Текст книги "На задворках империи"

– Что же делать? Ведь если мы не остановим британцев, то скоро они появятся у наших границ!

– Конечно, такая опасность существует. Именно поэтому генерал-губернатор принял решение снарядить отряд охотников, которые должны будут демонстративно пройти вдоль линии границы Российской империи в Памирах, чтобы еще раз напомнить всем о нашем существовании, а заодно и очистить нашу приграничную территорию от недругов. Неплохо было бы в этом походе запустить неофициальный слух о том, что русских военных интересуют перевалы и долины, через которые войска могли бы проникнуть в глубь Индии.

– А это зачем? – удивился Баташов.

– О, это уже большая политика… Пусть англичане знают, что мы в любой момент можем двинуть в их драгоценную колонию свои войска, и задумаются о последствиях, прежде чем что-то предпринимать против отечества нашего. Покладистей будут в вопросах европейского политэса.

– Я очень хотел бы принять участие в предстоящем походе! – явно волнуясь, предложил свои услуги Баташов. – Тем паче, как вы знаете, у меня есть довольно богатый опыт хождения в Памирах.

– Я же обещал, что в штабе вы не задержитесь… Мало того, по моей рекомендации именно вам поручено командование экспедиционным отрядом.

– Когда выступать?

– С наступлением весны. Формирование отряда уже началось. Люди отобраны и уже выдвигаются к месту сбора в Маргелан. Приказываю вам выехать к месту сбора и на месте подготовить отряд к походу. Трех месяцев, я думаю, будет достаточно, поэтому организуйте все не торопясь, тщательно, с учетом всех проблем и вопросов, возникших когда-то в ходе нашего совместного похода. Обо всех неудобствах и притеснениях со стороны интендантов неукоснительно телеграфируйте мне…

Изучив приказ и необходимые для похода документы, штабс-капитан Баташов с удовлетворением отметил для себя, что экспедиционный отряд комплектовался исключительно добровольцами. Это и понятно, ведь люди уходили на 2–3 месяца, буквально в никуда, самое что ни на есть поднебесье. Маршрут движения экспедиции измерялся многими сотнями верст, по самым труднодоступным окраинам Памиров.

Отряд имел в своем составе десять офицеров, включая и Баташова, около сотни солдат, полусотню казаков сопровождения из состава пограничной стражи, артиллерийскую батарею и трех переводчиков из числа местных жителей. На отдельных, наиболее удаленных и сложных участках штабс-капитан планировал нанять проводников из дружественных России племен. Для перевозки грузов в основном использовались лошади, а для транспортировки горных пушек с лафетами и боеприпасами было закуплено с десяток верблюдов.

Особое внимание Баташов уделил экипировке и вооружению экспедиции. На каждого было по винтовке и револьверу. Перед выходом оружие пристреляли. Для сплачивания солдат и офицеров своего отряда штабс-капитан провел несколько учений по блокированию и штурму крепостей, переправе через горную речку вброд и по наведенному мосту. Отряд был обеспечен продовольствием на месяц, дальше планировалось покупать или выменивать продукты у местного населения и добывать на охоте. Непосредственно перед выходом должны были закупить стадо баранов. Дрова приходилось заготавливать заранее, так как в высокогорье их не было вообще.

Баташов понимал, что несмотря на лето, большая часть маршрута будет проходить в очень суровых климатических условиях. По себе помнил, что при переходе по горным пустыням температура днем там поднималась до 60 градусов, а ночью опускалась до минусовой отметки. На высокогорных перевалах, как правило, всегда стояли жгучие морозы. И если учесть, что значительные участки маршрута проходили на высотах до 4000–4500 верст, то в таких условиях не только офицеров, но и нижних чинов экспедиции необходимо было обеспечить прочной и теплой одеждой и обувью.

Интенданты, принимая заказы Баташова, открыто возмущались:

– Где это видано, чтобы солдат экипировали почти так же, как и господ офицеров?

