Текст книги "Игорь Святославич"

Глава шестая. Поход на Киев

Вскоре галичане уехали.

Ефросинья, хоть и всплакнула при прощании на плече у брата, не выглядела огорчённой, оставаясь в Новгороде-Северском, вдали от родителей. Заботливая свекровь с первого же дня стала для неё второй матерью.

Игорь очень скоро обвыкся с тем, что женат, благо в жизни у него не случилось в связи с этим никаких перемен. Он так же жил в своей светёлке на мужской половине терема, а его юная жена разместилась в покоях Манефы, которая запретила сыну даже помышлять о наготе Ефросиньи, не говоря уже о том, чтобы тащить её в постель.

– Не доросла ещё Ефросинья до этого, – выговаривала княгиня сыну и грозила пальцем, – да и ты тоже. Супружество супружеством, но и о теле Ефросиньи подумать надо. Коль станет она детей рожать в столь младые годы, то может зачахнуть раньше срока. И детки у юных матерей рождаются слабые.

Игорь не прекословил матери, лишь усмехался в душе. Знала бы мать про его забавы с Агафьей, небось не усердствовала бы в поучениях.

При первом же тайном свидании вскоре после свадьбы Игорь пылкими признаниями и крепкими объятиями легко доказал Агафье, как ему безразлична Ефросинья и насколько не безразлична ему она, Агафья. Любовники продолжали свои встречи в укромных уголках терема под покровом ночи или в предрассветные часы, когда сон одолевает даже чутких собак.

Олег ни о чём не догадывался, поскольку с женой жил недружно и привык к её постоянной холодности. Служанки Манефы не имели доступа в покои Агафьи. Своих же служанок Агафья меняла столь часто, что, по сути дела, при ней постоянно находились девушки, не успевшие толком обжиться в княжеских хоромах.

Агафья с такой же лёгкостью обманывала свою прислугу, как и нелюбимого мужа.

Но однажды в начале зимы случилось непредвиденное…

Олег был в отлучке, объезжая свои владения по санному пути, творя суд и расправу на местах. Ефросинья лежала с простудой, и Манефа не отходила от неё. Ключница Пелагея отпросилась на несколько дней к своей родне в Трубчевск.

Игорь и Агафья, решив, что случай им благоприятствует, утратили обычную осторожность.

Изнывающие от страсти любовники проникли в комнатушку Пелагеи, хотя знали, что спальня княгини находится за стенкой.

Всё происходило при свете дня. Игорь и Агафья поначалу хотели лишь поласкать друг друга без опаски и разойтись до ночи. Однако единение рук и губ пробудило в них столь неудержимое желание вкусить более сильное наслаждение, что они и не заметили, как оказались без одежд на чужой постели.

Привыкшие всё делать быстро, на этот раз Игорь и Агафья захотели продлить удовольствие, полагая, что запертая на крючок дверь убережёт их от внезапного вторжения. К тому же перед этим у них был вынужденный большой перерыв в ласках.

Два нагих тела пребывали в совершенно недвусмысленной позе, когда на пороге светлицы возникла Манефа с ножом в руке, которым она сняла крючок с петли, просунув его в узкую щель между дверью и косяком. Из-за плеча Манефы выглядывало любопытное веснушчатое лицо одной из её челядинок.

– А мне Боженка молвит, что из светёлки Пелагеиной стоны какие-то доносятся, – громко сказала княгиня. – Так вот кто тут стонет! Не обессудьте, голубки, что нарушаю ваше уединение.

Увидев княгиню, Агафья испуганно вскрикнула, в ужасе закрыв лицо руками.

Игорь, тяжело дыша, уселся на край постели, не смея взглянуть на мать. Торопливым движением он прикрыл одеялом свою наготу.

– Ступай прочь, Боженка, – бросила Манефа служанке. – Гляди, никому ни слова, коль не хочешь битой быть!

Рабыня мигом исчезла.

