Текст книги "Фатальное колесо. На все четыре стороны"

Глава 13
Трудно быть верблюдом

– Витя! Ты стал воровать?

Блин. Вот откуда берется этот кошмарный мусор юношеского максимализма в мозгах взрослой тридцатилетней женщины?

Ну да, не буду спорить, симпатичный блокнотик, миниатюрный, с твердой лакированной обложкой и малюсенькой шариковой ручкой, вставляющейся в особые петельки у переплета. Ирина подарила. Точнее… вынуждена была подарить, когда кое-что проспорила.

Только почему же сразу «воровать»?

– У кого ты украл ЭТУ ВЕЩЬ?

Может быть, психануть и обидеться?

А что, имею право. Разве я давал когда-нибудь повод для этаких подозрений? Меня за руку ловили? Не слабо так, «украл»! Не хватает только одиозного «highly likely» в стиле лживых британцев – «весьма вероятно» и… в принципе, доказательств уже и не нужно особо…

Сейчас вот как закачу благородную истерику, засучу ножками да замашу ручками. Будете знать! Только ведь напрасными будут усилия – маму не переделать. У нее железный и проверенный жизнью принцип «всегда быть готовой к самому что ни на есть худшему». Все предположения, прогнозы и догадки от максимального минуса.

А что может быть хуже сына-вора?

– Почему это сразу же «украл»? Подарили…

«Не верблюд я, поверьте!» – примерно так это звучит.

Где, черт побери, набившая оскомину презумпция невиновности? Где мои права на честное и непредвзятое судилище? Как же тошно, когда ты реально прав, а в силу независящих от тебя обстоятельств приходится тухло и позорно оправдываться. Заведомо проигрышная позиция. Игра в одни ворота. При отсутствии вторых…

– Кто это у тебя такие подарки кому попало раздаривает?

«Кому попало»! Складывается у меня такое впечатление, джентльмены, что нас тут реально обидеть хотят.

Я вздохнул и взял себя в руки.

– Мама! Ну чего особенного в этом блокнотике? Обыкновенная канцелярщина. Тупая причем. В нем вообще писать неудобно, смотри, бумага глянцевая и шарик в ручке проскальзывает вечно…

Прибью эту Ирину! Джульетта хренова.

«Спорим, что Саныч меня в жизни никогда в кино не пригласит». И этот, Ромео недоделанный! Пока я ему не соорудил… банальную подставу, так храбрости и не набрался. И это – боевой опер!

– Что ты мне голову морочишь? Быстро говори, где ты эту дрянь заграничную взял?

А! Вон оно что!

Так это же происки проклятого буржуинства!

Мама хоть и не член партии, но комсомолкой в свое время была более чем активной. Комсомолка, отличница, спортсменка – с нее писали. Но пасаран! Не пройдут никуда эти мерзавцы! И пускай даже не думают протягивать свои вражьи щупальца к беззащитному ребенку! На лету поотгрызаем.

– Этот блокнотик, мама, не заграничный, – стал терпеливо я лепить собственное алиби. – Этот блокнотик белорусского производства: гляди, на последней страничке напечатано «Гомельдрев». Гомель – это где? Правильно! В СССР. А подарила мне его Ирина, в смысле Ирина Александровна. Та, которая из Дворца пионеров. Тренер по художественной гимнастике. Помнишь?

– За какие такие заслуги подарила? – Мамин напор постепенно слабел, но… «отсутствие у вас судимости – не ваша заслуга, а наша недоработка». – И что-то я таких сувениров в «Союзпечати» не видала. Откуда он у Ирины Александровны?

А и действительно, откуда он у нее? А не шпионка ли она часом? Белорусская…

– А это ей в КГБ вручили, – как ни в чем не бывало заявил я с серьезным выражением лица. – В качестве поощрения. За своевременный и добросовестный «стук» на всех неблагонадежных юных спортсменок из ее секции. Художественная гимнастика, знаешь ли, дело такое. Гибкое. А враг не дремлет…

– Хватит! Хватит языком своим дурным ляпать… куда ни попадя, – грозным полушепотом зачастила мама. – Ты не вздумай это… шуточки свои где-нибудь еще… пошутить. Не дай бог! Совсем голова, что ли, не варит? Это все «Фантомасы» ваши! Да Фанфаны эти… с тюльпанами. Кто вообще такие фильмы у нас в стране разрешает? Черт знает что. С цепи посрывались с этим вашим кино заграничным!

