Текст книги "Цепи свободы"

II

В Финляндии, под патронажем правительства Рюти, легально действовало «Отечественное народное движение» (Isänmaallinen kansanliike). Основанное в 1932 г., оно отчётливо ориентировалось на германские образцы. Движение привлекло к себе как крестьян, затронутых последствиями мирового экономического кризиса, так и рабочих. Громко заявила о себе никому ранее неизвестная организация «Дверной замок Финляндии», руководимая ещё менее известным лидером из народа Виитури Косола. Активисты деревни Лапуа преследовали крайне жёсткие антикоммунистические установки с националистической и религиозной окраской. Поддержанные народом, лидеры объединённого «Движения Лапуа» (Lapuan Liike) выставили за дверь коммунистов, не без оснований считая коммунизм не только внутриполитической угрозой, но и опасностью для национальной и религиозной целостности финского народа. Под напором «деревни» правительство запретило «коммунизм» в стране. Вдохновлённые успехом, сторонники Движения намеревались даже «взять» Хельсинки, но были разогнаны опешившими от такой наглости войсками. И всё же правительству не удалось «повесить замок» на активности народа. Движение, растекаясь по щелям, находило для себя новые русла.

В Польше заявил о себе «Лагерь народно-радикальной фаланги» (Obóz Narodowo-Radykalny Falanga). Основанный в 1934 г., «лагерь» находился на нелегальном положении, а в 1935 раскололся на два – «Народно-радикальный лагерь Фаланга» и «Национально-радикальный лагерь» (ABC). «Польский фашизм» был столь же причудлив, сколь и постоянен в своей главной теме – притязания на территории «от моря и до моря». В этой «теме» даже земли Московской Руси виделись полякам чрезмерными для русских. Не мудрено, что она осталась в обозе европейского национализма…

На движение финнов в Латвии громким эхом отозвались «Громовые кресты» (Perkonkrusts) и «Латышский крестьянский союз» Карлиса Ульманиса, по «борозде» которого пошли не только крестьяне. По соседству с латышской «сохой» – в Литве, соперничая друг с другом, «пахали» две правые организации. Одна из них была представлена «христианскими» штурмовиками (CSA), другая – «социалистическими» (Sovog). В 1927 г. в их общество вклинились «Железные волки» (Geležinis vilkas). Показательно, что прогермански настроенные «волки» были в 1934 г. разгромлены самими литовцами. В Эстонии «Союз борцов за свободу» (Vapsen) и «Конфедерация эстонских борцов за свободу» (Eesti Vabadussõjalaste Keskliit) развился в антипарламентскую и крайне антикоммунистическую организацию, находившуюся под сильным влиянием финского «Движения Лапуа». В октябре 1933 г. предложенная «борцами» новая авторитарная конституция получила на всенародном референдуме подавляющее большинство.

В Венгрии Великая Депрессия привела к падению уровня жизни народа и резкое сместила политические настроения в стране вправо. В 1935 г. Ференц Салаши основал «Партию национальной воли», прозванная по её символу – «Партией скрещённых стрел» (Nyilaskeresztes párt). В 1939 г. на выборах партия «стрел» заняла второе место. Это была фашистская партия, имевшая серьёзную поддержку в кругах сельскохозяйственных и промышленных рабочих. Однако авторитарное правление Миклоша Хорти (регент 1920—1944), ориентированное на усиление внутринациональных тенденций, всеми силами не давало прийти к власти пронемецкой партии. Внутри самого режима «общественное мнение» представляли дочерние «Венгерская национал-социалистическая партия», а ближе к войне – «Венгерская партия обновления» (Magyar Megújulás pártja), которую основали сторонники Имреди. Обновления не произошло. Попытки синтезировать венгерский консерватизм и фашистс кие методы привели к политическому суррогату, далёкому от интересов венгров.

В Румынии активно участвовала в жизни страны «железная гвардия» под руководством Константина Кодряну, а после размежевания организации – Хориа Сима. «Национальное фашистское движение» (Mişcarea Naţională Fascistă, 1923) не дало единства, но, усилив борьба за власть, привела к террористическому режиму генерала Иона Антонеску, похоронившему надежды как радикальных, так и умеренно настроеных патриотов.