– Нехорошо, сыне, – осуждающе произнесла княгиня. – Супруга твоя почти в беспамятстве лежит, а ты в это время прелюбодействуешь! И с кем?! С женой брата! Видел бы такое отец твой!

Манефа тяжело вздохнула и вышла, затворив за собой дверь.

Олегу княгиня ничего не сказала и внешне была всё так же приветлива с Агафьей. Однако в настроении Манефы случилась резкая перемена. Если до этого ей нравилось опекать Игоря, то теперь в разговорах с Олегом и его думными боярами она постоянно настаивала на том, что пора дать Игорю стол княжеский.

– В волости твоей, Олег, городов хватает и помимо Новгорода-Северского, – говорила княгиня. – Вот и дай Игорю в удел Курск, иль Трубчевск, либо городок Рыльск. Пора Игорю в княжескую багряницу рядиться, засиделся он под боком у старшего брата!

– Не к лицу Игорю в Рыльске князем сидеть, шибко мал сей городок, – размышляя вслух, ответил Олег. – И Трубчевск не многим больше Рыльска. Курск – славный город, но стоит на самой степной границе; чтоб сидеть там князем, нужно опытным воителем быть: половцы враг опасный. Дам-ка я Игорю Путивль, где сам княжил когда-то.

Манефа одобрила такое решение. Путивль – город не маленький и укреплён хорошо. И от Новгорода-Северского недалече.

Когда Ефросинья оправилась от болезни, Игорь отправился на княжение в Путивль. Олег выделил брату из своей молодшей дружины тридцать воинов, каждый из которых имел коня и полное вооружение.

Стояли трескучие рождественские морозы. Над Путивлем плыл торжественный колокольный звон, возвещающий о том, что в далёком-далёком прошлом в этот день Сын Божий пришёл на землю.

Из высокого окна княжеского терема были видны крыши домов, укрытые снегом, деревянные маковки церквей с православными крестами. Хоромы бояр теснились ближе к детинцу, жилища людей небогатых расползлись по склонам холма и вдоль оврага до самых крепостных стен.

Олегов посадник, перед тем как покинуть Путивль, показал Игорю всё его имение: кладовые, медовухи, конюшни, амбары… Челядь с любопытством взирала на молодого князя и на его безусых дружинников. Рабыни шептались украдкой, разглядывая свою юную госпожу – Ефросинью.

«Ну вот и я стал князем!» – с горделивым самодовольством подумал Игорь, первый раз усевшись на княжеский трон с высокой спинкой и узкими подлокотниками.

Путивльские бояре, знакомясь со своим князем, незаметно подмечали для себя все его достоинства и недостатки. Потом судачили между собой:

– Хоть и молод князь наш, но не глуп. С первого дня своего вокняжения все недоимки простил и всех должников из кабалы вызволил. По всему видать, хочет милосердным в народе прослыть.

– Не глуп, говоришь! А монахов бродячих зачем привечает?

– Так они ему книги переписывают.

– Ишь какой! Бороды ещё не отрастил, а уже мудрым стать хочет.

– Игорь не токмо монахов привечает. Сколь отроков смышлёных к себе в дружину набрал. И как их воинскому ремеслу обучает, видели?

– Вот именно! Игорь взял в свою дружину Олеговых отроков, а нашими сыновьями побрезговал. Разве это дело?

– Пусть князь сыновьями нашими брезгует, зато нас постоянно на совет зовёт, без нашего ведома ничего не решает.

– Чаю, до поры это. Войдёт Игорь в силу и нас под себя подомнёт!

– Поживём – увидим.

Гордясь своим новым положением, Игорь не замедлил известить об этом Вышеслава, отправив к нему гонца с письмом, на коем стояла его княжеская печать. Гонец вернулся и привёз ответ.

