Долго раздумывать не пришлось: лестница закончилась площадкой с тремя глухими стенами. На четвёртой стене, под последним пролётом, темнела массивная металлическая дверь с таинственной надписью «Служебное». «Тут и пересижу, – решил Пётр Николаевич, залез под пролёт, присел на корточки и замер. – Если нужно, хоть до вечера досижу, не будут же они весь день дежурить». Колени дрожали, дыхание сбивалось, в висках пульсировало.

Вдруг Малинин почувствовал влажное дуновение. Подняв глаза, он с удивлением и страхом обнаружил, что дверь по имени «Служебное» приоткрыта, и из щели тянет сыростью. За дверью открылся длинный, уходящий во мглу, коридор. Тянуло мышами и плесенью… Приседая на ватных ногах, Пётр Николаевич шагнул в туннель.

«Что там уж такого может быть? – подбодрял он себя. – Ничего особенного там быть не может, а вдруг окажется выход?» Рука скользила по осклизлому железу, периодически натыкаясь то на шов, то на заклёпку. Впереди стало светлее. Через десяток метров коридор круто поворачивал направо, из-за поворота лился резкий, фиолетоватый свет, какой бывает от флуоресцентных ламп. Собравшись с духом, Малинин сделал полшага за поворот и замер, как парализованный.

Проход заканчивался, расширяясь и переходя в обширное бетонное помещение. А прямо перед ним, тускло отсвечивая воронёными обводами, стоял танк.

– Петя, что с тобой, Петя, не кричи, – услышал он голос Людмилы. – Ты опять кричал во сне.