Волны «почвенных» движений достигли Чехии и Словакии, где возникли «Народное фашистское общество» (Národní obec fašistická, NOF, 1926) во главе с Радола Гайда, полностью базировавшаяся на идеях Муссолини, и «Флаг» (Vlajka). Однако «чешский фашизм» был лишь претензией, «сильной» декорацией национальных интересов. Невзирая на то, что чешская армия по-техническому оснащёнию была одной из самых сильных в Европе, в период политической депрессии правительство Чехии приняло позорные условия «мюнхенского сговора» (1938). Отказавшись определять свою судьбу, Чехия, без борьбы уступив давлению, пошло на поводу у Англии и Франции и закономерно пала под кованым сапогом Германии. С 1939 г. мощная индустрия страны попала под полный контроль III Рейха. В разгар войны дело дошло до того, что всякое неоружейное производство в стране было запрещено. Пример Чехии, определившей свою судьбу, – есть следствие не только отсутствия исторических амбиций и политической воли, но духовной и этической дезориентации. Склонив свои «флаги» перед оккупантом и даже войдя в союз с ним, совокупные славяне в составе Вермахта обратили свои комплексы на Восток – Россию.

В советской России, в свою очередь, тоже кое-где пребывали фашистские настроения. Но, ввиду малого числа и практической невозможностью русских отстаивать права в своём отечестве, партию «русских фашистов» вряд ли можно принимать всерьёз.32 По понятным причинам русские партии могли заявить о себе главным образом зарубежём, по возможности открывая там свои организации. В 1925 г. К. В. Родзаевский создаёт в Китае «Всероссийскую фашистскую партию» (с 1937 г. она именуется «Российский Фашистский Союз»), а А. А. Вонсяцкий «Всероссийскую фашистскую организацию» (1933, США). Яркий лидер и великолепный оратор «римского типа», Вонсяцкий всегда и в первую очередь преследовал интересы «оккупированной коммунистами» России. Предвидя смертельную схватку тоталитарных систем, Вонсяцкий в 1939 г. заявил на собрании в Шанхае: «В готовящейся схватке Советов с мировым фашизмом у Русского народа может быть только один ответ: национальная революция… В случае войны все русские силы должны быть отданы одному делу – делу собственной национальной революции». Вонсяцкий выступал категорически против участия русских людей в иностранных армиях, «чтобы не стрелять в наших несчастных братьев, насильно мобилизованных в Красную Армию».

Анастасий Вонсяцкий

Мы уже упоминали о роли семьи в Стране и обществе, поэтому обращу внимание на тезисы русских фашистов Шанхая, весьма серьёзно относившихся к «первичной ячейке государства». В «Азбуке русского фашизма» читаем: «Семья, с точки зрения фашизма, есть основная клеточка государственного организма, от крепости этой клеточки зависит крепость и всего организма. Поэтому российские фашисты ставят задачей всемерное укрепление семейных основ и понятий морали в русском населении. Коммунисты разрушение России начали с разрушения семьи (именно так оно и было. – В. С.), русские фашисты созидание российского национально-трудового государства начнут с возрождения крепких семейных очагов». 33 Дело, однако, было не только в семье.

По мере роста fascio в Европе, русским приверженцам его становилось ясно, что германский фашизм неприемлем для русских, ибо личность в нём, как таковая, не представляет особой ценности. «Фашистская идея ограничения индивидуализма в пользу коллектива в России популярна быть не может, так как там она уже проведена в жизнь с чрезвычайной жестокостью». «В России может быть популярен только лозунг ограничения власти в пользу человека, т. е. обратный фашистским идеям», – писал Н. Бабкин в 1934 г.34 Годом позже А. Бердников, на страницах эмигрантской газеты отмечая важность не расового единства, а духовных взаимоствязей, призывал строить Россию «на глубинных основах Духа» и «не поклоняться деревянным богам» фашизма.35

Подводя итоги разгоревшимся дискуссиям относительно идеологии «поместного» фашизма, Совет НТСНП (Национально Трудовой Союз Нового Поколения) в октябре 1938 г. твёрдо определяет свою позицию: «Подлинный национализм проистекает не из обожествления государства или народа, а из устремления к служению извечным высшим ценностям – совокупности духовных, политических и социальных идей, нацией несомых, ею осуществляемых и от неё неотделимых. Для нас – это идея Божьей и социальной правды, идея Национально-Трудовой России». 36 «Богоборческой ли власти желать национального возрождения России, несомненно связанного и основанного на её религиозном возрождении!», – писала в 1938 г. в эмиграции яркий публицист В. Родионова-Квашнина. Она же предостерегала русских патриотов: «Германия …обезвредив, обессилив и даже уничтожив Англию и Францию, – подойдя к русскому вопросу, разрешит его иначе, чем это думают многие Русские»! 37