Вышеслав искренне радовался за друга и одобрял все его начинания. Особенно ему понравилось то, что Игорь открыл школу для детей простых горожан и собрал грамотных монахов для переписки книг. В конце послания стояло изречение древнеримского оратора Цицерона[32]32
  Цицерон Марк Туллий (106–43 гг. до н. э.), римский государственный деятель и знаменитый оратор.


[Закрыть]: «Дом, в котором нет книг, подобен телу, лишённому души».

В начале марта прискакал из Новгорода-Северского вестник. Олег спешно звал Игоря к себе со всею дружиной.

Игорь созвал бояр своих.

– Не иначе, Олег поход замыслил. И дружине моей в том походе быть.

Бояре понимающе качали бородами: зовёт их князь на войну. Возражений не было, ибо всем было понятно, что младший брат ходит в воле старшего брата.

Все путивльские бояре с сыновьями и слугами собрались под Игорев стяг.

Один вопрос был у всех в речах и глазах: на кого собрался идти ратью Олег? Ежели на черниговского князя, то не к добру это!

Игорь сам изнывал от любопытства. Воевать ему хотелось, но при этом хотелось, чтобы и противник был достойный.

Олег сразил Игоря оглушительной вестью:

– На Киев пойдём, на самого Мстислава Изяславича!

– Да ты спятил, брат! – растерялся Игорь. – Не по силам нам тягаться с киевским князем!

Олег засмеялся:

– Нам, конечно, не по силам, но есть на Руси властелин посильнее киевского князя.

– Кто же это? Неужели Ярослав Осмомысл?!

– Нет, не он, – посерьёзнев, ответил Олег. – Войну Мстиславу Изяславичу объявил Андрей Боголюбский. Слыхал о таком князе?

Игорь согласно покивал головой.

Кто же не слышал о своенравном и жестоком суздальском князе, который родных братьев уделов лишил, презрев отцово завещание, племянников изгнал из отчины своей, боярам головы рубит за малейшее неповиновение. Даже епископа, поставленного в Ростово-Суздальской епархии самим митрополитом, князь Андрей изгнал и поставил на его место своего, из местных священников. Ходят слухи, будто занёсся князь Андрей в своей гордыне настолько, что желает в вотчине своей отдельную от Южной Руси митрополию создать.

«Неужели князю Андрею, как и отцу его Юрию Долгорукому в своё время, показалось мало Ростова и Суздаля, что пожелал он для себя ещё и златого стола киевского!» – подумал Игорь и спросил об этом Олега.

Олег растолковал брату, что к чему.

Оказывается, Мстислав Изяславич сидит в Киеве не по родовому праву. По древнему уставу Киев прежде всего должен принадлежать дяде Мстислава – Владимиру Мстиславичу. Поскольку Владимир Мстиславич не претендует на киевский стол, то права на него переходят к старшему из оставшихся сыновей Юрия Долгорукого, а именно к Андрею Боголюбскому.

Андрей же пожелал передать право на владение Киевом смоленскому князю Роману Ростиславичу в обход своих младших братьев.

– Теперь шурин мой Роман Ростиславич зовёт меня в поход на Киев, – продолжил Олег. – Братья его Рюрик и Давыд тоже ополчились на Мстислава Изяславича. На подходе к Смоленску находятся Андреевы рати из Залесской Руси, также вышли полки из Переяславля и Дорогобужа – тоже на Киев.

– Не понимаю, почто Ростиславичи ополчились на Мстислава Изяславича, – пробормотал Игорь, – ведь они сами звали его на киевский стол. И Глеб Переяславский звал. И Владимир Андреевич Дорогобужский. Ныне же все они – враги Мстиславу.

– А кто из них может тягаться с Андреем Боголюбским, ежели у того сорок тысяч войска! – усмехнулся Олег. – Против такой силы не попрёшь! Вот Ростиславичи и решили поддержать Андрея Боголюбского, благо он сам им Киев вручает. Глебу противиться воле старшего брата тоже не с руки: Андрей может запросто выгнать его из Переяславля. Князь дорогобужский хоть и дальний родственник Андрею Боголюбскому, но почитает его, как отца, ибо врагов у него много, а войска мало. Без Андреевой помощи ему в Дорогобуже не усидеть.