Сказать, что моя мама «совок», – это вообще ничего не сказать.

Она – «совкоэкскаватор». «Совкобульдозер» и «совкосамосвал» в одном обличье. Причем не какой-нибудь обыкновенный самосвал, а… карьерный. БелАЗ стодесятитонный.

Но я этот «суперсовок» люблю.

Люблю, несмотря на всю его «ультрасовковость». А может быть, и благодаря этому. Впрочем, это совершенно разные категории. Любят не за что-то, любят просто так. Не за достоинства, как правило, а именно за недостатки.

И, если честно, мамину «совковость» я за недостаток даже и не считаю. Если бы все мамаши Союза хоть граммулькой были похожи на мою маму, коррупции в девяностых и позже в нашей стране не было бы напрочь. Да что там, развала не произошло бы, потому что не разрешила бы очередная «совковская» мать нашему государственному лидеру плясать под дудку ненавистного и коварного Запада. Такая, как у меня, мама это дело расшифровала бы в два счета! И пару затрещин заблудшему сыночку, да по меченой лысине. О доме, мол, думать надо, в смысле о своем собственном государстве, а не как понравиться очередной раз высокомерным буржуинам из-за океана.

– Я так тебя люблю, мама! – вырвалось у меня. – Ты просто не представляешь, какая ты хорошая.

И обниматься… хотя в нашей семье это особо и не принято. Поэтому мама в шоке. И дар речи куда-то потерян – аж на долгие десять секунд, за которые основная тема разборок странным образом испаряется.

– Ну ладно, ладно. Что за телячьи нежности? – Мама просто изнемогает от неловкости. – Ну, хватит. Подарила так подарила. В школу этот блокнот не носи, пусть дома лежит.

– А как ты его заметила? – неожиданно пришло мне в голову. – Ты в ранце моем, что ли, копалась?

– А почему это мать не может заглянуть в портфель своего сына? Что там за секреты?

Резонно.

Как-то даже язык не поворачивается возразить. Ежели, скажем, загнуть сейчас про свободу индивидуальности и неприкасаемость личного пространства, так это – что марсианину про креветок втирать.

– Ладно, проехали. Слушай, мам, а тебе в детстве в школе про крымских партизан что-нибудь рассказывали? Не помнишь?

– А тебе зачем?

– Да просто… соревнование у нас в классе – кто больше про войну узнает.

– Хорошее соревнование. А ты в библиотеку…

– Да был я уже там. Там все были. И все одинаково про одно и то же лепят. Мне интересно, что у вас было, всего через семь лет после Победы.

Мама задумалась.

– Ты знаешь, а ведь много чего рассказывали. И участники войны были у нас на уроках, и партизаны бывшие, и подпольщики. Только… давно это было. Уже и не вспомнить…

– Ну, мама! Вспомни.

– Господи! Да что ты пристал? Двадцать лет уже прошло.

– А самих выступающих не помнишь? Может быть, особенное что-то…

– Ну, разве что…

– Ну-ну!

– Не «нукай» на мать!

– Угу. Без «ну». Так… «разве что»…

– Разве что запомнилось одно: приходил к нам на урок мужества один бывший подпольщик, рассказывал, как готовили и проводили диверсии против фашистов, как спасали товарищей из гестапо, как наши войска встречали.

– Ну… в смысле… и…

– И… почему я его запомнила – жил он рядом с нами, на Куликах. Я его девчонкой много раз видела около пивной. И еще – сильно пострадал он на войне, вернее, у немцев в тюрьме. Руки у него не было, протез вместо нее, лицо сильно изуродовано. Хоть и носил он бороду, все равно было видно. Губы порваны, зубы все железные, своих после фашистов и не осталось вовсе.

