Текст книги "Братья Ярославичи"

Глава четвёртая. Ода

(1066) 3-го февраля умер Ростислав в Тмутаракани.

Повесть временных лет

Зимовал в Чернигове фряжский купец Джованни Брага. Был он частым гостем в тереме черниговского князя. Святослав любил послушать по вечерам рассказы знающих людей про заморские страны, про чужеземные обычаи. Брага за свою жизнь повидал немало земель и городов, сам же он был родом из города Генуи. Проявила интерес к генуэзцу и Ода, узнав, что собирается Брага по весне идти донским путём на юг к Тмутаракани и далее до Царьграда. Замыслила Ода передать через генуэзца послание Ростиславу. Ода намеревалась упредить Ростислава о том, что опять исполчается на него Святослав.

Ода написала грамотку, в которой о грозящей Ростиславу опасности было всего три строчки, весь прочий текст письма состоял из признаний Оды в любви к Ростиславу и описания её душевных страданий из-за разлуки с ним. Также Ода умоляла Ростислава повиниться перед Изяславом, уступить Тмутаракань Святославу и принять под свою руку любой из городов на Руси, какой соблаговолит уступить ему киевский князь.

Внимание черниговской княгини льстило падкому на женщин генуэзцу. Джованни Брага постарался улучшить впечатление Оды о себе богатством своих нарядов и изысканностью манер, коих он насмотрелся при дворах итальянских герцогов. С Одой генуэзец разговаривал только по-немецки, который он знал гораздо лучше русского.

Накануне Рождественского поста Джованни Брага преподнёс Оде золотой перстень с сапфиром, а на Крещение Господне он подарил княгине золотой браслет. Ода в знак своего расположения позволяла генуэзцу целовать свою руку, когда этого никто не видел. Ода и не догадывалась, что любвеобильный купец жаждет гораздо большего. Ода полагала, что пленила черноглазого генуэзца своими чарами и тот готов на всё ради неё. Собственно, Ода этого и добивалась исподволь и с неустанной настойчивостью. Однако Ода не учла того, что она затеяла любовную игру не с юношей, а с сорокалетним мужчиной, уже вкусившим от греховного плода. Ода и не догадывалась, что Брага, растливший за свою жизнь немало дев и совративший немало замужних женщин, дал себе слово к весне «отпереть восхитительные интимные врата черниговской княгини своим чудо-ключом». Многочисленные победы в любовных похождениях сделали Брагу необычайно самоуверенным.

Однажды Ода отправилась на конную прогулку, взяв с собой Брагу.

Февраль был на исходе. Снег потемнел по обочинам дороги и осел под лучами пригревающего по-весеннему солнца. На проталинах желтела прошлогодняя трава.

Княгиня и генуэзец свернули с широкой дороги на узкую сосновую просеку. Они перевели коней на шаг и медленно ехали бок о бок под стрекот растревоженных сорок.

Ода решилась наконец посвятить Брагу в свою тайну.

Княгиня поведала Браге про письмо, вскользь намекнув ему о своих любовных отношениях с Ростиславом. К удивлению Оды, генуэзец вместо безоговорочной готовности доставить её послание к Ростиславу заговорил с нею о цене за эту услугу. Причём Брага намекнул Оде, что цена эта должна быть немалая, что он надеется получить от княгини не деньги, а нечто иное…

По глазам и голосу генуэзца Ода догадалась, к чему тот клонит, но притворилась глупышкой, желая поставить собеседника в неловкое положение.

– Конечно, милый Джованни, я щедро вознагражу тебя мехами, – сказала Ода. – Какие меха ты предпочитаешь? Беличьи?.. Куньи?..

– Я жду от моей обожаемой княгини не мехов, а ласк, – промолвил Брага с откровенно похотливой улыбкой на устах.

У Оды вспыхнули щёки, словно объятые пламенем. Она резко натянула поводья и остановила своего скакуна. Брага тоже остановил своего саврасого жеребца, повернув его боком перед конём Оды.

Их глаза встретились: гневные голубые и насмешливо-нахальные тёмно-карие.

– Не забывай, кто перед тобой, торгаш! – гневно воскликнула Ода и замахнулась плетью на генуэзца. – Это тебе за дерзость!

Плеть свистнула в воздухе. Брага, вскинув руку, ловко поймал конец кнутовища.