– Нам-то какая корысть идти под стяги Андрея Боголюбского? – хмуро спросил Игорь, которому не хотелось обнажать меч против такого славного витязя, как Мстислав Изяславич.

– Коль получится всё так, как я хочу, то, глядишь, после этого похода я в Чернигове сяду, – самодовольно ответил Олег.

– А как же Святослав Всеволодович? Он-то идёт в поход на Киев?

– В том-то и дело, что Святослав Всеволодович воле Андреевой не подчинился, хотя тот звал его на Мстислава. Более того, Святослав дал нелюбимому брату Андрея Боголюбского Михаилу Городец Остерский и приютил у себя двух изгнанных Андреем племянников. Такое князю суздальскому вряд ли понравится. Ежели князь Андрей проявил такую милость к шурину моему, то с Божьей помощью, может, он и меня пожалует Черниговом за усердие. Как думаешь, брат?

– Может, пожалует, а может, и нет, – ответил Игорь.

Ему вдруг стал неприятен этот разговор, и он поспешил уйти в покои матери.

Манефа после объятий и поцелуев тоже завела речь о предстоящем походе на Киев.

– Пускай себе сталкиваются лбами южные и северные Мономашичи, истребляя друг друга на радость Ольговичам, – торжествуя, молвила Манефа. – В прошлые времена отцы Мстислава и Андрея грызлись между собой из-за Киева, теперь дети их ту же свару затевают. Святослав Всеволодович хитёр! Сам на зов Андрея Боголюбского не откликнулся и брата Ярослава не пустил. Решил выждать, чем всё кончится.

– Может, и Олегу не стоит в это ввязываться? – осторожно спросил Игорь.

– Говорила я ему! – досадливо бросила Манефа. – Ольговичу в распрях Мономашичей не место! Грызня собак не для волка. А Олег: «Не могу шурину своему отказать. Сегодня я ему помогу, завтра он мне».

Объединённая дружина братьев Святославичей вышла из Новгорода-Северского и, обойдя Чернигов стороной, лесными дорогами добралась до городка Любеча, что на днепровском берегу. Перебравшись по льду через Днепр, Игорь и Олег устремились к Вышгороду, подле которого был назначен сбор всех союзников Андрея Боголюбского.

На заснеженном поле под Вышгородом уже стояли станом полки Рюрика и Давыда Ростиславичей, переяславского князя Глеба Юрьевича и князя Владимира Дорогобужского.

Олег повелел ставить шатры рядом с переяславцами.

– У князя Глеба дочка подрастает, неплохая невеста для нашего Всеволода, – как бы невзначай заметил Игорю Олег. – Дружба с Глебом Юрьевичем нам выгодна, ведь Переяславское княжество с черниговскими землями соседствует. А князь Глеб по храбрости Мстиславу Изяславичу не уступит.

Покуда дружинники разбивали лагерь, Олег и Игорь пришли в шатёр переяславского князя.

Глеб Юрьевич встречал гостей радушно.

На вид ему было лет сорок. Он был невысок, но крепок телом и широк в плечах. Вглядываясь в это открытое, прямодушное лицо с ясными глазами и властным изгибом губ, Игорь невольно проникался симпатией к князю Глебу. Казалось, он весь состоит из контрастов. При тёмно-русых волосах имеет рыжеватые усы и бороду. При дородности тела тем не менее гибок и подвижен. И смеётся князь Глеб по-мальчишески заливисто, хотя голос у него грубоватый, а в лице больше серьёзности, чем озорства.

– Ого! Брательник у тебя как вымахал! – сразу после обмена приветствиями сказал Олегу князь Глеб и похлопал Игоря по плечу. – Чай, знает молодец, с какой стороны к ретивому коню подходить, а?