– А как звали его, не запомнила?

– Нет, конечно. Да таких много в то время было. После войны. Тот инвалид просто к нам на урок приходил, ты спросил, я и вспомнила.

– Слушай, а глаза у него целые? В смысле – выбитых не было?

– Глаза? Вроде на месте. Хотя если вставной – я девчонкой могла и не разглядеть. Звери эти фашисты!

– А ты не вспомнишь, внешности он какой был, не восточной случайно?

Мама снова наморщила лоб.

– А ты знаешь, действительно чернявый был дядька! Точно, его, кажется, мужики в пивной «Татарином» и звали.

– Мам, а ты, я гляжу, частенько в пивной зависала, девчонкой-то…

– Я тебе сейчас дам «зависала»! Шуточки твои все. Та пивная – одно название только. Бочка на перекрестке Супруна и Кошевого, там сейчас квас продают, а рядом заборчик из камня, низкий, до пояса. Там мужики и заседали всем скопом. Расстелют газетенки свои, рыбу разложат и точат лясы допоздна. Вот там этот Татарин и крутился все время – кто нальет, а кто и накормит. Много тогда нищих было, даром что воевали…

Ого. Это я от мамы своей слышу? Сильна!

– А он очень старый был? Татарин этот?

– А кто его знает? В то время все старыми выглядели. Понаделала война стариков из мальчишек. А инвалид тот… вроде и не старый особо. Побитый только жизнью…

– А комплекции какой? Здоровый? Хилый?

– Да никакой! Обыкновенной комплекции. Кожа да кости, как и у всех. Не до жиру тогда было.

Разобрало что-то мою родительницу. Режет правду-матку без оглядки на линию официально-причесанной истории Страны Советов, сыплет информацию, не бьющуюся с идеологическим мейнстримом.

– А рост? Роста какого этот дядя был?

– Да что ты пристал? Какая разница тебе? Среднего роста он был. А может быть, и низкого… мне, девчонке, тогда все мужики высокими казались.

– Ну да, ну да.

– Ты вообще уроки сделал уже?

– Мама, я вообще-то с продленки пришел. А она, знаешь ли, для того и придумана, чтобы прилежные дети там домашнюю работу делали.

– А, точно.

– Проверять будешь?

Риск. На продленке я сегодня не был и уроков, разумеется, не сделал.

– Не буду. У вас же проверяют там.

Пронесло.

Впрочем, это было несложно. Как конфетку у ребенка отобрать.

– Тогда еще на один вопрос ответь, пожалуйста, на последний.

– Хорошо, давай.

– А бабушка наша, мама твоя, в то время тоже почтальоном работала?

– Конечно. Как я родилась, она со стройки ушла и пошла почтальоном.

– То есть Татарина этого она, по идее, должна помнить?

– Ну… не знаю. Хотя она на своем участке практически всех знает. А тот наверняка пенсию получал по инвалидности. Стало быть, бабушка и к нему приходила.

– А когда мы к бабушке пойдем?

– По бабушке соскучился? Это хорошо. Еще бы папе твоему… Кхм… соскучиться хоть чуть-чуть. На выходные вроде собирались.

Мне очень нравится замечательный и поучительный роман Тургенева «Отцы и дети». А почему, к примеру, никто не догадался написать «Зятья и тещи»? Поверьте, было бы гораздо интересней! По крайне мере, динамичнее…

– А пошли к бабуле завтра.

– Завтра мне некогда. Сходи сам, ты уже не маленький. Вот уроки закончатся, и иди, я разрешаю.

– А продленка?

– Можешь завтра не ходить. Вообще толку от этой продленки…

– Золотые слова.

– Ладно, не воображай. Посмотрим на следующей неделе, ходить тебе туда или не ходить.

А это, мамочка моя, я сам сманипулирую. Тобой, дорогая, и сманипулирую, благо человек ты убеждаемый и ведомый, хотя и считаешь себя лидером в семье. Просто сам не решил еще насчет продленного дня, не все плюсы и минусы расставил по своим местам.