– Полегче, княгиня, – вмиг посерьёзнев, проговорил генуэзец, – не то твой вспыльчивый супруг сегодня же узнает про твоё любовное послание к Ростиславу.

Ода невольно смутилась от такой наглости. Да, она явно ошиблась в Браге! Кто бы мог подумать, что у столь весёлого и благородного на вид человека такая чёрная душа!

– Отныне я поверенный в твою тайну, княгиня, – тоном превосходства продолжил Брага, – поэтому меня нужно не бить, а лелеять.

Ода рванула плеть на себя. С каким удовольствием она исполосовала бы ею наглое лицо генуэзца!

Но Брага крепко держал кнут.

– Если моя княгиня будет сердиться на меня, я не стану ей мстить здесь из уважения к её гостеприимству, – молвил он, – но я отомщу ей в Тмутаракани при встрече с Ростиславом. Например, я могу сказать Ростиславу, что ты, краса моя, из ревности отравила его детей, которые ныне находятся в Киеве. Либо же я преподнесу Ростиславу вино, настоянное на дурман-траве, якобы от тебя, моя княгиня. И твой ненаглядный сойдёт с ума, отведав этого вина.

С этими словами Брага отпустил конец плети.

Ода не мигая глядела в лицо генуэзцу, её сухие губы были плотно сжаты. Она словно забыла про плеть в своей руке.

– Князь Святослав в разговоре со мной с неудовольствием упоминал про Ростислава, – добавил Брага, сузив свои чёрные глаза. – Святослав возненавидит Ростислава ещё сильнее, коль узнает, что его жена когда-то согрешила с ним. Сколько раз это было, милая княгиня?

– Ты решил меня исповедовать, друг мой? – со зловещим спокойствием произнесла Ода.

– Я интересуюсь этим лишь из зависти к счастливчику Ростиславу, – торопливо вымолвил Брага, видя, что Ода развернула коня и поехала обратно.

Генуэзец догнал княгиню и держался рядом с ней, сдерживая своего жеребца, рвущегося вперёд.

– Не гневайся на меня, дорогая княгиня, – мягким голосом заговорил Брага. – Я вижу, что оскорбил тебя своим откровением. Мне ведомо, что русские княгини крайне щепетильны в любовных делах с чужими мужчинами, их весьма трудно сбить с праведного пути. Но ведь ты – немка, моя обожаемая княгиня. И, судя по твоей тайной связи с Ростиславом, ты – женщина нормальная, без бредовых предубеждений. Ты изменяла мужу с Ростиславом, может с кем-то ещё, я не осуждаю тебя за это. Боже упаси! В той стране, откуда я родом, любая знатная женщина имеет любовника, а то и нескольких. Над глупышками, хранящими верность своим мужьям, на моей родине все просто смеются.

Ода хранила каменное молчание.

Брага продолжал делать попытки разговорить её.

– Значит, я ошибся, полагая, что прелестная княгиня влюблена в меня, – печально вздыхал он. – Напрасно я тешил себя мечтами…

– Интересно какими? – не удержалась Ода.

Генуэзец мигом преобразился, в его глазах появился блеск, смуглое лицо его с острым носом и чёрной бородкой будто озарилось тихой радостью, а его полноватые губы тронула лёгкая улыбка человека, познавшего счастье. Хитрец Джованни прекрасно знал женщин и умел при случае затронуть именно те струны в их душах, которые пробуждают в них опасные минутные влечения. Цветок красноречия Браги раскрылся во всём великолепии! Генуэзец умело расставил сети, как уже проделывал в прошлом много раз, и Ода, сама того не сознавая, запуталась в них. Даже горячее полуденное солнце, под лучами которого снег сделался мягким и прилипал к копытам лошадей, казалось, помогало коварному искусителю. Солнечные лучи били в глаза генуэзцу, такие выразительные и красивые, а как сверкали белизной перламутровые зубы Джованни! Как чувственно он причмокивал своими пунцовыми губами! Целоваться с ним приятно, наверно, любой женщине.

Впрочем, и слушать Брагу доставляло Оде немалое удовольствие, хотя поначалу она не хотела себе в этом признаться, но после второй или третьей шутки генуэзца она засмеялась. Затем Ода позволила Браге погладить себя по руке и вскоре забыла о ссоре с ним в сосновой просеке. В такой чудесный день грех сердиться на столь остроумного собеседника!

Княгиня и генуэзец неторопливо ехали по дороге. Впереди уже маячили бревенчатые стены и башни Чернигова.