На это штабс-капитан резонно замечал:

– Я готов, господа интенданты, взять с собой в экспедицию кого-нибудь из вас, обмундированным по-летнему. Желающие есть?

Желающих не было. И процесс подготовки к походу, благодаря заботам и постоянному контролю штабс-капитана, осуществлялся в полном объеме и по плану.

Первый месяц Баташов буквально с ног валился от усталости, стараясь поспеть везде: и на стрельбище, и на кухне, и на складах. Но очень скоро понял, что в одиночку ему просто не справиться. Назначив офицеров ответственными за каждый участок деятельности, он занялся решением только тех вопросов, которые его помощники не в состоянии были решить самостоятельно. В основном это касалось деятельности интендантов, которые стремились всячески насолить уж слишком деятельному и резкому на слова штабс-капитану. То вместо штатных палаток стараются подсунуть какие-то обветшалые брезентовые шалаши, то вместо башлыков из верблюжьей шерсти выдают холщовые. Вместо свиной солонины закладывают в бочки конину. Получив подобный доклад от своих офицеров, Баташов, особо не разбираясь, сразу же направлялся к начальнику интендантской службы, длинному и худому полковнику Хлудову, и с места ставил вопрос ребром: или полная замена всей партии продуктов или вещей, или докладная на стол генерал-губернатора. Конечно, начальник отряда на прямое обращение к губернатору права не имел, но интендант, не желая получать нагоняй от самого правителя Туркестанского края, старался выполнить все требования неугомонного офицера.

Наконец настал долгожданный день выступления в поход. На большой площади, против казарм маргеланского гарнизона, в готовности к построению толпились солдаты и офицеры. Ружья были составлены в козлы, люди разбрелись кучками по площади, прощаясь с родными и товарищами по службе. Везде царило веселое оживление.

Раздалась команда: «В ружье!» – и в один момент все подразделения экспедиционного отряда выстроились фронтом к приближающейся кавалькаде всадников, впереди которой на вороном жеребце, в полевом кителе и фуражке скакал штабс-капитан Баташов.

– Здорово, братцы! – приветствовал он солдат, круто осадив лошадь и грациозно отдавая честь.

– Здравия желаем, ваше благородие! – рявкнули полторы сотни глоток.

– Вольно, оправиться! – сказал удовлетворенно Баташов, и на плацу снова воцарилось оживление.

Один за другим прибывали к отряду начальствующие лица, подошли офицеры и солдаты гарнизона, чтобы отдать честь уходившим. Наконец приехали начальник Маргеланского гарнизона полковник Чмутин и комендант гарнизона майор Филатов.

Началось богослужение. Веселость сразу исчезла с лиц солдат. Они прилежно молились, крестя свои загорелые лбы и кладя поклоны, а затем каждый приложился ко кресту и иконе Святого Георгия Победоносца.

После окончания этой церемонии солдатам была предложена чарка водки.

Начальник гарнизона полковник Чмутин провозгласил тост за здоровье государя императора, и при звуках гимна грянуло дружное «ура». Затем с чаркой в руке выступил перед солдатами комендант майор Филатов:

– Братцы! Поздравляю вас с походом и надеюсь, что вы так же свято и безропотно совершите возложенное на вас тяжелое дело, как совершали его ваши предшественники, славные покорители Памиров! Помните, что Туркестан всегда гордился своими храбрыми воинами, пусть же и на сей раз в летописи его прибудет еще один, покрытый славою поход. Если придется вам столкнуться с худыми людьми и халатниками, то проучите их по-русски, как учили мы и хивинцев, и кокандцев. Помните, что за Богом молитва, а за царем служба не пропадают. Пью за ваше здоровье, ребята. Ура!

После речи коменданта стали подходить к водке нижние чины, каждый благоговейно брал чарку и опрокидывал ее в рот, как бы боясь оставить на ее дне хоть капельку казенного вина.