– А у нас есть что-нибудь про партизан почитать? Хочу что-нибудь выписать себе для… спора нашего школьного.

Как будто я не знаю, что в нашей домашней библиотеке есть, а чего нет.

– Почитать? Мм… А ты давай-ка сам посмотри, не маленький. Стул возьми и глянь там, на верхних полках.

У нас, к слову, военных мемуаров – книжек десять. Целенаправленно закупалось для идеологического воспитания сыновей. Будущих защитников Отечества. На эти книжки сейчас и намек. Мне же нужно сейчас взять любую книжку, засесть с умным видом за письменный стол и под предлогом «выписывания тезисов» героических участников боевых действий… сделать все-таки домашку по русскому.

А по математике заданные упражнения и задачки я пощелкаю завтра на перемене, как делаю это обычно.

Наблатыкался уже.

Блин, пятьдесят два года мужику!

Глава 14
«Ну, Заяц, погоди!»

На следующий день у ворот школы я обнаружил лобастый «рафик» «скорой помощи».

Пожилой водитель в синей спецовке задумчиво курил, облокотившись на боковую дверцу машины. Медицинская бригада, я так понял, была внутри здания.

Что там еще?

Как говорилось в известном мультфильме, ну что у нас еще… плохого?

Атмосфера школьного вестибюля оставляла стойкое ощущение хаоса растревоженного муравейника. Вдали какая-то бестолковая беготня по гулким коридорам, со стороны столовой кого-то звали во весь голос, возле входа на лестничную клетку кого-то злобно, с надрывом отчитывали. Видно было, как дальше по коридору дородные тетушки, именуемые в быту учительницами, отчаянно пытались загнать в класс взбудораженное школьное сообщество, а сообщество, в свою очередь, почуяв слабину административного нажима, ловко просачивалось сквозь беспомощно распахнутые руки и с азартом добавляло очередную шумную лепту в благородное дело всеобщей неразберихи.

В элитной школе имел место ничем не прикрытый, суровый и безнадежный элитный бардак.

– Теть Глаша, что случилось-то? – поинтересовался я у технички, сдергивая с себя пальто около вешалок гардероба. – Что за бешеная муха тут всех перекусала?

– Деточка наша упала, – всхлипнула тетя Глаша, – Светочка Черешня.

– Как упала?

– Да вот бежала и упала. Ключицу вроде бы сломала.

Ничего себе!

Кто помнит, Черешня – гордость нашей школы по акробатике. У нее серьезные «взрослые» достижения в неполные девять лет. И… кажется, я могу представить себе, что там случилось.

Дело в том, что, как я уже краем мысли упоминал раньше, наши «элитные» мальчики, мажористые сыночки городской аристократии, странным образом невзлюбили юную спортсменку. Причем с первого же дня. И хоть присутствовала она на уроках довольно редко, как правило, первые два-три часа, стайка оголтелых элитных дебилов считала своим долгом все же изыскать время в своем напряженном графике, чтобы погонять юное дарование по длинным и скользким коридорам школы с целью зажать «звезду» в угол и типа напинать этой зазнайке, дабы… а неча тут! Светка обычно легко уходила от дилетантской погони, и порой мне даже казалось, что ей самой отчасти нравятся эти безумные гонки. Своеобразный знак внимания и символ признания спортивных заслуг!

Короче, нашли друг друга два взаимоисключающих начала.

А сегодня утром, по всей видимости, наша гимнастка все же не рассчитала набранной скорости и не учла поправки на предательские свойства свежевымытого линолеума. Вон даже сейчас заметно, как блестят полы. Лунная дорожка, блин. Получается, излишне самоуверенная девчонка поскользнулась на бегу, упала и, скорей всего, врезалась ключицей в угол откоса дверного проема.

Как-то так.

Всю эту реконструкцию происшествия я моделировал на автомате, совершенно без напряжения и дополнительных усилий. Образно говоря, мой процессор в черепной коробке работал в фоновом режиме, в то время пока основной аппарат неторопливо перемещался в сторону родного класса.