Брага продолжал опутывать Оду своей льстивой речью. Ведомо ли его обожаемой княгине, что он может сделать её самой счастливой женщиной на свете?!

– Я буду счастлива только с Ростиславом, – сказала Ода.

– И я к тому речь веду, – вставил Брага.

Оказывается, в Кафе[79]79
  Кафа – колония генуэзцев в Крыму.


[Закрыть] у него есть знакомый вербовщик наёмников, а в Херсонесе[80]80
  Херсонес Таврический – город на юго-западном побережье Крыма.


[Закрыть] живёт богатый судовладелец, его давний друг. Отряд воинов и быстроходные корабли, вот что нужно Ростиславу! Любой итальянский герцог с радостью возьмёт его к себе на службу. Не нравится Италия, Ростислав может наняться на службу к византийцам, отменные воины везде нужны.

– А как же я? – спросила Ода.

– Ты будешь вместе с Ростиславом, – ответил Брага. – Я помогу тебе бежать из Чернигова в Тмутаракань. Счастье не ждут, за ним идут на край света, моя княгиня!

– Я не уверена, что Ростислав согласится служить византийскому императору и тем паче какому-то герцогу, – засомневалась Ода. – Ростислав слишком честолюбив для этого.

– В таком случае пусть Ростислав сам станет императором! – проникновенно воскликнул Брага. – У ромеев в прошлом случалось такое, когда военачальники занимали трон и правили империей. К примеру, Василий Первый, основатель Македонской династии ромеев[81]81
  Василий Македонянин – византийский император, правивший в 867–886 гг. Происходил из небогатой и незнатной семьи. Василий сумел стать военачальником и захватил трон, опираясь на войско. Основал Македонскую династию византийских императоров.


[Закрыть], в юности был конюхом, потом выдвинулся в полководцы, потом выше… Сильный и отважный человек может всего добиться в жизни! Таков ли Ростислав?

– Да, он таков! – Ода улыбнулась восторженной улыбкой. – Ростислав не станет довольствоваться малым.

– Прекрасно! – Брага хлопнул в ладоши. – Для начала Ростиславу нужно захватить Херсонесскую фему[82]82
  Фема – административно-податная территориальная единица Византийской империи.


[Закрыть] в Тавриде, это произведёт переполох в Константинополе. Я уверен, после этого русские князья сразу зауважают Ростислава. В Тавриде Ростислав при желании сможет основать собственное княжество, более выгодного места для этого просто не найти. С юга Тавриду надёжно защищает море, с севера – степи, с востока – высокие горы. И главное, в Тавриде сходятся торговые пути из Европы и Азии!

У Оды закружилась голова от тех перспектив, какие изложил ей Брага. Ода может стать женой Ростислава и княгиней тмутараканской, у неё будет дворец с фонтанами и белокаменными колоннами, из окон которого видно море. Послы и торговые гости станут толпиться у её трона, будут подносить ей подарки. Рядом с Одой будет восседать красавец Ростислав, князь тмутараканский и владыка Тавриды. Как станут гордиться Одой её отец и мать, все её саксонские родственники! Даже германский король удивится такому возвышению Оды. Супруги Изяслава и Всеволода умрут от зависти. Уезжая к Ростиславу, Ода возьмёт с собой Регелинду и сына Ярослава. Ей будет горько расставаться с Вышеславой, но в жизни всегда приходится чем-то жертвовать ради счастья.

Брага продолжал восторженно описывать, как Ростислав при его мудрой поддержке сумеет заручиться военной помощью генуэзцев и герцога Тосканского. Причём себя Брага уже мнил флотоводцем Ростислава. Он расписывал Оде, как они с Ростиславом обезопасят границы Тмутараканского княжества от вторжений кочевников, как приберут к рукам устья Днепра и Дона, построят большой флот, соберут огромное войско из половцев и кавказских народов, возведут крепости по берегам Греческого моря…

– Но всё это произойдёт лишь после того, как моя обожаемая княгиня допустит меня ко всем тайникам своего прекрасного тела, – молвил генуэзец, заглядывая Оде в глаза. – Это отнюдь не плата за мои будущие услуги, но своеобразный залог доверия ко мне, милая княгиня.

Оду смутил прямой и откровенно вожделенный взгляд Браги. Она подхлестнула коня и поскакала к распахнутым городским воротам.