– Знает, – улыбнулся Олег. – Игорь и мечом владеет не хуже меня. Не подведёт в сече.

– Не дойдёт у нас до сечи с Мстиславом, – сказал Глеб и вздохнул не то облегчённо, не то с сожалением. – Не собрать Мстиславу столь полков, сколь на него из Залесья идёт. И это не считая дружин Ростиславичей, моей дружины и вашей. Тут ещё князь дорогобужский притащился! Хотя и без него бы обошлись!

– Чем же всё закончится? – поинтересовался Олег.

– Осадой Киева, – ответил Глеб. – Уповать Мстислав может лишь на крепость стен и высоту валов киевских.

Слова Глеба Юрьевича в полной мере подтвердились через несколько дней, когда к Вышгороду подошли многочисленные рати суздальского князя и с ними смоленские полки. Всего против киевского князя собралось около семидесяти тысяч войска.

Несколькими дорогами все эти полчища двинулись к Киеву и обступили город.

На требование уйти из Киева добровольно Мстислав Изяславич ответил отказом.

И началась осада.

Объединённым войском руководил сын Андрея Боголюбского, тоже Мстислав, ему помогал воевода Борис Жидиславич.

На третий день осады смолянам удалось взломать тараном Львовские ворота, и осаждающие хлынули в Киев.

До самой ночи продолжались кровавые схватки на улицах города. Киевляне не сдавались, отчаянно сражаясь на площади близ Софийского собора, у Золотых ворот, на стенах Ярославова города.

Дружина северских князей вступила в Киев вместе с переяславцами через Лядские ворота.

Сначала была упорная битва с киевлянами близ церкви Святой Ирины, потом у княжеского дворца. Под Игорем ранили коня, и он продолжал бой спешенным, как и многие его дружинники.

В тесноте улиц коннице было не развернуться. Спешенный строй оказался более действенным, тем более что постоянно приходилось преодолевать рвы и высокие частоколы. Киев был огромен и к тому же раскинулся на нескольких высоких холмах, которые было удобно оборонять.

Если дружины южных князей старались по возможности щадить киевлян и не поджигали город, то ростовцы и суздальцы продвигались вперёд с зажжёнными факелами, отмечая пожарами свой путь по захваченному городу. Там, где проходили ратники суздальского князя, больше всего лежало убитых киевлян, не только зрелых мужчин, но и бородатых старцев и совсем юных отроков.

Ночью наступило затишье, поскольку было трудно определить, где свои, а где чужие.

Игорь и его дружинники расположились на ночлег в пустынных хоромах какого-то киевского боярина. Покуда гридни растопляли печи в нижних покоях, Игорь со светильником в руках обошёл помещения верхнего яруса. Всюду были следы поспешного бегства: опрокинутые стулья, открытые сундуки, разбросанные по полу женские платки, рушники и подушки… Похрустывали под сапогами черепки разбитой глиняной посуды.

«Что творится! – думал Игорь, глядя в окно на зарево пожара. – Будто нехристи взяли христианский город!»

Игорь устало опустился на скамью и снял с головы шлем.

Теперь, когда ожесточение схватки осталось позади, когда пропали азарт и желание показать своё умение в сече, реальность происходящего неприятно поразила Игоря. Ему стало стыдно за себя и за брата, что они ввязались в столь нечестивое дело. Игорь мысленно отыскивал какие-то оправдания для себя, словно держал ответ за содеянное перед Вышеславом. Уж он-то точно будет презирать Игоря за такое злодеяние!

«А ведь Вышеслав здесь где-то, – с тревогой подумал Игорь. – Только бы уберёг его Господь от стрелы или меча».

Игорь не заметил, как уснул, будто провалился во тьму.

Разбудил его воевода Бренк:

– Вставай, княже. Олег тебя кличет.

Игорь спустился в жарко натопленную горницу.