А вот, продолжая модную цифровую терминологию, приоритетной процедурой мозговой обработки данных постепенно, но безоговорочно становилась звенящая в моей башке тревога, каким-то образом связанная с мистической женщиной, так похожей на английскую принцессу. Ведь призрачная фея по имени Диана Сергеевна мне свою волшебную брехню как раз про Черешню и втирала! Типа едет она вместе со мной учиться в… куда там… в Германию вроде? И что это такое? Совпадение? Случайность? Все-таки права моя мамуля, играть надо от минуса. От худшего варианта, хотя и прямой связи между утренним происшествием и фальшивой принцессой я пока не наблюдаю.

«Суслика не видно, но он наверняка там есть».

Ну, а если его там нет, даже лучше. Перебдел, значит.

Но откуда тогда этот знакомый до боли сигнал тревоги в глубине сознания?

– Караваев! Ты почему опаздываешь? Звонка не слышал?

Я остановился и рассеянно поднял голову.

Классная.

Всех особей в вольер уже загнала и угомонила, остался только один слабо управляемый примат. Наша строгая и принципиальная Нина Степановна. Стоит в дверях класса, словно титан на грани двух миров: унылый мир первого урока, что там, чтение, кажется, и вожделенный мир счастливых и свободных людей. Который со звоном схлопнется сейчас у меня за спиной, достаточно сделать всего лишь один шаг…

– Нина Степановна! – Я слегка расфокусировал взгляд и придал ракурс печали собственной физиономии. – Что-то живот у меня болит. С самого утра, что характерно.

Классная недоверчиво прищурилась.

Я слегка еще добавил драматургии. Для чего совершил пару еле видимых, но, без всякого сомнения, заметных судорожно-глотательных движений гортанью, подержал руку возле рта, вздохнул и продолжил арию… слегка отравленного восточного гостя.

– Зря я, наверное, вчера снег ел на горке. Мало ли у нас всюду собачек да кошечек там разных. Как бы глистов не подцепить.

И еще чуточку предрвотных симптомов.

Подозрительности во взгляде классной руководительницы слегка убавилось. За счет наплыва справедливого возмущения и назидательной строгости.

– Снег ел? Ты в своем уме, Караваев? Ты же большой уже мальчик. Второклассник! О чем думал? Что же вы за бестолочи такие!

А это уже непедагогично, между прочим.

Впрочем, талант современного педагога не в том, чтобы избегать ошибок, а в том, чтобы начальство про эти ошибки не узнало. И родители, разумеется, хотя этих всегда можно переубедить. Ребенку-то кто поверит?

– Ой-ой-ой! – схватился я руками за живот. – Колет что-то. В этой… в самой… в зоне эпигастрия. Ага. Просто у меня мама медсестра. Блин, она меня прибьет за нарушения… кхм… работы желудочно-кишечного тракта…

– А ну немедленно ступай в медпункт. Немедленно!

Будто я возражаю.

– И жди меня там. Никуда не уходи. Урок закончится, я приду.

А это уже… как говорится, пути Господни. А они, на секундочку, неисповедимы.

Полусогнувшись и символизируя собой Боль мира, я посеменил в сторону вестибюля. Там у нас медпункт. Классная еще чуть-чуть посверлила взглядом мою поникшую спину и скрылась наконец за дверью. Спина выпрямилась, и боль прошла.

В медпункт я все же загляну.

Думаю, если «скорая» пока здесь, а ее видно из окна, значит, Светку пока еще не увезли. Кроме как в медпункте, нигде она больше сейчас быть и не может. Зачем она мне, черт ее знает. Все эти порывы связать несвязуемое и распихать невпихну… негабаритное – бессистемны и алогичны, тем не менее хочу посмотреть на больную собственными глазами.

Нет ли тут очередной мистификации?

Вообще, надо сказать, в мистику я не верю. То есть абсолютно и категорически. Со всей страстью прожженного материалиста.