Принципиальная позиция русских патриотов провела широкую борозду между НТС и фашиствующими «по-немецки» партиями Европы, что обусловило враждебное к ним отношение в Германии. «Русский взгляд» на происходящее, напрочь отвергнутый немцами, чётко, ясно и весьма проницательно выразил загадочный автор «К. Х.»: «Между рождающимся в мире новым национальным строем и экспансией надо поставить знак равенства». 38

Такого рода «национальный строй» и впрямь был характерен для немцев: «Размышления взвинчивают их, вместо того, чтобы успокаивать», – отмечал ещё Анри Стендаль.

Итак, не только партийным политикам, но и всякому мыслящему человеку было ясно: союз Германии и СССР явление недолговечное, как недолговечна дружба, базирующаяся на разных интересах. Совместный делёж Европы был лишь промежуточной стадией выяснения отношений между собой (так, во всяком случае, виделось главам тоталитарных режимов, между тем, участвовавших в большой игре в качестве ведомых исполнителей). И если в Германии русских ставили ни во что в принципе, то в коммунистическом Союзе «принципом» стало превращение русских в интернациональное «ничто». Понимая это, русские националисты были единодушны в главном: «Война может создать благоприятные условия для переворота, может дать толчок освободительной борьбе, но международные события сами по себе освобождения не принесут. Будущее России разрешится только на русской земле и русскими людьми». 39 Идеолог белого движения П. Н. Милюков, некогда выдвинувший лозунг: «За единую и неделимую Россию», – 23 июня 1943 г. писал в эмигрантской газете: «Вся белая эмиграция должна встать на защиту Советского Союза. И если мы этого не сделаем, мы предадим идеалы, за которые боролись в гражданскую войну».

Однако разбросанность партий в эмиграции (не обязательно русских и не обязательно фашистских) создавала не только организационные трудности. Отстранённость от Родины снижала эффективность работы внутри партий и лишала их возможности действенно влиять на политические реалии. Были проблемы и иного плана. К характерным приметам национализма того времени относится принципиальная сосредоточенность на себе. То есть, поле деятельности одного «фашизма» оставалось таковым в тех границах и до тех пор, пока не ущемляло интересы другого. И тогда сильная организация ограничивала претензии более слабой. В это партийное противостояние (или содружество) то и дело вмешивались правительства стран пребывания, в те годы не вполне свободные в ведение собственной политики. В соответствии с таковым положением вещей РФС был запрещён в 1943 г. Японией, господствовавшей в Маньчжурии и бывшей верным союзником нацисткой Германии.

В контексте «права сильного» и самоощущения слабого упомяну беспомощность «фашизмов» Чехословакии и Польши, которые легко пошли на сотрудничество с германским нацизмом, причём, в ущерб собственным интересам. Но если Чехия сдалась под сильным давлением европейских держав, то отнюдь не слабая в военном отношении Польша ещё в 1934 г. трусливо заключает договор о ненападении с политически и экономически расхристанной и вовсе не дружественной страной. Став союзником Германии, блокированной всеми «уважающими себя державами», Польша, вытащила последнюю из политической изоляции. Однако об ответной благодарности говорить здесь не приходится, поскольку немцы, прекрасно зная исходные мотивы, знали цену такого рода подарков, как и последующих «жестов» европейских соглашателей. Последние, со второй половины 1930 гг. глубокомысленно кивая на Восток, настойчиво, но не без подобострастия подталкивали в бок «непонятливых» германцев.

От «востока» придётся вернуться к Европе, поскольку, взнузданные Италией и Германией, «партийные» события развивались там активнее, нежели где бы то ни было.

Хаос в экономике, переориентировав формы социального протеста, определил прямой интерес человека к политической жизни. Каждая «единица» общества осознавала необходимость личного участия в разрешении сложившихся проблем, при этом желая устранить причины, а не их следствия. Первые, однако, успели уже пустить глубокие корни, распустившись в пестроте множественных противоречий. Заложенные Версальским мирным договором в 1918 г., «мирные решения» победителей пустили глубокие трещины, которые пошли по хорошо продуманным и ещё лучше отредактированным границам как развивающихся, так и развитых стран во всех частях света.