Обернувшись на скаку, Ода звонко крикнула:

– Я подумаю, синьор Джованни!..

* * *

Вечером, закрывшись в своей светлице, Ода ещё раз перечитала своё письмо к Ростиславу. После удивительной картины прекрасных возможностей, расписанных Брагой, это послание показалось теперь Оде жалким и лишённым всякого смысла. Ростислав скорее умрёт, чем склонит голову перед Изяславом!

Ода сожгла письмо и села за стол, обдумывая текст нового послания к своему любимому. Ей хотелось кратко и убедительно изложить в нём всё услышанное от Браги. Однако в голове у Оды вертелись сплошные признания в любви к Ростиславу. Вот если бы Брага сам написал это письмо…

Но уже через минуту Ода отказалась от этой мысли. Пусть лучше Брага посвятит Ростислава в свои замыслы при встрече с ним, так будет вернее. Зачем что-то писать, если Брага всё равно увидится с Ростиславом. К тому же, если Ода окажется в Тмутаракани вместе с Брагой, она сама сможет объясниться с Ростиславом. Ода представила удивлённые глаза Ростислава и улыбнулась. Впрочем, рассказать так, как умеет Брага, у Оды не получится, и бежать из Чернигова без его помощи она тоже не сможет. Стало быть, Оде никак не обойтись без хитрого генуэзца.

На воскресной службе в Спасо-Преображенском соборе Ода стояла на хорах рядом с мужем, слева от неё стояли Ярослав и Вышеслава, а за спиной у неё плечом к плечу выстроились молодцы-пасынки.

Глянув вниз, Ода заметила среди боярских шуб малиновую куртку Браги. Пронырливый генуэзец протолкался почти к самому амвону[83]83
  Амвон – в христианском храме – возвышение, на котором совершается часть богослужения и произносятся проповеди.


[Закрыть], но он не столько молился, сколько таращился на стоящую на хорах Оду. Увидев, что и княгиня заприметила его, купец принялся строить ей глазки и дарить улыбки. Боярские жёны и дочери недовольно косились на генуэзца, который ко всему прочему ещё и толкался локтями.

На кривлянья Браги обратила внимание и Вышеслава. Она переглянулась с Одой, и обе едва не рассмеялись. Вышеслава подумала, что генуэзец, с которым она была в дружеских отношениях, именно ей оказывает знаки внимания в столь неподходящем для этого месте. Не желая, чтобы это заметил отец, Вышеслава отступила назад и нечаянно наступила на ногу Олегу, тот тоже слегка попятился и упёрся спиной в грудь Гремыслу. На хорах произошло небольшое замешательство. Однако строгий взгляд Святослава мигом восстановил прежний порядок.

Вышеслава опустила голову и закусила губу, чтобы не рассмеяться, краем глаза следя за генуэзцем. Шутовство Браги узрел и Ярослав, который несколько раз прыснул в кулак, получив за это подзатыльник от отца.

Никакие молитвы не шли на ум Оде, малиновая куртка притягивала её взор, отвлекая от золочёного стихаря[84]84
  Стихарь – длинная одежда с широкими рукавами, надеваемая православным духовенством при богослужении.


[Закрыть] епископа и длинных риз пресвитеров[85]85
  Пресвитер – священнослужитель средней ступени в церковной иерархии.


[Закрыть], возвышенный настрой её мыслей сбивался, до неё с трудом доходил смысл богослужения, происходящего у алтаря. Наконец на Брагу обратил внимание и Святослав. Князь обжёг жену таким взглядом, что у Оды по спине пробежали мурашки. Ода сделала вид, будто не замечает генуэзца.

По окончании службы, когда Ода рука об руку со Святославом выходили из храма, Брага вдруг закричал: «Многие лета князю и княгине!»

Толпа прихожан подхватила этот крик.

Ода по лицу супруга поняла, какие мысли обуревают его. Она приготовилась к буре, которая разыгралась в тот же день.

– Тебе, супруга дорогая, допрежь слово на людях молвить, не единожды подумать следует, тем паче блюстися поступков ветреных, о коих молва разойтись может, – суровым голосом сказал Святослав, придя в покои жены и выгнав оттуда всех её служанок. – Мне нужна жена неблазная, ибо Богом мне уготовано власть над людьми держать и людям же примером служить.

– Разве разошлась обо мне молва дурная? – спросила Ода, не теряя своего спокойствия.