Вся эта истерия по поводу самых разнообразных чудес света, будь то НЛО, Бермуды, вампиры и всякие прочие лохнесские чудовища, мне чужда и непонятна. Сам лично не видел – значит, уже не стопроцентная гарантия существования каких бы то ни было полтергейстов. Понимаю, позиция слегка упрощенная, зато жесткая, надежная и беспроигрышная. Мне возразят – скажем, цепочку ДНК ты тоже никогда не видел, разве что схематично. Ее тоже нет? Как и «Летучего Голландца»? Демагогия. И словоблудие. Вопросами генетики занимаются сотни тысяч ученых во всем мире. А про корабль-призрак пишут лишь писатели-фантасты. Или просто сказочники с уровнем убедительности, зависящим только от их собственных способностей.

Люди с пещерных времен живут мифами и легендами.

А вот научный прогресс стал реализовываться все же некоторым образом чуть позже. И парадокс лишь в том, что без художественной фантазии он просто захирел бы. Это факт. Сначала сказочники придумали ковер-самолет, потом появились летательные аппараты тяжелее воздуха – аэропланы. Со всеми вытекающими последствиями, которые сказочникам даже и не снились. Сначала Емеля катался на печи, а сегодня все Емели поголовно автомобили даже роскошью не считают. Средство передвижения, стало быть, и точка.

Только вот проблемка есть.

Как в живой природе существуют цветы-пустоцветы, так и в человеческой мифологии в последние века буйным цветом замельтешили придумки да фантазии, имеющие в своей основе абсолютно бессмысленное, а порой даже и деструктивное наполнение. Сейчас это называется «разовый хайп». И есть у меня подозрения, что все эти «пустоцветы» большей частью ангажированы и небескорыстны.

Давайте-ка опять вернемся к лохнесскому чудовищу.

Какой прок от этой придумки для прогресса человеческой цивилизации? Да никакого! Субмарины и батискафы уже придуманы. И прибыль от этой легенды достается лишь местным турфирмам в Шотландии да редакциям желтой прессы. Разве не так? Только не надо мне с пеной у рта доказывать, что это чудовище все же существует. А с ним в обнимку и разные там бигфуты, чупокабры, огопоги и всякие прочие лешие да кикиморы. Вы лично всех этих «зверей» видели? Руками их трогали, рискуя остаться без пальцев? Слюну на тест ДНК у них брали? Нет? До свидания.

И такой у меня подход абсолютно ко всем необъяснимым явлениям.

Рассказать можно все что угодно. В этом смысле человек действительно венец творения. Врунов, подобных ему, в живой природе нет и, надо думать, не скоро будут. По крайне мере, на этой планете. А порой бывает, что даже рассказчик искренне верит в то, что сам же и накручивает на доверчивые уши окружающих.

И я понимаю, как это происходит.

Был у меня случай в бытность моего посещения, не поверите, детского сада!

Да-да, как это ни странно, я хорошо помню те благословенные времена, хоть и не радующие душу излишней свободой передвижения.

Так вот, дело было… не надо ржать… в тихий час.

Завсегдатаи той детсадовской тусовки сей элемент распорядка дня ненавидят искренне, отчаянно и безнадежно. Переход из активной фазы в спящее состояние редко кому давался легко и без эксцессов. А строжайший запрет на всякого рода общение с себе подобными и всякое прочее шумопроизведение в те тягостные минуты дополнительного удовольствия, как вы понимаете, почтенной малолетней публике особо не прибавлял.

И случилось как-то со мной следующее.

Извертевшись в душной постели, как полагается согласно рекомендациям мудрых воспитательниц – с плотно зажмуренными глазами, – отчаявшись уже с легкой душой встретить долгожданный и быстро оканчивающийся пробуждением дневной сон, я, чувствуя себя чуть ли не бунтарем-одиночкой, в какой-то момент демонстративно отбросил одеяло прочь и внаглую распахнул глаза. По принципу «а гори оно все»…

И тут со мной произошло чудо.

Аллилуйя!