После I Мировой войны на первое место среди «думающих», обойдя «островитян» Англии, – выдвинулись США. Последние, не имея столь же богатого, сколь и давнего колониального опыта Англии, достаточно быстро усвоили уроки своей учительницы. Не хуже Великобритании владея «линейкой» и «циркулем», Правительство США, проводя политику экспансии, — предопределили очаги этнической, религиозной и социально-экономической напряжённости. Эти очаги, усиливаясь (и, понятно, – «редактируясь») на протяжении всего ХХ в., загорались там и тогда, когда «миротворцам» необходим был «тот» или «иной» полный или «частичный» контроль над задействованным в политике регионом. Именно тогда, надломленные сверху, пограничные сколы образовывали провалы между политическими, этническими и культурными своеобразиями.

К примеру, в странах Африки эти границы прошли по тщательно разлинованным «трещинам» (они видны на карте), смысла которых тамошние племена не понимали тогда, как не понимают и сейчас. И в Южной Азии «невидимая рука» прошлась по живому телу Индии, от которой по той же «линейке» (правда, теперь уже «логарифмической») была отрезана огромная территория (Пакистан). В числе важнейших причин указывалось сильное «психологическое напряжение» (Неру) мусульманской части страны. Очевидно, желая ослабить это напряжение, в дело вмешалось лейбористское правительство Клемента Эттли. Напряжение не спало. Под ножём «картографов» погибло около миллиона индийцев – индусов, мусульман, сикхов. Выжившим на севере полуострова Индостан был уготован «ящик Пандоры» в лице раздираемого всеми псевдогосударства Джамму и Кашмир. В Новой и Новейшей истории выступая в качестве «двуликого Януса» (точнее, – триликого, поскольку открыт был Индии, Пакистану и Китаю), штат этот отличался от своего древнего архетипа тем, что, зная своего прошлое, не ведал будущего.40 Нечто подобное имело место в Европе. Рассмотрим это на примере Югославии.

После распада Австро-Венгерской монархии,41 Хорватия была освобождена от иностранного господства. Спонтанно созданное Народное вече, не особенно считаясь с интересами хорватов, включило их в образованное в 1918 г. Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев. Так, изначально «треснутое», Королевство програмно включилось в потенциальный развал Югославии и, потенциально, Европы. Но не только католики (хорваты и словенцы) ощущали дискомфорт, живя бок о бок с превосходящими их числом православными сербами. Объединённая в 1929 г. в Югославию, 12-ти миллионная страна обречена была на национальный и религиозный раздирай ввиду духовной и социальной непримиримости мусульман Боснии, Герцеговины, Черногории и Македонии, коих было 1,3 миллиона и которые не ощущали своей принадлежности к «югославскому народу». А 500 тыс. немцев, 470 тыс. венгров, 440 тыс. албанцев и 230 тыс. румын ещё менее склонны были считать Югославию своим отечеством (в исторической перспективе наибольшая трагедия ожидала немцев Судета, Верхней и Нижней Силезии42). Сепаратизм «югославов» пошёл по сколам духовно чуждых друг другу, а потому непримиримых во вражде народов. Противоречия этнических славян подчёркивало не столько их неумелое руководство, сколько заведомая неприживаемость частей этно-духовного организма. Поскольку формировался он (или был «сделан») при иных исторических обстоятельствах.

Словом, ни словенцы, ни хорваты, ни черногорцы не хотели принадлежать к централизованной системе правления «Великой Сербии» и по этой причине боролись с «идеей», олицетворённой в сербах. Если Испания, Франция или Германия некогда сумели преодолеть свои, далеко не однородные этнические составляющие, то это было не дано народам Югославии. Феномен заведомой несопоставимости, сформировав национальные своеобразия, определил их выбор: существовать отдельно, погибнуть «вместе», или враждовать бесконечно… Ультранационалистическое крыло хорватской оппозиции (движение усташей), отказавшись признавать централизованное общественное устройство королевства Югославии, – избрали вечную вражду. Лишённые автономии и не признаваемые в своём вероисповедании, усташи (как и македонские националисты) считали: то, что плохо для врагов – хорошо для них. Отсюда широта средств – от неограниченного террора до союзничества с Муссолини и немецким нацизмом.