Там за столом сидели Глеб Юрьевич и Олег, прихлёбывая из чаш медовую сыту[33]33
  Медовая сыта – разварной на воде мёд.


[Закрыть].

Лучи утреннего солнца расцветили всеми цветами радуги широкие окна, забранные разноцветным византийским стеклом. От этого в обширном покое было как-то светлее и радостнее.

– Ну что, проспался, воин? – обратился к Игорю князь Глеб, улыбаясь одними глазами.

– Проспался, – равнодушным голосом промолвил Игорь и тоже сел к столу.

Слуга подал ему чашу с сытой. Игорь пригубил из чаши с безразличным лицом.

– Ты здоров ли? – спросил у брата Олег.

– Здоров, – ответил Игорь, не взглянув на Олега.

Олег и Глеб Юрьевич молча переглянулись.

Игорь допил сыту и со стуком поставил опорожненную чашу на стол.

– Мои дружинники сегодня сражаться не будут, – мрачно сказал он.

– Сегодня и не придётся сражаться, брат, – сказал Олег. – Не с кем. Ночью Мстислав Изяславич бежал из Киева вместе с дружиной. Ушёл к брату своему во Владимир-Волынский.

– Проспали мы Мстислава, – усмехнулся Глеб Юрьевич.

Несмотря на то что киевляне сдались, пощады им не было.

Суздальцы и ростовцы, а с ними и чёрные клобуки[34]34
  Чёрные клобуки – степняки, осевшие на южнорусских рубежах и принявшие покровительство киевских князей. Носили чёрные островерхие шапки, отсюда их название.


[Закрыть] продолжали свирепствовать, беря в полон всех подряд: и бояр, и чёрных людей, и чужеземных купцов…

Творились бесчинства в храмах киевских. Андреевы ратники выносили из них золотую и серебряную утварь, сдирали позолоченные оклады с икон, отнимали у священников расшитые золотыми нитками дорогие архиерейские[35]35
  Архиерей – общее название для высшего духовенства в православии: епископа, архиепископа, митрополита, патриарха.


[Закрыть] облачения. Опустошению подверглись княжеские дворцы и терема бояр, дома купцов и ремесленников. Не раз возникали вооружённые стычки между суздальцами и дружинниками южных князей, которые пытались воспрепятствовать разорению Киева.

Особенно возмущался Роман Ростиславич, заявляя, что не будет княжить в опустошённом и обезлюдевшем Киеве. Тогда сын Андрея Боголюбского объявил, что отдаёт Киев своему дяде – Глебу Юрьевичу. Рассерженные Ростиславичи ушли каждый в свою волость. Роман перед уходом зловеще обронил: «Поглядим, долго ли просидит Глеб Юрьевич на киевском столе!»

Олег оказался в затруднительном положении.

Дабы не обидеть шурина, ему тоже следовало немедленно покинуть Киев. Но Глеб Юрьевич просил его не уходить так скоро и помочь ему отнять пленённых киевлян у берендеев[36]36
  Берендеи – кочевникигузы, осевшие на окраинах Руси. Из гузского рода Берендья происходили многие ханы. По названию этого рода русичи прозвали берендеями всех гузов.


[Закрыть] и чёрных клобуков. На том же настаивал Игорь, который уже побывал в разорённом Андреевском монастыре и на его подворье, но нигде не отыскал Вышеслава.

Хромоногий звонарь поведал Игорю, что монастырь и его подворье ограбили берендеи, которые стоят станом за Почайной-рекой.

– Может статься, и дружок твой там, княже.

Взяв всех своих дружинников и воеводу Бренка, Игорь прибыл в стан берендеев.

Но оказалось, не то что вызволить русских пленников, но даже отыскать среди них Вышеслава совсем не просто. Берендеи схватились за копья и сабли, желая прогнать Игоревых воинов прочь.

Главный бей громко возмущался, брызгая слюной:

– Мои люди заплатили кровью за эту победу! Мы не сами сюда пришли, нас русские князья позвали. Почто хотите отнять пленников? Это наша добыча. С пустыми руками мы отсюда не уйдём!