Под огромным шатром, поставленным посреди плаца, в это время шло прощание офицеров со своими семействами. Многие дамы плакали, отцы с грустью держали на руках детей.

Поодаль, около расположившихся под тенью деревьев солдат, собрались кучки разного народа и туземцев, а также баб-солдаток, провожающих своих мужей. Некоторые из них громко выли и причитали.

Раздался сигнал сбора.

Отряд быстро построился. Впереди поскакал разъезд казаков, за ними, под звуки марша и грохот барабанов, на расстоянии видимости двинулся авангард, а за ним потянулся весь отряд. Раздалась походная песня с залихватским присвистыванием:

 
                   Слушай, братцы, мой приказ:
                   Поведу в поход я вас,
                   Как скомандую ать-два,
                   Запевайте «Соловья»!
                   Соловей-соловей, пташечка,
                   Канареечка жалобно поет.
                   Раз поет, два поет, три поет,
                   Канареечка жалобно поет…
 

Экспедиционный отряд бодро, с песней, в полном походном порядке зашагал по пыльной дороге, пролегающей то по широко раскинувшейся степи, окаймленной высокими снежными горами, то узкими улицами пыльных туземных кишлаков.

Глава VII
Сандхёрст – Малаканд. 1893–1896 гг

1

В провинциальном британском городке Сандхёрст, где располагалось Королевское военное училище, младший лейтенант Уинстон Джилрой, накануне получивший свой первый офицерский чин, стремясь с завязанными глазами проложить на карте мира свой дальнейший жизненный и служебный путь, попал карандашом в британское Припамирье. Грифель, скользнув по Гиндукушу, остановил свое острие у истоков Инда.

«Что ж, – подумал Джилрой, сняв с глаз повязку, – Британская Индия не самый плохой плацдарм для приобретения жизненного опыта и финансового благополучия. Судьба лишь указала мне направление, а омою ли я свои ботинки в водах Инда или нет, покажет время. Я молод и силен. Все в моих руках», – заключил он, и аккуратно сложив карту, словно самую дорогую свою реликвию, вложил ее в желтую кожаную папку, подаренную отцом за успешное окончание училища.

Но как ни стремился младший лейтенант Джилрой, ему так и не удалось сразу же после окончания училища послужить в далекой и сказочной Индии. По приказу командования он успел повоевать не только в Европе, но и в Африке, прежде чем фортуна повернулась к нему лицом. В далеком индийском Припамирье началось формирование Малакандской армии, основная задача которой была – выставление фортов для охраны пути из Ноушера, где стоял крупный британский гарнизон, до Читрала, крупного селения на севере Индии, граничащего с Россией.

Получив разрешение командования и заручившись письмом отца к его старому полковому товарищу лейтенант-полковнику Брюсу, Джилрой быстро собрал необходимые в походе вещи и, сопровождаемый отцом, отбыл в порт, откуда огромный белый пароход уходил в далекую и неведомую Индию. На прощание отец неожиданно сунул Джилрою сотню фунтов и назидательно сказал:

– Всегда помни, сын, что выше чести, чем быть подданным Британской империи, – нет! Где бы ты ни был, какие бы приказы не выполнял, знай главное – империя жива, пока расширяется. Ей просто необходимы новые земли, и неважно, кто там и как живет. Все должны подчиняться нашим законам. А для того, чтобы держать народы в узде, все средства хороши. Если надо, будь жесток, безжалостен к бунтовщикам, но любыми средствами приведи их к повиновению. Только тогда ты добудешь славу и деньги! А Бог и король простят все твои прегрешения! Поверь, сынок, своему отцу, который отдал службе в Индии свои лучшие годы и не прогадал!

Во время продолжительного путешествия к берегам крупнейшей британской колонии Джилрой часто думал над словами отца. Вроде все было сказано правильно. Но что-то в этом напутствии его смущало. Правда, он так и не добрался до истины, решив поразмыслить об этом позже.