Кардинал Алоизий Степинац, архиепископ Загреба и усташ по убеждениям, ещё до начала войны писал на этот счёт: «Хорваты и сербы из двух разных миров, два разных полюса; они никогда не найдут общего языка, если только не произойдёт чудо Божие. Эта схизма величайшее зло в Европе, может быть, даже большее чем Протестантизм. Тут нет морали, нет принципов, нет правды, нет справедливости, нет честности». Говоря о национальных брожениях, следует помнить (и мы, смею надеяться, убедились в этом), что ни в одной стране национализм не проявлял себя ни в «чистом», ни тем более в непогрешимом виде. В связи с пестротой национально ориентированных партий, политических деклараций и партийных заглавий, просто ярлыков и однодневных политических вывесок, полезно уяснить разницу в существе национальной борьбы.

Истинно национальное движение отличает от спорадических претензий (граничащих с беззаконнием и переходящих в преступность) духовная зрелость и культурная самостоятельность народа, распознаваемая осознанностью действий, наличием исторически реальной цели и чёткой программы её достижения. Обусловленная многовековым развитием региона и государства, природа настоящей (или предстоящей) самостоятельности выявляет формы национальных, патриотических и смежных им движений. Народность их определяет не столько «количество участников» (средства СМИ могут «завести» миллионные толпы), сколько объединяющаяя всех ясность цели, духовная готовность, политическая зрелость и очевидная для всех конкурентоспособность. Именно это оправдывает желание народа влиться в мировую культуру своим ярким, а потому важным для человечества своеобразием. Лишь видение себя в историческом бытии, подкреплённое нравами, идеями и суммой государствообразующих свойств, оправдывая битву народа за национальное бытие, предрешает его победу. И вовсе не случайно кипение национальных страстей, отлившись в монолит осознанной борьбы, сосредоточилось в Европе. Именно там волею судьбы последние столетия находился «центр мира». Примечательно, что даже в люто-демократических США, не устоявших перед настроениями Европы, в пределах организации «Лига свободы» в 1930 гг. были организованы «группы поддержки» намечаемой диктатуры фашистского толка (мы знаем об этом). В этих целях под ружьём предполагаемого диктатора, бывшего командующего корпусом морской пехоты, генерала Смедли Д. Батлера находилось 500 тыс. «штыков». 43

Небезынтересно знать, что с установлением в Италии, а затем в Германии фашистских режимов, президент Франклин Рузвельт внедрил в США свой знаменитый «Курс», до обидного напоминающий фашизм. И в самом деле – вмешательство государства в экономику, создание трудовых армий из безработных, выполнение грандиозного строительства автобанов (не говоря уже о проводившейся по примеру нацистской Германии стерилизации психбольных), мало чем отличалось от методов, проклятых в германской упаковке, но превозносимых в американской. Бывший до Рузвельта президентом США Герберт Гувер, ознакомившись с пакетом «Нового курса», впоследствии вспоминал: «Я пытался обяснить им, что это простая переделка „корпоративного государства“ Муссолини». 44 Но, что уж теперь… К слову, если Гувер лишь ненавязчиво сетовал на «неразборчивость» Рузвельта, то губернатор Джорджии Толмедж, «газетный король» мультимиллионер Уильям Рэндольф Хёрст (на 1935 г. его состояние оценивалось в 200 млн. долларов) и ряд менее именитых предпринимателей открыто декларировали себя сторонниками Гитлера.

По иному складывался фашизм в странах Азии и Дальнего Востока. Заявляя о себе в иной исторической жизни, в лоне принципиально другой духовной культуры и обстоятельствах её возникновения, он по этой причине имел неизвестные европейцам свойства. Единственное, что «сближало» первых с последними, это колониальная зависимость первых. Потому «фашизм», к примеру, выходцев из Индии носил черты исторически достаточно долгой борьбы за независимость от европейцев, что, однако, не мешало им участвовать в военных действиях Вермахта в составе легионов СС (легион «Свободной Индии» 950; Indisches Infanterie Regiment 950). Примечательно, что, не понимая ни немецкий язык, ни хинди, солдаты индийского легиона свободно владели английским. «Настоящие» индийцы-националисты, находясь вне Индии, при финансовой, военной и политической поддержке Японии сложили в 1943 г. в изгнании «Правительство свободной Индии», Fascismo indù). То же и китайцы. Несколько столетий будучи под манчжурами, а потом не одно поколение терзаемые европейской демократией, они имели немалый опыт освободительной борьбы. Многолетняя неприкаянность китайского народа «выткала» в его затаённой политической среде «Лигу голубых рубашек» (BSS).