Толпа берендеев что-то выкрикивала гортанными голосами на своём непонятном языке, поддерживая своего предводителя.

Пришлось Игорю вернуться ни с чем. Что он мог поделать с двумя сотнями своих дружинников против полутора тысяч берендеев?

Игорь обратился за помощью к Олегу. Тот в свою очередь попросил поддержки у Глеба Юрьевича. Теперь, когда ростовцы и суздальцы ушли из Киева, держа путь в своё Залесье, многое зависело от нового киевского князя.

– Полон у берендеев, стоящих за Почайной, мы выкупим, – сказал Глеб Юрьевич братьям Святославичам. – Всех тех пленников, что ещё не выведены из города нехристями, отнимем силой. Я уже распорядился поставить у всех ворот отряды ратников. Как пойдут чёрные клобуки из Киева с награбленным добром, то моих воинов не минуют.

– А как быть с теми киевлянами, коих суздальцы полонили и с собой увели? – спросил Олег.

Князь Глеб печально вздохнул.

– Тех киевлян горемычных мне отнять не под силу, – посетовал он. – Открыто идти супротив Андрея, брата моего, я не могу.

Олег видел, как омрачилось лицо Игоря. Если Вышеслав угодил в полон к суздальцам, то быть ему рабом. Вызволить его они не смогут.

Не желая терять последнюю надежду, братья отправились со своими дружинниками к городским воротам: Олег – к Лядским, Игорь – к Золотым. Воевода Бренк поспешил ко Львовским воротам.

Золотые ворота Киева поражали своими размерами, в них могли проехать четыре повозки в ряд.

Воротная башня была сложена из белого камня. С боков её подпирали высоченные земляные валы, на которых возвышались деревянные стены с крытыми заборолами. Уходившую в синее небо воротную башню венчала небольшая церковь с блестящим куполом.

Её белокаменные стены гармонично вписывались в монументальный мощный силуэт всей башни.

Высокие створы ворот были широко распахнуты, подъёмный мост был опущен.

Игорь, задрав голову, с восхищением разглядывал Золотые ворота, забыв на миг, зачем он здесь. Говорят, в Царьграде тоже есть Золотые ворота.

«Интересно, – думал Игорь, – царьградские ворота больше киевских иль нет?»

Дружинник тронул Игоря за плечо и кивнул на дорогу, по которой со стороны разграбленного города приближался конный отряд чёрных клобуков. Предыдущий отряд выходил из Киева без пленников, поэтому переяславцы пропустили степняков без задержки. Эти степняки ехали медленно, так как в хвосте у них двигалась вереница русских пленных.

Игорь насторожился и, тронув коня, подъехал поближе к дороге.

Переяславские ратники преградили путь чёрным клобукам, требуя, чтобы те добровольно отпустили пленников. Стоявшие по сторонам от дороги переяславские лучники угрожающе держали стрелы на тетивах луков.

Предводитель чёрных клобуков поспешно закивал головой в чёрной островерхой шапке и взмахом руки повелел своим людям обрезать верёвки, которыми связанные пленники крепились к лошадям.

Если суздальцы забирали в полон прежде всего ремесленников и работных людей, а также иноземцев, за которых можно получить выкуп, то берендеи и чёрные клобуки захватывали в основном женщин и детей. Вот и в этом полоне больше половины были женщины и подростки, а мужчин было совсем немного.

Игорь, искавший Вышеслава, отъехал прочь расстроенный, не найдя своего друга.

Затем к Золотым воротам подъехала на низкорослых лошадках толпа берендеев, которые гнали перед собой около сотни киевлянок. Среди пленниц оказались даже молодые монахини из местного женского монастыря.

Берендеи расстались с такой знатной добычей очень неохотно.