Свет, бьющий в детскую спальню из огромных окон, вдруг стремительно стал таять, оставляя место накатывающему из щелей тревожному мраку. Тугой сквозняк, взявшись из ниоткуда, принес долгожданную прохладу, остудив легким дуновеньем беспокойное чело. А на противоположной стене, в верхней ее половине, окрашенной, как водится, известкой в белые тона, вдруг вспыхнуло яркое пятно света, словно от луча проектора в автобусе-кинопередвижке «Малютка», который приезжал сегодня утром в наше почтенное заведение.

А в этом волшебном пятне… вот сейчас рассказываю – и вновь чувствую, как побежала дрожь по телу… на животном уровне, надо полагать, как и тогда, в те суровые неполные четыре года… а в том чудесном пятне, верьте – не верьте…

…Волк из мультика «Ну, погоди!».

Страшно?

А я тогда чуть не описался от переизбытка эмоций.

Глянул на меня этот монстр строго, пожевал кривую «беломорину» белоснежными клыками и грозно погрозил когтистым пальцем серо-голубого цвета. А потом вдруг… нырнул ласточкой во мрак. Между прочим, в мою сторону!

Помню, как я тогда в полуобморочном состоянии мигом спрятался под одеялом. И… все-таки пара капель, по-моему, выскочила.

Я не знал, что и думать.

Впрочем, думать было и не обязательно, так как кошмар закончился на удивление быстро – трясучкой за плечо: не особо церемонясь, воспитательница энергично будила своих подопечных.

И что скажете?

Рождение новой легенды? Появление мультяшного Мессии? Или здравствуйте санитары? То-то и оно. На мое счастье, с младых ногтей я был критично настроен к окружающей действительности. Материалистично. На эмпирическом ощущении. Я понял, что мне все это… приснилось. Не суть, что очень реально все выглядело. Бывает. С возрастом я понял, что сны случаются разные. Даже бывают и наяву. И не у таких циников-эмпириков, как я. Бывает, что встречаются и излишне доверчивые люди. И вот поди докажи такому романтику-энтузиасту, что длинная шея мифического чудовища с мерзкой ухмыляющейся рожей на конце ему только привиделась. Как раз тогда, когда на берегу живописного озера Лох-Несс он со вкусом добивал трехсотку своего шотландского пойла. Замахаешься доказывать. А там и ушлый владелец отеля тут как тут, и он, как выясняется, тоже когда-то что-то подобное тут видел в пустынных водах. Ей-ей!

И… здравствуй миф! Очередной пустоцвет-фальшивка.

Анамнез понятен?

Так что с мистикой я не дружу… до последнего времени.

Впрочем, мое появление в детском теле, скорей всего, тоже имеет вполне материалистическое объяснение. Просто я пока о нем ничего не знаю. Не вижу «цепочки ДНК». Пока не вижу. Как суслика и очередных чудовищ в пятне света на стене, на свое счастье.

Кстати…

А почему я уже минут десять как стою перед дверью в медпункт, думаю о всякой хрени и не решаюсь заглянуть внутрь? Что со мной? Что за детские страхи? «Ну, погоди!»?

Я нахмурился.

Потом набычился упрямо и дернул дверную ручку на себя. Что называется, «по-славянски мотнув головой».

Ну, где тут чудовища из мультфильма?

Стройная женщина врач, склонившаяся над кушеткой, выпрямилась и оглянулась на звук открывающейся двери.

Заказывали чудовищ? Искали мистическую связь газона с невидимым сусликом? Говорю же, не напрасно звенело у меня в мозгах все утро.

«Ну, заяц, погоди!»

Чудовища оказались на местах. И вновь эти монстры собирались задрать свои иссиня-серые пальцы с длинным когтем в мою сторону.

Просто врачом, которая только что оказывала медицинскую помощь раненой акробатке и теперь с интересом разглядывала оторопевшего меня, оказалась… Диана Сергеевна! В недавнем прошлом какой-то там специалист городского отдела образования. И культуры, по версии Хейфеца.

Быстро же она переквалифицировалась.

Так и хочется сказать: «Упс…»