– Люди видели, и не раз, как ты вместе с фряжским купцом по Чернигову разъезжаешь, – холодно промолвил Святослав. Он приподнял за подбородок голову Оды, заглянув ей в глаза. – Иль приглянулся тебе сей купчишка, чаровница моя? Молви без утайки. Не хочу, чтоб ложь промеж нами гнездо свила.

На губах Оды появилась и тут же пропала хитрая улыбка. Взгляд её голубых глаз из насмешливого превратился в пытливо-пристальный, словно она хотела сказать взглядом: «Не тебе бы, муженёк, спрашивать, не мне бы отвечать!»

Святослав схватил Оду за плечи и встряхнул:

– Молви же! Ну!..

– Ты надумал снять одежды с молчания, мой князь, – тихо, но твёрдо произнесла Ода. – Что ж, будь по-твоему. Я повинуюсь тебе, как супругу. Токмо прошу тебя, не делай мне больно.

Святослав нехотя отпустил Оду.

– Я ещё не стара и могу притягивать мужские взгляды, уж не это ли, муж мой, ты хочешь поставить мне в вину? – продолжила Ода. – Даже старшие сыновья твои подчас смотрят на меня как на желанную женщину, а не как на мачеху. Запрети же им видеться со мной за это, а я постараюсь запретить себе видеть лица тех мужчин, кои мне приятны, если они тебя раздражают. Брага умеет развеселить меня, он тонко чувствует малейшую смену моего настроения. Тебе же, Святослав, это безразлично. Или я не права?

– Ты же знаешь, горлица моя, сколь забот на мне, – вздохнул Святослав, – об ином и помыслить некогда.

– И весь-то ты в трудах, сокол мой, – с коварной улыбкой проговорила Ода. – Однако половчанку свою ты не забываешь.

Глаза Святослава так и впились в Оду:

– Не ведаю, о чём ты.

– Про пленницу я толкую, милый, которую ты за городом в усадьбе своей держишь.

– Откель проведала, лиса?

– Люди сказывают…

– Ох, хитра! – засмеялся Святослав. – Тем же мечом меня поразить норовишь!

– Тебе, муж мой, надлежит блюстися поступков ветреных, о коих молва разойтись может, – язвительно обронила Ода.

– Не всему слышанному верь! – Святослав отошёл от Оды и сел на стул. – Пленница эта – ханская дочь, за неё выкуп должны дать, потому и держу её в своём загородном сельце. Подальше от глаз.

– От глаз подале, а к сердцу поближе, – заметила Ода. – Не так ли, свет мой?

Святослав сдвинул брови, не любил он оправдываться, тем более перед женой, которую ценил лишь за постельные утехи, да и то до недавнего времени. Половчанка же страсть до чего хороша и в одеждах, и без одежд! Танцует так, что засмотришься, песни поёт – заслушаешься, а на ложе с нею и старик помолодеет – огонь-девица!

– Как зовут-то пленницу? – допытывалась Ода. – Сколь ей лет?

– Имя у неё языческое, сразу и не упомнишь, – ответил Святослав, пряча глаза, – и про возраст её я не ведаю, но по всему видать, что отроковица она ещё несмышлёная.

– С тобой, сокол мой, и отроковица быстро войдёт во вкус любовных утех, – с ехидцей произнесла Ода.

Святослав резко поднялся со стула.

– Дочь ханскую я на поле брани взял, – раздражённо сказал он, – что захочу, то с ней и сделаю! Донеже наложница она моя, а далее видно будет. Ты же с фрягом[86]86
  Фряги – так на Руси называли итальянцев.


[Закрыть] своим где-нибудь за городом милуйся, коль он люб тебе. Ну а ежели о вас слух срамной по Чернигову пройдёт, то не взыщи, княгинюшка. Брагу твоего евнухом сделаю, а тебя в монастырь упеку. Таков мой сказ.

Святослав повернулся и вышел из светлицы.

Этот эпизод ещё раз подтвердил, что черниговскому князю порой присущи рыцарские жесты, но Ода также понимала, что угроз своих Святослав на ветер не бросает, поэтому она запретила Браге появляться в княжеском тереме. Запретила Ода генуэзцу приходить и на воскресные службы в храм. Теперь княгиня посылала Регелинду на Подол, где жили все иноземные купцы, и через неё договаривалась с Брагой о встрече там, где их никто не мог увидеть.