Пленницы же, обретя свободу, плакали от радости и обнимали своих избавителей. Иные из них были полураздеты и посинели от холода на пронизывающем ветру. Переяславцы отогревали замёрзших полонянок возле костров, отдавали им свои плащи.

Потом переяславцы отняли полон у выходивших из Киева дружинников дорогобужского князя, те повязали не только бояр и боярских холопов[37]37
  Холоп – раб.


[Закрыть], но даже архиерея из Георгиевского храма. Дорогобужцы, уступая силе, отводили душу ругательствами, поминая нехорошим словцом Глеба Юрьевича. Переяславцы не оставались в долгу и крыли отборной матерщиной дорогобужцев и их князя, которого было не видно в сече, зато в грабежах он явно преуспел.

И вот появился ещё один отряд чёрных клобуков, который вёл пленников: и мужчин, и женщин. Все пленники были полураздеты, степняки посрывали с них шушуны и шубы, поснимали платки и шапки, многих оставили без тёплых сапог и чёботов.

Воевода переяславцев, рассердившись, приказал отнять у чёрных клобуков не только пленников, но и снятую с них одежду и всё награбленное злато-серебро.

Предводитель чёрных клобуков начал было возмущаться, но воевода поднёс к его носу мозолистый кулачище и пробасил:

– Убирайся, покуда цел!

Чёрные клобуки ускакали, нахлёстывая коней, будто вихрь промчался сквозь ворота.

Пленники, не веря своему счастью, торопливо разбирали шубы, шапки и сапоги, брошенные степняками на истоптанный подтаявший снег. Среди них было много юных боярышень и купеческих дочерей, растерявших в постигшем их несчастье былую надменность, но не утративших свою девичью красу. К ним, оставшимся без отцов, матерей и старших братьев, переяславцы отнеслись с особым участием. Помогали одеться и обуться, делились хлебом, отводили в ближайшие дома отогреться, поскольку у костров места уже не было.

Игорь, толкавшийся среди освобождённых пленников, нечаянно коснулся руки стройного юноши в изодранном полушубке, на плече у которого рыдала молодая женщина с распущенными светлыми волосами. Юноша взглянул на Игоря. Его красивое лицо выглядело уставшим, на пораненной щеке засохла кровь.

У Игоря радостно забилось сердце:

– Вышеслав! Живой!

– Игорь?! Откуда ты взялся?

Да, это был Вышеслав, который обрадовался встрече не меньше Игоря!

Светловолосая женщина при виде этой сцены перестала рыдать и удивлённо глядела на обнимающихся друзей.

– Отец твой тоже здесь, – молвил Игорь, тормоша Вышеслава. – Как я рад, что отыскал тебя! А это кто?

– Это Бронислава, дочь боярина Кудеяра, – ответил Вышеслав и нахмурился. – У неё мужа убили и отца, а дочь свою она потеряла. Вернее, разлучили её с дочерью чёрные клобуки, когда делили пленниц меж собой. Нас с нею одной верёвкой повязали, мы так и ночь вместе провели в каком-то подвале.

Игорь сочувственно покачал головой в островерхом шлеме.

– Помочь бы ей, Игорь, – сказал Вышеслав.

– Я бы рад, но как?

– Дай ей коня и дружинников, пусть они поищут девочку у других ворот. Иль там пленников не освобождают?

– Освобождают, – ответил Игорь, – так Глеб Юрьевич повелел. Он теперь из Переяславля на киевский стол перейдёт.

– Ну, дай Бог ему доброго здоровья! – произнёс Вышеслав без особой радости в голосе.

Брониславе посчастливилось разыскать дочь среди освобождённых пленников у Лядских ворот. В тот мартовский день многие киевляне, вызволенные из неволи, отыскали кто – сына, кто – дочь, кто – отца с матерью… И всё же горечь от страшного погрома Киева и гибели многих киевлян довлела над всеми, омрачая минуты радости бывших пленников.

Был год 1169-й от Рождества Христова.