По прибытии в Бомбей младший лейтенант Джилрой направился по адресу, указанному в письме отца. Но лейтенант-полковника Брюса там не оказалось. Он был назначен командиром полка в Ноушеру. В этот период на севере Индии шло брожение горцев, которое, по сообщению местной печати, вот-вот могло перерасти в мятеж. Недовольные политикой, проводимой британцами, стремящимися во что бы то ни стало присоединить к своей индийской колонии все новые и новые территории, свободолюбивые горцы частенько нападали на английские форты, защищавшие дороги и перевалы. Из разговоров с офицерами, с которыми Джилрой ехал на паровозе в Ноушеру, он понял, что британская экспансия на Восток осуществлялась так бездарно и жестоко, что привыкшие к свободе горцы взялись за оружие, чтобы отбить всякое желание «неверных» соваться к ним «со своим уставом».

Лейтенант-полковник Брюс, прочитав письмо своего старого боевого товарища, задумался:

– Могу оставить вас здесь, – предложил он. – Вот уже второй месяц у меня взводом сипаев командует сержант. Так что место взводного у меня свободно. Но предупреждаю – в Ноушере вы карьеры не сделаете.

– Отец советовал мне поступить в Малакандскую армию.

– Ну, что ж, узнаю майора Джилроя – старого вояку. Он никогда не отлынивал от настоящего дела. Совет его, конечно, хороший, но пока невыполнимый. Хотя… – Брюс задумался. – Через полгода в Малаканд направляется пополнение. Мне приказано направить туда взвод сипаев. Если желание ваше к этому времени не изменится, то я порекомендую начальнику отряда вас как командира взвода сипаев, проверенного в боях.

– О, я бы с удовольствием принял участие в схватке с туземцами, – восторженно произнес Джилрой.

– Это дело не заставит вас долго ждать. Не проходит и недели, чтобы горцы не нападали на наши форты.

– Я согласен! – твердо сказал Джилрой.

Городок Ноушера и его казармы были той базой, откуда осуществлялись все операции малакандской действующей армии. Он был расположен на индийской стороне реки Кабул, в шести часах езды по железной дороге от Равалпинди. От Ноушеры до Малакандского прохода и его лагерей вела дорога длиной сорок семь миль.

В трудах, заботах и коротких стычках с туземцами прошли полгода. За это время Джилрой близко познакомился с туземными жителями, принявшими британское подданство, местными говорами и обычаями. Жаркое солнце и горный ветер навели на его чело тот налет темно-коричневого глянца, который сразу же отличает ветерана от вновь прибывшего с берегов Туманного Альбиона новичка.

В назначенное время, ранним утром, из Ноушеры вышел многочисленный отряд и, переправившись к полудню через бурную реку Кабул, прибыл в форт Мардан, находящийся в пятнадцати милях от города. Дальше начинались горы. Преодолев горную речку Джелалу, приток Кабула, караван остановился в небольшом глинобитном форте, который, по словам начальника отряда лейтенанта Маккензи, в случае войны с туземцами за короткое время мог превратиться в огромный лагерь, окруженный окопами и рвами. Сменив пони, подразделения продолжали путь. Чем выше поднималась колонна, тем беднее становилась растительность. Вскоре она исчезла совсем. Вся местность вокруг стала красно-бурой, безжизненной. Впереди поднималась стена холмов, темная и зловещая. Изнывая от жары, отряд добрался до Малакандского прохода – огромной расселины, словно острым ножом рассекающей горбушку горного хребта. Из глубины ее дохнуло прохладой, и пони, предчувствуя отдых и кормежку, пошли веселее. Наконец колонна достигла седловины перевала. Оттуда перед Джилроем открылась обширная, теряющаяся в голубой дали сказочная зеленая долина.