Впрочем, после размолвки со Святославом Ода и Брага встретились всего единожды на угловой башне детинца. Там они договорились о совместном побеге из Чернигова, едва река Десна вскроется ото льда.

На следующую встречу Брага пригласил Оду на свой корабль, который был вытащен на берег рядом с судами других купцов. Брага якобы хотел показать Оде помещение под палубой, где она сможет разместиться с сыном и служанкой, а также трюм, куда княгиня сможет сложить всё необходимое в дороге.

Ода догадывалась, что истинная цель приглашения совсем иная, однако после короткого раздумья она согласилась прийти на судно Браги. Оду одолевало сомнение относительно обещаний Браги поспособствовать возвышению Ростислава. Быть может, генуэзец просто жаждет утолить с нею свою похоть и добивается этого всеми способами. Ода решила посмотреть, как поведёт себя Брага, добившись своего.

На заговенье перед Великим постом в гости к Святославу пожаловал Всеволод со своим семейством. Для Оды это стало полнейшей неожиданностью. Святослав не сказал жене, что он пригласил Всеволода заговляться к себе в Чернигов ещё накануне Масленицы. Это было похоже на Святослава, предпочитавшего советоваться лишь с самим собой.

Вместе с Анастасией, очаровательной супругой Всеволода, в покои Оды проник аромат восточных благовоний, душистой розовой воды и мускатного ореха. Дочери Анастасии, Янка и Мария, разместились в светлице Вышеславы, а сын её Владимир временно потеснил Ярослава в его комнате. Мальчики быстро подружились, благо разница в их возрасте была невелика: Владимир всего на девять месяцев был старше Ярослава.

Ода сразу догадалась, что приезд Всеволода с женой и детьми неслучаен и более смахивает на смотрины. Не зря же старшим сыновьям Святослава были созданы все условия для тесного общения с Янкой и Марией. Ода заметила также, что Всеволод настроен против супружества между двоюродными братом и сестрой, но не смеет противиться воле своей горячо любимой супруги, которая вознамерилась соединить брачными узами красавца Романа и свою дочь Марию. Янке же прочили в женихи Глеба или Олега – на выбор.

Светло и радостно стало в княжеском тереме от девичьих улыбок, от громкого юношеского смеха, от ярких нарядов. За повседневными хлопотами Ода совсем позабыла про Брагу и не пришла к нему на судно в условленный день.

На Оду вдруг обрушилась лёгкая безмятежность. Она просыпалась в прекрасном настроении и засыпала с ним же.

После торжественного молебна, ознаменовавшего начало Великого поста, на чувствительную Оду словно снизошла Божественная благодать, её душа будто заново родилась. Все дни напролёт Ода проводила с Анастасией, черпая в общении с ней отдохновение от серого однообразия зимних дней. Супруга Всеволода была умна, в меру кокетлива, не злоречива и не злопамятна. Красота и душевная чуткость Анастасии обезоруживали даже самых угрюмых бояр Святослава. Из любого затруднения Анастасия могла найти выход, устраивающий всех.

В скором времени выяснилось, что златокудрый Роман приглянулся Марии, которая призналась в этом своей матери. Однако на шестнадцатилетнего Романа не произвела должного впечатления одиннадцатилетняя застенчивая девочка с голубыми глазами, прямым греческим носом и длинной светло-русой косой. Красота младшей дочери Анастасии ещё не распустилась в полной мере. Те задатки прекрасной внешности и сложения, коими наградила Марию природа, были замечены лишь Одой и Святославом, но никак не Романом.

– Дурень ещё Ромка, – высказался о сыне Святослав, – но ничего, время покуда терпит.

Огорчило Оду и то, что Янке сильнее понравился Глеб, а не Олег.

Для своих четырнадцати лет Янка была необычайно серьёзна и, судя по её метким высказываниям, умом своим уродилась в мать. Помимо этого Янка унаследовала от матери-гречанки статность телосложения, оливковый цвет кожи и красиво очерченные уста. У Янки были тёмно-синие глаза с поволокой, пышные золотисто-русые волосы, расчёсывать которые доставляло Вышеславе огромное удовольствие. Когда Янка распускала свои тяжёлые толстые косы, то она могла укрыться спереди и сзади распущенными волосами, как плащом.

Янка очень льнула к Оде и всё выспрашивала у неё про Глеба. Желание Янки выйти замуж за Глеба проявлялось в её поведении всё явственнее. Глеб приглянулся Янке своей мягкостью, спокойствием и многознанием.