Японцы, всегда бывшие весьма дисциплинированными и толковыми учениками, переняв опыт урбанизированных государств Европы, создали свой аналог фашизма. Идеи непременного сохранения национальной идентичности, достигнув страны восходящего солнца, обрели суть крайнего национализма. Философ Кита Икки изложил свою точку зрения относительно имперского фашизма в Японии в вышедшей в 1923 г. книге «План реорганизации Японии» (1919), а журналист Накано Сейго, вдохновлённый его идеями, по образцу германского фашизма в 1932 г. создаёт «Национальный алянс» (Kokumin Domei). В мае 1936 г. он формирует партию «Восточное общество» (Tōhōkai), задача которой заключалась в распространении ультранационализма и корпоративных отношений. Учитывая разницу менталитета, Сейго возвещал своим адептам: «Ни фашизм, ни нацизм – не подходит для Японии, нам нужен свой самобытный тотальный милитаризм!». За основу партии Сейго взял формы военной диктаторы сёгуна XV в. Тоётоми Хидэёси под общим названием Sangoku. Найдя «хороший пример» из своей истории и заняв у американских коллег вооружение, японцы, оккупировав Китай, в практическом нацизме опередили по времени немцев. Впрочем, свою традиционнную вежливость Страна Восходящего Солнца явила в том, что утренние зори окрашивали в пурпур на императорском дворце и на площадях известное нам «общеевропейское» знамя… Японии как никакой другой азиатской стране пришлась ко двору пока ещё не устрашающая мир свастика.45

Особняком развивались национальные идеи в экономически и социально отсталых странах Латинской Америки, юго-западной и южной Азии, Ближнего и Среднего Востока. И там испокон веков был свой «фашизм», который в 1930 гг., следуя моде, экипировался под ту или иную ветвь всеевропейского движения. Словом, и в Латинской Америке нашлись свои «фалангисты», «фашисты» и «нацисты». Как грибы после дождя возникли – «Национальное действие», «Интегралисты», «Синаркисты», «Легионеры» и прочее. Но, не имея сложившихся гражданских и общественных институтов, а значит, и сильных лидеров истинно национального толка, националистические движения не получили своего развития ещё и ввиду банального произвола диктаторских режимов.

В Турции, фашизм, став государственной политикой, проявился в ущемлении национальных меньшинств, выраженный в проекте черты оседлости. Согласно этому проекту, армянам запрещалось селиться к востоку от линии Самсун-Селевкия, т. е. на тех территориях, где младотурки учинили страшную резню армян,46 грузинам – в провинциях Ризе, Ардаган и Карс, арабы не имели права обосновываться в приграничных с Сирией районах, а грекам предписывалось жить только в Стамбуле и его окрестностях.

В Иране кабинет Али Мансура, полностью опутанный немецкой агентурой, в 1930 гг. откровенно проводил прогерманскую политику, которая, в пику суверенному существованию государства, проводилась под патронатом шаха Реза-Пехлеви.

Не до фашизма было слабосильным, бедным и попросту беспомощным странам. Взяв в свои руки их внутренние дела, пресловутое международное «банковское правительство», когда с англо-саксонскими, а когда с ветхо-височными золотыми прядями, – надолго уготовило им жидковатые псевдорежимы. Буйствуя в пределах своих территорий, диктаторы (коих, помимо Африки, в одной только Латинской Америке со времён «получения независимости» насчитывались многие десятки) в конечном итоге вынуждены были припасть к туфле «кормильцев» своих в лице ростовщиков из МВФ (мы помним как это расшифровывается). Ибо только «белые боги», некогда взвалив на себя бремя заботы об остальном человечестве, могут решать, – какой народ получит дальнейшие кредиты, а какой будет помирать с голоду. Никогда и никем не декларированные беспощадные финансовые войны до сих пор продолжают рвать на части Латинскую Америку и страны «третьего мира». 47