Малаканд подобен огромной чаше, края которой проломаны многочисленными расселинами и превращены в островерхие хребты и вершины. На дне этой чаши находился кратер. Малакандский проход представлял собой самую глубокую из этих расселин, а самым высоким из зазубренных вершин был холм Проводников, у подножия которого и находился желанный форт. Джилрою не требовалось специальных знаний, чтобы понять, что для защиты этого места прежде всего необходимо удерживать ободок чаши.

«Место расположения форта явно тактически невыгодное, – подумал про себя офицер, оценивая местность. – Форт легко доступен, тесен, и над ним господствуют окружающие его высоты, с которых противник может безнаказанно его обстреливать».

По прибытии в лагерь Джилрой тут же доложил свои выводы коменданту форта полковнику О’Нейлу.

Тот, презрительно осмотрев младшего лейтенанта с ног до головы, не вынимая изо рта сигары, сказал:

– Ну что здесь поделаешь!.. Каждый лейтенант из себя Бонопарта мнит. – Заметив, что его слова задели офицера за живое, он, вынув изо рта сигару, примирительно добавил: – А, впрочем, вы правы. Позиция здесь не очень хорошая. Но это не наша вина, а наша беда. Чтобы хоть как-то обезопасить себя от нападения туземцев, в двух милях отсюда мы построили еще один форт, Северный Малаканд. Он достаточно просторный, и никакие высоты над лагерем не господствуют. Большого стратегического значения он, конечно, не имеет, и мы используем его в основном для размещения войск, которые просто не в состоянии вместить здесь. Еще вопросы есть?

– Какое подразделение прикажете мне принять?

– Будете командовать взводом сипаев. Надеюсь, вы их хорошо изучили?

– Так точно! Бравые ребята, а главное, до удивления выносливые!

– Да, это немаловажный фактор, особенно в горах. С завтрашнего дня начинайте занятия. Обучите сипаев правилам стрельбы в горах и не забудьте потренировать их спуску и подъему по крутым склонам. Нам предстоит совершить немало горных переходов…

К прибытию Джилроя недавно построенный форт представлял собой настоящий военный городок с аккуратными рядами палаток для нижних чинов. Офицеры же устроились капитально, пристроив свои глинобитные жилища к стенам, там же размещались и их семьи.

В первый же день познакомившись с лейтенантом Фоксом, Джилрой вместе со своим новым знакомым забрался на наблюдательную вышку. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались островерхие, безжизненные горные хребты.

– Примерно в восьми милях отсюда находится сигнальная башня Чакдары, – указал лейтенант на восток.

В бинокль на фоне гор четко просматривались очертания высокой башни.

– Дорога мимо башни идет в Читрал и дальше, к северной границе Индии. В конце дороги находится форт Читрал, охраняемый гарнизоном, состоящим из двух батальонов, одной саперной роты и двух горных орудий. Главная задача малакандской армии – удержать проход, чтобы в соответствии с «политикой продвижения вперед» дорога на Читрал была всегда открытой.

– А какова обстановка? – спросил Джилрой. – Я слышал, что высоко в горах собираются тысячи туземцев-фанатиков, что они готовы на нас напасть.

– Мне кажется, что эти слухи явно преувеличены. Редкие набеги воинственных туземцев пока что не возмущают нашего спокойствия. Откровенно говоря, револьверы, которые, в соответствии с предписанием, все лица, покидавшие лагерь, должны были иметь при себе, либо не заряжены, либо доверяются туземным конюхам. А это говорит о многом…