Однажды Ода, оказавшись наедине с Олегом, напрямик спросила у него, нравится ли ему Янка. Что двигало ею? Ода не смогла бы ответить на этот вопрос, но ей почему-то очень хотелось сблизить Янку именно с Олегом. Ода чувствовала своим женским чутьём, что Олег, в отличие от Глеба, способен на более приземлённую страсть к женщине и не будет витать в облаках неких возвышенных чувств и переживаний. Евангельский взгляд на семейные отношения не очень-то устраивал Оду. Пылкая по своей натуре Ода желала Янке полноценной земной любви с её будущим мужем.

Олег искренне ответил мачехе, что Янка ему не по сердцу. При этом Олег столь выразительно посмотрел на Оду, что у той разлился жар в груди и приятная волна прокатилась по всему телу. Олег поспешил уйти и весь оставшийся день старался не показываться Оде на глаза.

Ода была благодарна Всеволоду и Анастасии за душевный покой, установившийся в ней с их приездом в Чернигов. Ода была почти счастлива, забыв на время про свои печали и не подозревая о жестоком ударе, уготованном ей судьбой.

– Ну вот, милая моя, Прощёное воскресенье мы со Всеволодом провели в Чернигове, чем остались весьма довольны, – обратилась как-то Анастасия к Оде. – Теперь мы ждём вас со Святославом и детьми на Светлое Христово Воскресение к нам в Переяславль. Приедете?

– Я с превеликой радостью побывала бы у вас в гостях, – призналась Ода, – но Святослав вряд ли на Пасху поедет в Переяславль. Он намеревается опять, как растают снега, идти с дружиной к Тмутаракани.

– Так ведь Ростислав-то умер, – понизив голос, сказала Анастасия. – Разве Святослав ничего тебе не говорил об этом?

Ода похолодела. Она глядела на Анастасию остановившимся взглядом. Услышанное не укладывалось у неё в голове. Нет, этого не может быть!

– Видимо, муж твой запамятовал, – между тем продолжила Анастасия. – Катепан херсонесский побывал в гостях у Ростислава, да и отравил его, подмешав яду в вино. Случилось это ещё в конце января. Ростислав умер не сразу, а лишь на восьмой день. Катепан, вернувшись в Херсонес, не таясь стал повсюду хвастать, мол, как ловко он отравил Ростислава. Херсонеситы испугались гнева русичей и побили камнями своего катепана. Всеволоду эту весть принёс какой-то греческий купец, прибывший в Переяславль по своим торговым делам.

Анастасия умолкла, заметив, как побледнела Ода.

Неимоверным усилием воли Ода заставила себя справиться с сильнейшим волнением, чтобы расспросить Анастасию поподробнее.

– Может быть, этот слух пустой? – промолвила Ода. Она была готова осыпать Анастасию золотом, лишь бы та согласилась с этим.

Анастасия качнула своей красивой головой и произнесла с печальным вздохом:

– К великому сожалению, это правда. Я бы многое дала за то, чтобы это было ложью. Ростислав был такой красавец! Он называл меня «синеокая пава» и так почтительно целовался со мной при встречах и прощаниях, словно стеснялся выдать свои чувства ко мне. Я не раз подсказывала взглядом Ростиславу, что со мной он может быть и посмелее в объятиях и поцелуях. Ростислав хоть и доводился мне племянником, но он был моложе меня всего на четыре года. Разве думаешь о каком-то там родстве, когда рядом с тобой на редкость красивый молодой витязь. В такие моменты в голове витают совсем иные мысли, пусть это и грех. – Анастасия посмотрела на Оду с какой-то подкупающей доверительностью. – Не поверишь, я жутко завидовала Ланке, которой так повезло с мужем. Сколько ночей я не могла заснуть, думая о Ростиславе. Я всё время ждала встречи с ним и одновременно боялась этого. Порой один взгляд Ростислава или случайное прикосновение его руки пробуждали во мне сильное желание отдаться ему. В такие минуты я сгорала от стыда. Мне казалось, это заметно всем окружающим и только Ростислав ничего не замечает. – Анастасия тяжело вздохнула. – Бедный Ростислав!.. Несчастная Ланка!.. – тихо добавила она.

Ода слушала Анастасию со смешанным чувством изумления и ревности.

«Так вот ты какая, неприступная греческая богиня! – подумала она. – Выходит, не столь уж ты и неприступна!»