И все-таки слухи и сообщения о брожении в высокогорной долине Верхний Сват, по сообщениям агентов, выполняющих задания командования гарнизона, имели под собой веские основания. Офицеры периодически получали от своих людей предупреждения о том, что надвигаются тревожные события. Полковник О’Нейл, к которому стекалась вся информация по обстановке в Малакандской долине и ее окрестностях, с большим беспокойством следил за стремительным ростом популярности исламских фанатиков среди туземцев. Он, конечно же, не хотел прослыть паникером в гарнизоне, где всегда существовала опасность нападения воинственных горцев. Но зная, что вождь фанатиков – «Безумный Факир», призывающий горцев к священной войне против неверных, своими воинственными речами и делами с каждым днем увеличивает число сторонников, он рекомендовал офицерам как можно быстрее отправить свои семьи в Ноушеру, выделив для этой цели повозки и охрану. Только увидев, как за воротами форта мелькнул последний женский чепец, он с облегчением вздохнул. Теперь можно было приступать ко второй части продуманного им бессонными ночами плана, согласно которому в самое ближайшее время необходимо было усилить близлежащие форты, укрепить оборонительные сооружения. Все работы в гарнизоне проходили ночью, чтобы противник, имевший во всех близлежащих селениях свои глаза и уши, не догадался о том, что английские войска, опасаясь нападения горцев, интенсивно готовятся к обороне.

Продолжительная служба в Индии давала седовласому полковнику не только чины и награды, но и знание нравов и обычаев туземцев, которые всегда и во всем уважительно относились только к силе. Поэтому в фортах словно ничего и не происходило, а напротив, создавалась видимость спокойной и беззаботной жизни. Вот это-то спокойствие сильного противника пока что сдерживало горцев от внезапного нападения.

Однажды на базаре в Малаканде оборванец-дервиш начал открыто призывать жителей долины к борьбе с неверными. Он во всеуслышание повторял воззвания «Безумного Факира» о том, что Великий день Ислама уже не за горами, что могучий герой восстал, чтобы повести своих приверженцев против неверных, в результате чего англичане будут сметены и к новолунию ни одного неверного в горах не останется.

Так уж исстари повелось, что базар на Востоке – это не только место торгов, но и «узун – кулак» – длинное ухо, где при необходимости можно узнать все, что творится не только в Индии и Афганистане, но и в далекой России. Отсюда слухи со скоростью караванов распространяются по всем, даже самым отдаленным и высокогорным селениям.

На следующий день на малакандском базаре было особенно многолюдно. Народ приходил издалека, чтобы послушать последние новости. В толпе сновали оборванные мальчишки, перебегая стайкой от одного духана к другому, от одной группы покупателей к другой, предлагая свои мелкие услуги: погрузить на пони товары или разгрузить их. Взрослые отмахивались от них, как от назойливой мошкары, потому что были слишком озабочены тревожными вестями, носящимися в воздухе.

– В долину направляются войска какого-то «Бесноватого Факира», – взобравшись на тюки с хлопком, делился последней новостью толстобрюхий купец, прибывший с караваном из Равалпинди. – Этот сын шакала и гиены решил взорвать мирную жизнь горцев и вместо торговли возродить грабежи. Он взбунтовал приграничные племена и сам возглавил этих голодранцев…

– Люди! Не слушайте этого купчишку. Недаром старики говорят: «Что может понимать буйвол в аромате цветов?» Так и этот купец наслушался разных слухов, а сути-то и не знает, – с трудом протиснулся к арбе худосочный мулла, увенчанный белоснежной чалмой хаджи. – Не верьте выдумкам этого недалекого человека! Армию, выступившую против неверных, возглавляет человек знатного рода, святой по прозвищу Факир. Верьте мне, люди, ибо сказано в Коране: «И не облекайте истину ложью, чтобы скрыть истину, в то время как вы знаете…»

Однако спор на этом не затих, а лишь принял более эмоциональное состояние. Одни больше верили купцу, другие – служителю Аллаха.

В это же время в прибазарной мечети собрались муллы, улемы[3]3
  Правоверный ученый-богослов.


[Закрыть], умудренные жизнью богословы из окрестных мест. Сошлись тайно, стараясь не вызвать подозрения у британских соглядатаев. Оставив свои дела и заботы, они пришли в мечеть, чтобы выслушать обращение мулл и улемов к истинным мусульманам Малаканда.

Из-за минбара – трибуны, откуда в часы молитвы к прихожанам обычно обращался мулла мечети, перед собравшимися показалось благообразное, худое, до черноты загоревшее лицо улема, пришедшего пешком из Читрала. Он даже не успел стряхнуть с некогда белоснежной чалмы пыль. Серая пыль горных дорог покрывала и его халат. Как только он поднял руку, призывая к тишине, пыльное облако покрыло минбар.

– Во имя Аллаха Всемилостивейшего и Милосердного! – тонким, надрывным голосом начал он свою обличительную речь. – Правоверные, мы не можем больше терпеть насилия кафиров[4]4
  Кафир – неверный.


[Закрыть] – британцев, которые хотят насадить в наших горах и долинах свою веру и законы, противные велениям Корана…

Богослов, как опытный оратор, выдержал продолжительную паузу. Наступила мертвая тишина, и лишь через минуту-две под сводами мечети начали раздаваться одобрительные крики.

Ободренный соратниками, улем продолжал:

– Англичане захватывают наши лучшие земли и обкладывают невыносимыми налогами, закрывают мечети и богословские школы.

С кафедры на благодатную почву сыпались все новые и новые проклятия, вслед за которыми улем как можно громче выкрикивал имена священнослужителей, казненных, посаженных в тюрьмы, преданных позору англичанами в ходе усмирения довольно частых в горных княжествах восстаний.

В подтверждение слов ученого богослова, священнослужители то и дело выкрикивали свои обиды, перечисляли те притеснения, на которые обрекли их британцы. Некоторые муллы, возбуждая себя истеричными воплями и бормоча молитвы, кружили в священном экстазе по залу, психологически воздействуя на остальных.

От проникновенных и правдивых слов, проклятий и призывов священнослужителей волнение в стенах мечети достигло своего наивысшего накала. Казалось, открой сейчас дверь, и толпа, опьяненная призывами улема и других священнослужителей, с голыми руками ринется на приступ британского форта.

Возникший в мечети шум, крики, вой вошедших в экстаз божьих слуг нисколько не мешали оратору поносить все, что касалось западной цивилизации. Он лишь бросал в толпу слова на полтона выше, да прибавил в голосе немного металла.

– Правоверные, – продолжал читралец, – я призываю всех истинных приверженцев ислама стать под зеленое знамя джихада и прогнать отсюда всех неверных и освободить нашу страну от кафиров – англичан…

О событиях, произошедших на базаре и в мечети, начальнику гарнизона полковнику О’Нейлу поведал его доверенный слуга и агент туземец Султан-Али. Он, как истинный горец, рассказал о происшествии на базаре в лицах, изображая то муллу, то неизвестно откуда взявшегося дервиша, то недовольного призывами к бунту толстопузого купчишку.

Работа по укреплению фортов продолжалась, и потому О’Нейл никаких выводов из базарных слухов делать не стал. Достоверной информации о продвижения противника не поступало, а слухами всегда мир полнился. Он же привык опираться только на конкретные факты.

На следующий после сборища богословов день намечался очередной матч в поло. Полковник, несмотря на дурные вести, не стал его отменять. Утром офицеры малакандского гарнизона, разделившись на две команды, отправились в соседнее селение, чтобы на специально подготовленном для игры поле выяснить кто сильнее. Туда же направился и младший лейтенант Джилрой.

Он впервые присутствовал на таком матче и с большим интересом наблюдал, как восемь всадников на пони (по четыре в каждой команде) длинными бамбуковыми клюшками гоняли по полю деревянный мяч, стараясь попасть в ворота. И когда кому-то это удавалось, зрители, не сдерживая эмоций, криками и хлопками в ладоши приветствовали результативных игроков и всячески подбадривали неудачников.

Джилрой, еще обучаясь в училище, слышал от офицеров-преподавателей, послуживших в Индии, об этой игре, которая, зародившись на Тибете, вскоре распространилась и по Индии. С особым упоением они рассказывали о довольно экзотических поло на слонах или на верблюдах.