Неприступной греческой богиней за глаза называл Анастасию Святослав, который как-то во хмелю признался боярину Перенегу, не подозревая, что его слышит Ода, что ему было бы приятно помять руками дивные перси[87]87
  Перси – грудь.


[Закрыть] и бёдра Всеволодовой супруги. Однако Святослав тут же посетовал, мол, надежд на это у него нет из-за строгого целомудрия Анастасии.

Молчание, воцарившееся между двумя княгинями, было недолгим.

– У тебя что-то было с Ростиславом? – придвинувшись к Оде, тихо спросила Анастасия. – Ведь он довольно долго жил в Чернигове после того, как его изгнали из Новгорода.

Ода поняла, что чем-то выдала себя, и, не желая на откровенность Анастасии отвечать недоверчивой холодностью, призналась:

– Было… Один раз.

– Счастливая! – прошептала Анастасия.

Ода бросила на Анастасию удивлённый взгляд: она не успела уловить, какой оттенок прозвучал в этом единственном слове – беззлобной зависти или скрытой неприязни.

– Разве у тебя не всё благополучно… со Всеволодом? – промолвила Ода, мягко взяв Анастасию за руку. – Всеволод так сильно любит тебя!

Анастасия хранила молчание, словно не желая говорить об этом, потом недовольно проронила:

– Если бы ты знала, милая, как мне опостылел Всеволод со своей извечной ревностью!

И опять Ода была изумлена и ошарашена таким неожиданным признанием Анастасии.

– К сожалению, Всеволод не даёт мне повода для блуда с другими мужчинами, он уважает меня, не притесняет, не спит с наложницами, хотя красавиц в Переяславле очень много, – молвила Анастасия с какой-то обречённостью в голосе. – Мой супруг жаждет на ложе лишь меня, доказывая это ночью и днём.

– И днём? – невольно вырвалось у Оды, которая в последнее время и по ночам редко делила постель со Святославом, увлечённым юной половчанкой.

– Да, дорогая моя, – ответила Анастасия с какой-то брезгливой усмешкой. – Это у вас в тереме я отдыхаю, а в Переяславле мне порой приходится несколько раз на дню отдаваться Всеволоду. Дивлюсь я его плотской ненасытности! Был один человек, с кем и я хотела бы вот так же часто грешить, но и тот умер. Потому и завидую тебе, дорогая моя. Ты хоть разок, да вкусила счастья!

Печаль по Ростиславу ещё сильнее сблизила Оду и Анастасию. Судьбы их оказались схожими: обе имели нелюбимых мужей и втайне любили одного и того же человека, столь же недоступного для их ласк, сколь и желанного. И то, что красавец Ростислав ушёл из жизни, в какой-то мере уравнивало ту, что побывала однажды в его объятиях, с той, для которой близость с ним так и осталась в мечтах. Теперь Оду и Анастасию связывала сокровенная тайна – одна на двоих.

* * *

Поздним вечером в ложнице Святослава и Оды разыгрался скандал.

Ода, лежавшая в постели и тщетно пытавшаяся заснуть, услышала, как пришёл её муж, как он раздевался, как шёпотом читал молитву перед иконой. В конце молитвы Святослав стал благодарить Господа за то, что Его всевышней волею он наконец-то избавился от строптивца Ростислава.

Эти слова Святослава резанули Оду по нервам, будто острым лезвием.

– Стыдись, князь черниговский! – вскричала Ода, выскочив из-под одеяла. – Как тать[88]88
  Тать – вор, разбойник.


[Закрыть], молишь ты Бога о милости, через которую в помыслах своих корыстных видишь себя во главе земли Русской! Помышляешь о богатстве и славе, не довольствуясь отцовым наследием и почестями княжескими. Таишь злобные замыслы против братьев своих, как таил эти же тёмные мысли против Ростислава. Мнишь о себе как о светломудром властителе, но не признаёшь этого качества в своих братьях, как не признавал в Ростиславе. Бога в союзники взял, благодаришь Властителя Небесного за подмогу против родного племянника, перед коим ты сам оказался бессилен и жалок, ибо одолел тебя Ростислав без войска, одной хитростью. Попроси же Всевышнего, чтоб послал Он скорую смерть Изяславу и Всеволоду и всем их сыновьям. Представляю, сколь роскошные поминки справил бы ты за их упокой, князь черниговский!..