Видя, как офицеры гарнизона с легкостью управляют норовистыми пони, заставляя их то развивать бешеную скорость, то резко останавливаться, что нередко приводило к падению игроков, Уинстон по-настоящему понял, что эта игра для настоящих мужчин, и с тех пор загорелся желанием обязательно ей научиться.

А на поле игра с каждой минутой становилась все более и более захватывающей. Заранее зная, что англичане будут играть в поло, из соседних селений толпами шли туземцы, собравшись небольшими группами, они внимательно следили за игрой, выражая эмоции криками и помахиванием разноцветных платочков. Ничто в поведении горцев не выдавало их воинственных мыслей и намерений. Вскоре игра закончилась, и офицеры собрались ехать обратно в форт.

И вот тогда произошло странное событие. После того как британцы уехали в форт, а их слуги из туземцев собирали коврики и попоны, навьючивали на пони спортивную поклажу, местные жители, которые только что с интересом наблюдали за игрой, начали убеждать их побыстрее убираться домой, потому что ожидается большая драка. Ибо волна фанатизма уже захлестнула долину и могла смести и их. Туземцев не особенно волновало, когда именно прибудет «Безумный Факир». Они знали одно: рано или поздно они будут сражаться и перебьют неверных. Но сейчас их больше всего волновало, кому достанутся пони, которые участвовали в игре. Именно поэтому, отчасти из злонамеренности, отчасти из солидарности, они и предупредили местных конюхов, и те, поняв намек, бросили животных и снаряжение и быстро ретировались в лагерь. Об этом рассказал полковнику тот же Султан-Али.

– Мистер О’Нейл, сахиб, – сказал в заключение агент, – моджахеды ислама уже близко. Не сегодня завтра они могут быть здесь, – уверенно добавил он.

В тот же самый день полковник получил донесение из Северного Малаканда о том, что под знаменем «Безумного Факира» собралась огромная толпа и что форт, по всей видимости, фанатики скоро атакуют.

О’Нейл тут же отправил в Мардан гонца с просьбой об отправке в форт подкрепления, а сам, забравшись на наблюдательную вышку, внимательно осмотрел местность в бинокль.

На дальних и ближних горных тропах, спускающихся в долину, он увидел толпы людей, над головами которых развевались зеленые тряпки – или так называемые знамена джихада. В лучах заходящего солнца сверкали сабли и пики, которыми в большинстве своем были вооружены горцы.

Переведя войска на осадное положение, полковник собрал офицеров и сообщил свое решение:

– Джентльмены! Для того чтобы подкрепление из Мардана смогло беспрепятственно прийти к нам на помощь, необходимо прежде всего удержать Амандарский перевал. Высокую честь защищать перевал я предоставляю лейтенант-полковнику Марею из 45‐го Сикхского полка. Приказываю вам, сэр, выступить в полночь. Батальон под командованием майора Бриджа должен выступить на перевал в 7.00.

Вскоре все приготовления были закончены. Непосредственно перед тем, как форт лишился проводной связи, была получена телеграмма из ближайшего городка Чакдары, в которой сообщалось, что большой отряд вооруженных огнестрельным оружием повстанцев движется в сторону Малакандского форта. Четверть часа спустя прискакал верный британцам туземный разведчик с не менее тревожным известием: «Факир прошел Хар и движется на Малаканд. Туземные войска и местное население не оказывают ему сопротивления. Холмы к востоку от лагеря усеяны патанами[5]5
  Патан – пуштун.


[Закрыть]».

Послышался пронзительный звук горна, раздавшийся на смотровой площадке в центре форта. Это был сигнал для сбора. Офицеры хватали шпаги и спешно застегивали портупеи. Солдаты и сипаи бежали на площадь для построения. Войска еще не успели получить приказ на марш, как раздались первые ружейные выстрелы. Приступ Малакандского форта и великая пограничная война начались.